купить любой участок этой земли, отправиться в Сан-Лнтонио, перебраться за Рио-Гранде, на юг, или же вернуться на восток, в Луизиану.
Пилар часто думала о нем после той ночи, когда он похитил ее. То, что он сделал, было подлостью, хотя он и отказался подчиниться приказу дона Эстебана убить девушку. Но ей не забыть выражения его глаз, когда он просил бога о том, чтобы те, кто, как он думал, ждали его возле хижины, не промахнулись. Он молил о смерти.
Балтазар хотел умереть. И Пилар догадывалась, что его угнетает не только мысль о смерти Исабель и его собственная вина в этой смерти, но и сознание, что он предал человека, который был его ближайшим другом. Пока он убеждал себя, что поступил так ради Исабель, он еще мог мириться с этим. Но когда Исабель не стало, он больше не мог оправдывать себя. Пилар очень хотелось узнать хоть что-то о судьбе Балтазара, но, похоже, он исчез навсегда.
Пилар никак не могла уснуть. Ей казалось, что уже целую вечность она не спала здоровым сном. Она так устала за этот день, что, едва дойдя до кровати, прилегла на нее прямо в одежде. Сегодня Пилар пыталась сесть за шитье — мать Чарро уже давно велела ей заняться своим приданым, но работа валилась из рук. Пилар встала и вытащила на балкон стул, оставив горящую свечу на столике возле кровати. Здесь, под старой виноградной лозой, она почувствовала себя гораздо уютнее.
Ночь была тихая. Легкий свежий ветерок приятно холодил разгоряченную кожу. Полная луна медленно совершала свой путь по темному небу. У ворот гасиенды был выставлен часовой, но сейчас Пилар показалось, что он спит. Ничто не нарушало спокойствия этой ночи. Изредка ночная бабочка, привлеченная светом горящей свечи, залетала в спальню. Пилар слышала, как насекомое бьется о стеклянный колпак, которым была накрыта свеча, заставляя его тихонько позванивать.
Первые аккорды гитары были настолько нежными, что Пилар поначалу приняла их за удары крылышек бабочки по стеклу. Но вот музыка стала громче, хотя и было ясно, что доносится она издалека, возможно, из ниши под противоположным концом балкона или из-за стены, окружавшей двор.
Как только Пилар узнала мелодию, раскаленный железный обруч сжал ее сердце.
Зачем? Зачем он это делает? Неужели он не понимает, что эти звуки терзают ей душу? Не понимает, какие волнующие и мучительные воспоминания навевают они? Воспоминания о ночи на корабле, о тех незабываемых мгновениях в степи, когда Рефухио обнимал ее, а лицо его светилось нежностью, о том, как он стоял на коленях, успокаивая маленького мальчугана, которого клюнул попугай. Пилар вспоминала, как руки Рефухио ласкали ее, когда они лежали в постели в доме доньи Луизы в Новом Орлеане; вспоминала выражение его глаз, когда горел Новый Орлеан; перед мысленным взором Пилар встала картина того, как Рефухио падает с лошади, сраженный предательским выстрелом во время нападения апачеи, в ее ушах все еще звучал его голос, обещающий ей все радости наслаждения, но взамен требующий ответной ласки. Ей вспомнился восхитительный изумрудный водопад, сверкающий при свете жестяного фонаря.
Музыка стала звучать отчетливее, как будто исполнитель неторопливо приближался к дому. Струны гитары затрагивали самые чувствительные струны в душе Пилар. И в то же время отчаяние захлестывало девушку. А что, если Рефухио придет к ней? Что ей делать тогда? Хватит ли у нее силы воли не поддаться его чарующему обаянию, сможет ли она убедить его оставить ее в покое? Страшно подумать, что произойдет, если Чарро обнаружит Рефухио здесь.
Но он не может не знать о появлении соперника, если повсюду слышалась эта музыка.
А вдруг это не Рефухио, а человек, который когда-то услышал от Рефухио эту мелодию и запомнил ее или знал ее еще раньше, а теперь просто решил наиграть несколько тактов.
Нет, зачем обманывать себя. Конечно, это Рефухио. Никто другой не смог бы вложить столько чувства в свое исполнение. Никто другой не смог бы заставить свою гитару рыдать, и смеяться, и вздыхать так, что от этих вздохов дрожал ночной воздух. Никто другой не смог бы сыграть этот незамысловатый мотив так, что каждая нота болью отзывалась в сердце Пилар.
