Он стоял посреди разбегающегося стада, но, казалось, его не тревожили ни овцы, ни собака. Казалось, что он не слышит ни криков кучера, ни команд дона Эстебана, требующего очистить дорогу. С двух сторон возвышались холмы, и стадо увести было некуда.
Кони встали на дыбы, карета чуть не перевернулась. Дон Эстебан прикрикнул на испугавшихся слуг, и они бросились успокаивать встревоженных лошадей. Отчим Пилар направил коня на старика. Сперва Пилар решила, что он хочет сбить его с ног, но вместо этого дон Эстебан поднял короткую кожаную плеть, которую он всегда носил с собой, и, размахнувшись, ударил старика по спине. Тот, съежившись и наклонив голову, повернулся. Дон Эстебан замахнулся снова.
Плеть еще раз просвистела в воздухе, но не успела она опуститься, как пастух выпрямился и, схватив свободный конец плети, чуть не свалил дона Эстебана на землю. Капюшон соскользнул с головы пастуха, открыв резко очерченное красивое лицо, искаженное гримасой отвращения. Темные волосы трепал ветер.
— Карранса! — вскричал дон Эстебан, выпустив из рук плеть и глядя расширенными от страха глазами на пастуха. Резко повернувшись, он скомандовал: — Убить девчонку! Убить! Сейчас же!
— Эль-Леон! Эль-Леон! — кричали слуги дона Эстебана.
Их крик был подхвачен людьми с холмов. Эти крики, как показалось Пилар, звучали с небес, но затем она увидела людей из отряда Рефухио Каррансы. Они появились внезапно, выкрикивая имя своего предводителя. Ее сердце сжалось. Рука судорожно вцепилась в занавеску. Вот и пришло время ее освобождения. Сейчас ее увезут…
Один из слуг ее отчима подъехал к двери кареты. Он обнажил шпагу, но ему мешали овцы, снующие в панике под ногами его коня. Пилар узнала его. Это был Карлос, тот самый лакей, который вторгся в ее спальню по приказанию дона Эстебана. Отчим приказал убить Пилар, предпочитая видеть ее мертвой, нежели отдать в руки своего врага.
Пилар поспешно огляделась, ища что-нибудь пригодное для защиты. Но ничего не обнаружила. Ее дуэнья сидела напротив и торопливо бормотала молитвы. Ее лицо было смертельно-бледным.
Дон Эстебан гневно кричал что-то, но внезапно его крик оборвался. У Пилар не было возможности посмотреть, что происходит. Карлос прорвался сквозь стадо и вытянулся, пытаясь ткнуть шпагой в окно кареты. Пилар отпрянула, когда лезвие распороло кожаную занавеску. Она схватила толстую подушку и, когда лезвие вновь проникло внутрь, отразила его этим щитом. В воздухе белым облаком закружились перья.
Лезвие исчезло. Снаружи послышалось лязганье стали. Человек в плаще с капюшоном резко повернулся, и Карлос, странно хрюкнув, свалился с лошади.
Отовсюду доносились крики и стоны. Несколько слуг дона Эстебана спаслись бегством. Карета раскачивалась. Кто-то карабкался на нее. В то же время что-то тяжелое свалилось на крышу. По-видимому, туда прыгнул человек из банды Рефу-хио. Кричали овцы, лаяла собака. Вопли и ругань слышались в воздухе. Дуэнья завизжала и судорожно стиснула в руках четки, когда карета покачнулась. Но когда Пилар шагнула к двери, дуэнья схватила ее за руку.
— Куда вы идете? — закричала она, вцепившись в запястье девушки. — Вернитесь! Вас убьют или…
Пилар стряхнула руку дуэньи. Она распахнула дверь кареты и выбралась наружу, используя подножку, чтобы встать и оглядеться.
Шум начал стихать. Кучер находился под прицелом. Четверо из восьми слуг были связаны спина к спине. Карлос лежал неподвижно, его изорванная одежда была в крови. Трех других слуг нигде не было видно. Дон Эстебан лежал, уткнувшись лицом в землю, перед каретой, и собака обнюхивала его бороду.
У нее не было времени смотреть дольше. Сзади послышался стук копыт. Эль-Леон подхватил ее с подножки кареты. От неожиданности она вскрикнула. Эль-Леон поднял ее и посадил впереди себя в седло.
— Это совсем не нужно, — задохнулась она.
— Похищение должно выглядеть как настоящее — для вашей же пользы. Свидетельницей будет ваша дуэнья, — иронически заметил он.
