Мейер на собственной шкуре испытал несправедливость, которая била по всем рабочим независимо от их партийной принадлежности. Он и позднее не сделался коммунистом, но стал сочувствующим. Ведь коммунистов, как и его, преследовали несправедливо.В этом он тоже был верен бесспорно своему председателю. Тогда, после первых погромов Хорти, последовавших за поражением революции, не один убежденный социал-демократ из рабочих сделался коммунистом или другом коммунистов. И Мейер и его друзья знали, что бреннбергские шахтеры лишь притворяются социал-демократами, но это не мешало им быть с ними в наилучших отношениях.Нет, он не выдал нас хотя бы потому, что вместе с нами втянул бы в неприятность председателя Ваги, партийного секретаря, пользующегося большим авторитетом, и друга председателя – Ханзи Винклера.Он не выдал нас, но и вел себя неразумно. Когда Тамаш Покол спросил его прямо в лоб, не были ли у него сегодня случайно два человека с просьбой помочь перейти границу, он растерялся и понес несусветный вздор. Правда, он не мог знать, что скажет трактирщик – того в это время тоже допрашивали. Трактирщики, которые сдавали помещение в аренду профсоюзу, часто состояли платными шпиками в полиции и, конечно, притворялись большими друзьями рабочих. Потом он выдавил из себя, что утром приходили два человека из Будапешта, искали работу, но у них оказались не в порядке профсоюзные билеты, и он им отказал. Он говорил то, что ему подсказывало сердце. Куда мы пошли? Он не знает, может быть, в Сомбатхей. Кажется, упоминали Сомбатхей…Трактирщик оказался гораздо ловчее. Он просто-напросто отрицал, что видел нас, и лишь тогда, когда выяснилось, что секретарь сознался, схватился за голову:– Ну конечно, как это я запамятовал! Когда я открыл, они были мои первые гости, первые посетители в понедельник утром… Спросили бутылку пива, да… Многие рабочие приходят сюда по утрам, они идут… Как видите я забыл…Местный сыщи «грозно нахмурил лоб:– Они были в коричневой парусиновой одежде?– Да, верно. Вот. Может быть, – усердствовал трактирщик, чтобы исправить прежнюю ошибку. – В коричневой парусиновой одежде, да… та»…– Скажите, – наивно спросил Тамаш Покол, – легко здесь перебраться через границу?Трактирщик широко осклабился:– Как же, как же, извольте знать! У нас нельзя так охранять, чтобы было нельзя. Возьмем, прошу покорно, – начал он, фамильярно наклонившись вперед на прилавке, – к примеру, Бреннберг. Штольни тянутся под землей через границу… Сам я там не был, но так говорят: здесь войдешь, а там преспокойно выйдешь через вентиляционный штрек или как его там зовут. Куда тут охрану ставить, скажите пожалуйста! Нечего на земле охранять, когда под землей переходят, верно? – И он болтал, болтал без умолку.Однако Тамаша Покола направила на след вовсе не эта болтовня, а испуганное смущение секретаря.– Позвоните в Сомбатхей, – сказал он младшему инспектору, когда они вышли из трактира. – Скажите им, что, по последним сведениям, туда направляются два подозрительных человека. А мы поедем посмотрим Бреннберг.Сыщик хотел быть вежливым:– Господин инспектор, я не советую вам туда ехать. Это грязное красное гнездо, туда следовало бы направить солдат – там готовится какое-то выступление. В воздухе пахнет порохом.Тут Тамаш Покол вошел в еще больший раж:– Красное гнездо? Готовится выступление? Так мы тем более поедем туда! В Татабанье из-за движения бездельничали две тысячи жандармов. Они следили за забастовщиками, а в это время две наши птички спокойно гуляли у них под носом… Глава двадцатаяСемья Эберлейн. Все-таки хорошо, когда у человека есть тюремная личная карточка Около часу дня караван Тамаша Покола промчался в нескольких метрах от нас, и в то мгновение, когда я выглянул из-за листвы, встретился взглядом с нашим преследователем. Я видел, как он вздрогнул, как изменился в лице и нетерпеливо тронул за плечо шофера:– Остановите!Они остановились метрах в тридцати от нас. Но я и Бела уже бегом поднимались вверх по скользкому слою опавшей хвои. Нам не пришлось идти далеко. Скоро по шуму мотора мы определили, что опасность на мгновение миновала.