Он расхохотался, услышав название корабля, о котором стремились разузнать путники. Его тучное тело заколыхалось, волны жира сталкивались между собой, напоминая бушующее море.
Хозяин сообщил, что вокруг этого корабля была поднята большая суматоха и спешка, ибо на нем отправляется человек, считающий себя важной шишкой. Более того, он был уверен, что весь Кадис должен признать его таковым. В доках поговаривают, что этот тип весьма капризен и кичится своим богатством. Он уже исполосовал спины не только портовым грузчикам, нанятым для переноски его багажа, но и молодому слуге, которого он зовет Висенте. Кроме того — у богатых свои причуды, — грузчики были лишены причитающейся им выпивки. Ну что ж, карета благородного сеньора, когда ее переправляли на корабль, таинственным образом упала в воду. Разумеется, ее вытащили, но золоченая отделка и бархатные подушки сильно пострадали. Бедный парень-слуга Висенте был за это выпорот, но и глазом не моргнул.
Стоит ли этот корабль в гавани? Да разве они не видят, храни их все святые? Судно ушло утром, во время прилива, и теперь оно далеко отсюда, на пути в Вест-Индию.
Таверна была явно не приспособлена для того, чтобы в ней могли переночевать запоздалые путники. На чердаке нашлась свободная комната, но ее обычно использовали служанки, приводя туда гостей, которым требовалось нечто более возбуждающее, нежели выпивка. Хозяин таверны не хотел пускать в нее путников, спрашивая, почему бы им не отправиться на постоялый двор. Это продолжалось до тех пор, пока Рефухио, наклонившись к нему поближе, иронически не поинтересовался, известно ли тому об участившихся случаях контрабанды. Толстяк задышал, как астматик, и уставился на странного гостя.
— Эль-Леон, — пробормотал он, побледнев, и глазки его беспокойно забегали. — Эль-Леон.
Комната была тут же предоставлена. Было предложено очистить от гостей таверну, но Эль-Леон отказался, так как это могло повлечь за собой ненужные вопросы. Им подали обед — половина жареного поросенка, блюдо паэллы, размером с колесо телеги, несколько буханок хлеба, выпеченных в форме улья, и два кувшина вина. В закопченном до черноты очаге в углу комнаты затрещало пламя, слуга принес несколько сальных свечей. Когда все было готово, путников оставили одних.
Пилар съела пару кусочков свинины и выпила немного вина. Она слишком устала. Тепло, исходящее из очага, и выпитое вино усыпили ее. Она чувствовала себя разбитой и измученной. Пилар мечтала о ванне, но не было никакой возможности выкупаться во время этого безумного путешествия, поэтому она молчала.
В комнате было четыре постели. Они порядком провисали, и простыни, покрывавшие их, вряд ли можно было назвать чистыми. Пилар, внимательно осмотрев постель возле стены, подальше от очага, поморщилась, затем, сорвав грязную простыню, швырнула ее в угол. Подобрав одеяло, она завернулась в него и присела на волосяной матрас.
На четырех кроватях должны были расположиться шесть человек. Было ясно, что двоим придется разделить с кем-нибудь постель. Кто это будет, зависело от множества причин, но в данный момент ни одна из них не казалась важной. Если через пять секунд никто не будет претендовать на выбранную Пилар кровать, она уляжется и уснет. А уж тогда ей будет совершенно все равно, кто будет ее соседом.
Исабель уже уснула, сидя на стуле. Ее рот был приоткрыт. Это должно было казаться смешным, но, как ни странно, хрупкая Исабель выглядела отнюдь не забавно. Даже энтузиазм Энрике иссяк. Он сонно моргал, глядя на огонь. Чарро сосредоточенно переплетал истрепавшийся кожаный аркан, его нижняя губа отвисла. Балтазар сидел на табурете, упершись локтями в колени и положив подбородок на руки. Эль-Леон, побеседовав с хозяином, присоединился к своим друзьям. Он сидел, скрестив длинные ноги и вытянув их к огню. Закинув голову на спинку кресла, он изучал потолок.
Рефухио много пил.
Его лицо утратило свою жесткость, а взор его, казалось, был обращен внутрь себя. Несмотря на это, рука, подносившая стакан к губам, не дрожала, и манера держаться была такой же уверенной, как всегда. Когда он нарушил убаюкивающее молчание, его голос был повелителен и ясен.
