Помнится, Меррик тогда говорил, что он ее «ангел-хранитель»... А еще тогда они мерялись – у кого пальцы на ногах длиннее. Глупо, конечно...
Клио взглянула на его безжизненные ступни и едва не разрыдалась. Посидев с минуту, чтобы немного успокоиться и унять дрожь в руках, она наклонилась к мужу и коснулась губами его безжизненных губ. Ее поцелуй был легким и нежным. Собственно, она просто хотела еще раз убедиться, что Меррик дышит. Его грудь ровно поднималась и опускалась, хотя дыхание, конечно, было поверхностным.
Сo стороны можно было подумать, что ее муж погрузился в глубочайший сон, от которого никак не мог пробудиться. «И еще неизвестно, пробудится ли когда-нибудь», – мрачно подумала Клио. Она смотрела на него, не отрываясь, будто опасалась, что в тот момент, когда она отведет глаза, Меррик перестанет дышать.
Между тем, хотя Меррик и продолжал дышать, жизнь медленно из него уходила. Понемножку, по капельке, но Клио тем не менее чувствовала, что это происходит каждый день и процесс этот скорее всего необратим.
Клио протянула руку и накрыла ладонь мужа своей маленькой ладошкой. Она сплела его пальцы со своими в тайной надежде, что таким образом ей удастся удержать его на этом свете – рядом с ней. Клио верила – неизвестно почему, – что пока она будет держать его за руку, смерть не посмеет к нему приблизиться.
– Меррик, – едва слышно прошептала она, поскольку ей хотелось как можно чаще называть его по имени. – Я люблю тебя. Не покидай меня. Продолжай сражаться, ведь ты же великий воин! И не вздумай проиграть эту битву, поскольку она самая важная в твоей жизни. Ради меня, Меррик, ради нас обоих и нашей любви молю тебя, не опускай меч!
Повинуясь внезапному порыву, она прижала его ладонь к своей теплой груди, словно вдруг уверовав, что он сможет набраться от нее жизненных сил. От отчаяния у нее рождались иногда подобные идеи, которые объяснению не поддавались.
Однако чем больше времени она проводила рядом с его постелью, тем глубже в ее сознание проникала ужасная мысль: прежним Мерриком это неподвижное существо не станет никогда...
Клио изо всех сил сжала ладонь Меррика, пристально вглядываясь в его лицо в надежде получить от него какой-нибудь знак, хотя бы намек на то, что он снова к ней вернется. Ничего! Сколько бы она ни сжимала его руку, что бы ему ни говорила, Меррик никак не реагировал и столь желанного знака ей не подавал.
Клио тихонько заплакала. Слезы текли по ее щекам двумя прозрачными ручейками и капали на вышитый ворот платья, а грудь разрывали глухие, сдерживаемые рыдания.
Странно, но в тот момент, когда Меррика завалило, слез у нее не было. Тогда все до единого, кто был рядом, и она сама в том числе, как сумасшедшие врывались в землю, чтобы откопать его – похороненного под слоем жидкой грязи. Да и потом она слишком за него боялась – настолько, что даже не осмеливалась плакать вплоть до недавнего времени.
Наверное, Клио стало бы легче, если бы она знала, что Меррик все эти дни говорил с ней – мысленно, потому что по-другому не мог: «Я слышу тебя, любовь моя. Слышу, как ты плачешь. Кажется, что ты от меня очень далеко – на другом конце света... Несчастная юная женщина, которую заперла в башне жестокая судьба-тюремщица! У меня нет ни сил, ни возможности до тебя добраться... И почему так вдруг вышло, что я не могу двигаться?!
Смешное, должно быть, зрелище – рыцарь, который не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Я воин, я должен сражаться... Но как мне вести бой, если я не в состоянии двигаться? Мое тело не желает подчиняться командам, я его не чувствую. Не знаю даже, есть у меня руки-ноги или их нет вовсе. Я и говорить-то не могу. Такое ощущение, что голова моя живет своей собственной жизнью – отдельно от тела. Можно подумать, что от меня вообще ничего не осталось...
Но это не так. Я все еще живой. Я здесь, на земле, рядом с моей Клио. Не плачь, девочка. Я все еще рядом с тобой».