Она закрыла глаза, напряженно вслушиваясь в музыку, словно вбирая ее в себя, стараясь не упустить ни одного звука. Теперь мелодия будто жила в ней самой. Она слушала, а горячие слезы струились по ее щекам.
Нет, она не должна совершить ошибку.
Она не должна выходить замуж за Чарро. Эта уверенность пришла к Пилар именно сейчас, когда струны гитары пробудили в ее душе давно угасшую надежду. Стоять рядом с Чарро перед алтарем и клясться ему в вечной любви и верности было для Пилар равносильно самому страшному смертному греху. Это значило предать ее любовь к Рефухио. И скольких людей ее трусость едва не сделала несчастными. Если Рефухио придет, она последует за ним. Никто и ничто не сможет помешать ей в этом, кроме смерти.
Но где же он? Звуки музыки определенно стали еще громче. Пилар вскочила на ноги и посмотрела с балкона вниз, но ничего не увидела во дворе. Только пустое черное пространство, которое время от времени прорезали блики лунного света, и всплески воды, извергающейся из фонтана.
Вдруг Пилар показалось, что рядом с высокой стеной мелькнула какая-то тень. Она всматривалась в темноту, но не была уверена, что смутные очертания принадлежат человеческой фигуре. Может быть, у нее просто чересчур разыгралось воображение? Что же это все-таки было?
А если Рефухио придет за ней, что тогда? Что будет с ними? Куда им идти? Губернатор Пачеко закрыл глаза на смерть дона Эстебана, но это еще не означает, что он забудет послать в Испанию запрос относительно выяснения личности Эль-Леона. Пройдет год, от силы два, и Рефухио снова начнут разыскивать. Они могут бежать на юг и обжиться где-нибудь возле Веракрус или даже Мехико-Сити, но кто поручится, что длинная рука королевского правосудия однажды не коснется их своими холодными пальцами. И тогда все будет кончено.
Но до этого еще далеко. Год — срок немалый. За этот год они еще успеют вкусить все радости жизни. У них появится ребенок, обязательно появится. А если судьба подарит им два счастливых года, то может родиться и второй малыш. Им должно хватить времени, чтобы вместе испить из живительной чаши их огромной любви.
Только бы Рефухио пришел.
Песня подходила к концу.
Пилар глубоко вздохнула и приготовилась выйти из своего укрытия под виноградной лозой и позвать Рефухио.
В этот момент гитара смолкла.
Последний аккорд был похож на горестный стон, который ножом резанул по сердцу Пилар. Ее бросило в дрожь, но она осталась стоять на месте, внезапно оказавшись во власти каких-то дурных предчувствий, и не отрывала взгляда от темного угла под стеной.
Что же происходит? Кто там прячется? Пилар с трудом подавила в себе желание закричать. Может, стоило спуститься вниз и обыскать двор? Но не слишком ли это опрометчиво? В конце концов она решила, что лучше подождать. Будь что будет.
И тут зашелестела виноградная листва на противоположном конце балкона. Шум усилился. Лоза закачалась, как будто кто-то карабкался по ней наверх.
Ни ночная птица, ни даже кот, прошмыгнувший по балкону в поисках добычи, не могли произвести столько шума. Да, это был человек. И он взбирался наверх, цепляясь за виноградные побеги.
Он передвигался очень быстро, ловко орудуя руками и упираясь ногами в стену, как будто это для него было привычным делом. Он проворно подтягивал вверх свое мускулистое тело, словно оно было невесомым. Через секунду он уже уцепился за балконные перила. Пилар шагнула навстречу.
Его голова уже показалась среди листвы, но лицо было скрыто в тени. Он приподнялся на руках, удерживаясь в таком положении благодаря силе своих мышц, и уже занес ногу над перилами, намереваясь одним махом перескочить на балкон.
Пилар побежала к нему, сразу оказавшись в полосе лунного света. У нее вдруг перехватило дыхание, и она мягко, но немного неуверенно позвала:
— Рефухио! Я здесь.
Вдруг из темноты во дворе появился еще один человек. Он бежал к дому, его лицо было искажено яростью и ужасом. В руках он держал мушкет.
— Назад, Пилар! — закричал Чарро. — Немедленно уходи оттуда!
Тот, кто прятался в листве, поспешно перебросил свое тело через балконную ограду. Еще секунда, и он коснется ногами твердой поверхности. Внизу, во дворе, Чарро вскинул мушкет к плечу. Он прицелился, готовый выстрелить.