— Что скажете, друзья мои, — спросил он, — насчет путешествия по морю?
— Нет, — заявил Балтазар. — Ты же не хочешь сказать… — Тут он замолчал, увидев, что Рефухио пронзительно смотрит на него своими серо-стальными глазами.
— Почему нет? — мягко поинтересовался Эль-Леон. — Что в Испании есть такого, без чего ты не сможешь жить? Какое из здешних удовольствий нельзя найти за морем? Или тебе нравится, когда за тобой охотятся?
— Если ты хочешь последовать за доном Эстебаном, нам понадобятся деньги, чтобы заплатить за проезд. К тому же в путешествии нам обязательно нужны будут вещи.
— У нас есть серебро, и кони тоже чего-то стоят, даже если их продавать второпях.
— Корабль невелик, — продолжал упорствовать Балтазар, — и там некуда будет скрыться, если какой-нибудь дурак опознает тебя.
— Дураки удручающе часто попадаются в жизни, но они опасны лишь для тех, кто беспечен. Мы примем меры предосторожности. Мое лицо знакомо немногим, а имя недолго и сменить, — терпеливо убеждал Рефухио, не намеренный уступать. Время выбора приближалось.
— Пройдет не меньше года, прежде чем кто-нибудь из нас сможет вернуться. Как будут жить те, кто доверился Эль-Леону? Ты собираешься бросить их на произвол судьбы?
— А как бы они жили, если бы сегодня вечером меня схватили и на рассвете повесили? В нашем ремесле нет гарантии ни для подчиненных, ни для вожака. И уж ты-то должен знать, что те, кто требует гарантий, не задерживаются у нас надолго.
Балтазар долго смотрел на Рефухио, затем кивнул в знак согласия:
— Ты уже сделал выбор. Быть по сему.
Рефухио взглянул на Чарро. Юноша усмехнулся, его худое лицо прорезали морщинки.
— Я чую ветер Техаса, и он зовет меня домой. Что может удержать меня в Испании?
— Энрике?
— Там все будет по-другому. Другие женщины. Ты говорил о том, чтобы сменить имена? Я до смерти хочу стать грандом и слышать, как люди называют меня дон Энрике. Обещай мне это, и я, как всегда, пойду за тобой.
Рефухио улыбнулся, огонь блеснул в его глазах.
— Заметано.
Пилар вскочила на ноги. Придерживая на плечах одеяло, она подошла к ним, свободно встав рядом, и спросила:
— А я?
— Вы? — Рефухио повернулся к ней.
— Да, я! Я готова преследовать человека, убившего мою мать и тетку и лишившего меня всего, что принадлежало мне по праву.
— Исключая сундук серебра.
— Скудная часть.
— А я думал, вы готовы его потребовать.
Во взгляде Рефухио, устремленном на Пилар, было нечто, заставившее ее насторожиться, но она не собиралась так легко сдаваться.
— Да, но дон Эстебан отобрал у меня гораздо больше, — ответила она.
— Значит, вы не возражаете против того, что вам придется изображать Венеру де ла Торре в надежде отомстить ему? И если понадобится, раздеться?
Пилар знала знаменитую скульптуру Венеры де ла Торре, представлявшую собой фигуру обнаженной женщины, заключенную в башне из слоновой кости. Говорили, что моделью для нее послужила любовница графа Гонсальво из Кордовы. Эксцентричный дворянин несколько лет держал прелестную женщину в заточении. Она была столь хороша собой, что граф нанял безвестного скульптора, чтобы тот изваял статую в натуральную величину. Бедный художник влюбился в модель. Когда работа была завершена, он удалился и по памяти создал копию статуи, шедевр, приобретенный и выставленный королем Карлосом III.
Пилар завернулась в одеяло так тесно, как могла.
— Не будьте смешны, — едко сказала она.
— Я не вижу здесь ничего смешного, это необходимо.
Взгляд Рефухио оставался жестким, хотя в глубине его плясали блики, вероятно, вызванные вином. Одно было несомненно: он действительно намеревался сделать то, о чем говорил. Если бы Пилар не понимала этого, ее насторожила бы быстрота, с которой он откликнулся на ее предложение. Он знал, что она захочет отправиться в путь вместе с ними, и был готов к этому. Его предусмотрительность раздражала, но она ничего не могла поделать.
— Как я понимаю, графом будете вы? — холодно осведомилась она.
