– А я не хочу ваших денег.Внезапно мне показалось, что он застеснялся своего срыва. Была это поза или нет, не могу сказать. Но руки его вдруг бессильно упали, и, сев на стул, он нервно сказал:– У меня нет сыновей, Натан. У меня две дочки, и я их очень люблю. Но тебя я всегда считал своим сыном... сыном, которого у меня нет.– Чушь собачья.Скорее всего, это все-таки было позой: внезапно руки его, как-то странно раскорячившись, уперлись в стол, и я вдруг подумал, что дядя здорово смахивает на паука.– Ты бы унаследовал много денег, дурачок! Но ты этих денег лишился. Просто выбросил, и что бы ты теперь ни говорил, ничего не изменится.– Ну и прекрасно. Прощайте. – Я встал и пошел к двери.– Убирайся! Ты мне не племянник. Ты для меня умер. Умер, как Сермэк.– Может, как отец?Дядя Луи вскипел.– Причем здесь твой отец?– Очень даже причем. Может, из-за него я тебя и столкнул с Дэйвсом. Ты помогаешь мне просто из страха, а иначе Дэйвс потеряет к тебе уважение. Он не любит откровенных лжецов, и у него очень развито чувство семьи. Он поклоняется своему покойному сыну, построив в его память ночлежки, и, должно быть, не одобрит такого человека, который отворачивается от семьи, – неважно, из-за денег или еще чего.– Нейт! Натан! Ну почему? Зачем эта жестокость? Что я тебе сделал?!– Да ничего! Просто оказал услугу!– Вот именно, оказал. Устроил тебя в полицию. Смог бы твой отец так тебе помочь?– Нет, да он бы и не сделал этого, даже если бы мог. Он ненавидел копов, и когда я туда пошел, это был самый черный день в его жизни. Ты это знал, и именно поэтому помог мне туда попасть. И сделал ты это не из-за меня. Тебе было глубоко наплевать, там я или еще где. Главное – каково папе. Потому что ты ненавидел его.Тишина, как занавеска, разделила нас.Наконец он возразил:– Мог ли я ненавидеть своего брата, Натан?– Тогда почему ты убил его, дядя Луи?– Я убил его? Что за циничные бредни ты несешь?– Ты за мной следил, дядя Луи, верно? Как там служит твой племянник в полиции. Ты ведь тогда был запанибрата с Сермэком, как, впрочем, и всегда со всеми политиками и теми, кто за ними стоит.Не понимая точно, к чему я клоню, он пожал плечами.– Да-да... И что же в этом плохого?– Так вот, кто-то из посвященных рассказал моему отцу, откуда у меня деньги, те, что я дал ему на магазин Кто-то объяснил ему, что это кровавые деньги. Кто-то рассказал ему, что его сын Натан – продажный коп.Дядя молчал, сделавшись вдруг похожим на моего отца больше, чем когда-либо. У него затряслась нижняя губа, на глазах выступили слезы.– А рассказал-то ты, дядя Луи. Ты рассказал. И он застрелился.Дядя молчал. Я тоже чуть не заплакал. Ткнул в него пальцем.– Это я лишаю тебя наследства, мерзкая гнида. Я от тебя отрекаюсь.И я ушел, оставив его наедине со своей виной. Часть IIIТауер Таун9 апреля – 25 июня 1933 г. Глава 22 Зима прошла, но все еще было холодно. Мы с Мэри Энн Бим выбрались на машине на воскресную прогулку под хмурыми небесами, не позволявшими солнцу ни разу выглянуть за все шесть часов, – именно столько мы были в пути, выехав около полудня и направляясь через весь штат к реке Миссисипи и Трай-Ситиз, где родились и выросли Мэри Энн и ее исчезнувший брат Джимми.Это было мое первое путешествие по стране, а я был не очень в себе уверен даже на мощеных дорогах. «Шевроле» 1929 года по городу послужил мне хорошо, а как через весь штат? Внезапно это путешествие показалось мне верхом самоуверенности, особенно под такими неприветливыми небесами.Но вскоре я уже уверенно ехал со скоростью сорок миль в час по шоссе номер 30; по обе стороны от нас лежала фермерская страна, хотя по пути мы проехали и около дюжины маленьких городков. На фермерских дворах – приметы выселения банкротов, в витринах магазинов объявления о закрытии – все говорило, что тяжелые времена прихватили не только Чикаго. Земля, плоско уходящая к горизонту, в это время года выглядела заброшенно-бесплодной, иногда только оживляясь фермерским домом, силосной башней или сараем, поражавшими взгляд городского человека. Мне было известно, что Чикаго окружен сельскохозяйственным районом, но видеть его прежде мне не приходилось, и когда мы подъехали к бензоколонке на выезде из Декалба, фермер в комбинезоне и рваной соломенной шляпке, с таким же пустым, как и земля, лицом, заправлявший свой грузовик, принял нас, как пришельцев с другой планеты. Так же отнеслись к нам и еще двое фермеров, сидевших перед колонкой, прислонясь к спинкам стульев и жующих табак, – явно не обращая внимания на довольно холодный день.