— Почему ты спрашиваешь о ней?
— Потому что вижу, как ты глаз с нее не сводишь.
— Вот еще! Что за фантазии, мама!
— Ничего не фантазии. И она, сдается мне, неравнодушна к тебе. Иной раз ты долго не приезжаешь, так она обязательно спросит: "Куда это Жан запропастился? Не помер ли он от тоски в своем Жизоре? А ведь какая она красоточка, просто загляденье!
Этот разговор не прошел бесследно. Жан и впрямь давно засматривался на Ригильду, но ему казалось, он ей ничуточки не нравится. В Жизоре, в последнее время, и впрямь можно было сдохнуть от тоски или сойти с ума. С тех пор, как Элеонора Аквитанская выскочила замуж за Анри Анжуйского и уехала во Францию, куда-то запропастился и Бертран де Бланшфор. Должно быть, он чурался Жизора из-за того, что здесь погибла, его дочь, но ведь Жан отомстил ему за смерть отца, и пусть Бертран не знает о том, кто настоящий убийца, он все-таки должен догадываться, что существует возмездие. Однако, вот уже пять лет в Жизоре не проходили никакие праздники. Жан передал все хозяйство своему управляющему, а сам пристрастился к занятию, в котором стыдно было бы кому-то признаться, к спанью. Он мог проспать с раннего вечера до полудня, потом побродить бессмысленно по замку часа два и снова залечь на боковую. Он по-прежнему предавался бесплодным мечтаниям о своей Жанне — девушке, которая была бы как две капли воды похожа на него, и чтобы, занимаясь с ней любовью, он мог перескакивать из себя в нее и обратно, по очереди ощущая, что чувствует она, а затем опять — что чувствует он, как мужчина. Воспалив свое воображение, он предавался греху, ужасно страдал из-за этого, но ему было лень искать женщин и соблазнять их, даже покупать.
Свое тайное, и главное богатство, золотой щит Давида, он давным-давно перепрятал, и первое время частенько наведывался в тайник, чтобы полюбоваться реликвией, призванной в будущем принести ему невиданную славу и успех, но потом и это занятие прискучило ему, и вот уже второй год он не интересовался Розой Сиона. Однажды, в Жизор нагрянул гонец, который объезжал все комтурии с важным известием — в Иерусалиме скончался самозванец, выдававший себя за Андре де Монбара, и новым великим магистром ордена тамплиеров избран не кто иной, как Бертран де Бланшфор, но всем верным ему людям необходимо немедленно отправляться в Святой Град, чтобы поддержать своего магистра. Когда гонец уехал, Жан принялся с тоской размышлять, стоит или не стоит тащиться в Марсель, потом две недели, а то и больше, бултыхаться по волнам Средиземного моря, да за корабль надо платить, а это, как говорят, по нынешним временам никак не меньше двадцати турских ливров, шутка ли?.. И он решил, что Бертран де Бланшфор обойдется без него, а удача, если захочет посетить Жизор, явится сюда сама.
Но когда приехала Идуана и стала стыдить брата за то, что он второй год не появляется в Шомоне, Жан решил, что Шомон куда ближе, чем Святая земля, да и сестра не ежемесячно выходит замуж, и отправился на ее свадьбу. Там-то его и удивила распускающаяся краса шомонской воспитанницы. В душе жизорского затворника что-то шевельнулось, и он не мог понять, почему. Вроде бы, в Ригильде не было ничего общего с образом несуществующей Жанны. Через пару месяцев после свадьбы сестры, он вновь отправился в Шомон и с тех пор наведывался сюда чуть ли не каждый месяц.
После упомянутого разговора с матерью, Жан осмелился всё же проверить — вдруг мать права и Ригильда только вид делает, что он ей безразличен, дабы лишний раз подразнить его. Приехав в очередной раз в замок своего дяди, он улучил момент, когда Ригильда гуляла в прекрасном шомонском саду, и подошел к ней.
Увидев его, она сразу как-то вся съежилась и потупила взгляд.
— Я заметил, что вы боитесь меня, — заговорил Жан. — Так?
— Отчего же мне вас бояться, — робко сказала девушка.
— Действительно незачем, — произнес он, смелея. — Вы мне нравитесь, Ригильда. Я давно мечтал о такой девушке, как вы.
Она взглянула на него с мольбой, будто желая сказать: «Не надо, прошу вас» . Он напрягся и продолжал:
— Вы не задумывались, что такое Любовь?
— Нет, — тихо ответила Ригильда.
— А напрасно. Любовь — вещь очень приятная и полезная. Хотите, я научу вас? Давайте станем любовниками?