Тамаш Покол, должно быть, решил, что у него галлюцинация. Он остановил машину и наверняка спросил своих спутников, видели ли они. Шофер, пожалуй, видел, ведь он смотрит на дорогу, а мы, когда свернули с нее, были метрах в шестидесяти – восьмидесяти от них. Но на нас были серый и синий костюмы… Инспектор в присутствии профессиональных сыщиков со своими галлюцинациями безусловно побоялся показаться смешным. Он не спал две ночи, был нервен; черный кофе и ром… Он не хотел терять времени, отправляясь за нами вслепую. Видно, что два человека свернули в сторону, в лес. Если бы они хотели перейти границу, то шли бы не туда…Караван отправился дальше. До шахтерского поселка оставалось едва ли двести метров.Мы подождали, пока затих шум мотора, спустились на шоссе и осторожно пошли вперед.Когда мы дошли до окраины поселка, с главной площади послышался звук трубы. Трубили сбор разбредшимся повсюду солдатам.На обочине дороги играли мальчишки, на вид шести – восьми лет, босые, чумазые чертенята. Они хлопали ногами по пыли. Паренек, шедший впереди, дул в кулаки, как в трубу. Я смотрел на них несколько минут, потом подозвал белокурого мальчонку, который показался мне смышленей других. Он остановился и испуганно на меня уставился.– Ты знаешь, куда пошли машины?Он таращил глаза, как будто ничего не понимал. Я обратился к нему по-немецки. Тем временем подошел другой мальчишка, худой, лохматый, черноволосый, и ответил вместо него:– К сельской управе. Они стоят перед управой, к солдатам приехали.Я рассудил правильно: в сельской управе объявляют против нас мобилизацию…– А знаешь ли ты, – спросил я чернявого, – где живет дядя Ханзи Винклер?– Знаю, – ответил мальчик. – Его взяли.– Как взяли?– Взяли. Сегодня утром. Повезли в Шопрон. И моего отца тоже. Жандармы.Это было большое несчастье. Я перевел Беле то, что мальчик сказал по-немецки. А лохматый малыш продолжал:– Они были в делегации, знаете? Которая к директору ходила. Дядя Ханзи был тоже, он главный. И говорили. На собрании…Я ничего не знал об этом Ханзи Винклере и попытался спрашивать наугад:– А сын его, того тоже взяли?– Сын? – удивился мальчик. – У него нет сына. Он только на рождество женился.– А жена? – спросил я.– Жена? Митцл?– Да, – согласился я. – Митцл!– Она дома. Плачет. Там с ней… – И он перечислил имена четырех-пяти женщин.– Где она живет?Он неопределенно показал в середину поселка. Ну, это нам совсем не подходило.– Послушай, братец, – заговорил я и сунул руку в карман, – получишь десять крон, купишь себе конфет. Ступай скажи Митцл, пусть придет сюда к нам, мы подождем ее здесь, на опушке леса. Нам надо поговорить с ней по очень важному делу, хорошо? Ну, беги, скажи ей.Мальчик жадно схватил деньги и помчался как ветер.Теперь заговорил и маленький белокурый олух. Он тоже побежит и позовет фрау Митцл. Что было делать? Я дал и ему десять крон, чтобы он поделился со своим и друзьями.Вскоре ребятишки разбежались, и мы остались одни. «Не надо было давать им деньги, – подумал я, – еще шум поднимут в деревне…» Но нет. Как видно, неожиданные деньги побудили их хранить тайну. И они с честью выполнили дело, которое мы им поручили.Минут через десять возвратился маленький чернявый мальчонка, и с ним пришла полноватая, хорошо сложенная белокожая молодая блондинка. На некотором расстоянии от них крались две любопытные бабки в черных платках. Как видно, это были «телохранители» молодой женщины. По какому это делу могут двое разыскивать жену арестованного Ханзи Винклера?Мальчуган попрощался с нами и зашагал обратно в село, а женщина подходила прямо к нам. Я встал и пошел ей навстречу. Я заговорил по-немецки, она отвечала по-венгерски. Я объяснил ей, что к мужу ее нас послал председатель профсоюза. Она нерешительно глядела на нас.– Моего мужа сегодня утром забрали.– Да, к сожалению, мы об этом слышали. Но, как видите, мы уже здесь. Может, вы смогли бы помочь нам? К кому из надежных друзей вашего мужа мы могли бы обратиться?Лицо ее не выразило никаких эмоций, лишь прищуренные глаза холодно блестели.– У моего мужа нет друзей. Забрали моего шурина и моего брата. Вчера арестовали тридцать человек, сегодня сорок два. Чего вы хотите?Она глядела недоверчиво, холодно, почти враждебно. Тут я сообразил: двое мужчин, не местные – она принимает нас за сыщиков, которые хотят выпытать, с кем ее муж поддерживает связи.