Пилар повернулась и посмотрела в лицо Эль-Леона. Оно было непроницаемо серьезно. Она заметила, что его ярко-серые глаза светились решимостью, умом и яростью. Ее захлестнула волна сомнения, а вслед за сомнением пришел страх. Чтобы скрыть его, она быстро отвернулась.
Перед ними лежало распростертое тело дона Эстебана. Она облизнула пересохшие губы и прерывающимся голосом спросила:
— Он… умер?
— Нет, черт возьми, — ответил Рефухио. — Он потерял сознание. Ударился головой, когда я столкнул его с седла.
— Вы так ненавидите его и тем не менее не убили, потому что он без сознания?
— Я хочу, чтобы он видел, кто нанес ему удар.
Конь был горячим, непослушным, но Рефухио Карранса без труда управлял им. Пилар чувствовала, как сильны руки, держащие ее в объятиях. Она произнесла сдавленным голосом:
— Но это благородство может принести вам смерть.
— Я могу дать вам возможность его прикончить.
— У меня нет оружия.
— Я одолжу вам свою шпагу.
Искушение было велико, но она понимала, что не сможет сделать этого.
— Нет, спасибо.
— Благородство это или ошибка, но вы поступаете так же, — подытожил он.
— Да.
— Ну что ж, поехали? — Вопрос был задан неторопливо, словно они могли, если она пожелает, все изменить. Возможно, он давал ей время одуматься и вернуться в карету, если она захочет это сделать.
Но она не стала раздумывать. Внезапно она поняла, что ни секунды не может ждать.
— Да! — Она чувствовала, что ей не хватает воздуха. — Поехали.
Он пришпорил коня, крикнув что-то своим людям. Их было всего трое, хотя Пилар готова была поклясться, что недавно их было не меньше дюжины. Они бросились выполнять приказ своего предводителя. Один навьючивал сундук с золотом и вещи Пилар на мула, другой держал лошадей, а третий потуже затягивал веревки, которыми были связаны слуги. Через несколько секунд все трое были на конях и уносились прочь от покинутой кареты. Дуэнья, высунув голову из окна, осыпала их проклятиями, жалобами и стенаниями, но никто даже не оглянулся.
Милю за милей преодолевали они в угрюмом молчании, пробираясь запутанными тропами меж холмов, избегая обжитых мест. Сперва Пилар ожидала, что они выедут на главную дорогу, ведущую в Кордову. Так она скоро окажется у своей тетки. Вскоре она поняла, что это невозможно, ибо их путешествие должно быть тайным. Тогда она начала вычислять, сколько времени потребуется, чтобы под покровом ночи добраться до дома тетки. Она знала, что путешествие в карете от Севильи до Кордовы при самом благоприятном стечении обстоятельств требует не менее двух дней. Верхом они ехали гораздо быстрее, но она не имела представления, как долго придется им петлять среди холмов. Наконец Пилар пришла к выводу, что, если очень повезет, она достигнет своей цели на рассвете.
Тропа, по которой они ехали, становилась все круче и каменистее. Создавалось впечатление, что они взбираются все выше в горы, вместо того чтобы вернуться в долину Гвадалквивира, где пролегала дорога на Кордову. Более того, из-за сумерек и облачности она не могла даже определить направление движения. Сомнение и страх стали терзать ее с новой силой. «Что я наделала? — Эта мысль приходила снова и снова, назойливо повторяясь под стук копыт. — Что я наделала?»
Руки, державшие ее, были горячими, их сила казалась непреодолимой. В ней боролись два чувства: осторожность приказывала ей немедленно освободиться, в то время как инстинкт побуждал довериться Эль-Леону. Она не могла разобраться в себе. Эль-Леон сделал все, о чем она просила. Более того, он убил человека, покушавшегося на ее жизнь, и за это она должна быть ему благодарна. Если ей и казалось, что он слишком легко согласился помочь ей, то не следовало забывать о сундуке с золотом, навьюченном на мула. Он вполне мог объяснить согласие бандита. Разве могло быть иначе? Она в безопасности, у Эль-Леона нет причин обманывать ее доверие.
Несмотря на это, Пилар не могла успокоиться. Позволить себе принять его поддержку, прижаться к нему — все это казалось ей слишком большой вольностью. Они совсем не знали друг друга. Он выглядел слишком жестоким и непреклонным, чтобы довериться ему. Время шло, у нее ныло все тело, мускулы сводило от усилий держаться в седле прямо, не касаясь Эль-Леона, но она не жаловалась.