Он вежливо поклонился.
— Я намереваюсь путешествовать как граф Гонсальво, человек, которого мало кто видел, но о котором многие слыхали. Для правдоподобия этого маскарада мне и требуется Венера. Вы поедете как моя любовница-затворница, владычица моего сердца, или не поедете вовсе.
6.
Она поехала под именем Венеры де ла Торре, иного выбора у нее не было. Ее одели в шелк и бархат, шляпу украсили страусиными перьями, на шее переливался жемчуг, — правда, поддельный, но очень хорошего качества. Она путешествовала как несравненная по красоте любовница богатого дворянина, дона Гонсальво, известного своими эксцентричными привычками и частыми сменами настроения. Герб и имя дона Гонсальво были хорошо известны, чего нельзя было сказать о его наружности. Его любовница ехала со служанкой по имени Исабель, чтобы было кому нести сундучок с украшениями, и слугой Балтазаром, в чьи обязанности входило обеспечивать максимальный комфорт госпоже. Также ее сопровождали друзья дона Гонсальво, дон Энрике и дон Мигель, которым было поручено развлекать ее и защищать от возможных посягательств.
Пилар была тем пробным камнем, который делал правдоподобными маски остальных, дабы никому и в голову не пришло усомниться в достоверности происходящего. Она вошла в роль, но ее это злило. Раздражало не столько оскорбительное положение, в которое она попала, сколько то, что оно явилось еще одним доказательством того, что ей не надо было просить разрешения присоединиться к Эль-Леону и его людям. Этот отвратительный бандит и не собирался оставлять ее, а ее просьба была лишь использована, чтобы принудить ее сыграть роль, на которую она могла не согласиться.
Ее положение постоянно напоминало ей о том, что она, по сути, является заложницей бандита.
Если Пилар думала вначале, что обман, к которому они прибегли, будет сопряжен со скрытностью, то скоро поняла свою ошибку. Скрытность отнюдь не входила в планы Рефухио. Он хотел, чтобы она и дворянин рядом с ней были в центре всеобщего внимания, чтобы они были окружены удивлением, восхищением, чтобы ни у кого не возникало сомнения, что они не те, за кого себя выдают. Энрике и Балтазар старательно создавали ажиотаж вокруг графа Гонсальво и его любовницы. И тот и другой отличались хитростью и необыкновенной стойкостью к вину. Они распространяли слухи о том, что граф взял свою любовницу в путешествие по Карибскому морю, чтобы избавиться от известности, которую приобрел их роман, а также от навязчивости мужчин, покоренных красотой самой Венеры и ее изваяния. Они говорили об ужасающей ревнивости графа и о том, сколько человек он убил на поединках, случившихся из-за Венеры. Они намекали, что богатство графа превосходит даже самые смелые мечты, и это позволяет ему давать волю своему бешеному нраву и странным капризам: так, например, он не ест никаких фруктов, кроме гранатов, и заставляет своего слугу, Балтазара, пробовать подаваемые блюда.
Рефухио вместе с Энрике посетил еврея, промышлявшего продажей поддельных драгоценностей, а также одежды. Изысканные наряды попадали к нему из-за капризов или же смерти их бывших хозяев. Таким образом, вся компания смогла одеться подобающим образом, потратив минимум средств. Большая часть денег была уплачена за гардероб Пилар, и мужчины притворялись, что не понимают, почему она не выказывает благодарности.
Из Кадиса в Луизиану в ближайший месяц не собиралось плыть ни одно судно. Однако корабль под названием «Селестина» отправлялся к берегам Мексики. Он должен был сделать по пути остановку на острове Куба. Если путешественники сойдут в Гаване, они смогут затем отплыть в Луизиану на борту каботажного торгового судна, курсирующего между островом и Новым Орлеаном или Мобилем. Так они быстрее достигнут места назначения, чем если будут ждать следующего рейса в Луизиану. Необходимо было учитывать и то, что для Рефухио и его спутников было небезопасно оставаться в Кадисе. В любой момент их могли опознать и донести властям. Чем скорее они, скрывшись под чужими именами, покинут Испанию, тем будет лучше.
