— Но… я пыталась добиться, чтобы ты получил обещанную награду… — запинаясь, проговорила Розалинда. — Я действительно пыталась…— А как насчет тебя самой? — перебил он ее. — Ты моя, потому что принесла обет по обряду весеннего обручения. — Его глаза пронзали ее с пугающей силой. — Ты моя по праву владения.— Нет, — прошептала она, не желая признавать убийственную правду его слов. — Нет, я — не чье-то владение, и уж во всяком случае не твое.Она так говорила, но слова ничего не могли изменить. Молчание тянулось долго, и наконец он выпустил ее руку.— Кто скажет правду твоему отцу? Ты или я? — спросил он тихим и спокойным голосом, в котором, однако, ей явственно слышалась угроза.— Неужели ты говоришь всерьез? — ахнула она. — Ты же понимаешь, что это — твой смертный приговор!— Ты скажешь ему, что мы муж и жена — воистину и без оговорок, — или я скажу? — настаивал он, словно и не слышал ее возражений.— Я стану все отрицать… — Розалинда медленно покачала головой, глядя ему в глаза. — Ты безумец, — прошептала она, заметив, какую угрюмую решимость выражает его лицо. — Он же убьет тебя! Ты даже не успеешь рассказать ему все до конца!— Ему, несомненно, ничуть не больше, чем тебе, захочется, чтобы правда вышла наружу, — едко парировал он. — Но я… — Он осекся и помрачнел. — Есть дела, которыми я должен заняться незамедлительно. Дела, которые я не стану откладывать.Он потянулся за рубашкой и снова насмешливо улыбнулся:— Посудите сами, леди Розалинда. Если он так кровожаден и если он прикончит меня за то, что я открою ему правду, то вы по крайней мере от меня избавитесь. Но ведь в конечном счете именно этого вы желаете больше всего, разве не так?Розалинда была совершенно растеряна и сбита с толку этим парадоксальным рассуждением. Она вообще не могла бы сказать, чего хочет от этого человека, но одно не подлежало сомнению: она не хотела, чтобы его прикончили, и уж тем более — по воле ее отца.— Я не хочу твоей смерти, — ответила она еле слышно. Он слегка вскинул голову, и его брови скептически поднялись.— Ты отвергаешь меня как супруга, но не хочешь моей смерти, — принялся он размышлять вслух, словно прикидывая на руке вес какого-то груза. Потом его взгляд стал более острым, а голос резким. — К сожалению, выбора у нас нет. Если правда выплывет на свет, то, по твоим словам, в живых меня не оставят. Но и без правды я жить не могу. Так что, сама видишь… — Он еще раз усмехнулся и подвел итог:— Среднего пути нет и быть не может. Ты можешь выбрать то или другое — и ничего больше.— Но почему? — закричала она, растерянная как никогда. — Почему ты оставляешь только эти две возможности? Почему ты не можешь согласиться…— Потому что ты дала обет, — прервал он ее вопросы; Он выронил рубашку и схватил Розалинду за руки. — Потому что мы заключили брак по обряду весеннего обручения. — Он наклонил голову, и его опаляющий взгляд встретился с ошеломленным взглядом Розалинды. — Потому что ты моя жена. Моя.И тогда его губы прижались к ее губам с таким пылом и напором. что она едва устояла на ногах. Гнев, боль, желание — все вспыхнуло и перемешалось в этом поцелуе. Он был немилосердно требовательным, он вынуждал ее рот раскрыться, и язык Эрика проскользнул между ее губами, которые вдруг стали такими послушными… Не осталось протестов, не осталось страха — они расплавились в огне его страсти. И даже жестокая сила поцелуя, его непререкаемая властность, как ни странно, делали ее все более мягкой и податливой, и. наконец она прильнула к нему, забыв обо всем в его объятии.Голова у нее кружилась и трудно было дышать, когда он наконец чуть отстранился. Их глаза встретились, и в это мгновение Розалинда почувствовала, что ему словно бы открылась какая-то ее тайна, — словно она чем-то выдала себя. Потом он улыбнулся, и это зыбкое ощущение сменилось уверенностью. Она высвободилась из его рук, смущенная и испуганная хаосом собственных чувств.— Не надо ни от чего отрекаться. Роза. О нашем союзе должны знать все. Я и так слишком долго болтался у твоих юбок, а есть неотложные дела, которые требуют моего внимания.Он запнулся и помрачнел. На какой-то момент он, казалось, сбился с мысли.Зато Розалинда обрела голос.