— Мужчины, конечно, странные существа, и иногда у них даже возникает извращенное желание иметь ребенка от любимой женщины. Не стоит из-за этого швырять в них камни.
— Табуретки, — поправила меня подруга. — И пуфики.
— Извини, похоже, я потеряла нить разговора. — Я тупо взглянула на подругу и чуть не въехала в дерево. — При чем тут табуретки и пуфики?
— Я швырнула в него табуреткой и пуфиком, — объяснила Адела. — Вернее, сначала пуфиком, а затем табуреткой. Пуфиком до того, как он ушел первый раз, а табуреткой после того, как он вернулся.
— За то, что он хотел на тебе жениться? — осторожно поинтересовалась я.
— За то, что он хотел надеть на меня цепи рабства, — гордо произнесла подруга. — Пусть не думает, что сможет меня купить.
— И ты бросила в него табуреткой непосредственно после того, как он сделал тебе предложение? — История была столь захватывающей, что я позабыла и о жаре, и о предстоящем укрывании трупа.
— Нет, конечно. Что я, дикая, что ли? — возмутилась Адела. — Я вообще веду себя очень культурно, если, конечно, меня не доводят. Просто после того, как он сказал, что хочет ребенка, я заявила, что он сам стоит целого детского сада и мне надо дать медаль за то, что я его воспитываю и терплю, а потом я заявила, что в ближайшее время размножаться от него не собираюсь.
— Ты так и сказала «размножаться»? — уточнила я.
— А что? — удивилась Адела. — По-моему, я достаточно четко сформулировала свою мысль.
— Отличная формулировка, — похвалила я. — И что же Бобчик?
— Он мне что-то сказал, уж не помню точно что. Потом мы поругались, я бросила в него пуфиком, и он уехал. Вернулся он уже утром, около одиннадцати. Я разозлилась, что он где-то шляется по ночам, оставляя меня одну, и мы снова поругались. Он осмелился заявить, что я эгоистична и инфантильна, и я, защищая свою честь, бросила в него табуреткой, а он поклялся, что больше даже не посмотрит в мою сторону. Потом он сел в машину и уехал, а я позвонила тебе. Вот и все.
Некоторое время мы ехали в полном молчании, и мои мысли снова вернулись к мертвому индейцу.
Солнышко расстаралось, и температура воздуха достигла как минимум сорока градусов. Меня терзала мысль о том, как при такой жаре будет благоухать тело Росарио. Я с трудом переносила сильные запахи, а уж аромат трупного разложения нравился мне меньше всего. Накручивая педали велосипедов, мы потели, как марафонцы на последнем километре трассы, и я с облегчением вздохнула, когда мы свернули на просеку.
— Уже почти приехали, — обрадовала я Аделу.
— А где машина? — нетерпеливо спросила она.
Я растерялась. Просека была прямая, как стрела, и великолепно просматривалась. «Мерседеса» не было видно. У меня возникла слабая надежда, что это проделки моей близорукости, но обладающая соколиным зрением Адела также не обнаруживала ни малейших следов присутствия любимого транспортного средства.
Я затормозила.
— Я оставила машину здесь. Это я точно помню, — сказала я. — Вот еще береза с двумя стволами и наростом на одном из них. Я специально обратила на нее внимание, когда уходила.
— Так, — мрачно констатировала Адела. — Ты потеряла мою машину.
Я наклонилась к земле, пристально вглядываясь в отпечатки шин.
— Похоже, ее угнали, — с облегчением заметила я.
Это вполне соответствовало задуманному.
— А где ключи от «Мерседеса»? — наградила меня инквизиторским взглядом Адела.
— Кажется, я забыла их в замке зажигания, — виновато покаялась я.
— Я тебя ненавижу, — покачала головой подруга.
— Может, это даже к лучшему, — попыталась утешить ее я. — Зато труп не надо прятать. Да и вообще этот труп теперь не наша забота. И вещи жечь не надо. В конце концов ворсинки с платья могли попасть на Росарио во время нашей встречи на дискотеке, да и, с туфлями все в порядке. Раз нет машины с трупом, уже не важно, что здесь остались мои следы.
Адела задумчиво поковыряла носком кроссовки отпечаток шин.
— Хотела бы я посмотреть на выражение лица того, кто откроет багажник, — задумчиво сказала она. — Ладно, вернемся в Пестяки, я позвоню Хервасио, он заедет за нами и отвезет нас в Москву.
— Постой-постой, — нахмурилась я, припоминая. — Хервасио — это твой давешний приятель-уругваец?
— Да нет, — поморщилась Адела. — Когда ты, наконец, перестанешь их путать? Амбро-сио — уругваец, а Хервасио — боливиец.
— Теперь наконец запомню, — пообещала я.