Я в отчаянии объяснял:– Поймите, мы друзья вашего мужа. Нам непременно надо сегодня перебраться через границу… Председатель шопронского профсоюза направил нас к вашему мужу. Мы никого в поселке не знаем. К кому нам теперь обратиться?– Я не знаю.Она уже сделала движение, чтобы уйти, когда внезапно я принял отчаянное решение. Я сел на обочину дороги, расшнуровал ботинок и достал измятую, перепачканную личную тюремную карточку. Она смотрела и не понимала, что мы собираемся делать.– Пожалуйста, – протянул я ей карточку, от отчаяния и волнения у меня дрожали руки, – это я. Вы читали газету? Я тот самый преследуемый коммунист, а это мой друг. Ступайте, выдайте нас, сыщики как раз в деревне, вы и награду за нас получите! Пожалуйста, ступайте, зовите их! Если вы не хотите помочь нам, это то же самое, что вы предаете нас…Она покраснела, на глаза ее набежали слезы, лицо сразу изменилось.– Не сердитесь, – бормотала она. – Утром забрали моего мужа, вчера начались аресты… Я недавно видела машины, они снова здесь… Что я могла подумать? – Она повертела в руках карточку и отдала ее мне обратно. – Мой муж был главный профсоюзный доверенный. Они арестовали все руководство. Я не могла этого сказать… – Она покраснела, как человек, который стыдится того, что у него еще нет полного доверия. – Обойдите поселок опушкой леса, – сказала она почти шепотом, – идите по дороге в верхний поселок, ищите там братьев Эберлейн.Мы пожали руку отважной и стойкой женщине:– До свидания, товарищ, спасибо!Обходя деревню опушкой, мы увидели, что автокараван отправляется дальше – кажется, они тоже ехали в верхний поселок. Что делать? Подождать, – пока они вернутся обратно, чтобы не встретиться с ними лицом к лицу? Но тогда мы дадим им время мобилизовать наверху вооруженные силы… Нам не терпелось. В конце концов, может что-нибудь случиться и с братьями Эберлейн. Ведь мы уже привыкли к тому, что у нас ничто не проходит гладко… Скорей бы уж быть там!Вперед! Мы заметим, если навстречу поедут машины. Дорога идет через лес, мы успеем свернуть.Дорога в лесу была извилистой. За поворотом мы увидели двух жандармов, идущих навстречу. Мы находились от них не более чем в тридцати шагах.К солдатам мы уже привыкли и их не испугались бы. Но вооруженный жандармский патруль! Быть может, они как раз за нами… Они уже нас заметили и смотрели в упор.– Спокойно! – шепнул я Беле.Один необдуманный шаг, одно подозрительное движение будут стоить нам жизни. Мы должны побороть первый инстинкт – он толкал нас бежать, удрать в лес, где редкие стволы сосен дают мало укрытия, а спотыкающийся на скользкой хвое человек служит хорошей мишенью.Два жандарма, глядя на нас, замедлили шаг. По крайней мере, так нам казалось. А мы, словно бы сговорившись заранее, ровным, спокойным шагом шли им навстречу и, когда уже были метрах в шести от них, одновременно дотронулись до своих фуражек:– Добрый день!– Здравствуйте! – ответили они, слегка удивившись. Уголком глаза я видел, что они глядят нам вслед.Потом они пошли дальше. Возможно, они искали двух людей, но в коричневой парусиновой одежде. На наше счастье, не мы одни ходили здесь парами. Как видно, близилась смена – там, где дорога была прямая, мы видели впереди себя множество групп: они шли вшестером, вчетвером, а чаще всего вдвоем. В шахтерских сапогах, шапках, с лампами и без ламп. Даже Бела и тот не слишком от них отличался, а я тем более, так как был в таком же сером парусиновом костюме, какой носили большинство шахтеров. За нами, шагах в тридцати, шли двое в такой же одежде. Два жандарма, прибывшие сюда, вероятно, в связи с забастовкой, не знали людей в лицо.Мы ушли от жандармов уже далеко вперед, когда Бела, вздыхая, сказал:– Ух, жарко! Меня, если хочешь знать, даже пот прошиб от страха…И у меня пересохло горло и душа ушла в пятки. Дорога в верхний поселок была довольно длинная и очень крутая. Я полагал, что у Тамаша Покола и компании вполне достанет времени, чтобы натравить на нас всех местных шпиков. Я сказал Беле:– Если судьба сведет нас еще раз с жандармами, мы едва ли легко отделаемся.