— Болтался у моих юбок?!! — яростно повторила она. — Как ты смеешь укорять меня за твою собственную глупость? Нет, ты в самом деле совершенно безумен!— Может быть, и так. Роза. Время покажет. Поэтому беги к отцу и расскажи ему все. Расскажи, как я поцеловал тебя в конюшне. Расскажи, как я занимался с тобой любовью в лесу. — Увидев, как широко раскрылись от возмущения ее глаза, он рассмеялся:— Расскажи ему, что мы — муж и жена, или об этом расскажу я. И тогда моя кровь будет на твоей совести.Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Ро-залинды. Она вылетела из конюшни и помчалась не разбирая дороги, а в ушах все еще отдавались его издевательские слова и оскорбительный смех. Она пересекла пыльный двор, добралась до парадной залы и, миновав ее, поднялась по узкой каменной лестнице в восточную башню. Но, даже укрывшись в спасительной тишине своей комнаты и заперев дверь на засов, она не нашла утешения.Розалинда быстро разделась и заплела длинные волосы в одну толстую косу, но еще долго не могла отдышаться.Нельзя было открывать отцу правду. Но не примет ли дело еще более скверный оборот для Черного Меча, если он сам обо всем расскажет? Конечно, он злодей и преступник и заслуживает любой кары, какую бы ни послала ему судьба, но она не могла допустить, чтобы его снова обрекли на муки. Раздираемая этими противоречивыми чувствами, Розалинда забралась в постель и укрылась тяжелым одеялом из овечьих шкур. Но и здесь ей не давала покоя одна неотвязная мысль: как она ни поступит — сохранит ли секрет или раскроет его, — конец будет один. Если отец узнает, он наверняка разделается с Черным Мечом и скорее всего казнит его. Тут уж никакие ее мольбы делу не помогут. И тогда — Черный Меч совершенно прав — его кровь будет на ее совести.Она спрятала лицо в ладони, желая отгородиться от всего света. Ну почему он так упрям? Какой прок от его непреклонности?И когда безмерное изнеможение подвело ее к порогу спасительного сна, она не могла с уверенностью сказать, кто же тот человек, чья непреклонность больше всего удручает ее: Черный Меч — или ее отец? 14 Розалинда проснулась перед рассветом. Когда она спустилась в парадную залу, там еще только разводили огонь в камине, а четверо слуг расставляли столы. Две хмурые прислужницы вкатили тележки с кувшинами свежего эля и корзинами, наполненными вчерашним хлебом, чтобы с утра было чем подкрепиться.Резаный тростник на полу мог внушать только отвращение, мимоходом отметила Розалинда. Утром пол выглядел еще хуже, чем вечером. Однако многочисленные задачи, которые ей предстояло решить, для того чтобы замок вновь обрел былой блеск, не слишком волновали ее, по крайней мере сейчас.Она спала плохо, то и дело просыпаясь. Из головы не выходил ультиматум, перед которым поставил ее Черный Меч. Сама ли она откроет все отцу, или это сделает Эрик — ни о чем другом он и слышать не хотел. Она же, со своей стороны, твердо решила держать отца в неведении. И теперь, выскользнув из высоких дубовых дверей, она намеревалась предпринять еще одну попытку уговорить Эрика. Если бы только добиться, чтобы он подождал… Если бы он просто согласился попридержать язык… ненадолго.На куртинах крепостной стены сменялись дозорные; слуги и ратники приступали к дневным делам. По пути ей повстречалась стайка дворовых мальчишек с пустыми ведрами на коромыслах — они направлялись к колодцу. Их шумный говор сразу затих, когда они приметили Розалинду, но, поспешно сдернув с голов бесформенные шапчонки, они уставились на нее во все глаза, разинув рты, явно не имея представления о том, как следует держаться в подобных случаях.Еще одно дело, которым придется заняться, подумала Розалинда, одарив их улыбкой, и двинулась дальше. В Стенвуде явно не хватает жизненных удобств. Домашнее хозяйство, по-видимому, пребывает в самом плачевном состоянии. Дети в замке не умеют себя вести. И где, удивлялась Розалинда, нахмурив лоб, где женщины-служанки? Она видела только двух сегодня — в парадной зале — и еще нескольких вчера вечером. Ах да, была еще молочница, припомнила она, но быстро отмахнулась от этого воспоминания. Женщин в замке было немного, их никогда не оказывалось под рукой; а те, которых она видела, казались неряшливыми, плохо обученными и изможденными. Стенвуду явно не хватало женской руки. Но все это скоро переменится.