Клио знала, что слуги давно уже считают ее сумасшедшей, но ей было на это наплевать. Сейчас она хотела одного – вымыть Меррику голову, смыть с его волос грязь и запекшуюся кровь, которые денно и нощно напоминали ей о том, что он перенес, и о всех его страданиях – прошлых и нынешних. Она решила, что в таком состоянии – весь в крови и грязи – Меррик оставаться больше не может и не должен. Клио как раз поставила на столик большой кувшин с горячей водой, когда в дверь постучали.
– Войдите, – сказала Клио, снова усаживаясь на стул рядом с кроватью.
В комнату вошел Роджер.
– Что-нибудь случилось? – встревожено спросила Клио.
Роджер, как всегда, одарил ее ослепительной улыбкой и подошел к кровати. Довольно долго он стоял у изголовья, неотрывно глядя на друга. При этом по выражению его лица трудно было понять, о чем он думает.
– Мне донесли, что вы собираетесь вымыть Меррику голову, – произнес, наконец , рыжеволосый рыцарь.
Клио сразу внутренне ощетинилась, приготовившись дать отпор любым насмешкам.
– Да, – коротко ответила она, наливая воду из кувшина в деревянный умывальный тазик.
Однако ее затея, судя по всему, нисколько не насмешила Роджера.
– Ну, вот я и подумал, что вам, возможно, понадобится помощь, – сказал он.
Клио подняла на Роджера удивленный взгляд.
– Спасибо. От помощи я не откажусь. Если вам не трудно, подержите его за плечи. Ага. Вот так – в самый раз.
Роджер поддерживал друга за плечи, а Клио терла волосы Меррика мылом, тряпкой и промывала водой до тех пор, пока они снова не засияли, как вороново крыло. Тогда Клио отставила умывальный тазик в сторону, а обернувшись, обнаружила, что Роджер вытирает густые волосы Меррика полотенцем. Неожиданно Роджер заметил, что Клио смотрит на него в упор, и покраснел как мальчишка, которого застали за какой-то проказой. Сунув ей в руку полотенце, он смущенно произнес:
– Держите. Я, наверное, занялся не своим делом: вы, очевидно, хотите высушить ему волосы сами...
Клио улыбнулась:
– Спасибо вам, Роджер.
Тот пожал плечами, снова взглянул на Меррика и пробурчал:
– Не за что.
Роджер уже собирался уйти, но Клио вдруг окликнула его.
Он обернулся и вопросительно на нее посмотрел.
– Я ужасно вам благодарна, Роджер. И не только за это, – она указала на взлохмаченные волосы Меррика, над которыми его друг основательно потрудился. – Прежде всего я благодарна вам за заботу – о нем.
Роджер кивнул и, не сказав больше ни слова, вышел.
Клио на секунду прикрыла глаза. Она устала – и не столько от долгого сидения у изголовья мужа, сколько от борьбы за его разум и жизнь. А этой борьбе, казалось, не предвиделось конца.
Чтобы хоть немного отдохнуть, Клио прилегла рядом с Мерриком и сама не заметила, как задремала.
Именно по этой причине она обнаружила, что Меррик открыл глаза, только когда проснулась.
42
После того как хозяин замка пробудился от крепкого, едва ли не смертного сна, в Камроуз доставили лекарей из Лондона. Меррик определенно стал подавать признаки жизни. Во всяком случае, так это выглядело со стороны. Прежде всего он время от времени открывал глаза. Он мог сидеть, если его сажали, и даже стоять, если его ставили в вертикальное положение; мог глотать различные жидкости – бульон, воду и даже вино.
Но он не сказал ни единого слова. И в его глазах не было жизни...
Клио стояла рядом с постелью мужа и смотрела на лекарей. Они только что сообщили ей, что собираются сделать Меррику трепанацию черепа. В ответ на недоуменный вопрос Клио один из эскулапов небрежно объяснил, что это значит высверлить несколько отверстий в голове, чтобы дать облегчение мозгу.
Клио не поверила своим ушам.
– Да вы что – с ума сошли?!
– Вы, миледи, женщина и, следовательно, не в состоянии понять великий смысл трепанации, – заявил краснобай-лекарь, присланный лично королем Эдуардом, который, разумеется, действовал из лучших побуждений, даже не подозревая, что его лекарь такой болван.
– Чего же, по-вашему, я не в силах понять?
Лекарь рассмеялся ей в лицо.
– К чему мне объяснять вам детали, миледи? Я только зря потрачу слова и время.
– Тем не менее объясните! Король Эдуард все равно потребует от вас отчета в своих поступках. Или, может быть, я не права?