Она густо покраснела и ничего не ответила.
— Или мужем и женой. Хотите? Уверяю вас, что вы не пожалеете, — все больше набираясь смелости сказал Жан.
— Прошу вас, господин де Жизор! — жалобно воскликнула Ригильда, будто она была Алуэттой, которую Жан собирается сбросить, в бездонный черный колодец. — Прошу вас, не надо!
— Как это не надо, когда надо, — металлическим голосом объявил он и, схватив ее за плечи, стал притягивать к себе. Она сопротивлялась, и он рассердился:
— В чем дело?
— Ведь у вас есть жена. Где она?
— Ах вот что! Но всем известно — она сбежала от меня.
— Вот видите. Значит, ей не было с вами приятно и полезно?
— Что-что? Ах ты тихоня! Думаешь, я не знаю, какие у тебя в голове мысли? Перестань ломаться, слышишь? Иди сюда!
— Если вы не прекратите, я буду кричать изо всех сил, — Ригильда вырвалась из его объятий и побежала прочь, но через несколько шагов оглянулась и кинула ему: — Я вас ненавижу! Если бы вы знали, какой вы противный! И не приезжайте в Шомон, вас тут все побаиваются! А я — терпеть вас не могу!
И она снова побежала прочь из сада.
— Если бы эта дура знала, какое у меня есть сокровище… — растерянно пробормотал Жан де Жизор, но эта мысль не утешила его, он понял, что Ригильда, в любом случае, не стала бы ни женой, ни любовницей его, даже если бы знала о Розе Сиона.
Он стал вынашивать планы мести, представлял себе, как насилует недотрогу, а потом сбрасывает в бездонную шахту, лежащую глубоко под землей, под великим вязом. Именно в это время из Палестины явился долгожданный Робер.
Воздух родины вскружил голову молодого тамплиера. Десять лет он скитался по свету, вырос и возмужал в этих скитаниях и битвах, дослужился до звания шевалье ордена, был ранен во время взятия Аскалона, который то захватывался сарацинами, то вновь переходил в руки христиан. За геройство его даже наградили бесценной реликвией — перстнем царя Соломона из клада, найденного под Тамплем, где было обнаружено более двухсот таких перстней. Но, как подобает истинному члену ордена Бедных Рыцарей Храма, Робер отказался от награды, оставив ее в общей тамплиерской сокровищнице. Когда умер магистр Бернар де Трамбле, Робер верой и правдой стал служить новому великому магистру, тем более, что им стал один из первых девяти храмовников славного Гуго де Пейна, Андре де Монбар. Затем в ордене стали происходить вещи, смысл которых не вполне был понятен Роберу, и он даже начал подозревать, не затевается ли здесь какой-то заговор. Восьмидесятилетний старец Андре де Монбар был еще на удивление полон сил и здоровья, и вдруг в одночасье слег и помер, а члены Ковчега провозгласили новым великим магистром Бертрана де Бланшфора, бывшего некогда сенешалем у небезызвестного Рене Тортюнуара. Робер старался не думать о плохом и гнал от себя скверные мысли, но что-то все же ему не нравилось, и он отпросился на побывку.
Усталость, накопившаяся в нем за эти долгие годы, вмиг развеялась, как только он ступил с борта корабля на землю Прованса. Чем ближе он подъезжал в сопровождении оруженосцев и слуг к Иль-де-Франсу, тем полнее становилось его чувство восторга. Все казалось ему щемяще милым — дороги, реки, деревья, люди, города, замки, облака, коровы и овцы, плетни и колодцы, голубой свод французского неба. А когда в отдалении замаячил Шомон, крупные слезы закапали из глаз молодого воина, и он что было сил пришпорил коня, никак не ожидавшего, что здесь намечается какая-то скачка. Много довелось повидать Роберу самых разных крепостей и замков, таких огромных и великолепных, неприступных и богато изукрашенных, что иной житель Франции и вообразить себе не может. Видел он и Штауфен, и высокий Регенсбург, и Вену, и Эстергом, в всевозможные восточные замки Малой Азии, и замок Давида в Иерусалиме, и Алейк в Ливане, и много-много других. Шомонский замок никак не мог соперничать с ними. Маленький и тесный, окруженный не шибко крепкими стенами и четырьмя приземистыми прямоугольными башнями, между которых еле втискивался трехъярусный донжон, он был раза в два меньше Жизорского замка и, в отличие от него, имел лишь один внутренний двор. Но несмотря ни на что, дороже этого строения для Робера де Шомона не было на свете.