Чтобы отвлечься, она стала рассматривать едущих рядом всадников. Они разговаривали мало, было ясно, что они прекрасно знают друг друга и свои обязанности и не нуждаются в долгих речах. Тем не менее Пилар, прислушиваясь к шуткам и разговорам, смогла узнать их имена. Слева ехал Энрике. Ему было немногим более тридцати, его светло-каштановые волосы сильно вились. Его глаза, типичные глаза андалузца, казались почти черными, как и ее собственные. Он был невысок, не более чем на два дюйма выше ее, и тонок в кости. Он поминутно трогал свои тонкие усики и, поймав взгляд Пилар, весело и дружелюбно улыбался ей. Он выглядел наиболее общительным из всех.
Справа ехал мужчина постарше, всем видом и манерой держаться он напоминал медведя. Его лицо было изборождено мелкими оспинами. Между бровей залегла глубокая морщина. Его глаза были усталыми и выцветшими — глаза много видевшего и много испытавшего человека, долгое время проводящего под открытым небом. Когда он смотрел на Пилар, его взгляд был проницателен и печален. Звали его Балтазар.
Замыкал шествие, ведя в поводу захваченных лошадей, долговязый парень лет двадцати с небольшим. Его шляпа болталась у него за спиной на шнурке, темные волосы свободно падали на лоб. Седло, на котором он сидел, было украшено серебром. Такого Пилар еще не видела. Держался он на лошади так, словно родился в седле. Ясные светло-голубые глаза были устремлены вдаль. Весь его вид свидетельствовал о безрассудстве, граничащем с бравадой. Его звали Чарро. Если она правильно поняла, это было прозвище, но никак не имя.
Рефухио не представил их Пилар. Она начала узнавать его и не думала, что это было случайно. По-видимому, он считал, что чем меньше ей станет известно, тем лучше. Она пыталась убедить себя, что это не имеет значения, что она больше не увидит никого из них. Тем не менее эта мера предосторожности задела ее за живое.
Она вздохнула с облегчением, когда они остановились отдохнуть. Но, увидев, что мужчины торопливо седлают свежих коней, среди которых был белый арабский жеребец ее отчима, она поняла, что отдых будет недолгим. Пилар оценила соратников Эль-Леона и была готова ко всему.
Когда Рефухио опустил ее на землю и спрыгнул сам, она показала на одну из свободных лошадей.
— Я могу ехать верхом и избавить вас и вашу лошадь от ненужного груза.
— Вас нельзя назвать грузом. К тому же здесь нет дамских седел, а лошади могут испугаться развевающихся юбок.
— Я уверена, что справлюсь, — настаивала Пилар.
— Как я посмотрю в глаза вашей тетке, если вы упадете? Я не могу рисковать своей репутацией.
Она взглянула на него, ища в его словах скрытый подтекст. Они звучали убедительно и веско и явно предназначались для того, чтобы успокоить ее. Он был настороже, готовый отразить любое ее возражение.
— Я действительно буду в безопасности, — убеждала его Пилар.
Рефухио улыбнулся:
— Неужели вам было так неуютно?
— Нет, но как себя чувствовали вы?
— А как вы думаете? Девушки, которые не визжат и не отбиваются, не каждый день попадаются на моем пути. — В его словах послышалась ирония. Он чувствовал ее страх. Она должна помнить, что он очень восприимчив и наблюдателен. Но его восприимчивость не делала его более достойным доверия, и об этом ей тоже не следовало забывать.
— Вы не должны… — начала она и смолкла.
Рефухио изучал ее чистые черты, грустный взгляд огромных темных глаз, обрамленных длинными ресницами, смотрел, как ветер играет прядью волос. Их цвет напоминал ему цвет старого золота. Неожиданно он почувствовал угрызения совести. Годы прошли с тех пор, как он в последний раз беседовал с женщиной, с такой, как Пилар Сандовал-и-Серна. Она была прелестна, интригующе своенравна и отважна. Было время, когда он мог бы ухаживать за ней, шутить, петь серенады, относиться к ней с должным почтением. Возможно, он был бы вознагражден ее улыбкой. Но это время давно ушло, и сожалеть о нем теперь не имело смысла.
— Чего я не должен делать? — резко спросил он. — Выдать вас? Я мог бы произнести речь, полную торжественных обещаний, и поклясться честью, но что заставит вас поверить мне? Всем известно, что разбойники лгут. И к тому же вы правы, не доверяя мне. Мы направляемся отнюдь не в Кордову.