Пилар видела, что происходит, и ей стало страшно. Она издала безумный нечеловеческий вопль, в который вложила все свое отчаяние и безысходность.
— Не-е-ет!
И тут раздался выстрел. Из мушкета полыхнуло оранжевым огнем, потом вокруг заклубился густой дым. Затем выстрелил еще один мушкет, из противоположного угла двора, и еще один, и еще. Яркие вспышки света то и дело разрывали ночную тьму, а грохот стрельбы все не умолкал.
Пули свистели и впивались в тело человека, повисшего среди виноградных побегов. Он захрипел и откинулся назад. На его белой сорочке расплывались темные пятна. Он еще продолжал судорожно цепляться руками за перила, но через секунду его ослабевшие пальцы разжались, и он тяжело рухнул вниз.
Пилар слышала треск ломающихся веток, которые задевало тело при падении, а затем глухой удар о землю. Ноги у Пилар подкосились, мысли путались, а тело отказывалось повиноваться. Глаза будто застилал кровавый туман, а сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.
— Нет, — прошептала она и затрясла головой, словно отгоняя наваждение. — Нет.
Как только к Пилар вернулась способность думать и двигаться, она метнулась в свою спальню и бросилась к лестнице. Мгновение спустя Пилар уже мчалась вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Вскоре она была во дворе.
Пилар замедлила шаг и нетвердой походкой направилась к бездыханному телу, распростертому на земле, над которым склонились Чарро и Энрике. Обитатели дома, покой которых был потревожен выстрелами, высыпали во двор, неся с собой второпях зажженные свечи. Повсюду раздавались возгласы удивления и ужаса. Сквозь пелену слез Пилар смутно различала Бениту, выбежавшую из своей комнаты на нижнем этаже, отца Чарро, появившегося из темного угла под стеной, окружавшей дворик, с еще дымящимся мушкетом в руках.
Чарро услышал шаги Пилар и поднял голову. Его лицо было пепельно-серым, а губы кривились, как будто он вот-вот заплачет. Он выпрямился и заслонил собой тело. Потом он схватил Пилар за руку, чтобы остановить ее.
— Не смотри туда, — глухо произнес он. — Ему уже ничем не поможешь.
Она вырвалась, избегая взгляда Чарро. Опустившись на одно колено, так что ее юбки веером легли на землю, Пилар смотрела как завороженная на кровавое пятно, которое все ширилось и ширилось, окрашивая сорочку на груди лежащего мужчины в ярко-алый цвет. Стараясь унять охватившую ее дрожь, Пилар протянула руку, ставшую вдруг чужой, и повернула к свету лицо убитого человека.
У нее вырвался сдавленный всхлип, слезы градом покатились из глаз. Она коснулась ладонью холодного лба того, чье сердце билось еще совсем недавно, а потом закрыла незрячие глаза, которые все еще сохраняли вопросительное выражение.
За своей спиной Пилар почувствовала движение. Кто-то подкрался к Пилар сзади и опустился на колени рядом с ней.
— Я молю бога, чтобы ты была рядом, — прошептал Рефухио. — Я хочу, чтобы ты стала последним человеком, кого я увидел бы в своей жизни, прежде чем преисподняя поглотит меня. Ты — единственное воспоминание, которое я был бы счастлив унести с собой в могилу.
Он обнял ее за плечи и крепко прижал к себе, потом помог ей подняться на ноги. От него исходило столько тепла и силы, в нем было столько жизни, несмотря на то что выглядел он совершенно измученным, а в глубине глаз застыла тоска.
Чарро выступил вперед.
— Нам пришлось стрелять. Балтазар опять пришел за Пилар. Одному богу известно, чего он добивался. Хотел ли он отомстить или получить изумруды — это навсегда останется тайной, но мы не должны были упустить его на этот раз.
Стрелял не только Чарро, но и его отец, и Энрике. Сейчас они положили свои мушкеты рядом с телом. Рефухио, отметила Пилар, не был вооружен, за исключением небольшого кинжала на поясе. Его грудь пересекала кожаная перевязь, к которой была прикреплена гитара, висевшая у Рефухио за спиной.
— Стоит ли мне поблагодарить тебя за то, что ты избавил меня от необходимости самому вершить месть?
— Это было бы не лишним. Но ты что-то не торопишься рассыпаться в изъявлениях благодарности. — Чарро даже покраснел от негодования.
— Возможно, у меня есть на то свои причины.