Мэри Энн не относилась к этим людям как к чему-то особенному; она сама выросла в сельском городке, поэтому просто сидела, уставясь в пространство, не обращая внимания на эти отбросы общества, с высокомерным видом, как делают многие экс-земляки, когда, наконец снизойдут проведать родные места.Она сидела в «шевроле» в белой шляпе и черно-белом клетчатом платье и ждала, когда я принесу ей виноградный сок из буфета. Там тоже сидели фермеры – играли в карты и потягивали пиво из бутылок. Я взял из холодильника две бутылки сока, заплатив служащему, краснощекому, лет двенадцати парнишке с блестящими глазами, который, узнав, что я из Чикаго, спросил:– А «Кабз» в этом году собираются играть?Он имел в виду команду-фаворита по бейсболу, участвующую в чемпионате, первая игра которого должна была состояться на этой неделе.– Думаю, ничего особенного нас не ожидает, – ответил я. – Они в прошлом году выиграли, и им наверняка повезет.– А я бывал на играх в Чикаго, – похвастал он. – И не один раз. А вы?Я усмехнулся ему в ответ.– Доводилось.Подойдя к машине, я подал Мэри Энн бутылку с виноградным соком. Себе я взял апельсиновый. По другую сторону бензоколонки какие-то ребятишки перебрасывались подковами.– Совершенно другой мир, – заметил я.– О чем ты? – равнодушно спросила Мэри Энн, изо всех сил стараясь пить из бутылки с чувством собственного достоинства.– Да вот об этом, – ответил я, указывая на двух босоногих фермерских детишек лет одиннадцати, входивших в здание бензоколонки. Через минуту они вышли; один ребенок цепко держал полпинты мороженого «Братьев Хей», а другой – две маленькие деревянные. ложки, выуживая другой рукой из кармана перочинный нож. Усевшись около детей постарше, игравших подковами, тот, что с ножом, разрезал упаковку мороженого пополам, и оба заработали деревянными ложками.– Ну, разве на это не приятно смотреть? – спросил я.– На что? – уточнила Мэри Энн. Я снова показал на ребятишек. Она состроила гримаску, заметив:– Холодновато для мороженого, – и подала мне пустую бутылку.Я допил свою, опустил бутылки в деревянный ящик около двери рядом с фермерами, жующими табак, и дал парнишке доллар за бензин, сказав, чтобы сдачу оставил себе. Его лицо просияло, как будто с ним такого никогда прежде не случалось, а может, ему и правда не оставляли сдачу.Мы выехали на дорогу и ехали молча, наверное, миль сто. Я сердился на Мэри Энн. Почти весь день она болтала о себе и своих амбициях (теперь в ее фантазиях фигурировал Голливуд), но когда я попытался указать ей на простое, пусть и грубоватое, но очарование видов по дороге, вроде той бензоколонки позади, она не захотела об этом говорить – кроме, может, замечания вроде: «Они просто сборище деревенщин, Натан».Мы поужинали в придорожном кафе под названием «Дубы-близнецы» как раз по ту сторону водопадов Стерлинг-Рока, где мы выезжали на скоростное шоссе Иллинойса номер 3. Место было шумное, нам пришлось сидеть в углу, а это Мэри Энн пришлось не по вкусу. Ей также не понравились бросаемые на нее взгляды толстого грека, нас обслуживавшего, и ей не понравилось, как я смотрел на молодую женщину-повариху, которая подошла спросить у меня, понравился ли мне ее пирог.– Ничего особенного, – заметила Мэри Энн, когда мы отъехали.Я пожал плечами.– Она была очаровательна. Да и пирог с вишнями тоже хоть куда.– Она была самая обыкновенная.– А что в этом плохого?– Ничего, но это по-твоему.Теперь она рассердилась и не разговаривала со мной, пока мы не попали в Трай-Ситиз, срезав угол через Моулайн к Рок-Айленду, где мост соединял его с Девенпортом, а также с близлежащим арсеналом Рок-Айленда.Набережная подходила к железнодорожным путям и заводам; кварталы местной застройки, попавшиеся нам по дороге, не представляли из себя ничего особенного – рабочие поселения, кое-где уже пришедшие в упадок. Когда мы ехали по черному стальному мосту с плотиной и дамбой по обе стороны, Миссисипи внизу выглядела темной и неспокойной. Река была бездонна – как небо.