— Что? — Она была шокирована. — Но тетушка ждет меня сегодня вечером или, на худой конец, ночью. Я не хочу разочаровывать ее. Она с большим трудом смогла сообщить, что ждет меня, когда отец Доминго связался с ней по моей просьбе.
— Думаю, дон Эстебан прекрасно помнит, что однажды вы уже собирались скрыться в доме своей тетки? — Она кивнула, и Рефухио продолжал: — Он также знает и, без сомнения, боится, что столь уважаемая дама может начать дознание. Ее заинтересуют обстоятельства смерти вашей матушки, а также то, что вы остались без наследства. Дон Эстебан не сможет помешать ей. Как только он придет в себя, он, разумеется, поскачет в Кордову, чтобы перехватить вас. Будет неплохо, если вы надолго задержитесь в пути. Это заставит его предположить, что вы нашли другое убежище.
— Вы имеете в виду, что я должна остаться с вами на всю ночь?
— Или дольше. Не говорите мне, что вас беспокоит ваше доброе имя. Вы оставили его в Севилье.
— Но мой здравый смысл при мне!
— И ваш здравый смысл подсказывает, что я желаю вам зла?
В его тихом голосе было нечто, насторожившее Пилар. В то же время она заметила, с каким вниманием прислушиваются к их перепалке люди Рефухио. Закончив дела, они развалились под деревом и притворились, что их ничуть не занимает происходящее, при этом они старались не нарушать тишину и напряженно прислушивались.
Пилар взглянула в глаза Рефухио. Она не дрогнула, но ее сердце учащенно забилось.
— Вы сами говорили об этом, — сказала она.
— Да. — Он был спокоен. — Но я не Думал, что это произведет такое впечатление.
— Вы были не правы.
— Да, конечно. Но мое настроение ничуть не изменилось с того момента, как мы встретились в саду дона Эстебана. Как только оно переменится, я вам скажу. — Он взглянул на своих людей и помрачнел, заметив их живой интерес. — В чем дело? — произнес он хлестко. — Вы так скучаете, что решили развлечься подслушиванием? Но я знаю, как вас вылечить. По коням!
Ему неохотно повиновались, переговариваясь на ходу. Но никто не подумал ослушаться. Пилар была неподвижна. Она не хотела подчиняться Эль-Леону и была задета тем, что ее мнение не принималось в расчет. Но что она могла сделать? Идти через эти холмы в одиночку, пешком, без всякой защиты было более опасным, чем довериться Рефухио. Кроме того, она сама была во всем виновата.
Рефухио де Карранса взлетел в седло белого арабского коня и направил его туда, где стояла Пилар. Он склонился с седла и подал ей руку. Секунду она глядела на него своими огромными мятежными глазами, затем поставила ногу в стремя. Он сжал ее запястье, одним легким движением поднял ее и усадил в седло перед собой. Его руки сомкнулись, они двинулись в путь, остальные последовали за ними.
Тьма обступила их со всех сторон, словно плотный туман. Ни солнца, ни луны, небо было сплошь затянуто облаками. Через некоторое время пошел дождь. Он едва моросил, но поднявшийся ветер пронизывал холодом до костей. Капли дождя стекали по лицам. Пилар плотно запахнула накидку, стараясь намокнуть как можно меньше. Ей стало труднее удерживать равновесие, и после нескольких неудачных попыток выпрямиться она была вынуждена спиной прижаться к Рефухио.
В конце концов он, тихо выругавшись, схватил ее крепче за талию и укутал своим плащом. Она отказывалась и пыталась вырваться, но он, крепко держа ее, раздраженно шепнул:
— Успокойтесь, пока мы оба не вымокли до нитки.
Самым правильным в такой ситуации было подчиниться. Она прикусила губу. Мышцы, несколько часов находившиеся в крайне неудобном положении, болели, и по телу пробежала судорога.
Его рука плотнее обхватила ее.
— Умерщвлять плоть — идея фанатиков. Вы уверены, что из вас не выйдет монахини, стоящей на коленях, перебирающей четки и мечтающей о царствии небесном…
— Да, — ответила она. — Но я не раскаиваюсь.
— Тогда оставьте вашу гордость и обопритесь на меня. Обещаю, что не воспользуюсь вашим положением.
— Я не думала об этом, — призналась она, поворачиваясь, чтобы взглянуть на него. Но во тьме она не могла разглядеть его лица. Пилар недоумевала, как он не собьется с тропы. Возможно, он обладал способностью видеть в темноте. Или же он знает эту местность, как крестьянин свое поле.
