Семьи Карранса и Итурбиде были заклятыми врагами. Вот уже четыре поколения не прекращалась кровная вражда и месть между ними. Дон Эстебан, по слухам, нанял убийц, которые расправились с отцом Висенте. Сын дона Эстебана, тот самый, что собирался жениться на Пилар, увез сестру Висенте и жестоко надругался над ней. Несчастная покончила с собой. Тогда старший брат Висенте, Рефухио, вызвал сына дона Эстебана на дуэль, вступившись за честь сестры, и заколол подлеца. Дон Эстебан использовал все свое влияние в суде и добился, чтобы Рефухио обвинили в убийстве. Рефухио отказался подчиниться страже, намеревавшейся арестовать его по приказу дона Эстебана. В результате стычки трое наемников были убиты. Рефухио превратился в изгнанника, бандита. Его домом стали горы — пристанище опасных диких зверей. Девичья фамилия матери Рефухио была Леон, и поэтому он получил прозвище Эль-Леон — Лев. Ненависть, которую Рефухио де Карранса-и-Леон питал к дону Эстебану, могла соперничать только с яростью Пилар.
Как только Пилар увидела Висенте, она поспешила к нему. Дуэнья, торопливо шедшая за ней, отстала, затерявшись в толпе. Поравнявшись с Висенте де Каррансой, она посмотрела молодому человеку в лицо, тонкие черты которого дышали искренностью. Шаль соскользнула с ее плеч и упала на землю. Висенте опустился на одно колено, чтобы поднять ее. Пилар наклонилась, шепнула ему несколько слов и взяла шаль. Он внимательно посмотрел на нее своими темными выразительными глазами, кивнул, но не сказал ни слова. Пилар повернулась и вместе со своей дуэньей вошла в церковь.
Понял ли ее Висенте? У нее было так мало времени. Не было никакой возможности что-либо объяснить. Знал ли он ее? Знал ли что-нибудь о ней? Станет ли он пытаться узнать что-либо и, что более важно, выполнит ли ее просьбу или же забудет о ней, сочтя ее не стоящей внимания? Столь многое зависело от одной короткой встречи!
Конечно, если даже Висенте и передал брату ее просьбу встретиться в саду у дома дона Эстебана в полночь, она не могла быть уверена, что Эль-Леон придет. Привести его сюда могла лишь редкая смесь ненависти, смелости и любопытства.
Светало. Шаги Пилар становились все медленнее и тяжелее. Три бессонные ночи изнурили ее, но сильнее, чем усталость, мучило то, что ее надежды не сбылись. Она была уверена, что ей удастся разрушить планы дона Эстебана. Она надеялась, что еще не все потеряно, что она добьется своего даже без помощи Эль-Леона, но тем не менее она так рассчитывала на Рефухио Каррансу, что одна только мысль о том, что необходимо будет искать другой способ, удручала ее.
О, как бы она хотела быть мужчиной! Она могла бы бросить вызов своему отчиму и со шпагой в руке потребовать у него ответа за смерть ее матери и разграбление дома. С каким удовольствием она вонзила бы ему в грудь стальное острие и наблюдала бы, как его надменная глумливая улыбка сменяется выражением удивления и ужаса. Гнусный, напыщенный, жестокий человечишка! Склониться перед ним было выше ее сил. Она готова на все, лишь бы избежать этого унижения.
Сзади послышался тихий звук, напоминающий шорох ткани. Только она захотела обернуться, как в ту же секунду была схвачена. Чья-то рука сдавила ее ребра словно стальным обручем, а ладонь запечатала рот. Пилар, задохнувшись, инстинктивно попыталась ткнуть нападавшего локтем. У нее возникло ощущение, что она ударила каменную стену. Железная рука туже сдавила ей грудь. Она почувствовала, что плотно прижата спиной к теплому телу мужчины, в то время как мягкая шерстяная ткань его плаща окутывала ее.
— Успокойтесь, — произнес низкий голос у нее за спиной. — Мне доставило бы огромное удовольствие изнасиловать женщину из дома дона Эстебана в его собственном патио, но я не собираюсь в данный момент этим заниматься. Хотя мои планы могут и измениться.
Это мог быть только Эль-Леон. Пилар так разозлили его недоверие и грубость, что страх исчез. Она замотала головой, стремясь избавиться от руки, зажавшей ей рот.
— Хочется поговорить, не так ли? Ну что ж, это обнадеживает. За этим я, собственно, сюда и шел. Но предупреждаю — ваши слова должны быть тихи и нежны, как воркование голубки.