Через районы складов мы свернули налево в Девенпорт, нижний город. Мне он показался маленьким – вроде модели Чикаго, которую собирались разместить на Выставке в следующем месяце.Самое высокое, здание в городе было этажей, может в двенадцать. Большую часть его составляла сигнальная башня с часами (она была освещена) – что-то вроде сигнальной башни «карманных часов Линдберга» на вершине «Пэлмолив-билдинг». Но тому, кто вырос не в Чикаго, а где-нибудь на ферме или в маленьком поселке, Трай-Ситиз – третий по величине город в Айове – Мог показаться столичным городом; население одного только Девенпорта составляло около шестидесяти тысяч человек.Мэри Энн показывала мне дорогу на холм – по Хэрисон-стрит, потом – налево, выше, где готические виллы уселись на крутом склоне, поглядывая на Трай-Ситиз сверху вниз. Некоторые из особняков походили на старые, унылые лица, по-видимому, превратившись в многоквартирные дома. Дом Мэри Энн был более современным, в стиле Фрэнка Ллойда Файта. Двухэтажное здание из коричневого кирпича скорее походило на замок в стиле модерн. Расположенное в конце квартала, окруженное особняками более ранних построек, оно взгромоздилось на угол крутого холма, резко нависавшего над боковой улочкой, расположенной пониже. Я подъехал к дому с примыкающим к нему гаражом, в который поставил машину. Пока я доставал саквояж со спальными принадлежностями и чемодан Мэри Энн из-за откидного сиденья, над боковым входом рядом с гаражом зажегся свет.Ее отец выглядел необычно и элегантно: седые волосы и темные усы, одет в светло-серый костюм и темно-серый галстук и, что особенно примечательно, – в серые перчатки. Он стоял в дверях, поджидая, когда мы к нему подойдем, но жест, каким он открыл решетчатую дверь – был дружелюбным. И он улыбался – сдержанно, но искренне.Мы вступили в белую, современную кухню. Пока ставил багаж, Мэри Энн горячо обняла отца, небрежно указав на меня:– Это Натан Геллер, папочка, – и оставила нас в кухне одних.Его сдержанная улыбка стала шире, но как бы смущеннее, и он сказал:– Вы должны извинить мою дочь, мистер Геллер. Если вы пропутешествовали с ней сюда из Чикаго, полагаю, вы теперь поняли, что у нее на уме только она сама. Временами кажется, что ее мысли, к несчастью, никак не связаны с реальным миром.Это было сказано с явной любовью к дочери, но я все равно оценил, с каким, вероятно, трудом этому человеку дается вынужденное одиночество.– Приятно познакомиться с вами, сэр, – сказал я и, не подумав, протянул ему руку, хотя Мэри Энн рассказывала мне о его несчастье.Он протянул мне в ответ руку в серой перчатке, на ней было только два пальца – большой и указательный, и мы обменялись рукопожатием. Невзирая на то, что рукопожатие было сделано остатком ладони, оно было крепким, как и можно было ожидать от мануального терапевта. Я заметил, что на другой руке, тоже в перчатке, пальцы были все.На моем лице, должно быть, отразилась досада за мой невольный промах, потому что он улыбнулся сочувственно и сказал:– Не переживайте, мистер Геллер. Я всегда любил крепкое рукопожатие и не собираюсь от него отказываться, несмотря на нехватку перстов.Я тоже ему улыбнулся.– Это кофе так пахнет? – спросил я, показав на плиту.– Совершенно верно, – ответил он, подходя к буфету. – Вы ели?– Да, мы остановились в кафе «Дубы-близнецы».– Хорошо. Моя кухарка по воскресеньям свободна, а я за двадцать с лишним лет, что пребываю в холостяках, научился сносно готовить только кофе. Боюсь, если вы захотите поесть, придется удовольствоваться холодным мясом. Горячий и крепкий кофе, однако, гарантировать могу. Выпьете чашку?– С удовольствием, – согласился я.Он принес две дымящиеся чашки, и, устроившись в углу кухни за столиком, мы молча стали пить кофе. Я думаю, он не знал, с чего начать со мной разговор а я просто наслаждался кофе и тем, что наконец-то вышел из «шевроле». Меня манили ванна и постель.Но отец Мэри Энн хотел побеседовать, а так как я был здесь, чтобы собрать информацию о его сыне Джимми, то не решился его останавливать.– Дочь звонила мне несколько дней назад, мистер Геллер, – сказал он, – и рассказала, кто вы и, почему предприняли это путешествие.– Зовите меня Нейт, пожалуйста.