— Уж не переполняет ли тебя сострадание к нему? Очень своевременно. Он трижды покушался на твою жизнь и наверняка предпринял бы еще одну попытку. Он просто помешался на этом. К тому же он похитил Пилар, чем подверг ее смертельной опасности, и хотел попытаться сделать это еще раз. Мы должны были остановить его, иначе он бы еще бог знает что натворил.
— Не думаю, чтобы он имел что-то против меня, — вмешалась Пилар. Ее голос был хриплым от волнения. — Он ведь, по сути, спас меня, когда отчим требовал моей немедленной смерти. Я думаю, он знал, что вы подготовились к встрече с ним, что вы ждете его. Мне кажется, он хотел…
Рефухио слегка сжал плечо Пилар. Она поняла, что это был знак предостережения. Звук его вкрадчивого голоса заставил Пилар вздрогнуть.
— Балтазар хотел получить изумруды, чтобы обеспечить себе средства к существованию. Это не подлежит сомнению. Все совершенно очевидно.
Для кого-то это могло выглядеть очевидным, но ведь это не было правдой. Пилар была почти уверена, что Балтазар хотел умереть, и исполнителями приговора, который он сам себе вынес, он избрал своих бывших товарищей. Друзьям предназначалась роль палачей. Рефухио знал это так же хорошо, как и она. Он тоже слышал произнесенные шепотом слова великана, которые говорили о его желании умереть. Но только сейчас Пилар сообразила, что сказать остальным правду было бы жестоко. Они и так мучаются угрызениями совести и сознанием своей вины. Зачем же усугублять их страдания.
Чарро тряхнул головой.
— Наверное, он собирался силой заставить Пилар отдать ему изумруды.
— Наверное, так, — устало согласился Рефухио. Еще одна мысль пришла в голову Пилар. Балтазар наверняка знал, что Рефухио нет в числе охранников, поскольку слышал, как тот поет свою серенаду. Это было своеобразное выражение признательности своему вожаку, ведь теперь Балтазар был уверен, что Рефухио не виноват в смерти Исабель. И Рефухио понял это.
Когда-то Пилар раздражала необыкновенная проницательность Эль-Леона. Ей казалось, что он умеет читать ее мысли. Какой же она была дурочкой, что не смогла тогда по заслугам оценить его, оценить качество, которое следовало отнести к числу его несомненных достоинств: способность понимать людей, разгадывать причины их поступков и оправдывать их, насколько это возможно. Пилар многому научилась у него. Прежде всего, она научилась прощать.
— Ну, теперь-то все позади, — буркнул Энрике, стараясь скрыть свои подлинные чувства под маской напускной грубости. — Все, что нам остается сделать, — похоронить его и забыть об этой истории.
— Да, — сказал сеньор Хуэрта и бросил быстрый взгляд туда, где стояли его жена, донья Луиза, Бенита и толпились остальные слуги. Потом он поманил к себе одного из слуг-индейцев и охранника, который наблюдал за происходящим с площадки перед воротами, и отослал их с поручениями.
— На все воля божья, — вздохнула его жена, наблюдая за тем, как тело переносят в маленькую комнатку для гостей на первом этаже.
Чарро подошел к Пилар. Только сейчас он обратил внимание на то, что руки Рефухио все еще обнимают талию Пилар, и сразу же помрачнел.
— Идем, Пилар. Ты слишком переволновалась сегодня. Я отведу тебя в твою комнату и принесу стакан вина, чтобы ты могла подкрепить свои силы.
— Нет.
Это сказал Рефухио. Право на последнее слово он все же оставил за собой. Он не только не разомкнул объятий, но еще крепче прижал Пилар к себе.
Чарро устремил на него взгляд.
— А ты не вмешивайся. Она моя невеста.
— Уже нет. В этом деле все преимущества на моей стороне. Мы уезжаем с ней вместе.
— Что ты подразумеваешь под преимуществами? То, что ты сделал ее своей любовницей? Я не желаю об этом даже слышать!
— Придется, дружок. Мы с ней связаны нерушимыми узами. Ни один человек не сможет разлучить нас, потому что она и я — это единое целое. Потому что мне нужна эта прекрасная, сильная, честная женщина. Потому что она сделала то, что не сумел сделать никто другой, — спасла мою душу, подарив мне частицу своей чистой, светлой души. Наш союз не освящен церковью, но он благословлен самим богом.
Чарро стоял, сжав зубы. Его глаза метали молнии.
— Я не позволю тебе увезти ее.