Чарро достал карету, чтобы они могли доехать до пристани. Если говорить прямо, он «позаимствовал» ее у хозяина, редко покидавшего дом. В течение ближайших нескольких часов тот не должен был хватиться пропажи. На дверях кареты был изображен герб, но его столь хитро залепили грязью, что определить в точности принадлежность кареты было невозможно. Лакеи и кучер носили ливреи цвета бургундского вина, украшенные золотом. Никто не заметил, что лица их были подозрительно красными от пьянства, а в карманах звенело серебро.
Взоры пяти или шести пассажиров, уже находившихся на борту, равно как и взгляды большинства команды, а также каждого пьяного матроса и кадисского портового бездельника были устремлены на выходившего из кареты Рефухио, который двигался с грацией дикого животного и надменным высокомерием принца. Он выглядел великолепно в камзоле темно-красного бархата, застегивающемся на серебряные пуговицы размером с яблоко. На нем были золотисто-желтые штаны, серые чулки и черные туфли с серебряными пряжками. Слегка припудренные волосы покрывала шляпа, украшенная винного цвета плюмажем, а трость из полированной малассы с золотым филигранным набалдашником была длиной почти в рост среднего человека. Плащ был украшен пелеринами, одна шире другой, так что и без того широкие плечи Рефухио казались еще шире.
Выказывая полнейшее равнодушие к зрителям, он махнул кучеру и, повернувшись, помог Пилар выйти из кареты. Пышностью наряда она ему не уступала, одетая в дорожное серое бархатное платье, подбитое розовым атласом. Ее широкополая фетровая шляпа в тон платью была подвязана под подбородком широкой лентой розового тюля. На груди ее матовым блеском переливались искусственные жемчужины, заставляя кожу светиться. Низкий вырез платья был отделан розовым кружевом. Все вместе это составляло чарующую картину. Пилар шла с опущенными глазами, не преминув, однако, метнуть из-под ресниц испепеляющий взгляд в сторону Рефухио, когда тот рассчитанным жестом, полным почтения и обожания, предложил ей руку. Она чувствовала, что он заставляет ее играть ненавистную ей роль, превращая в то, чем она не является на самом деле. Казалось, он смеется над ней. Или же это была присущая ему самоирония?
Они взошли по трапу. За ними шла Исабель. Одета она была просто, в руках несла сундучок, в котором, по-видимому, находились драгоценности ее госпожи. На самом деле там были жалкие остатки их серебра. За ней вышагивал Энрике, рафинированный придворный щеголь в голубых штанах и жилете под светло-серой курткой. В небесно-голубом галстуке сверкал бриллиант, а белые от пудры волосы были тщательно упрятаны на затылке в шелковый мешочек.
Балтазар в роли слуги был само совершенство. Он был одет несколько грубовато, волосы его не были напудрены, на лице застыло флегматичное выражение. Он нес один из тюков, выгруженных из кареты. На Чарро был черный костюм для верховой езды, полосатый жилет гармонировал с брюками, заправленными в высокие сапоги из тонкой, мягкой кожи. Через плечо он перекинул лассо, плетенное из кожи. Оно да еще шляпа особого фасона придавали Чарро вид заправского наездника. Его наряд ненавязчиво намекал на некую гасиенду, где выращивают чистокровных арабских лошадей или же быков для арены. Роль, которую он играл, была столь близка его истинной сущности, что выглядел он совершенно естественно.
Капитан корабля вышел вперед, приветствуя их. Он согнулся в поклоне, его лицо сморщилось в льстивой, улыбке:
— Приятно видеть вас на борту этого корабля, дон Гонсальво, — произнес он. — Вы оказываете нам великую честь. Мы постараемся сделать все от нас зависящее, чтобы это путешествие стало приятным и запомнилось вам.
Капитан хотел представить других пассажиров, но Рефухио отверг это предложение, расслабленно махнув рукой. Возможно, позднее. Сейчас, заявил он, сеньорита устала, и перед отплытием он лично хочет осмотреть, чисто ли в его каюте.
Пилар первый раз в жизни плыла на корабле, поэтому не могла быть готова к тому, что ей пришлось увидеть, — маленьких размеров корабль и тесные клетушки, отведенные для пассажиров. В каюте, предназначенной для них с Рефухио, стояла узкая койка, умывальник с тазиком в углу и письменный стол с двумя стульями. Между мебелью едва ли оставалось место для того, чтобы сделать шаг, но это было самое роскошное после каюты капитана помещение на корабле.