Бешено проскакав по мосту через ров и расплющив дурную курицу, бросившуюся в испуге прямо под копыта коня, Робер ворвался в ворота замка и, резко остановив своего замечательного арабского скакуна перед массивной дубовой дверью донжона, которую Гийом недавно изукрасил грубоватой резьбой, воскликнул во всю глотку:
— Босеа-а-а-а-а-ан!
Тотчас же из сада выбежал отец, и Робер не сразу заметил, как он постарел, потому что глаза его вновь заволокло слезами, он спрыгнул с коня и бросился в объятья ликующего Гийома.
— Дай же мне взглянуть на тебя — наобнимавшись воскликнул шомонский сеньор. — Ну, сударь сын, и возмужал же ты. Бог мой! Какой лев! Грех было бы жалеть, что малолетним отправил тебя на войну. Хорош, ничего не скажешь! Эй, Ригильда, иди-ка сюда! Смотри, это мой Робер, мой сын, полюбуйся на него.
— Здравствуйте, господин Робер, — стыдливо пробормотала пробегающая мимо Ригильда. — Рада с вами познакомиться. Побегу звать вашу матушку.
И Робер влюбился в нее с первого взгляда. Вся полнота его счастья возвращения выплеснулась в этом внезапно нахлынувшем чувстве. Он стоял ошарашенный и не понимал, что с ним происходит.
— Неужели это наша малышка Ригильда де Сен-Клер? — спросил он.
— Что, хороша куколка? — засмеялся Гийом. — Вырастили, как видишь. Да ты не влюбился ли в нее часом?
Робер вмиг покраснел и ни с того ни с сего спросил:
— А нянька ее все еще у нас живет?
— Алуэтта исчезла, — вздохнул Гийом. — И не знаю, чем ей не жилось в Шомоне… Может, ее украли разбойники?
В дверей выскочила мать Робера, Анна, и с криком бросилась на шею сына. Бурная встреча продолжалась, Ригильда тоже с первого взгляда влюбилась в мужественного красавца. Разумеется, она не помнила его, ведь когда он отправлялся в крестовый поход, ей было всего лишь три годика. Она звала, что Робер де Шомон и Жан де Жизор родились в один и тот же день и этого было достаточно для ее воображения, чтобы представлять Робера точь-в-точь таким же противным, как угрюмый и бледный Жан, умеющий так по-особому дерзко и пронизывающе смотреть на людей, что Ригильда при нем чувствовала себя, будто с нее сорвали одежду. И вдруг оказалось, что Робер совсем не такой, ну ни капельки общего со своим двоюродным братом. Он красавец, его лицо закалено пылом сражений, на плече у него красный тамплиерский крест, у него замечательная русая борода, а у Жана борода не растет вовсе и ему приходится сбривать свои жалкие ростки. А какие глаза у Робера — ясные, чистые, светлые…
Долгими вечерами Робер в присутствии множества слушателей рассказывал бесчисленные истории о своих приключениях. Недели через три, узнав о его приезде, в Шомон пожаловал Жан де Жизор. Двоюродные братья крепко обнялись, и впервые Ригильда заметила, что в Жане мелькнуло что-то человеческое. По случаю встречи друзей детства была устроена пирушка, во время которой Жану пришлось узнать новость, пронзившую его как кинжал ассасина. Случилось это, когда Робер заговорил о неудачной женитьбе двоюродного брата:
— Я слышал о твоем несчастье, о том, что тебе пришлось расстаться с женой. Отчего это произошло, если не секрет?
Жан немного напрягся, но ответил спокойным голосом?
— Она спуталась с дьяволом. Одно время в Жизор стали приезжать какие-то язычники; они останавливались в предместье моего замка, а по ночам устраивали ковены под сенью большого вяза. Бернардетта завела с ними дружбу и стала изменять мне. В конце концов я ее выгнал.
— Вот как? — задумался Робер. — А скажи-ка мне, Жан, одну вещь, развей одно мое сомнение, которое меня угнетает. Как ты знаешь, великими магистрами нашего ордена были при мне Бернар де Трамбле, Андре де Монбар, а теперь: — Бертран де Бланшфор. Так вот, когда у меня зашел разговор о тебе с мессиром Андре, он сказал, что у тебя вообще не было никакой жены, и что он посвятил тебя в орден и сразу дал звание командора. После смерти Андре де Монбара я разговаривал о тебе с новым магистром, и Бертран де Бланшфор поведал мне, что ты был женат на его дочери, а люди Андре де Монбара убили ее во время злодейского нападения на Жизор. Где правда?