— Попробуй остановить меня, — спокойно сказал Рефу-хио и выдернул из ножен кинжал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Пилар часто думала о нем после той ночи, когда он похитил ее. То, что он сделал, было подлостью, хотя он и отказался подчиниться приказу дона Эстебана убить девушку. Но ей не забыть выражения его глаз, когда он просил бога о том, чтобы те, кто, как он думал, ждали его возле хижины, не промахнулись. Он молил о смерти.
Балтазар хотел умереть. И Пилар догадывалась, что его угнетает не только мысль о смерти Исабель и его собственная вина в этой смерти, но и сознание, что он предал человека, который был его ближайшим другом. Пока он убеждал себя, что поступил так ради Исабель, он еще мог мириться с этим. Но когда Исабель не стало, он больше не мог оправдывать себя. Пилар очень хотелось узнать хоть что-то о судьбе Балтазара, но, похоже, он исчез навсегда.
Пилар никак не могла уснуть. Ей казалось, что уже целую вечность она не спала здоровым сном. Она так устала за этот день, что, едва дойдя до кровати, прилегла на нее прямо в одежде. Сегодня Пилар пыталась сесть за шитье — мать Чарро уже давно велела ей заняться своим приданым, но работа валилась из рук. Пилар встала и вытащила на балкон стул, оставив горящую свечу на столике возле кровати. Здесь, под старой виноградной лозой, она почувствовала себя гораздо уютнее.
Ночь была тихая. Легкий свежий ветерок приятно холодил разгоряченную кожу. Полная луна медленно совершала свой путь по темному небу. У ворот гасиенды был выставлен часовой, но сейчас Пилар показалось, что он спит. Ничто не нарушало спокойствия этой ночи. Изредка ночная бабочка, привлеченная светом горящей свечи, залетала в спальню. Пилар слышала, как насекомое бьется о стеклянный колпак, которым была накрыта свеча, заставляя его тихонько позванивать.
Первые аккорды гитары были настолько нежными, что Пилар поначалу приняла их за удары крылышек бабочки по стеклу. Но вот музыка стала громче, хотя и было ясно, что доносится она издалека, возможно, из ниши под противоположным концом балкона или из-за стены, окружавшей двор.
Как только Пилар узнала мелодию, раскаленный железный обруч сжал ее сердце.
Зачем? Зачем он это делает? Неужели он не понимает, что эти звуки терзают ей душу? Не понимает, какие волнующие и мучительные воспоминания навевают они? Воспоминания о ночи на корабле, о тех незабываемых мгновениях в степи, когда Рефухио обнимал ее, а лицо его светилось нежностью, о том, как он стоял на коленях, успокаивая маленького мальчугана, которого клюнул попугай. Пилар вспоминала, как руки Рефухио ласкали ее, когда они лежали в постели в доме доньи Луизы в Новом Орлеане; вспоминала выражение его глаз, когда горел Новый Орлеан; перед мысленным взором Пилар встала картина того, как Рефухио падает с лошади, сраженный предательским выстрелом во время нападения апачеи, в ее ушах все еще звучал его голос, обещающий ей все радости наслаждения, но взамен требующий ответной ласки. Ей вспомнился восхитительный изумрудный водопад, сверкающий при свете жестяного фонаря.
Музыка стала звучать отчетливее, как будто исполнитель неторопливо приближался к дому. Струны гитары затрагивали самые чувствительные струны в душе Пилар. И в то же время отчаяние захлестывало девушку. А что, если Рефухио придет к ней? Что ей делать тогда? Хватит ли у нее силы воли не поддаться его чарующему обаянию, сможет ли она убедить его оставить ее в покое? Страшно подумать, что произойдет, если Чарро обнаружит Рефухио здесь.
Но он не может не знать о появлении соперника, если повсюду слышалась эта музыка.
А вдруг это не Рефухио, а человек, который когда-то услышал от Рефухио эту мелодию и запомнил ее или знал ее еще раньше, а теперь просто решил наиграть несколько тактов.
Нет, зачем обманывать себя. Конечно, это Рефухио. Никто другой не смог бы вложить столько чувства в свое исполнение. Никто другой не смог бы заставить свою гитару рыдать, и смеяться, и вздыхать так, что от этих вздохов дрожал ночной воздух. Никто другой не смог бы сыграть этот незамысловатый мотив так, что каждая нота болью отзывалась в сердце Пилар.