Балтазар поставил на палубу свой груз, затем вместе с Энрике, Чарро и Исабель последовал за матросом, которому было наказано проследить, чтобы все были размещены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Хозяин сообщил, что вокруг этого корабля была поднята большая суматоха и спешка, ибо на нем отправляется человек, считающий себя важной шишкой. Более того, он был уверен, что весь Кадис должен признать его таковым. В доках поговаривают, что этот тип весьма капризен и кичится своим богатством. Он уже исполосовал спины не только портовым грузчикам, нанятым для переноски его багажа, но и молодому слуге, которого он зовет Висенте. Кроме того — у богатых свои причуды, — грузчики были лишены причитающейся им выпивки. Ну что ж, карета благородного сеньора, когда ее переправляли на корабль, таинственным образом упала в воду. Разумеется, ее вытащили, но золоченая отделка и бархатные подушки сильно пострадали. Бедный парень-слуга Висенте был за это выпорот, но и глазом не моргнул.
Стоит ли этот корабль в гавани? Да разве они не видят, храни их все святые? Судно ушло утром, во время прилива, и теперь оно далеко отсюда, на пути в Вест-Индию.
Таверна была явно не приспособлена для того, чтобы в ней могли переночевать запоздалые путники. На чердаке нашлась свободная комната, но ее обычно использовали служанки, приводя туда гостей, которым требовалось нечто более возбуждающее, нежели выпивка. Хозяин таверны не хотел пускать в нее путников, спрашивая, почему бы им не отправиться на постоялый двор. Это продолжалось до тех пор, пока Рефухио, наклонившись к нему поближе, иронически не поинтересовался, известно ли тому об участившихся случаях контрабанды. Толстяк задышал, как астматик, и уставился на странного гостя.
— Эль-Леон, — пробормотал он, побледнев, и глазки его беспокойно забегали. — Эль-Леон.
Комната была тут же предоставлена. Было предложено очистить от гостей таверну, но Эль-Леон отказался, так как это могло повлечь за собой ненужные вопросы. Им подали обед — половина жареного поросенка, блюдо паэллы, размером с колесо телеги, несколько буханок хлеба, выпеченных в форме улья, и два кувшина вина. В закопченном до черноты очаге в углу комнаты затрещало пламя, слуга принес несколько сальных свечей. Когда все было готово, путников оставили одних.
Пилар съела пару кусочков свинины и выпила немного вина. Она слишком устала. Тепло, исходящее из очага, и выпитое вино усыпили ее. Она чувствовала себя разбитой и измученной. Пилар мечтала о ванне, но не было никакой возможности выкупаться во время этого безумного путешествия, поэтому она молчала.
В комнате было четыре постели. Они порядком провисали, и простыни, покрывавшие их, вряд ли можно было назвать чистыми. Пилар, внимательно осмотрев постель возле стены, подальше от очага, поморщилась, затем, сорвав грязную простыню, швырнула ее в угол. Подобрав одеяло, она завернулась в него и присела на волосяной матрас.
На четырех кроватях должны были расположиться шесть человек. Было ясно, что двоим придется разделить с кем-нибудь постель. Кто это будет, зависело от множества причин, но в данный момент ни одна из них не казалась важной. Если через пять секунд никто не будет претендовать на выбранную Пилар кровать, она уляжется и уснет. А уж тогда ей будет совершенно все равно, кто будет ее соседом.
Исабель уже уснула, сидя на стуле. Ее рот был приоткрыт. Это должно было казаться смешным, но, как ни странно, хрупкая Исабель выглядела отнюдь не забавно. Даже энтузиазм Энрике иссяк. Он сонно моргал, глядя на огонь. Чарро сосредоточенно переплетал истрепавшийся кожаный аркан, его нижняя губа отвисла. Балтазар сидел на табурете, упершись локтями в колени и положив подбородок на руки. Эль-Леон, побеседовав с хозяином, присоединился к своим друзьям. Он сидел, скрестив длинные ноги и вытянув их к огню. Закинув голову на спинку кресла, он изучал потолок.
Рефухио много пил.
Его лицо утратило свою жесткость, а взор его, казалось, был обращен внутрь себя. Несмотря на это, рука, подносившая стакан к губам, не дрожала, и манера держаться была такой же уверенной, как всегда. Когда он нарушил убаюкивающее молчание, его голос был повелителен и ясен.
— Что скажете, друзья мои, — спросил он, — насчет путешествия по морю?