— Разумеется, она заключена в словах де Бланшфора, — сузив глаза, ответил Жан. — А, кстати сказать, шевалье де Шомон, есть вещи, на которые я, как высший по званию, могу и не отвечать.
— Как высший по званию — да, — согласился Робер, — но как мой старинный приятель — нет. Неужто мы с тобой чужие люди?
— Нет, конечно, — почесал Жан в затылке. — Просто мне не хочется об этом говорить.
— Тогда извини меня, Жан. Я понимаю, что тебе неприятно это вспоминать. Счастливые люди часто бывают не тактичны. Если бы ты знал, дорогой мой брат, как я счастлив!
— Отчего же?
— Да ведь я помолвлен.
— И кто эта счастливица?
— Да вон же она — та, которая сидит сейчас между моим отцом и твоей матерью.
Жан почувствовал, как тело его коченеет — между Гийомом и Терезой сидела Ригильда де Сен-Клер. Так вот почему она так нежно поглядывает на Робера. Жан уже успел заподозрить: «Не влюбилась ли эта дура в нашего красавчика?» А дело, оказывается, вон уж как далеко зашло. Кусок медвежатины показался Жану тухлым, и он с трудом проглотил его, запивая отменным бургундским вином, которое вдруг оказалось уксусно-кислым. И вопрос, который так часто мучал Жана в самых разных ситуациях, вновь возник в его душе: «Почему? Почему он, а не я? Разве он заслужил это? Разве он обладатель величайшей реликвии, от которой в ужасе разбегались враги царя Израильского?» И, возвращаясь потом из Шомона в Жизор, он без конца спрашивал какую-то незримую силу, обидевшую его насмерть: «Ну почему? Почему же, я не понимаю?!»
В соответствии с завещанием, которое оставил отец Ригильды, девушка могла быть выдана замуж не раньше, чем по достижению четырнадцатилетнего возраста, и потому свадьба была назначена на весну следующего года. Жениху и невесте предстояло ждать ровно столько, сколько обычно сидит в утробе матери дитя. Но Робер не отчаивался и мысленно благодарил покойного Андре де Монбара за то, что он отменил обет безбрачия, введенный в устав ордена Бернаром Клервоским. Отныне тамплиеры могли заводить семью и жить с ней во время своих отпусков, если они служили в Святой земле. Тем же, кто находился постоянно в европейских комтуриях, послабление давало возможность всё время быть при семье. В будущем Робер рассчитывал получить титул комтура и основать в Шомоне комтурию.
С каждым днем жених и невеста все больше привязывались друг к другу. Ригильда теряла голову, восхищаясь героическим прошлым своего будущего мужа, а Робер стонал, изнемогая от восторгов пред ее красотой. Он страдал от невыносимых желаний к ней, но всякий раз, когда они уединялись и начинали целоваться и ласкаться, Ригильда не позволяла ему пойти до конца и нарушить ее целомудрие. Ошалевший от головокружительных поцелуев, он возвращался в свою спальню и не мог уснуть до утра, ворочаясь и вздыхая. Но время, хоть и медленно, но шло, заветная дата приближалась, и, как бы то ни было, Робер де Шомон был безумно счастлив.
В отличие от него, Жан де Жизор считал себя несчастнейшим человеком на земле. Зависть к двоюродному брату распирала его. Признав свое полное поражение, он стал пробовать разные известные ему способы колдовства, чтобы обворожить Ригильду, если не своими личными качествами и достоинствами, так хотя бы чарами. Он ловил зеркальцем отражение спаривающихся собак, шептал на него заклинания, а потом дарил заколдованное зеркальце Ригильде. Он раздобыл прядь волос Ригильды, совершил над ней обряд ворожбы, затем сплел из волос веревочку и двадцать восемь дней носил ее завязанной вокруг своего пениса. Он изготовил любовное зелье, состоящее из оливкового масла, меда, сиропа лепестков роз, капель валерианы, отвара каламуса, а также из капель его собственной крови и мочи. Приезжая в Шомон, он тайком подмешивал немного этой смеси в питье Ригильды. Он составлял немыслимые по количеству своих компонентов мази, натирался ими и колдовская наука уверяла его, что вот-вот Ригильда переключит свое внимание с Робера на Жана. Но, что бы он ни предпринимал всю эту осень и зиму, ничего не помогало, жених и невеста неуклонно двигались к своей цели. И чем ближе становился день свадьбы, тем большее отчаяние охватывало жизорского сеньора. Причем, он давно уже не столько мечтал о Ригильде, сколько о том, чтобы ее брак с Робером не состоялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44