Она закрыла глаза, напряженно вслушиваясь в музыку, словно вбирая ее в себя, стараясь не упустить ни одного звука. Теперь мелодия будто жила в ней самой. Она слушала, а горячие слезы струились по ее щекам.
Нет, она не должна совершить ошибку.
Она не должна выходить замуж за Чарро. Эта уверенность пришла к Пилар именно сейчас, когда струны гитары пробудили в ее душе давно угасшую надежду. Стоять рядом с Чарро перед алтарем и клясться ему в вечной любви и верности было для Пилар равносильно самому страшному смертному греху. Это значило предать ее любовь к Рефухио. И скольких людей ее трусость едва не сделала несчастными. Если Рефухио придет, она последует за ним. Никто и ничто не сможет помешать ей в этом, кроме смерти.
Но где же он? Звуки музыки определенно стали еще громче. Пилар вскочила на ноги и посмотрела с балкона вниз, но ничего не увидела во дворе. Только пустое черное пространство, которое время от времени прорезали блики лунного света, и всплески воды, извергающейся из фонтана.
Вдруг Пилар показалось, что рядом с высокой стеной мелькнула какая-то тень. Она всматривалась в темноту, но не была уверена, что смутные очертания принадлежат человеческой фигуре. Может быть, у нее просто чересчур разыгралось воображение? Что же это все-таки было?
А если Рефухио придет за ней, что тогда? Что будет с ними? Куда им идти? Губернатор Пачеко закрыл глаза на смерть дона Эстебана, но это еще не означает, что он забудет послать в Испанию запрос относительно выяснения личности Эль-Леона. Пройдет год, от силы два, и Рефухио снова начнут разыскивать. Они могут бежать на юг и обжиться где-нибудь возле Веракрус или даже Мехико-Сити, но кто поручится, что длинная рука королевского правосудия однажды не коснется их своими холодными пальцами. И тогда все будет кончено.
Но до этого еще далеко. Год — срок немалый. За этот год они еще успеют вкусить все радости жизни. У них появится ребенок, обязательно появится. А если судьба подарит им два счастливых года, то может родиться и второй малыш. Им должно хватить времени, чтобы вместе испить из живительной чаши их огромной любви.
Только бы Рефухио пришел.
Песня подходила к концу.
Пилар глубоко вздохнула и приготовилась выйти из своего укрытия под виноградной лозой и позвать Рефухио.
В этот момент гитара смолкла.
Последний аккорд был похож на горестный стон, который ножом резанул по сердцу Пилар. Ее бросило в дрожь, но она осталась стоять на месте, внезапно оказавшись во власти каких-то дурных предчувствий, и не отрывала взгляда от темного угла под стеной.
Что же происходит? Кто там прячется? Пилар с трудом подавила в себе желание закричать. Может, стоило спуститься вниз и обыскать двор? Но не слишком ли это опрометчиво? В конце концов она решила, что лучше подождать. Будь что будет.
И тут зашелестела виноградная листва на противоположном конце балкона. Шум усилился. Лоза закачалась, как будто кто-то карабкался по ней наверх.
Ни ночная птица, ни даже кот, прошмыгнувший по балкону в поисках добычи, не могли произвести столько шума. Да, это был человек. И он взбирался наверх, цепляясь за виноградные побеги.
Он передвигался очень быстро, ловко орудуя руками и упираясь ногами в стену, как будто это для него было привычным делом. Он проворно подтягивал вверх свое мускулистое тело, словно оно было невесомым. Через секунду он уже уцепился за балконные перила. Пилар шагнула навстречу.
Его голова уже показалась среди листвы, но лицо было скрыто в тени. Он приподнялся на руках, удерживаясь в таком положении благодаря силе своих мышц, и уже занес ногу над перилами, намереваясь одним махом перескочить на балкон.
Пилар побежала к нему, сразу оказавшись в полосе лунного света. У нее вдруг перехватило дыхание, и она мягко, но немного неуверенно позвала:
— Рефухио! Я здесь.
Вдруг из темноты во дворе появился еще один человек. Он бежал к дому, его лицо было искажено яростью и ужасом. В руках он держал мушкет.
— Назад, Пилар! — закричал Чарро. — Немедленно уходи оттуда!
Тот, кто прятался в листве, поспешно перебросил свое тело через балконную ограду. Еще секунда, и он коснется ногами твердой поверхности. Внизу, во дворе, Чарро вскинул мушкет к плечу. Он прицелился, готовый выстрелить.
Пилар видела, что происходит, и ей стало страшно. Она издала безумный нечеловеческий вопль, в который вложила все свое отчаяние и безысходность.