— Нет, — заявил Балтазар. — Ты же не хочешь сказать… — Тут он замолчал, увидев, что Рефухио пронзительно смотрит на него своими серо-стальными глазами.
— Почему нет? — мягко поинтересовался Эль-Леон. — Что в Испании есть такого, без чего ты не сможешь жить? Какое из здешних удовольствий нельзя найти за морем? Или тебе нравится, когда за тобой охотятся?
— Если ты хочешь последовать за доном Эстебаном, нам понадобятся деньги, чтобы заплатить за проезд. К тому же в путешествии нам обязательно нужны будут вещи.
— У нас есть серебро, и кони тоже чего-то стоят, даже если их продавать второпях.
— Корабль невелик, — продолжал упорствовать Балтазар, — и там некуда будет скрыться, если какой-нибудь дурак опознает тебя.
— Дураки удручающе часто попадаются в жизни, но они опасны лишь для тех, кто беспечен. Мы примем меры предосторожности. Мое лицо знакомо немногим, а имя недолго и сменить, — терпеливо убеждал Рефухио, не намеренный уступать. Время выбора приближалось.
— Пройдет не меньше года, прежде чем кто-нибудь из нас сможет вернуться. Как будут жить те, кто доверился Эль-Леону? Ты собираешься бросить их на произвол судьбы?
— А как бы они жили, если бы сегодня вечером меня схватили и на рассвете повесили? В нашем ремесле нет гарантии ни для подчиненных, ни для вожака. И уж ты-то должен знать, что те, кто требует гарантий, не задерживаются у нас надолго.
Балтазар долго смотрел на Рефухио, затем кивнул в знак согласия:
— Ты уже сделал выбор. Быть по сему.
Рефухио взглянул на Чарро. Юноша усмехнулся, его худое лицо прорезали морщинки.
— Я чую ветер Техаса, и он зовет меня домой. Что может удержать меня в Испании?
— Энрике?
— Там все будет по-другому. Другие женщины. Ты говорил о том, чтобы сменить имена? Я до смерти хочу стать грандом и слышать, как люди называют меня дон Энрике. Обещай мне это, и я, как всегда, пойду за тобой.
Рефухио улыбнулся, огонь блеснул в его глазах.
— Заметано.
Пилар вскочила на ноги. Придерживая на плечах одеяло, она подошла к ним, свободно встав рядом, и спросила:
— А я?
— Вы? — Рефухио повернулся к ней.
— Да, я! Я готова преследовать человека, убившего мою мать и тетку и лишившего меня всего, что принадлежало мне по праву.
— Исключая сундук серебра.
— Скудная часть.
— А я думал, вы готовы его потребовать.
Во взгляде Рефухио, устремленном на Пилар, было нечто, заставившее ее насторожиться, но она не собиралась так легко сдаваться.
— Да, но дон Эстебан отобрал у меня гораздо больше, — ответила она.
— Значит, вы не возражаете против того, что вам придется изображать Венеру де ла Торре в надежде отомстить ему? И если понадобится, раздеться?
Пилар знала знаменитую скульптуру Венеры де ла Торре, представлявшую собой фигуру обнаженной женщины, заключенную в башне из слоновой кости. Говорили, что моделью для нее послужила любовница графа Гонсальво из Кордовы. Эксцентричный дворянин несколько лет держал прелестную женщину в заточении. Она была столь хороша собой, что граф нанял безвестного скульптора, чтобы тот изваял статую в натуральную величину. Бедный художник влюбился в модель. Когда работа была завершена, он удалился и по памяти создал копию статуи, шедевр, приобретенный и выставленный королем Карлосом III.
Пилар завернулась в одеяло так тесно, как могла.
— Не будьте смешны, — едко сказала она.
— Я не вижу здесь ничего смешного, это необходимо.
Взгляд Рефухио оставался жестким, хотя в глубине его плясали блики, вероятно, вызванные вином. Одно было несомненно: он действительно намеревался сделать то, о чем говорил. Если бы Пилар не понимала этого, ее насторожила бы быстрота, с которой он откликнулся на ее предложение. Он знал, что она захочет отправиться в путь вместе с ними, и был готов к этому. Его предусмотрительность раздражала, но она ничего не могла поделать.
— Как я понимаю, графом будете вы? — холодно осведомилась она.
Он вежливо поклонился.