— Нет? Возможно, у вас и правда нет к этому призвания.
— Объясните, что вы хотите этим сказать, — потребовала Пилар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Кони встали на дыбы, карета чуть не перевернулась. Дон Эстебан прикрикнул на испугавшихся слуг, и они бросились успокаивать встревоженных лошадей. Отчим Пилар направил коня на старика. Сперва Пилар решила, что он хочет сбить его с ног, но вместо этого дон Эстебан поднял короткую кожаную плеть, которую он всегда носил с собой, и, размахнувшись, ударил старика по спине. Тот, съежившись и наклонив голову, повернулся. Дон Эстебан замахнулся снова.
Плеть еще раз просвистела в воздухе, но не успела она опуститься, как пастух выпрямился и, схватив свободный конец плети, чуть не свалил дона Эстебана на землю. Капюшон соскользнул с головы пастуха, открыв резко очерченное красивое лицо, искаженное гримасой отвращения. Темные волосы трепал ветер.
— Карранса! — вскричал дон Эстебан, выпустив из рук плеть и глядя расширенными от страха глазами на пастуха. Резко повернувшись, он скомандовал: — Убить девчонку! Убить! Сейчас же!
— Эль-Леон! Эль-Леон! — кричали слуги дона Эстебана.
Их крик был подхвачен людьми с холмов. Эти крики, как показалось Пилар, звучали с небес, но затем она увидела людей из отряда Рефухио Каррансы. Они появились внезапно, выкрикивая имя своего предводителя. Ее сердце сжалось. Рука судорожно вцепилась в занавеску. Вот и пришло время ее освобождения. Сейчас ее увезут…
Один из слуг ее отчима подъехал к двери кареты. Он обнажил шпагу, но ему мешали овцы, снующие в панике под ногами его коня. Пилар узнала его. Это был Карлос, тот самый лакей, который вторгся в ее спальню по приказанию дона Эстебана. Отчим приказал убить Пилар, предпочитая видеть ее мертвой, нежели отдать в руки своего врага.
Пилар поспешно огляделась, ища что-нибудь пригодное для защиты. Но ничего не обнаружила. Ее дуэнья сидела напротив и торопливо бормотала молитвы. Ее лицо было смертельно-бледным.
Дон Эстебан гневно кричал что-то, но внезапно его крик оборвался. У Пилар не было возможности посмотреть, что происходит. Карлос прорвался сквозь стадо и вытянулся, пытаясь ткнуть шпагой в окно кареты. Пилар отпрянула, когда лезвие распороло кожаную занавеску. Она схватила толстую подушку и, когда лезвие вновь проникло внутрь, отразила его этим щитом. В воздухе белым облаком закружились перья.
Лезвие исчезло. Снаружи послышалось лязганье стали. Человек в плаще с капюшоном резко повернулся, и Карлос, странно хрюкнув, свалился с лошади.
Отовсюду доносились крики и стоны. Несколько слуг дона Эстебана спаслись бегством. Карета раскачивалась. Кто-то карабкался на нее. В то же время что-то тяжелое свалилось на крышу. По-видимому, туда прыгнул человек из банды Рефу-хио. Кричали овцы, лаяла собака. Вопли и ругань слышались в воздухе. Дуэнья завизжала и судорожно стиснула в руках четки, когда карета покачнулась. Но когда Пилар шагнула к двери, дуэнья схватила ее за руку.
— Куда вы идете? — закричала она, вцепившись в запястье девушки. — Вернитесь! Вас убьют или…
Пилар стряхнула руку дуэньи. Она распахнула дверь кареты и выбралась наружу, используя подножку, чтобы встать и оглядеться.
Шум начал стихать. Кучер находился под прицелом. Четверо из восьми слуг были связаны спина к спине. Карлос лежал неподвижно, его изорванная одежда была в крови. Трех других слуг нигде не было видно. Дон Эстебан лежал, уткнувшись лицом в землю, перед каретой, и собака обнюхивала его бороду.
У нее не было времени смотреть дольше. Сзади послышался стук копыт. Эль-Леон подхватил ее с подножки кареты. От неожиданности она вскрикнула. Эль-Леон поднял ее и посадил впереди себя в седло.
— Это совсем не нужно, — задохнулась она.
— Похищение должно выглядеть как настоящее — для вашей же пользы. Свидетельницей будет ваша дуэнья, — иронически заметил он.