Не помню, где я читал: во время эпидемии холеры раньше других заболевает тот, кто больше всего боится заболеть. А жандарм, как видно, та же холера. Едва проговорил последнее слово – возможно, я сказал это е без причины: мне показалось, что за неожиданным поворотом послышались шаги идущих навстречу людей, – как перед нами снова выросли два жандарма. Они стояли в десяти шагах от нас, немного в стороне от дороги, за поворотом, – наверное, в засаде. Мы едва сдержали дрожь в ногах и приготовились играть прежнюю комедию. Мы продолжали идти и, когда оказались почти рядом, коснулись руками края фуражек. Один жандарм вышел на дорогу и махнул.– Подойдите сюда!.. Документы!Что теперь будет?Если бы они стояли перед нами оба, тогда бы мы могли напасть на них одновременно; может быть, мы обезоружили бы их, может быть, тогда у нас была бы хоть крошечная надежда…Мы смущенно посмотрели вокруг, потом я сунул руку во внутренний карман – разумеется, за письмом Ваги, которое у нас оставалось.В это время подошли шедшие за нами два шахтера. Я никогда их не видел, но, словно бы мы были закадычными друзьями, один из них задорно сказал:– Так, так, беседуете, Йошка, тратите дорогое время на господ жандармов! Опять опоздаете на смену, и опять у вас удержат десять крон!Я сделал движение, чтобы достать письмо, во вдруг повернувшись к неожиданно подоспевшему «другу», пожал плечами и взглянул на жандарма. А шахтер продолжал игру. Это был молодой человек – ему можно было дать скорее двадцать, чем тридцать лет, – с большим кадыком, худой, веснушчатый. На голове фуражка лихо сдвинута назад.– Сколько мне еще тащить твою лампу? Ведь ты сказал, что только закуришь, а сам уже выкурил две сигареты! – И он протянул мне лампу с большой медной ручкой. – Ну, пошли!Жандарм с бесстрастным лицом махнул:– Ладно, идите!Мы присоединились к нашим спасителям и торопливо пошли по дороге. Когда мы отошли от жандармов шагов на пятьдесят, веснушчатый, смеясь, сказал:– Ловко я их обошел, а?… Вы контрабандисты?– Мм… Не совсем контрабандисты, но…– Документы не в порядке, а? Я видел: вы были не очень-то рады встрече. А у этих подлецов такие глаза, что сразу высмотрят, кого не надо! Ну ладно. Главное, что вы отделались. А лампу давай сюда!Он мало интересовался нами и больше говорил о себе. Он никак не мог нарадоваться, что так ловко обошел жандармов.– В прошлый раз было так же, – рассказывал он. – Тогда с таможенниками. Они хотели обыскать человека с рюкзаком, а я ему крикнул: «Что ж ты, друг, не идешь! Сколько мне еще тебя ждать?» И ругал все на свете. Ну и как вы думаете, отпустили его таможенники? Даже рты разинули от удивления, что дали такого маху. А у этого типа десять килограммов кофе в зернах в рюкзаке, он тащил его в Дьёр из Вены. Без пошлины!Он так потешался и хохотал, что закашлялся и ему пришлось остановиться. Он бил себя в грудь, чтобы кашель прошел. Потом затих и больше уже не хвастался. Лишь улыбка не сходила с его лица и по временам он гордо мне подмигивал.Перед верхним поселком мы расстались, он и его спутник протянули нам руки:– Куда вы идете?Я сказал, что мы ищем братьев Эберлейн.Он сразу стал серьезен, в глазах его исчезла плутоватая искорка. Он наклонился к моему уху и прошептал:– Ну, приятель, тогда прекрасно, что полицейские не прощупали, кто ты есть! – И он снова улыбнулся и подмигнул: – Ваше счастье, что недалеко. Вон первый дом – это их, – показал он рукой.В самом деле, это было счастье: я взглянул и увидел, что верхний поселок состоял всего-навсего из одного, самое большее из двух рядов домов, и там, метрах в ста от нас, стоял автокараван; вокруг него вся улица зеленела от солдатской одежды.Крайние дома поселка выходили садами в лес. Как я заметил, крохотный домик, к которому мы направлялись, состоял из двух квартир. Поселок был такой же, как большинство шахтерских поселков, лишь построенный, быть может, позднее, чем нижний. Это можно было определить по крышам: они были менее закопчены.Тот маленький домик был самый крайний, его окружал забор в рост человека. Здесь, вблизи леса, дерево ценится дешево. Крохотный садик, калитка открыта, в саду старик пропалывает грядки. Он огромного роста, на целую голову выше нас, хотя и сутулится:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33