– Отлично. А меня зовут Джон.– Хорошо, Джон. Вы одобряете мои попытки узнать местонахождение вашего сына?– Полгода назад не одобрил бы. А сейчас, что ж, я склонен поддержать вас. Собственно, если моя дочь не заплатила вам достаточно, я сам буду рад подписать счет за ваши труды.– Это излишне, – ответил я.Кто-то прокашлялся.Обернувшись, мы увидели в кухонном дверном проеме Мэри Энн, от шеи до пят закутанную в голубой купальный халат.– Просто хотела пожелать вам доброй ночи, – сказала она, надув губы.– Доброй ночи, дорогая, – ответил ее отец. Мэри Энн крепко обняла его и, давая понять, что сердится исключительно на меня, поцеловала в щеку и улыбнулась одному ему; затем, бросив на меня хмурый взгляд, забрала свой чемодан и направилась к выходу. Я окликнул ее:– Мэри Энн! Доброй ночи!– Доброй ночи, – не оборачиваясь, ответила она. Джон Бим пытливо посмотрел на меня, словно имея дело с трудным пациентом.– Кое о чем моя дочь мне не сообщила, – заметил он.– О чем вы, сэр?– Что она в вас влюблена.– Что ж, э-э...– А вы влюблены?– Сэр, я...– Она удивительная девушка. Трудная. Ребячливая. Эгоцентристка. Но совершенно уникальная и любящая, по-своему.– Да. Удивительная.– Вы любите ее, не так ли?– Думаю, что да. Но будь я проклят, если знаю, почему. Если можете, извините, что так выразился, сэр.– Джон, – поправил он, улыбаясь. – Я ее люблю, потому что она моя дочь, Нейт. А какое у вас оправдание?Я засмеялся.– Просто я еще никогда не встречал такую, как она.– Да. И она привлекательна, верно?– Не берусь спорить, сэр... Джон.– Она – копия своей покойной матери. Царствие ей небесное. Еще кофе?– Пожалуйста.Он принес кофейник и налил мне чашку, ловко действуя руками в перчатках. Я старался на них не глядеть, Джон это заметил.– Эти руки неплохо справляются, Нейт. Я могу даже выполнять ими мануальные процедуры, хотя все эти годы не практикую, то есть не занимаюсь частной практикой. В свое оправдание должен заметить, что моих пациентов отпугнули бы руки без пальцев. Конечно, я ношу перчатки, но при двух сохранившихся пальцах на правой руке и при сильных, беспрестанных болях в них – это вряд ли возможно. Мой друг и наставник Би Джей Палмер предложил мне место преподавателя в своем колледже и управление его радиостанцией. Между прочим, Даббл-Ю. Оу. Си стала в Соединенных Штатах второй официальной радиостанцией. Так или иначе, а жить мне интересно – и раньше и теперь. Ко мне все еще обращаются за помощью некоторые мои друзья. Наверху у меня есть комната со специальным столом.– Мэри Энн сказала, что вы повредили руку в автомобильной аварии.Он пристально смотрел на свою чашку.– Да, прошло уже много лет... Мэри Энн с Джимми были тогда очень маленькими.– Они тоже попали в эту аварию?Он кивнул.– Я их часто брал с собой на вызовы. Как-то поздно вечером меня вызвали за город к фермеру, который повредил позвоночник, упав с сеновала. Масса моих пациентов была из сельской местности – я и сам оттуда. Самое большое разочарование было у моего отца – что я не пошел по его стопам и не стал фермером. Но у меня был младший брат, который все-таки осчастливил его, оставшись на ферме... Да, вы спрашивали об аварии. Было темно, дорога узкая, неосвещенная... разбитая дорога с глубокими колеями. Какой-то пьяный дурак, ехавший без огней, налетел на нас и... Хотя я тоже был небезгрешен. Как и он, ехал быстрей. чем требовало благоразумие, стремясь поскорее довезти детей до дому. До сих пор не могу понять, почему у меня сложилась такая привычка – брать их на вечерние вызовы... Но тогда (будучи вдовцом, как и сейчас) мне не с кем было их оставить, так что я часто возил их с собой.Он замолчал. Отхлебнул кофе. Остаток кисти, сжимавшей чашку большим и указательным пальцами в перчатке, выглядел искусственно и придавал нашей беседе какую-то неестественность.– Мистер Бим. Джон. Я любопытен – это природа детектива. Но если это нечто такое, чего вы не хотите обсуждать...– Нейт, да тут и нечего рассказывать. Столкнувшись лоб в лоб, обе машины оказались в кювете, начался пожар. Спасая детей, я сжег руки и еще больше повредил их, вытаскивая того пьяного идиота из его покореженной машины, – но все-таки он умер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39