Пилар повернулась и посмотрела в лицо Эль-Леона. Оно было непроницаемо серьезно. Она заметила, что его ярко-серые глаза светились решимостью, умом и яростью. Ее захлестнула волна сомнения, а вслед за сомнением пришел страх. Чтобы скрыть его, она быстро отвернулась.
Перед ними лежало распростертое тело дона Эстебана. Она облизнула пересохшие губы и прерывающимся голосом спросила:
— Он… умер?
— Нет, черт возьми, — ответил Рефухио. — Он потерял сознание. Ударился головой, когда я столкнул его с седла.
— Вы так ненавидите его и тем не менее не убили, потому что он без сознания?
— Я хочу, чтобы он видел, кто нанес ему удар.
Конь был горячим, непослушным, но Рефухио Карранса без труда управлял им. Пилар чувствовала, как сильны руки, держащие ее в объятиях. Она произнесла сдавленным голосом:
— Но это благородство может принести вам смерть.
— Я могу дать вам возможность его прикончить.
— У меня нет оружия.
— Я одолжу вам свою шпагу.
Искушение было велико, но она понимала, что не сможет сделать этого.
— Нет, спасибо.
— Благородство это или ошибка, но вы поступаете так же, — подытожил он.
— Да.
— Ну что ж, поехали? — Вопрос был задан неторопливо, словно они могли, если она пожелает, все изменить. Возможно, он давал ей время одуматься и вернуться в карету, если она захочет это сделать.
Но она не стала раздумывать. Внезапно она поняла, что ни секунды не может ждать.
— Да! — Она чувствовала, что ей не хватает воздуха. — Поехали.
Он пришпорил коня, крикнув что-то своим людям. Их было всего трое, хотя Пилар готова была поклясться, что недавно их было не меньше дюжины. Они бросились выполнять приказ своего предводителя. Один навьючивал сундук с золотом и вещи Пилар на мула, другой держал лошадей, а третий потуже затягивал веревки, которыми были связаны слуги. Через несколько секунд все трое были на конях и уносились прочь от покинутой кареты. Дуэнья, высунув голову из окна, осыпала их проклятиями, жалобами и стенаниями, но никто даже не оглянулся.
Милю за милей преодолевали они в угрюмом молчании, пробираясь запутанными тропами меж холмов, избегая обжитых мест. Сперва Пилар ожидала, что они выедут на главную дорогу, ведущую в Кордову. Так она скоро окажется у своей тетки. Вскоре она поняла, что это невозможно, ибо их путешествие должно быть тайным. Тогда она начала вычислять, сколько времени потребуется, чтобы под покровом ночи добраться до дома тетки. Она знала, что путешествие в карете от Севильи до Кордовы при самом благоприятном стечении обстоятельств требует не менее двух дней. Верхом они ехали гораздо быстрее, но она не имела представления, как долго придется им петлять среди холмов. Наконец Пилар пришла к выводу, что, если очень повезет, она достигнет своей цели на рассвете.
Тропа, по которой они ехали, становилась все круче и каменистее. Создавалось впечатление, что они взбираются все выше в горы, вместо того чтобы вернуться в долину Гвадалквивира, где пролегала дорога на Кордову. Более того, из-за сумерек и облачности она не могла даже определить направление движения. Сомнение и страх стали терзать ее с новой силой. «Что я наделала? — Эта мысль приходила снова и снова, назойливо повторяясь под стук копыт. — Что я наделала?»
Руки, державшие ее, были горячими, их сила казалась непреодолимой. В ней боролись два чувства: осторожность приказывала ей немедленно освободиться, в то время как инстинкт побуждал довериться Эль-Леону. Она не могла разобраться в себе. Эль-Леон сделал все, о чем она просила. Более того, он убил человека, покушавшегося на ее жизнь, и за это она должна быть ему благодарна. Если ей и казалось, что он слишком легко согласился помочь ей, то не следовало забывать о сундуке с золотом, навьюченном на мула. Он вполне мог объяснить согласие бандита. Разве могло быть иначе? Она в безопасности, у Эль-Леона нет причин обманывать ее доверие.
Несмотря на это, Пилар не могла успокоиться. Позволить себе принять его поддержку, прижаться к нему — все это казалось ей слишком большой вольностью. Они совсем не знали друг друга. Он выглядел слишком жестоким и непреклонным, чтобы довериться ему. Время шло, у нее ныло все тело, мускулы сводило от усилий держаться в седле прямо, не касаясь Эль-Леона, но она не жаловалась.