— Я намереваюсь путешествовать как граф Гонсальво, человек, которого мало кто видел, но о котором многие слыхали. Для правдоподобия этого маскарада мне и требуется Венера. Вы поедете как моя любовница-затворница, владычица моего сердца, или не поедете вовсе.
6.
Она поехала под именем Венеры де ла Торре, иного выбора у нее не было. Ее одели в шелк и бархат, шляпу украсили страусиными перьями, на шее переливался жемчуг, — правда, поддельный, но очень хорошего качества. Она путешествовала как несравненная по красоте любовница богатого дворянина, дона Гонсальво, известного своими эксцентричными привычками и частыми сменами настроения. Герб и имя дона Гонсальво были хорошо известны, чего нельзя было сказать о его наружности. Его любовница ехала со служанкой по имени Исабель, чтобы было кому нести сундучок с украшениями, и слугой Балтазаром, в чьи обязанности входило обеспечивать максимальный комфорт госпоже. Также ее сопровождали друзья дона Гонсальво, дон Энрике и дон Мигель, которым было поручено развлекать ее и защищать от возможных посягательств.
Пилар была тем пробным камнем, который делал правдоподобными маски остальных, дабы никому и в голову не пришло усомниться в достоверности происходящего. Она вошла в роль, но ее это злило. Раздражало не столько оскорбительное положение, в которое она попала, сколько то, что оно явилось еще одним доказательством того, что ей не надо было просить разрешения присоединиться к Эль-Леону и его людям. Этот отвратительный бандит и не собирался оставлять ее, а ее просьба была лишь использована, чтобы принудить ее сыграть роль, на которую она могла не согласиться.
Ее положение постоянно напоминало ей о том, что она, по сути, является заложницей бандита.
Если Пилар думала вначале, что обман, к которому они прибегли, будет сопряжен со скрытностью, то скоро поняла свою ошибку. Скрытность отнюдь не входила в планы Рефухио. Он хотел, чтобы она и дворянин рядом с ней были в центре всеобщего внимания, чтобы они были окружены удивлением, восхищением, чтобы ни у кого не возникало сомнения, что они не те, за кого себя выдают. Энрике и Балтазар старательно создавали ажиотаж вокруг графа Гонсальво и его любовницы. И тот и другой отличались хитростью и необыкновенной стойкостью к вину. Они распространяли слухи о том, что граф взял свою любовницу в путешествие по Карибскому морю, чтобы избавиться от известности, которую приобрел их роман, а также от навязчивости мужчин, покоренных красотой самой Венеры и ее изваяния. Они говорили об ужасающей ревнивости графа и о том, сколько человек он убил на поединках, случившихся из-за Венеры. Они намекали, что богатство графа превосходит даже самые смелые мечты, и это позволяет ему давать волю своему бешеному нраву и странным капризам: так, например, он не ест никаких фруктов, кроме гранатов, и заставляет своего слугу, Балтазара, пробовать подаваемые блюда.
Рефухио вместе с Энрике посетил еврея, промышлявшего продажей поддельных драгоценностей, а также одежды. Изысканные наряды попадали к нему из-за капризов или же смерти их бывших хозяев. Таким образом, вся компания смогла одеться подобающим образом, потратив минимум средств. Большая часть денег была уплачена за гардероб Пилар, и мужчины притворялись, что не понимают, почему она не выказывает благодарности.
Из Кадиса в Луизиану в ближайший месяц не собиралось плыть ни одно судно. Однако корабль под названием «Селестина» отправлялся к берегам Мексики. Он должен был сделать по пути остановку на острове Куба. Если путешественники сойдут в Гаване, они смогут затем отплыть в Луизиану на борту каботажного торгового судна, курсирующего между островом и Новым Орлеаном или Мобилем. Так они быстрее достигнут места назначения, чем если будут ждать следующего рейса в Луизиану. Необходимо было учитывать и то, что для Рефухио и его спутников было небезопасно оставаться в Кадисе. В любой момент их могли опознать и донести властям. Чем скорее они, скрывшись под чужими именами, покинут Испанию, тем будет лучше.
Чарро достал карету, чтобы они могли доехать до пристани. Если говорить прямо, он «позаимствовал» ее у хозяина, редко покидавшего дом. В течение ближайших нескольких часов тот не должен был хватиться пропажи. На дверях кареты был изображен герб, но его столь хитро залепили грязью, что определить в точности принадлежность кареты было невозможно. Лакеи и кучер носили ливреи цвета бургундского вина, украшенные золотом. Никто не заметил, что лица их были подозрительно красными от пьянства, а в карманах звенело серебро.