Эскулап покраснел. Упоминание имени короля, который прислал его в Камроуз, ему явно не понравилось. У Клио же появилось сильнейшее желание сделать трепанацию не Меррику, а самому лекарю.
– Видите ли, графиня, у графа Глэморгана поврежден мозг, – вмешался в разговор другой эскулап, доставая из кожаной сумки нечто вроде линейки и указывая метку на ней.
– Это что еще такое?
– Я, миледи, измерил длину волос вашего мужа, когда он был в Лондоне. А всякий знает, что волосы растут из мозга. – Лекарь говорил сухо, всем своим видом давая понять, что нет никакого смысла метать бисер перед свиньями – то есть распинаться перед безмозглой бабой. – А вот еще одна метка. Это след измерений, сделанных мною сегодня. Как видите, обе метки находятся практически на одном уровне, значит, волосы у графа Глэморгана почти не растут. А это является неопровержимым доказательством воспаления мозга, от которого и страдает его милость.
Клио скрестила на груди руки.
– Это я его подстригла. Так мне проще мыть ему голову. – Она торжествующе оглядела лекарей, у которых сразу же сделались растерянные лица. – Поверьте мне на слово, что волосы у графа растут просто замечательно. А потому никакой необходимости в трепанации нет.
Мужчины сбились в кучку и некоторое время о чем-то шептались. Взгляды, которыми при этом обменялись эскулапы, были настолько многозначительными, что теперь уже Клио покраснела от досады. Лондонские знаменитости определенно не верили ни единому ее слову и считали ее лгуньей. А, скорее всего они просто сомневались в ее умственном развитии и уж тем более в способности осознать всю серьезность заболевания графа Глэморгана и постичь суть аргументов, которые они ей приводили.
На секунду у Клио даже появилась трусливая мыслишка: а что, если лекари говорят правду и трепанация – единственный выход?
Некоторое время она в упор разглядывала кучку глупцов, которые с апломбом рассуждали о болезни, в которой ничего не смыслили. А ведь именно им предстояло сверлить в голове Меррика дыры...
«Нет! – воспротивились разом все ее чувства. – То, что говорят эти идиоты, не может быть правдой!»
Она одарила эскулапов недобрым взглядом и, указав им на дверь, скомандовала:
– Убирайтесь отсюда!
– Но, миледи... Нас сюда послал сам король. Он близкий друг сэра Меррика и, вполне естественно, хотел, чтобы графу было обеспечено самое лучшее лечение.
– Вряд ли король Эдуард хотел, чтобы вы просверлили в голове его лучшего друга дырки. Сейчас же убирайтесь вон!
Через неделю в Камроуз приехал еще один человек – тоже лекарь. Поначалу Клио казалось, что он знает свое дело, но когда на следующее утро она вошла в комнату Меррика, то обнаружила, что ее муж с ног до головы покрыт пиявками.
Клио, словно шаровая молния, подлетела к постели и сорвала с рук Меррика присосавшихся к нему отвратительных скользких червяков.
– Я предупреждала – не прикасайтесь к графу! – заорала она на эскулапа и принялась швырять в него пиявки – одну за другой. – Никто не смеет сверлить у него в голове дырки и высасывать из него кровь! Вы не смеете его трогать, понятно?
Она схватила эскулапа за шиворот, но тот оказался таким же скользким, как любезные его сердцу пиявки, ловко вывернулся у нее из рук и в страхе выбежал из комнаты.
Клио стояла на лестнице и, обхватив себя руками за плечи, кричала ему вслед, как сумасшедшая: – Убирайся отсюда! Вон! Вон! Вон!
Время обрело странное качество, казалось, оно остановилось. Можно было подумать, что на него повеяла ледяным дыханием зима и окончательно его заморозила. Клио продолжала выполнять свою ежедневную привычную работу – каждое утро она умывала, одевала и кормила Меррика, а потом с помощью Роджера и сэра Исамбара выносила его на солнышко – если, конечно, день был погожий.
Как-то раз она даже упросила рыцарей усадить Меррика на его боевого коня. Она готова была пойти на все, лишь бы вернуть мужу угасшее сознание. Ведь он находился от нее так близко – на расстоянии вытянутой руки, а потому не следовало пренебрегать даже малейшей возможностью заставить его наконец-то это осознать.