Чтобы отвлечься, она стала рассматривать едущих рядом всадников. Они разговаривали мало, было ясно, что они прекрасно знают друг друга и свои обязанности и не нуждаются в долгих речах. Тем не менее Пилар, прислушиваясь к шуткам и разговорам, смогла узнать их имена. Слева ехал Энрике. Ему было немногим более тридцати, его светло-каштановые волосы сильно вились. Его глаза, типичные глаза андалузца, казались почти черными, как и ее собственные. Он был невысок, не более чем на два дюйма выше ее, и тонок в кости. Он поминутно трогал свои тонкие усики и, поймав взгляд Пилар, весело и дружелюбно улыбался ей. Он выглядел наиболее общительным из всех.
Справа ехал мужчина постарше, всем видом и манерой держаться он напоминал медведя. Его лицо было изборождено мелкими оспинами. Между бровей залегла глубокая морщина. Его глаза были усталыми и выцветшими — глаза много видевшего и много испытавшего человека, долгое время проводящего под открытым небом. Когда он смотрел на Пилар, его взгляд был проницателен и печален. Звали его Балтазар.
Замыкал шествие, ведя в поводу захваченных лошадей, долговязый парень лет двадцати с небольшим. Его шляпа болталась у него за спиной на шнурке, темные волосы свободно падали на лоб. Седло, на котором он сидел, было украшено серебром. Такого Пилар еще не видела. Держался он на лошади так, словно родился в седле. Ясные светло-голубые глаза были устремлены вдаль. Весь его вид свидетельствовал о безрассудстве, граничащем с бравадой. Его звали Чарро. Если она правильно поняла, это было прозвище, но никак не имя.
Рефухио не представил их Пилар. Она начала узнавать его и не думала, что это было случайно. По-видимому, он считал, что чем меньше ей станет известно, тем лучше. Она пыталась убедить себя, что это не имеет значения, что она больше не увидит никого из них. Тем не менее эта мера предосторожности задела ее за живое.
Она вздохнула с облегчением, когда они остановились отдохнуть. Но, увидев, что мужчины торопливо седлают свежих коней, среди которых был белый арабский жеребец ее отчима, она поняла, что отдых будет недолгим. Пилар оценила соратников Эль-Леона и была готова ко всему.
Когда Рефухио опустил ее на землю и спрыгнул сам, она показала на одну из свободных лошадей.
— Я могу ехать верхом и избавить вас и вашу лошадь от ненужного груза.
— Вас нельзя назвать грузом. К тому же здесь нет дамских седел, а лошади могут испугаться развевающихся юбок.
— Я уверена, что справлюсь, — настаивала Пилар.
— Как я посмотрю в глаза вашей тетке, если вы упадете? Я не могу рисковать своей репутацией.
Она взглянула на него, ища в его словах скрытый подтекст. Они звучали убедительно и веско и явно предназначались для того, чтобы успокоить ее. Он был настороже, готовый отразить любое ее возражение.
— Я действительно буду в безопасности, — убеждала его Пилар.
Рефухио улыбнулся:
— Неужели вам было так неуютно?
— Нет, но как себя чувствовали вы?
— А как вы думаете? Девушки, которые не визжат и не отбиваются, не каждый день попадаются на моем пути. — В его словах послышалась ирония. Он чувствовал ее страх. Она должна помнить, что он очень восприимчив и наблюдателен. Но его восприимчивость не делала его более достойным доверия, и об этом ей тоже не следовало забывать.
— Вы не должны… — начала она и смолкла.
Рефухио изучал ее чистые черты, грустный взгляд огромных темных глаз, обрамленных длинными ресницами, смотрел, как ветер играет прядью волос. Их цвет напоминал ему цвет старого золота. Неожиданно он почувствовал угрызения совести. Годы прошли с тех пор, как он в последний раз беседовал с женщиной, с такой, как Пилар Сандовал-и-Серна. Она была прелестна, интригующе своенравна и отважна. Было время, когда он мог бы ухаживать за ней, шутить, петь серенады, относиться к ней с должным почтением. Возможно, он был бы вознагражден ее улыбкой. Но это время давно ушло, и сожалеть о нем теперь не имело смысла.
— Чего я не должен делать? — резко спросил он. — Выдать вас? Я мог бы произнести речь, полную торжественных обещаний, и поклясться честью, но что заставит вас поверить мне? Всем известно, что разбойники лгут. И к тому же вы правы, не доверяя мне. Мы направляемся отнюдь не в Кордову.
— Что? — Она была шокирована. — Но тетушка ждет меня сегодня вечером или, на худой конец, ночью. Я не хочу разочаровывать ее. Она с большим трудом смогла сообщить, что ждет меня, когда отец Доминго связался с ней по моей просьбе.