Эль-Леон медленно убрал ладонь с лица Пилар. Когда она заговорила, ее голос был тихим и злым:
— Отпустите. Вы сломаете мне ребра.
— Что я еще должен сделать? Положить свою жизнь к вашим ногам, перевязав ее ленточкой и украсив розами, а? Ну уж нет, благодарю. Кроме того, я еще не рассчитался с идеей вознаграждения — интимного, разумеется.
— Вы не посмеете.
— Почему? — Его голос неожиданно стал резким, утратив всю мягкость. — В прошлый раз Итурбиде изнасиловал женщину из дома Карранса. Очередь за нами.
— Я не Итурбиде и не имею отношения к вашей ссоре.
— Вы из дома Итурбиде, и этим все сказано. — Он был непреклонен.
— Этот дом раньше принадлежал моему отцу. — Пилар спиной почувствовала, как бьется сердце Эль-Леона. На нее странным образом действовали его сила и мужественность, запах шерсти, пота и лошади, свежий ночной воздух. Она хотела повернуться и взглянуть ему в лицо, но не смогла двинуться.
— Я знаю это. Я также знаю, кто вы, как вас зовут и что с вами случилось. Я должен был узнать это, ибо я не безумец и не донкихотствующий болван. Единственное, чего я не знаю, — это зачем вам понадобился я.
Он отпустил ее талию и, быстро схватив ее за запястье, повернул лицом к себе. Пилар, потеряв равновесие, уперлась рукой в его грудь. Она почувствовала стальную твердость его мускулов. Потеряв от волнения голос, она взглянула на Эль-Леона, обуреваемая сомнениями.
Он был высок и широкоплеч. Длинный черный плащ делал его еще выше. Черты лица у него были правильными и твердо очерченными. Бронзовый загар был виден даже при лунном свете. Его глаза, затененные широкими полями шляпы, казались двумя черными провалами. В нем чувствовалась настороженность, угроза — и ни капли сочувствия.
Рефухио де Карранса посмотрел на эту женщину и вдруг ощутил, как незримая рука стиснула его сердце. Он пришел на эту встречу из чистого любопытства. Ему было интересно, какой должна быть женщина, чтобы ее просьба могла оторвать Висенте от занятий и заставить воспользоваться тем способом связи, которым пользовались только в случаях крайней опасности. И вот он увидел ее. Она была прелестна. Белая кожа и цвет волос говорили о том, что в ее жилах течет кровь вестготов-завоевателей. Этот цвет не редкость на севере Испании, где родился Эль-Леон, но почти не встречается в Андалузии. В посадке ее головы и развороте плеч чувствовались смелость и гордость. Вспомнив податливость ее тела, аромат кожи и шелковистость волос, прижавшихся к его щеке, он с трудом подавил в себе желание еще раз привлечь ее к себе. Он считал себя неподвластным женским чарам. Сейчас эта уверенность таяла как дым.
— Ну? — произнес он, удивленный ее молчанием. — У вас есть ко мне дело или это просто игра? Я нужен вам, чтобы развлечься, или мне следует позаботиться о своей жизни?
— Я… я никогда не предам вас.
— У меня стало легче на душе. Особенно после того, как я внимательно осмотрел сад. Если здесь и присутствует убийца, то это, должно быть, вы.
— Нет!
— Тем не менее мне назначена встреча. В таком случае я — недогадливый любовник, несмотря на мои объятия. Прижмитесь ко мне, я поцелую вас.
Она тряхнула головой и попыталась вырваться. Он продолжал держать ее за руку.
— Я не понимаю, почему вам нравится смеяться надо мной!
— Почему бы и нет? Мало что в мире может меня позабавить. Но мне будет гораздо приятнее, если вы скажете, зачем я вам нужен.
— Я хотела… — Она запнулась, не совсем уверенная в том, следует ли ей говорить дальше.
— Вы хотели? Все чего-нибудь хотят. Мне продолжить за вас?
— Нет! — заторопилась она. — Я хочу, чтобы вы…
— Знаю.
В замешательстве она изумленно взглянула на него. Затем увидела над его плечом гриф гитары, висевшей на ремне у него за спиной. Внезапно она поняла, что он-то и был тем ночным певцом, которого она слушала, — тембр мягкого голоса был один и тот же. Почему-то это успокоило ее, рассеяло сомнения и страх. Она набралась смелости и быстро проговорила:
— Я хочу, чтобы вы увезли меня. — Это прозвучало слишком громко. Его пальцы разжались. Пилар, почувствовав, что ее рука свободна, сделала шаг назад. Его замешательство наполнило ее радостью. Но торжество было недолгим.