Когда созерцание пустых стеклянных глаз Меррика становилось для нее невыносимым, Клио занималась хозяйственными делами – следила за тем, чтобы слуги вытряхивали пыль из ковров и гобеленов, кормили многочисленных гончих и борзых, бродивших по двору, и вовремя отдавали постельное белье в прачечную при замке. Кроме того, она следила за заготовлением припасов на зиму, – короче, старалась изо всех сил как-то себя занять, чтобы не думать постоянно об одном и том же – о плачевном состоянии мужа.
При этом большую часть дня она проводила, как во сне, не обременяя себя излишними размышлениями и действуя с автоматизмом хорошо отлаженной машины. В сущности, жизнь, которую она вела, представляла своего рода бесконечное сражение – с душевной болью, опустошенностью и неутихающей скорбью, терзавшей ее после гибели ребенка. А самым невыносимым было ежедневно видеть любимого человека, в котором от былого Меррика осталась, пожалуй, только телесная оболочка... Однако Клио знала, что, если бы она не сопротивлялась испытаниям, выпавшим на ее долю, они поглотили бы ее, как та черная пропасть, которую она видела в кошмарном сне во время болезни.
Хотя Меррик был теперь вроде и не Меррик вовсе, Клио продолжала спать с ним в одной постели. Она клала голову ему на грудь, поскольку, засыпая, ей необходимо было слышать, как бьется его сердце. Ровное биение сердца Меррика давало ей вполне осязаемую опору и надежду сохранить свой такой привычный, но постепенно ускользавший от нее мир.
Иногда она возвращалась мыслями к прошлому. Тогда она считалась невестой незнакомого ей рыцаря по прозвищу Красный Лев, который, вместо того чтобы спешить к ней, сражался с неверными в пустыне. По этой причине Клио пришлось провести в монастыре долгие годы и предаваться бесконечным грезам о предстоявшей ей семейной жизни...
«Интересно, – думала Клио, – в жизни всегда все складывается совсем не так, как мечталось в юные годы?»
Но того, что происходило сейчас с ней и ее мужем, она не могла бы себе представить даже в самом страшном сне.
Меррик был здесь, рядом. Вернее, рядом с ней находилось его большое сильное тело, но душа пребывала где-то далеко, в неизвестном ей зачарованном краю. Она несколько раз повторила его имя, как делала это каждую ночь, и некоторое время ожидала, что он ей ответит, заговорит с ней, но тщетно. Тогда она заговорила снова, но уже обращаясь больше к себе, нежели к Меррику. Ее слова напоминали заклинания, которые она произносила, чтобы не сойти с ума и не последовать за мужем в тот запредельный мир.
– Он здесь, – говорила она себе, – он здесь, я точно это знаю. Но, господи, почему же он сам никак не может в это поверить?!
«Я слышу тебя, и временами довольно отчетливо, – беззвучно отвечал ей Меррик. – Как-то раз мне даже удалось почувствовать запах розы, которой ты провела по моим губам. Помнится, в ночь нашей свадьбы я точно так же касался лепестками розы твоего лица.
Иногда я ощущаю твои прикосновения – вот как сейчас, когда ты кладешь голову мне на грудь. Я знаю, что ты плачешь, – твои слезы, словно расплавленный воск, обжигают мне кожу. А уж твое горе и твою боль я ощущаю постоянно – они всегда со мной, в моем сердце.
Я не хочу тебя покидать! Я хочу остаться здесь, рядом с тобой, и любить тебя снова. Очень хочу, но никак не могу к тебе прорваться. Я все время стараюсь, но у меня ничего не получается – уж слишком ты от меня сейчас далеко.
Но я прошу тебя, Клио, не сдавайся. Продолжай свои попытки пробиться ко мне навстречу. Очень тебя прошу!»
Выпал первый снег, но раз и навсегда заведенный при Меррике распорядок жизни в Камроузе не изменился. Его люди отлично помнили его распоряжения и поступали в полном соответствии с ними.
Даже Тобин старался следовать наставлениям Меррика и теперь относился к Долби и Долги с известным уважением, требуя того же и от других оруженосцев. Он обучал парней военному делу с терпением, которое делало ему честь и которого прежде ему так не хватало.
Последние события сильно повлияли на Тобина де Клера. Теперь это был не заносчивый юнец, а молодой и вполне разумный мужчина. Меррику наверняка бы понравилась его нынешняя сдержанность, и он бы одобрил поведение своего оруженосца.