— Думаю, дон Эстебан прекрасно помнит, что однажды вы уже собирались скрыться в доме своей тетки? — Она кивнула, и Рефухио продолжал: — Он также знает и, без сомнения, боится, что столь уважаемая дама может начать дознание. Ее заинтересуют обстоятельства смерти вашей матушки, а также то, что вы остались без наследства. Дон Эстебан не сможет помешать ей. Как только он придет в себя, он, разумеется, поскачет в Кордову, чтобы перехватить вас. Будет неплохо, если вы надолго задержитесь в пути. Это заставит его предположить, что вы нашли другое убежище.
— Вы имеете в виду, что я должна остаться с вами на всю ночь?
— Или дольше. Не говорите мне, что вас беспокоит ваше доброе имя. Вы оставили его в Севилье.
— Но мой здравый смысл при мне!
— И ваш здравый смысл подсказывает, что я желаю вам зла?
В его тихом голосе было нечто, насторожившее Пилар. В то же время она заметила, с каким вниманием прислушиваются к их перепалке люди Рефухио. Закончив дела, они развалились под деревом и притворились, что их ничуть не занимает происходящее, при этом они старались не нарушать тишину и напряженно прислушивались.
Пилар взглянула в глаза Рефухио. Она не дрогнула, но ее сердце учащенно забилось.
— Вы сами говорили об этом, — сказала она.
— Да. — Он был спокоен. — Но я не Думал, что это произведет такое впечатление.
— Вы были не правы.
— Да, конечно. Но мое настроение ничуть не изменилось с того момента, как мы встретились в саду дона Эстебана. Как только оно переменится, я вам скажу. — Он взглянул на своих людей и помрачнел, заметив их живой интерес. — В чем дело? — произнес он хлестко. — Вы так скучаете, что решили развлечься подслушиванием? Но я знаю, как вас вылечить. По коням!
Ему неохотно повиновались, переговариваясь на ходу. Но никто не подумал ослушаться. Пилар была неподвижна. Она не хотела подчиняться Эль-Леону и была задета тем, что ее мнение не принималось в расчет. Но что она могла сделать? Идти через эти холмы в одиночку, пешком, без всякой защиты было более опасным, чем довериться Рефухио. Кроме того, она сама была во всем виновата.
Рефухио де Карранса взлетел в седло белого арабского коня и направил его туда, где стояла Пилар. Он склонился с седла и подал ей руку. Секунду она глядела на него своими огромными мятежными глазами, затем поставила ногу в стремя. Он сжал ее запястье, одним легким движением поднял ее и усадил в седло перед собой. Его руки сомкнулись, они двинулись в путь, остальные последовали за ними.
Тьма обступила их со всех сторон, словно плотный туман. Ни солнца, ни луны, небо было сплошь затянуто облаками. Через некоторое время пошел дождь. Он едва моросил, но поднявшийся ветер пронизывал холодом до костей. Капли дождя стекали по лицам. Пилар плотно запахнула накидку, стараясь намокнуть как можно меньше. Ей стало труднее удерживать равновесие, и после нескольких неудачных попыток выпрямиться она была вынуждена спиной прижаться к Рефухио.
В конце концов он, тихо выругавшись, схватил ее крепче за талию и укутал своим плащом. Она отказывалась и пыталась вырваться, но он, крепко держа ее, раздраженно шепнул:
— Успокойтесь, пока мы оба не вымокли до нитки.
Самым правильным в такой ситуации было подчиниться. Она прикусила губу. Мышцы, несколько часов находившиеся в крайне неудобном положении, болели, и по телу пробежала судорога.
Его рука плотнее обхватила ее.
— Умерщвлять плоть — идея фанатиков. Вы уверены, что из вас не выйдет монахини, стоящей на коленях, перебирающей четки и мечтающей о царствии небесном…
— Да, — ответила она. — Но я не раскаиваюсь.
— Тогда оставьте вашу гордость и обопритесь на меня. Обещаю, что не воспользуюсь вашим положением.
— Я не думала об этом, — призналась она, поворачиваясь, чтобы взглянуть на него. Но во тьме она не могла разглядеть его лица. Пилар недоумевала, как он не собьется с тропы. Возможно, он обладал способностью видеть в темноте. Или же он знает эту местность, как крестьянин свое поле.
— Нет? Возможно, у вас и правда нет к этому призвания.
— Объясните, что вы хотите этим сказать, — потребовала Пилар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40