— Не-е-ет!
И тут раздался выстрел. Из мушкета полыхнуло оранжевым огнем, потом вокруг заклубился густой дым. Затем выстрелил еще один мушкет, из противоположного угла двора, и еще один, и еще. Яркие вспышки света то и дело разрывали ночную тьму, а грохот стрельбы все не умолкал.
Пули свистели и впивались в тело человека, повисшего среди виноградных побегов. Он захрипел и откинулся назад. На его белой сорочке расплывались темные пятна. Он еще продолжал судорожно цепляться руками за перила, но через секунду его ослабевшие пальцы разжались, и он тяжело рухнул вниз.
Пилар слышала треск ломающихся веток, которые задевало тело при падении, а затем глухой удар о землю. Ноги у Пилар подкосились, мысли путались, а тело отказывалось повиноваться. Глаза будто застилал кровавый туман, а сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.
— Нет, — прошептала она и затрясла головой, словно отгоняя наваждение. — Нет.
Как только к Пилар вернулась способность думать и двигаться, она метнулась в свою спальню и бросилась к лестнице. Мгновение спустя Пилар уже мчалась вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Вскоре она была во дворе.
Пилар замедлила шаг и нетвердой походкой направилась к бездыханному телу, распростертому на земле, над которым склонились Чарро и Энрике. Обитатели дома, покой которых был потревожен выстрелами, высыпали во двор, неся с собой второпях зажженные свечи. Повсюду раздавались возгласы удивления и ужаса. Сквозь пелену слез Пилар смутно различала Бениту, выбежавшую из своей комнаты на нижнем этаже, отца Чарро, появившегося из темного угла под стеной, окружавшей дворик, с еще дымящимся мушкетом в руках.
Чарро услышал шаги Пилар и поднял голову. Его лицо было пепельно-серым, а губы кривились, как будто он вот-вот заплачет. Он выпрямился и заслонил собой тело. Потом он схватил Пилар за руку, чтобы остановить ее.
— Не смотри туда, — глухо произнес он. — Ему уже ничем не поможешь.
Она вырвалась, избегая взгляда Чарро. Опустившись на одно колено, так что ее юбки веером легли на землю, Пилар смотрела как завороженная на кровавое пятно, которое все ширилось и ширилось, окрашивая сорочку на груди лежащего мужчины в ярко-алый цвет. Стараясь унять охватившую ее дрожь, Пилар протянула руку, ставшую вдруг чужой, и повернула к свету лицо убитого человека.
У нее вырвался сдавленный всхлип, слезы градом покатились из глаз. Она коснулась ладонью холодного лба того, чье сердце билось еще совсем недавно, а потом закрыла незрячие глаза, которые все еще сохраняли вопросительное выражение.
За своей спиной Пилар почувствовала движение. Кто-то подкрался к Пилар сзади и опустился на колени рядом с ней.
— Я молю бога, чтобы ты была рядом, — прошептал Рефухио. — Я хочу, чтобы ты стала последним человеком, кого я увидел бы в своей жизни, прежде чем преисподняя поглотит меня. Ты — единственное воспоминание, которое я был бы счастлив унести с собой в могилу.
Он обнял ее за плечи и крепко прижал к себе, потом помог ей подняться на ноги. От него исходило столько тепла и силы, в нем было столько жизни, несмотря на то что выглядел он совершенно измученным, а в глубине глаз застыла тоска.
Чарро выступил вперед.
— Нам пришлось стрелять. Балтазар опять пришел за Пилар. Одному богу известно, чего он добивался. Хотел ли он отомстить или получить изумруды — это навсегда останется тайной, но мы не должны были упустить его на этот раз.
Стрелял не только Чарро, но и его отец, и Энрике. Сейчас они положили свои мушкеты рядом с телом. Рефухио, отметила Пилар, не был вооружен, за исключением небольшого кинжала на поясе. Его грудь пересекала кожаная перевязь, к которой была прикреплена гитара, висевшая у Рефухио за спиной.
— Стоит ли мне поблагодарить тебя за то, что ты избавил меня от необходимости самому вершить месть?
— Это было бы не лишним. Но ты что-то не торопишься рассыпаться в изъявлениях благодарности. — Чарро даже покраснел от негодования.
— Возможно, у меня есть на то свои причины.