Тобин много времени проводил рядом с Мерриком. Поначалу, сидя у его изголовья, он в основном плакал, но потом, приглядевшись, как ведет себя с мужем Клио, стал, подражая ей, беседовать со своим хозяином уже более спокойно. Клио же, познакомившись с Тобином поближе, прониклась к нему искренним теплым чувством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Клио взглянула на его безжизненные ступни и едва не разрыдалась. Посидев с минуту, чтобы немного успокоиться и унять дрожь в руках, она наклонилась к мужу и коснулась губами его безжизненных губ. Ее поцелуй был легким и нежным. Собственно, она просто хотела еще раз убедиться, что Меррик дышит. Его грудь ровно поднималась и опускалась, хотя дыхание, конечно, было поверхностным.
Сo стороны можно было подумать, что ее муж погрузился в глубочайший сон, от которого никак не мог пробудиться. «И еще неизвестно, пробудится ли когда-нибудь», – мрачно подумала Клио. Она смотрела на него, не отрываясь, будто опасалась, что в тот момент, когда она отведет глаза, Меррик перестанет дышать.
Между тем, хотя Меррик и продолжал дышать, жизнь медленно из него уходила. Понемножку, по капельке, но Клио тем не менее чувствовала, что это происходит каждый день и процесс этот скорее всего необратим.
Клио протянула руку и накрыла ладонь мужа своей маленькой ладошкой. Она сплела его пальцы со своими в тайной надежде, что таким образом ей удастся удержать его на этом свете – рядом с ней. Клио верила – неизвестно почему, – что пока она будет держать его за руку, смерть не посмеет к нему приблизиться.
– Меррик, – едва слышно прошептала она, поскольку ей хотелось как можно чаще называть его по имени. – Я люблю тебя. Не покидай меня. Продолжай сражаться, ведь ты же великий воин! И не вздумай проиграть эту битву, поскольку она самая важная в твоей жизни. Ради меня, Меррик, ради нас обоих и нашей любви молю тебя, не опускай меч!
Повинуясь внезапному порыву, она прижала его ладонь к своей теплой груди, словно вдруг уверовав, что он сможет набраться от нее жизненных сил. От отчаяния у нее рождались иногда подобные идеи, которые объяснению не поддавались.
Однако чем больше времени она проводила рядом с его постелью, тем глубже в ее сознание проникала ужасная мысль: прежним Мерриком это неподвижное существо не станет никогда...
Клио изо всех сил сжала ладонь Меррика, пристально вглядываясь в его лицо в надежде получить от него какой-нибудь знак, хотя бы намек на то, что он снова к ней вернется. Ничего! Сколько бы она ни сжимала его руку, что бы ему ни говорила, Меррик никак не реагировал и столь желанного знака ей не подавал.
Клио тихонько заплакала. Слезы текли по ее щекам двумя прозрачными ручейками и капали на вышитый ворот платья, а грудь разрывали глухие, сдерживаемые рыдания.
Странно, но в тот момент, когда Меррика завалило, слез у нее не было. Тогда все до единого, кто был рядом, и она сама в том числе, как сумасшедшие врывались в землю, чтобы откопать его – похороненного под слоем жидкой грязи. Да и потом она слишком за него боялась – настолько, что даже не осмеливалась плакать вплоть до недавнего времени.
Наверное, Клио стало бы легче, если бы она знала, что Меррик все эти дни говорил с ней – мысленно, потому что по-другому не мог: «Я слышу тебя, любовь моя. Слышу, как ты плачешь. Кажется, что ты от меня очень далеко – на другом конце света... Несчастная юная женщина, которую заперла в башне жестокая судьба-тюремщица! У меня нет ни сил, ни возможности до тебя добраться... И почему так вдруг вышло, что я не могу двигаться?!
Смешное, должно быть, зрелище – рыцарь, который не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Я воин, я должен сражаться... Но как мне вести бой, если я не в состоянии двигаться? Мое тело не желает подчиняться командам, я его не чувствую. Не знаю даже, есть у меня руки-ноги или их нет вовсе. Я и говорить-то не могу. Такое ощущение, что голова моя живет своей собственной жизнью – отдельно от тела. Можно подумать, что от меня вообще ничего не осталось...
Но это не так. Я все еще живой. Я здесь, на земле, рядом с моей Клио. Не плачь, девочка. Я все еще рядом с тобой».
Клио знала, что слуги давно уже считают ее сумасшедшей, но ей было на это наплевать. Сейчас она хотела одного – вымыть Меррику голову, смыть с его волос грязь и запекшуюся кровь, которые денно и нощно напоминали ей о том, что он перенес, и о всех его страданиях – прошлых и нынешних. Она решила, что в таком состоянии – весь в крови и грязи – Меррик оставаться больше не может и не должен. Клио как раз поставила на столик большой кувшин с горячей водой, когда в дверь постучали.