— Пожалуйста, — заявил он, снимая шляпу и кланяясь с утонченной грацией. — Я весь к вашим услугам. Это должно произойти сейчас?
— Я хотела бы, чтобы это произошло как можно скорее, но в данный момент мне нечем заплатить. Если вы подождете и выкрадете меня, когда меня повезут в монастырь, вы получите в награду сундук с золотом. Это монастырский вклад на мое имя.
Он был совершенно неподвижен — неподвижность кошки перед прыжком. Когда он заговорил, в его словах слышалась злая ирония.
— Я получу награду? Обладать вами — достаточная награда.
Она почувствовала, как горячей волной поднялись в ней смущение и гнев.
— Вы… вы не получите меня, — гордо ответила она. — Вы сразу же доставите меня в Кордову к тетке.
— Да? — В его тоне сквозило сомнение.
Человек, стоящий перед ней, некогда обладал богатством и титулом, был воспитан в соответствии с требованиями своего класса. Теперь он был бандитом, отщепенцем, сделавшим охоту на людей своим ремеслом. Он был Львом, Эль-Леоном, главарем преступников и убийц, более сильным и жестоким, чем те, кем он руководил. Как она может доверять ему?
Но как она может не верить?
— Вы должны мне помочь, Рефухио де Карранса, — вскричала она, подходя вплотную и хватаясь за его плащ. — Я говорю все не так, как следовало бы, но я не знаю, как с вами разговаривать. Я не сомневаюсь, что, если вы согласитесь сделать то, о чем я вас прошу, это будет пощечиной дону Эстебану. Его гордость будет страшно уязвлена тем, что его падчерицу умыкнули у него из-под носа. А если это произойдет на дороге, когда меня повезут в монастырь, у него не будет возможности ни скрыть происшедшее, ни отрицать этого.
Он долго молчал. Наконец спросил:
— Дон Эстебан лично будет сопровождать вас?
— Думаю, да. Он хочет быть твердо уверен, что я надежно заперта.
— Вы, конечно, сознаете, — мягко сказал он, сжимая ее стиснутые кулачки в своих ладонях, — что то, о чем вы просите, погубит вас? Ни один человек во всей Испании не поверит, что вы сохранили свое целомудрие во время этого похищения, и при этом не будет иметь значения, сколь мало времени вы провели в моем обществе. Слишком хорошо известна вражда между вашим отчимом и моей семьей.
Она вздернула подбородок, бесстрашно встретив темный блеск его глаз.
— Если вас это беспокоит, то мне это безразлично. Я уже скомпрометирована так, что лишние разговоры не в состоянии мне повредить… — Она быстро рассказала ему о происках своего отчима.
Рефухио не слишком внимательно слушал молодую женщину. Часть из того, о чем она рассказывала, ему было известно, а он достаточно хорошо знал дона Эстебана, чтобы догадаться, в чем было дело. Его гораздо больше интересовал ее чистый голос, прозрачность ее кожи в лунном свете и огонь, пылающий в черных, как ночь, глазах. Он держал ее тонкие руки в своих, и память о ее теле, прижатом к нему, затуманивала его мысли, порождая все усиливающееся желание узнать о ней больше. Рядом с этим чувством неизбежно возникало неприятное чувство жалости и раскаяния.
— Допустим, все будет так, как вы хотите, — предположил он. — Но поверит ли вам ваша тетка и согласится ли принять вас в свой дом?
— Надеюсь, что поверит, и молю об этом бога.
— Даже если она согласится предоставить вам убежище, сможет ли она в дальнейшем защитить вас от дона Эстебана?
— Мне остается только надеяться на это. У меня никого нет, кроме нее.
— А как насчет церкви? Может, монастырь?
Его тон, то, что он принял такое участие в ее судьбе, придали Пилар силы.
— Никогда. Я не создана для того, чтобы стать монахиней, и не желаю принять предложение дона Эстебана.
— Неужели вы удовольствуетесь участью старой девы, бесприданницы, женщины, которую мужчины, желающие жениться на девушках с незапятнанной репутацией, будут презирать?
— Если они столь глупы, что хотят взять меня в жены только из-за богатого приданого или готовы осудить на основании пустых сплетен, то невелика потеря.
— В вас говорит гордость, но она не согреет вас в зимние холода.
Сомнения, высказанные им, были более чем знакомы самой Пилар. Но как бы то ни было, она не испугается и не повернет назад. Она запрокинула голову, глядя прямо ему в лицо:
— Так вы поможете мне или нет?
— Да, конечно, — мягко ответил Рефухио де Карранса-и-Леон, глядя на застывшую в лунном свете Пилар. — Я помогу вам.