— Уж не переполняет ли тебя сострадание к нему? Очень своевременно. Он трижды покушался на твою жизнь и наверняка предпринял бы еще одну попытку. Он просто помешался на этом. К тому же он похитил Пилар, чем подверг ее смертельной опасности, и хотел попытаться сделать это еще раз. Мы должны были остановить его, иначе он бы еще бог знает что натворил.
— Не думаю, чтобы он имел что-то против меня, — вмешалась Пилар. Ее голос был хриплым от волнения. — Он ведь, по сути, спас меня, когда отчим требовал моей немедленной смерти. Я думаю, он знал, что вы подготовились к встрече с ним, что вы ждете его. Мне кажется, он хотел…
Рефухио слегка сжал плечо Пилар. Она поняла, что это был знак предостережения. Звук его вкрадчивого голоса заставил Пилар вздрогнуть.
— Балтазар хотел получить изумруды, чтобы обеспечить себе средства к существованию. Это не подлежит сомнению. Все совершенно очевидно.
Для кого-то это могло выглядеть очевидным, но ведь это не было правдой. Пилар была почти уверена, что Балтазар хотел умереть, и исполнителями приговора, который он сам себе вынес, он избрал своих бывших товарищей. Друзьям предназначалась роль палачей. Рефухио знал это так же хорошо, как и она. Он тоже слышал произнесенные шепотом слова великана, которые говорили о его желании умереть. Но только сейчас Пилар сообразила, что сказать остальным правду было бы жестоко. Они и так мучаются угрызениями совести и сознанием своей вины. Зачем же усугублять их страдания.
Чарро тряхнул головой.
— Наверное, он собирался силой заставить Пилар отдать ему изумруды.
— Наверное, так, — устало согласился Рефухио. Еще одна мысль пришла в голову Пилар. Балтазар наверняка знал, что Рефухио нет в числе охранников, поскольку слышал, как тот поет свою серенаду. Это было своеобразное выражение признательности своему вожаку, ведь теперь Балтазар был уверен, что Рефухио не виноват в смерти Исабель. И Рефухио понял это.
Когда-то Пилар раздражала необыкновенная проницательность Эль-Леона. Ей казалось, что он умеет читать ее мысли. Какой же она была дурочкой, что не смогла тогда по заслугам оценить его, оценить качество, которое следовало отнести к числу его несомненных достоинств: способность понимать людей, разгадывать причины их поступков и оправдывать их, насколько это возможно. Пилар многому научилась у него. Прежде всего, она научилась прощать.
— Ну, теперь-то все позади, — буркнул Энрике, стараясь скрыть свои подлинные чувства под маской напускной грубости. — Все, что нам остается сделать, — похоронить его и забыть об этой истории.
— Да, — сказал сеньор Хуэрта и бросил быстрый взгляд туда, где стояли его жена, донья Луиза, Бенита и толпились остальные слуги. Потом он поманил к себе одного из слуг-индейцев и охранника, который наблюдал за происходящим с площадки перед воротами, и отослал их с поручениями.
— На все воля божья, — вздохнула его жена, наблюдая за тем, как тело переносят в маленькую комнатку для гостей на первом этаже.
Чарро подошел к Пилар. Только сейчас он обратил внимание на то, что руки Рефухио все еще обнимают талию Пилар, и сразу же помрачнел.
— Идем, Пилар. Ты слишком переволновалась сегодня. Я отведу тебя в твою комнату и принесу стакан вина, чтобы ты могла подкрепить свои силы.
— Нет.
Это сказал Рефухио. Право на последнее слово он все же оставил за собой. Он не только не разомкнул объятий, но еще крепче прижал Пилар к себе.
Чарро устремил на него взгляд.
— А ты не вмешивайся. Она моя невеста.
— Уже нет. В этом деле все преимущества на моей стороне. Мы уезжаем с ней вместе.
— Что ты подразумеваешь под преимуществами? То, что ты сделал ее своей любовницей? Я не желаю об этом даже слышать!
— Придется, дружок. Мы с ней связаны нерушимыми узами. Ни один человек не сможет разлучить нас, потому что она и я — это единое целое. Потому что мне нужна эта прекрасная, сильная, честная женщина. Потому что она сделала то, что не сумел сделать никто другой, — спасла мою душу, подарив мне частицу своей чистой, светлой души. Наш союз не освящен церковью, но он благословлен самим богом.
Чарро стоял, сжав зубы. Его глаза метали молнии.
— Я не позволю тебе увезти ее.
— Попробуй остановить меня, — спокойно сказал Рефу-хио и выдернул из ножен кинжал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40