– Войдите, – сказала Клио, снова усаживаясь на стул рядом с кроватью.
В комнату вошел Роджер.
– Что-нибудь случилось? – встревожено спросила Клио.
Роджер, как всегда, одарил ее ослепительной улыбкой и подошел к кровати. Довольно долго он стоял у изголовья, неотрывно глядя на друга. При этом по выражению его лица трудно было понять, о чем он думает.
– Мне донесли, что вы собираетесь вымыть Меррику голову, – произнес, наконец , рыжеволосый рыцарь.
Клио сразу внутренне ощетинилась, приготовившись дать отпор любым насмешкам.
– Да, – коротко ответила она, наливая воду из кувшина в деревянный умывальный тазик.
Однако ее затея, судя по всему, нисколько не насмешила Роджера.
– Ну, вот я и подумал, что вам, возможно, понадобится помощь, – сказал он.
Клио подняла на Роджера удивленный взгляд.
– Спасибо. От помощи я не откажусь. Если вам не трудно, подержите его за плечи. Ага. Вот так – в самый раз.
Роджер поддерживал друга за плечи, а Клио терла волосы Меррика мылом, тряпкой и промывала водой до тех пор, пока они снова не засияли, как вороново крыло. Тогда Клио отставила умывальный тазик в сторону, а обернувшись, обнаружила, что Роджер вытирает густые волосы Меррика полотенцем. Неожиданно Роджер заметил, что Клио смотрит на него в упор, и покраснел как мальчишка, которого застали за какой-то проказой. Сунув ей в руку полотенце, он смущенно произнес:
– Держите. Я, наверное, занялся не своим делом: вы, очевидно, хотите высушить ему волосы сами...
Клио улыбнулась:
– Спасибо вам, Роджер.
Тот пожал плечами, снова взглянул на Меррика и пробурчал:
– Не за что.
Роджер уже собирался уйти, но Клио вдруг окликнула его.
Он обернулся и вопросительно на нее посмотрел.
– Я ужасно вам благодарна, Роджер. И не только за это, – она указала на взлохмаченные волосы Меррика, над которыми его друг основательно потрудился. – Прежде всего я благодарна вам за заботу – о нем.
Роджер кивнул и, не сказав больше ни слова, вышел.
Клио на секунду прикрыла глаза. Она устала – и не столько от долгого сидения у изголовья мужа, сколько от борьбы за его разум и жизнь. А этой борьбе, казалось, не предвиделось конца.
Чтобы хоть немного отдохнуть, Клио прилегла рядом с Мерриком и сама не заметила, как задремала.
Именно по этой причине она обнаружила, что Меррик открыл глаза, только когда проснулась.
42
После того как хозяин замка пробудился от крепкого, едва ли не смертного сна, в Камроуз доставили лекарей из Лондона. Меррик определенно стал подавать признаки жизни. Во всяком случае, так это выглядело со стороны. Прежде всего он время от времени открывал глаза. Он мог сидеть, если его сажали, и даже стоять, если его ставили в вертикальное положение; мог глотать различные жидкости – бульон, воду и даже вино.
Но он не сказал ни единого слова. И в его глазах не было жизни...
Клио стояла рядом с постелью мужа и смотрела на лекарей. Они только что сообщили ей, что собираются сделать Меррику трепанацию черепа. В ответ на недоуменный вопрос Клио один из эскулапов небрежно объяснил, что это значит высверлить несколько отверстий в голове, чтобы дать облегчение мозгу.
Клио не поверила своим ушам.
– Да вы что – с ума сошли?!
– Вы, миледи, женщина и, следовательно, не в состоянии понять великий смысл трепанации, – заявил краснобай-лекарь, присланный лично королем Эдуардом, который, разумеется, действовал из лучших побуждений, даже не подозревая, что его лекарь такой болван.
– Чего же, по-вашему, я не в силах понять?
Лекарь рассмеялся ей в лицо.
– К чему мне объяснять вам детали, миледи? Я только зря потрачу слова и время.
– Тем не менее объясните! Король Эдуард все равно потребует от вас отчета в своих поступках. Или, может быть, я не права?
Эскулап покраснел. Упоминание имени короля, который прислал его в Камроуз, ему явно не понравилось. У Клио же появилось сильнейшее желание сделать трепанацию не Меррику, а самому лекарю.