Розалинда приподняла конец пояса и ощутила приятную тяжесть подвешенных к нему ключей. Теперь она здесь хозяйка и, так или иначе, сумеет наладить жизнь в замке. Но первое, что она должна сделать, — купить молчание Черного Меча.Хорошее начало было положено в бельевой, где она подобрала латаную-перелатаную, но чистую сорочку из мягкого полотна и теплую темно-зеленую тунику. Имея в своем распоряжении эти две вещи, а также чистые куски ткани для промывания и новую порцию бальзама, она была готова к встрече с Эриком. Тем не менее, когда она приблизилась к конюшне, от былой бодрости не осталось и следа.Вдруг он опять поцелует ее? Рассудок подсказывал, что меньше всего сейчас следует беспокоиться насчет поцелуев. По-настоящему было важно только одно — что он может сказать или, того хуже, что он может сделать? Но, как и во всем другом, когда дело касалось Черного Меча, она вообще теряла рассудок.Перед воротами конюшни она остановилась и попыталась овладеть собой. Не думай о нем, сурово приказала она себе. Он просто один из многочисленных слуг в отцовском замке, и он нуждается в ее искусстве врачевания. Не более того. Несмотря на все эти рассуждения, сердце у нее отчаянно колотилось и губы пересохли. Заставив себя сделать вперед один шаг, потом второй, она с надеждой подумала, что, может быть, его сейчас здесь нет.Но он был в конюшне. Она услышала, как он что-то тихо сказал, а потом охнул от боли; за этим последовал такой звук, словно упало, что-то тяжелое. Опасаясь худшего, она поспешно обогнула невысокую стену и остановилась как вкопанная. Черный Меч сидел на корточках рядом с тяжелой гранитной глыбой. Толстопузый конюший пялился на него с неподдельным восторгом и глупо ухмылялся.— Да я ни в жизнь не поверил бы, что такое может быть, кабы не видел собственными глазами! — Толстяк гордо похлопал ладонью по камню, поднял короткий стальной молоток и резко опустил его на глыбу. — Теперь мне куда сподручней будет работать… без этих болванов, которые только зря под ногами путаются. — Он снова воззрился на Черного Меча и криво ухмыльнулся; — Что ж, парень, сила у тебя есть. А если к тому же и голова варит, так мы с тобой поладим.Он еще раз хлопнул по глыбе, повернулся и только теперь заметил Розалинду.— Миледи?.. — Он изумленно уставился на нее, как будто глазам своим не верил: сама госпожа замка — и вдруг зашла в конюшню? Тем не менее он почтительно склонил голову и задал подобающий случаю вопрос:— Я могу… могу ли я чем-нибудь услужить вам, миледи?Взгляд Розалинды переметнулся от него к Черному Мечу и тут же вновь обратился к примолкшему конюшему. Смотреть на него было намного проще, чем на сероглазого силача, от взгляда которого ее и сейчас бросало в жар.— Ты… ты можешь идти. Я собиралась только лечить… раны этого человека. — Она продемонстрировала флаконы с бальзамом в доказательство своих слов. — Он… он не сможет хорошо работать, если раны загноятся.Конюший явно не был расположен возражать ей. В обществе знатной дамы он чувствовал себя неуютно и был рад возможности убраться отсюда.— Мне нужно починить упряжь… И два щита. — Он потоптался на месте. — Вы уж только отошлите его ко мне, когда закончите, миледи, окажите милость.Не имея более причин избегать этого, Розалинда в конце концов перевела взор на Черного Меча. Он оставался в той же позе, как и был, — сидел на корточках около огромного камня, который он, очевидно, передвинул по указанию конюшего. Но когда их глаза встретились, он медленно встал. И в который уже раз Розалинду поразила совершенная, хотя и грубая, красота этого человека. От него исходило ощущение силы — силы, подвластной разуму, который светился в его серых глазах. И еще гордость. Гордость угадывалась в том, как он расправлял плечи, как высоко держал голову, каким неизменно твердым был его взгляд. В эту минуту Розалинда засомневалась: он не тот, кем его считают. Он не слуга и не крепостной, рожденный для тяжкого труда на земле. Он знавал лучшую жизнь. Сейчас одно оставалось известным наверняка: как ни крути, а он все-таки простолюдин и преступник.