2.
Процессия, сопровождавшая Пилар в монастырь, была невелика. В громоздкой старой карете находилась Пилар вместе со своей дуэньей. Рядом с каретой ехал дон Эстебан на чистокровном арабском жеребце. Для охраны он взял восемь слуг, четверо из них ехали впереди и четверо — сзади. Пилар была уверена, что их могло бы быть и меньше. Дон Эстебан не был ни трусом, ни глупцом. Он пробормотал что-то насчет воров и бандитов, рыщущих по дорогам, и добавил, что беспокоится за золото. Сундук был надежно закреплен сзади, рядом со скромными пожитками Пилар. Пилар не обратила на него внимания, полагая, что охрана нанята для спасения от Рефухио Каррансы, ибо в холмах Эль-Леон был всесилен. Бдительность отчима беспокоила Пилар, но ей ничего не оставалось делать, кроме как уповать на то, что Рефухио знает привычки дона Эстебана и, готовясь атаковать, примет их во внимание.
Дон Эстебан настоял на том, чтобы они выехали пораньше, и не разрешал делать долгих остановок в пути. Он хотел, чтобы путешествие поскорей закончилось. Если повезет, они смогут добраться до деревушки, где расположен монастырь, до наступления темноты. Затем он проведет ночь на постоялом дворе и на следующий день вернется в Севилью. Даже если бы ему не нужно было осторожничать, пересекая территорию Эль-Леона, то тянуть время он все равно не мог. Он получил приказ от королевского министра немедленно прибыть в Кадис, где готовился к отплытию корабль в Луизиану.
Карета тряслась и подпрыгивала на ухабах. Летом в этой местности простирались нежно-зеленые поля, усеянные маками и желтой акацией. Теперь равнина была мрачной и голой. Низко нависало зимнее небо. Серые силуэты олив да серебристо-зеленый табак — вот и все, что можно было увидеть. На горизонте отливали лавандовой синевой холмы. Иногда навстречу попадался крестьянин, ведущий в поводу тяжело нагруженного дровами осла, или мальчонка, пасущий несколько овец и коз. Все было недвижно, лишь ветер гулял по вспаханным полям, крутя в воздухе пыль.
День был пасмурным. Они свернули с главной дороги на тропу, петляющую меж холмов. Вдали появился шпиль деревенской церкви, ближайшей к монастырю. Где же Эль-Леон?
Он дал слово, что придет. Пилар не хотела думать, что он может предать ее, но сдержать себя она не могла и поминутно выглядывала из окна, отдернув кожаную занавеску.
— В чем дело, сеньорита? — спросила в конце концов дуэнья. — Что там?
Пилар опустила занавеску.
— Ничего. Я только… горю желанием увидеть монастырь.
— Вы еще насмотритесь на него, — женщина даже не пыталась скрыть раздражение.
— Только изнутри, — грустно заметила Пилар.
Маска смирения и покорности начинала тяготить Пилар. Ей хотелось закричать, заявить этой женщине, что скоро она, Пилар, получит долгожданную свободу и избавится от ее надзора. Но она не могла позволить себе это. Она должна ждать, пока не избавится от дона Эстебана. Он будет потрясен. Его самомнение так велико, что он не в состоянии заподозрить ее. Ну и лицо будет у него, когда он поймет, что ему не удалось подчинить Пилар своей воле! Она с удовольствием посмотрела бы на него в этот момент.
Она сделала все, чтобы быть уверенной в успехе предприятия. Платье, которое она надела, было из серо-голубой ткани без рисунка и богатой отделки — так оно меньше привлекало внимание. Ее простая темно-коричневая накидка была украшена тесьмой. Девушка была одета, как приличествует послушнице, но одежда была удобной и теплой. Более того, она отказалась от корсажа и кринолина, так как они могли помешать ей ехать верхом. Ее башмаки были из грубой кожи, в расчете на то, что ей придется идти пешком по каменистой дороге. Ее волос не коснулась рука парикмахера. Она зачесала их назад и туго уложила. По крайней мере, эта прическа была удобна.
Сразу же за поворотом прямо перед процессией неожиданно появилось стадо овец. Кучер закричал и стал останавливать карету. Животные беспорядочно заметались и заблеяли в ужасе, когда карета врезалась в стадо. Собака непонятной породы кусала за ноги убегающих овец и возбужденно лаяла. Пастух, ее хозяин, согбенный старик, опиравшийся на изогнутый посох, был одет в выцветшие лохмотья и укутан в плащ с огромным капюшоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40