– Видите ли, графиня, у графа Глэморгана поврежден мозг, – вмешался в разговор другой эскулап, доставая из кожаной сумки нечто вроде линейки и указывая метку на ней.
– Это что еще такое?
– Я, миледи, измерил длину волос вашего мужа, когда он был в Лондоне. А всякий знает, что волосы растут из мозга. – Лекарь говорил сухо, всем своим видом давая понять, что нет никакого смысла метать бисер перед свиньями – то есть распинаться перед безмозглой бабой. – А вот еще одна метка. Это след измерений, сделанных мною сегодня. Как видите, обе метки находятся практически на одном уровне, значит, волосы у графа Глэморгана почти не растут. А это является неопровержимым доказательством воспаления мозга, от которого и страдает его милость.
Клио скрестила на груди руки.
– Это я его подстригла. Так мне проще мыть ему голову. – Она торжествующе оглядела лекарей, у которых сразу же сделались растерянные лица. – Поверьте мне на слово, что волосы у графа растут просто замечательно. А потому никакой необходимости в трепанации нет.
Мужчины сбились в кучку и некоторое время о чем-то шептались. Взгляды, которыми при этом обменялись эскулапы, были настолько многозначительными, что теперь уже Клио покраснела от досады. Лондонские знаменитости определенно не верили ни единому ее слову и считали ее лгуньей. А, скорее всего они просто сомневались в ее умственном развитии и уж тем более в способности осознать всю серьезность заболевания графа Глэморгана и постичь суть аргументов, которые они ей приводили.
На секунду у Клио даже появилась трусливая мыслишка: а что, если лекари говорят правду и трепанация – единственный выход?
Некоторое время она в упор разглядывала кучку глупцов, которые с апломбом рассуждали о болезни, в которой ничего не смыслили. А ведь именно им предстояло сверлить в голове Меррика дыры...
«Нет! – воспротивились разом все ее чувства. – То, что говорят эти идиоты, не может быть правдой!»
Она одарила эскулапов недобрым взглядом и, указав им на дверь, скомандовала:
– Убирайтесь отсюда!
– Но, миледи... Нас сюда послал сам король. Он близкий друг сэра Меррика и, вполне естественно, хотел, чтобы графу было обеспечено самое лучшее лечение.
– Вряд ли король Эдуард хотел, чтобы вы просверлили в голове его лучшего друга дырки. Сейчас же убирайтесь вон!
Через неделю в Камроуз приехал еще один человек – тоже лекарь. Поначалу Клио казалось, что он знает свое дело, но когда на следующее утро она вошла в комнату Меррика, то обнаружила, что ее муж с ног до головы покрыт пиявками.
Клио, словно шаровая молния, подлетела к постели и сорвала с рук Меррика присосавшихся к нему отвратительных скользких червяков.
– Я предупреждала – не прикасайтесь к графу! – заорала она на эскулапа и принялась швырять в него пиявки – одну за другой. – Никто не смеет сверлить у него в голове дырки и высасывать из него кровь! Вы не смеете его трогать, понятно?
Она схватила эскулапа за шиворот, но тот оказался таким же скользким, как любезные его сердцу пиявки, ловко вывернулся у нее из рук и в страхе выбежал из комнаты.
Клио стояла на лестнице и, обхватив себя руками за плечи, кричала ему вслед, как сумасшедшая: – Убирайся отсюда! Вон! Вон! Вон!
Время обрело странное качество, казалось, оно остановилось. Можно было подумать, что на него повеяла ледяным дыханием зима и окончательно его заморозила. Клио продолжала выполнять свою ежедневную привычную работу – каждое утро она умывала, одевала и кормила Меррика, а потом с помощью Роджера и сэра Исамбара выносила его на солнышко – если, конечно, день был погожий.
Как-то раз она даже упросила рыцарей усадить Меррика на его боевого коня. Она готова была пойти на все, лишь бы вернуть мужу угасшее сознание. Ведь он находился от нее так близко – на расстоянии вытянутой руки, а потому не следовало пренебрегать даже малейшей возможностью заставить его наконец-то это осознать.
Когда созерцание пустых стеклянных глаз Меррика становилось для нее невыносимым, Клио занималась хозяйственными делами – следила за тем, чтобы слуги вытряхивали пыль из ковров и гобеленов, кормили многочисленных гончих и борзых, бродивших по двору, и вовремя отдавали постельное белье в прачечную при замке. Кроме того, она следила за заготовлением припасов на зиму, – короче, старалась изо всех сил как-то себя занять, чтобы не думать постоянно об одном и том же – о плачевном состоянии мужа.