Задумавшись обо всех этих несуразностях, Розалинда едва не позабыла о цели своего прихода. И только когда он бегло взглянул на конюшего, подтаскивающего орудия своего ремесла поближе к передвинутому камню, а затем снова перевел глаза на Розалинду, она почувствовала, что пора приниматься за дело.— Ты… ты не мог бы раздеться? Я хочу сказать, снять рубашку, — поторопилась она уточнить свою просьбу.— Слушаюсь, миледи, — ответ прозвучал безукоризненно вежливо. Но сначала Черный Меч обвел ее неторопливым взглядом, чуть заметно улыбнулся и только после этого снял через голову рваную, испачканную в земле рубашку, бесцеремонно откинул ее в сторону и дерзко воззрился на Розалинду.— Повернись, — охрипшим голосом приказала она, чувствуя, как краска заливает ее лицо. Грубое животное, сущий дьявол, так и кипела она, пока не увидела его спину. За ночь раны слегка затянулись, подсохли, но из-за усилий, которые ему пришлось приложить, чтобы передвинуть камень, раны опять открылись, и струйки крови просачивались через засохшие остатки мази. В сочетании со многочисленными рубцами это выглядело ужасно. Розалинда была уверена, что ее бальзам способен довольно быстро залечить раны, но если и дальше так пойдет и раны будут открываться снова я снова, тут уж самый искусный лекарь не поможет.— Почему этого человека поставили на такую тяжелую работу? — накинулась Розалинда на конюшего. Дав выход гневу, она уже не могла остановиться:— Ты что, не видишь, к чему приводит такая глупость?— Я не виноват, миледи. Ей-богу, не виноват, — посыпались торопливые объяснения. — Мне сэр Роджер приказал — мол, этот парень должен трудиться от зари до зари, и чтоб работа была не из легких. Я только то и выполнил, что он велел.— Сэр Роджер? — переспросила она. — А от кого получает приказы сэр Роджер?Ответ не понадобился. Розалинда вмиг поняла — достаточно было взглянуть на внезапно побледневшее лицо конюшего, — что сэр Роджер повинуется только ее отцу. И сразу все вернулось на круги своя. Черный Меч — и ее отец. Кровь застучала у нее в висках. Отец и Черный Меч. Она была подобна туго натянутой веревке, концы которой находились в руках у этих двух упрямцев, и оба тянули ее с равной силой каждый в свою сторону. Но они дергали ее хаотическими рывками, и притом всегда — в неожиданном направлении. Долго ли она сумеет балансировать между ними?Видя, как беспокойно переминается с ноги на ногу ее собеседник, Розалинда устало вздохнула:— Я поговорю с отцом. Можешь на этот счет не беспокоиться. Он понял это так, что ему дозволено удалиться, и не стал задерживаться. Еще раз поклонившись, он, пятясь, добрался до выхода и пропал из виду. Он-то был только рад унести отсюда ноги, но Розалинде не суждено было отделаться так легко. Снова оставшись в конюшне наедине с Черным Мечом, она чувствовала, как ее праведный гнев сменяется чуть ли не раскаянием. Он же не собирался облегчить ей задачу. Глупо было с ее стороны надеяться на что-то иное.— Ну что ж, — начал он, и его серые глаза уже не отрывались от ее лица. — Ты собираешься поговорить с отцом. Поговорить обо мне. Что именно ты скажешь? — Его бровь насмешливо изогнулась. — Я жду ответа, милая женушка,— Не называй меня так! — прошипела она, тревожно оглянувшись.— Ты все еще это отрицаешь?Конечно, она это отрицала. Иначе и быть не могло. И все-таки Розалинда поняла, что к нему нужен другой подход. Она прикусила нижнюю губу и вынула пробку из флакона.— Я пришла осмотреть твои раны. Неужели я не могу этим заняться без опасения, что мы тут же начнем ссориться?Некоторое время оба молчали. Потом Розалинда допустила опасную ошибку; она подняла на него глаза. Он смотрел на нее в упор, но что выражало его лицо — Розалинда не в силах была определить. Во всяком случае не гнев. И тем не менее сердце у нее сжалось.— Ссориться? Да у меня совсем другое на уме, — сказал он медленно и хрипло.Этого было достаточно, чтобы все соображения насчет ран и способов врачевания мигом вылетели у нее из головы, вытесненные другими мыслями, слишком греховными, чтобы им можно было дать волю. Но она отказалась понимать скрытый в его словах намек и решительно перевела разговор на тему, которая была сейчас самой насущной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45