Взоры пяти или шести пассажиров, уже находившихся на борту, равно как и взгляды большинства команды, а также каждого пьяного матроса и кадисского портового бездельника были устремлены на выходившего из кареты Рефухио, который двигался с грацией дикого животного и надменным высокомерием принца. Он выглядел великолепно в камзоле темно-красного бархата, застегивающемся на серебряные пуговицы размером с яблоко. На нем были золотисто-желтые штаны, серые чулки и черные туфли с серебряными пряжками. Слегка припудренные волосы покрывала шляпа, украшенная винного цвета плюмажем, а трость из полированной малассы с золотым филигранным набалдашником была длиной почти в рост среднего человека. Плащ был украшен пелеринами, одна шире другой, так что и без того широкие плечи Рефухио казались еще шире.
Выказывая полнейшее равнодушие к зрителям, он махнул кучеру и, повернувшись, помог Пилар выйти из кареты. Пышностью наряда она ему не уступала, одетая в дорожное серое бархатное платье, подбитое розовым атласом. Ее широкополая фетровая шляпа в тон платью была подвязана под подбородком широкой лентой розового тюля. На груди ее матовым блеском переливались искусственные жемчужины, заставляя кожу светиться. Низкий вырез платья был отделан розовым кружевом. Все вместе это составляло чарующую картину. Пилар шла с опущенными глазами, не преминув, однако, метнуть из-под ресниц испепеляющий взгляд в сторону Рефухио, когда тот рассчитанным жестом, полным почтения и обожания, предложил ей руку. Она чувствовала, что он заставляет ее играть ненавистную ей роль, превращая в то, чем она не является на самом деле. Казалось, он смеется над ней. Или же это была присущая ему самоирония?
Они взошли по трапу. За ними шла Исабель. Одета она была просто, в руках несла сундучок, в котором, по-видимому, находились драгоценности ее госпожи. На самом деле там были жалкие остатки их серебра. За ней вышагивал Энрике, рафинированный придворный щеголь в голубых штанах и жилете под светло-серой курткой. В небесно-голубом галстуке сверкал бриллиант, а белые от пудры волосы были тщательно упрятаны на затылке в шелковый мешочек.
Балтазар в роли слуги был само совершенство. Он был одет несколько грубовато, волосы его не были напудрены, на лице застыло флегматичное выражение. Он нес один из тюков, выгруженных из кареты. На Чарро был черный костюм для верховой езды, полосатый жилет гармонировал с брюками, заправленными в высокие сапоги из тонкой, мягкой кожи. Через плечо он перекинул лассо, плетенное из кожи. Оно да еще шляпа особого фасона придавали Чарро вид заправского наездника. Его наряд ненавязчиво намекал на некую гасиенду, где выращивают чистокровных арабских лошадей или же быков для арены. Роль, которую он играл, была столь близка его истинной сущности, что выглядел он совершенно естественно.
Капитан корабля вышел вперед, приветствуя их. Он согнулся в поклоне, его лицо сморщилось в льстивой, улыбке:
— Приятно видеть вас на борту этого корабля, дон Гонсальво, — произнес он. — Вы оказываете нам великую честь. Мы постараемся сделать все от нас зависящее, чтобы это путешествие стало приятным и запомнилось вам.
Капитан хотел представить других пассажиров, но Рефухио отверг это предложение, расслабленно махнув рукой. Возможно, позднее. Сейчас, заявил он, сеньорита устала, и перед отплытием он лично хочет осмотреть, чисто ли в его каюте.
Пилар первый раз в жизни плыла на корабле, поэтому не могла быть готова к тому, что ей пришлось увидеть, — маленьких размеров корабль и тесные клетушки, отведенные для пассажиров. В каюте, предназначенной для них с Рефухио, стояла узкая койка, умывальник с тазиком в углу и письменный стол с двумя стульями. Между мебелью едва ли оставалось место для того, чтобы сделать шаг, но это было самое роскошное после каюты капитана помещение на корабле.
Балтазар поставил на палубу свой груз, затем вместе с Энрике, Чарро и Исабель последовал за матросом, которому было наказано проследить, чтобы все были размещены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40