При этом большую часть дня она проводила, как во сне, не обременяя себя излишними размышлениями и действуя с автоматизмом хорошо отлаженной машины. В сущности, жизнь, которую она вела, представляла своего рода бесконечное сражение – с душевной болью, опустошенностью и неутихающей скорбью, терзавшей ее после гибели ребенка. А самым невыносимым было ежедневно видеть любимого человека, в котором от былого Меррика осталась, пожалуй, только телесная оболочка... Однако Клио знала, что, если бы она не сопротивлялась испытаниям, выпавшим на ее долю, они поглотили бы ее, как та черная пропасть, которую она видела в кошмарном сне во время болезни.
Хотя Меррик был теперь вроде и не Меррик вовсе, Клио продолжала спать с ним в одной постели. Она клала голову ему на грудь, поскольку, засыпая, ей необходимо было слышать, как бьется его сердце. Ровное биение сердца Меррика давало ей вполне осязаемую опору и надежду сохранить свой такой привычный, но постепенно ускользавший от нее мир.
Иногда она возвращалась мыслями к прошлому. Тогда она считалась невестой незнакомого ей рыцаря по прозвищу Красный Лев, который, вместо того чтобы спешить к ней, сражался с неверными в пустыне. По этой причине Клио пришлось провести в монастыре долгие годы и предаваться бесконечным грезам о предстоявшей ей семейной жизни...
«Интересно, – думала Клио, – в жизни всегда все складывается совсем не так, как мечталось в юные годы?»
Но того, что происходило сейчас с ней и ее мужем, она не могла бы себе представить даже в самом страшном сне.
Меррик был здесь, рядом. Вернее, рядом с ней находилось его большое сильное тело, но душа пребывала где-то далеко, в неизвестном ей зачарованном краю. Она несколько раз повторила его имя, как делала это каждую ночь, и некоторое время ожидала, что он ей ответит, заговорит с ней, но тщетно. Тогда она заговорила снова, но уже обращаясь больше к себе, нежели к Меррику. Ее слова напоминали заклинания, которые она произносила, чтобы не сойти с ума и не последовать за мужем в тот запредельный мир.
– Он здесь, – говорила она себе, – он здесь, я точно это знаю. Но, господи, почему же он сам никак не может в это поверить?!
«Я слышу тебя, и временами довольно отчетливо, – беззвучно отвечал ей Меррик. – Как-то раз мне даже удалось почувствовать запах розы, которой ты провела по моим губам. Помнится, в ночь нашей свадьбы я точно так же касался лепестками розы твоего лица.
Иногда я ощущаю твои прикосновения – вот как сейчас, когда ты кладешь голову мне на грудь. Я знаю, что ты плачешь, – твои слезы, словно расплавленный воск, обжигают мне кожу. А уж твое горе и твою боль я ощущаю постоянно – они всегда со мной, в моем сердце.
Я не хочу тебя покидать! Я хочу остаться здесь, рядом с тобой, и любить тебя снова. Очень хочу, но никак не могу к тебе прорваться. Я все время стараюсь, но у меня ничего не получается – уж слишком ты от меня сейчас далеко.
Но я прошу тебя, Клио, не сдавайся. Продолжай свои попытки пробиться ко мне навстречу. Очень тебя прошу!»
Выпал первый снег, но раз и навсегда заведенный при Меррике распорядок жизни в Камроузе не изменился. Его люди отлично помнили его распоряжения и поступали в полном соответствии с ними.
Даже Тобин старался следовать наставлениям Меррика и теперь относился к Долби и Долги с известным уважением, требуя того же и от других оруженосцев. Он обучал парней военному делу с терпением, которое делало ему честь и которого прежде ему так не хватало.
Последние события сильно повлияли на Тобина де Клера. Теперь это был не заносчивый юнец, а молодой и вполне разумный мужчина. Меррику наверняка бы понравилась его нынешняя сдержанность, и он бы одобрил поведение своего оруженосца.
Тобин много времени проводил рядом с Мерриком. Поначалу, сидя у его изголовья, он в основном плакал, но потом, приглядевшись, как ведет себя с мужем Клио, стал, подражая ей, беседовать со своим хозяином уже более спокойно. Клио же, познакомившись с Тобином поближе, прониклась к нему искренним теплым чувством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37