Дома я оказалась только под вечер. Больше всего на свете мне хотелось бы сейчас обсудить все происшедшее с третьим бывшим мужем, с которым, несмотря на развод, мы продолжали успешно и плодотворно сосуществовать под одной крышей. Нам принадлежал уютный се-микомнатный дом с двумя входами, садом и сауной, расположенный в чудом уцелевшем от массовой застройки оазисе частных владений на территории Москвы. Снос нам не грозил, поскольку нашу территорию объявили чем-то вроде заповедной зоны, да и в последнее время вокруг появилось такое количество супердорогих особняков, возведенных членами правительства и «новыми русскими», что было очевидно, что теперь-то уж снос нам точно не светит. Любого заикнувшегося об этом чиновника хозяева особняков отправили бы на тот свет быстрее, чем он успел бы поставить свою подпись на бланке.
Ну вот, опять я вернулась к теме бывших супругов. Просто никак от нее не открутишься.
Если чем-то мне и удалось перещеголять пани Иоанну, так это оригинальностью моих мужей. Но первых двух мы пока оставим в покое и перейдем непосредственно к третьему.
Этого человека действительно окутывала легенда. Когда-то в молодости его взял в ученики мастер тайного китайского клана и обучил невероятно эффективному искусству рукопашного боя и восточным психотехникам. Саша готовился стать офицером КГБ, он прошел тесты, необходимые для того, чтобы обучаться в разведшколе, он тренировал иностранных разведчиков и диверсантов (вообще-то этот факт Саша долгое время скрывал, но после того, как, неизвестно каким образом проведав об этом, его обнародовала «Энциклопедия боевых искусств», я не вижу смысла умалчивать о нем). После перестройки он разработал систему рукопашного боя для русской армии и спецназа, писал книги, снимал видеофильмы, выступал по телевидению, словом, стал известным человеком. Если говорить о тайнах, то он был набит ими под завязку, но именно Саша, по молодости и глупости также когда-то бывший романтиком и жаждавший приключений, мне популярно и доходчиво объяснил, что чем мецыпе знаешь, тем лучше, и, вообще, надо жить спокойно и поменьше совать свой нос в чужие дела.
Я с ним согласилась, и с тех пор, когда по телевизору показывали боевики, в которых незадачливых шпионов сначала били, пытали и мучили, а потом их предавала собственная страна, я тыкала пальцем в телевизор и с удовлетворением произносила:
— Смотри, балбес, кем ты хотел стать! Был бы шпионом, и тебя бы так же мутузили.
— И не говори! Уж лучше лежать на диванчике и смотреть шпионские страсти по телевизору, — кивал Саша.
Некоторые книги по воинским искусствам, восточным психотехникам и методам работы спецназа я писала в соавторстве с ним или основываясь на сведениях, которые он мне сообщал. Таким образом, я оказалась вполне теоретически подкованной в области террористическо-диверсионных методов работы и получила много других крайне полезных и любопытных знаний, недоступных обычному человеку.
Словом, пообщавшись со спецназовцами, разведчиками и вечно окружающими бывшего мужа прочими маньяками рукопашного боя, я, слегка подустав от «крутых мужиков», впала в другую крайность и стала абсолютной противницей насилия, что, впрочем, полностью соответствовало восточному принципу, утверждающему, что лучший способ победить — это избежать схватки. Вместо рукопашного боя я принялась заниматься танцами, а вместо изрядно поднадоевших «крутых» детективов и шпионских романов стала читать веселые книги Хмелевской.
Но одно дело: воображаемые преступления, а очень даже реальный труп в багажнике — это нечто из совсем другой оперы. Правда, после того, как «Мерседес» с трупом угнали, мне стало немного спокойнее в том плане, что теперь милиции будет гораздо труднее выйти на мой след и заподозрить меня в убийстве. И я даже стала подумывать, что судьба преподнесла мне настоящий подарок — преступление, которое я смогу расследовать и которое станет основой для моего будущего детектива.
Конечно, если бы Саша был дома, он смог бы привлечь к расследованию своих ребят, и все оказалось бы гораздо проще, но он, как назло, уехал в командировку и в очередной раз где-то кого-то тренировал. Итак, мне оставалось рассчитывать только на себя.
Когда я вставила ключ в замочную скважину, моя истосковавшаяся в неволе собака завыла от возбуждения, прыгая на дверь и царапая ее когтями. Приласкав измученного ожиданием черного терьера, я приготовила для нас ужин и, повалившись в постель, мгновенно отключилась.
Всю ночь меня терзали кошмары. Я обнаруживала голого Росарио Чавеса повсюду — в шкафу, под кроватью, в холодильнике и даже в баночке с жасминовым чаем. Ума не приложу, как он туда поместился, но, впрочем, сон потому и сон, что в нем все возможно.
Под утро, опять-таки во сне, меня осенила гениальная идея воспользоваться афро-антильской магией и, оживив труп, спросить, кто же его убил и как мне достать улики, обличающие злодея.
Сказано — сделано. Раскрыв кстати оказавшееся у меня под рукой практическое пособие по ритуалам вуду, я быстренько состряпала магический порошок из черного перца, коры па-ловерде, сушеных яичников игуаны, корня мандрагоры и перловой крупы и, обильно посыпая им вынутый из банки с жасминовым чаем труп, принялась, приплясывая в стиле афро, громко читать предложенное в книге заклинание.
Это произвело немедленный эффект. Тело Росарио хаотично задергалось, из открывшейся раны потекла свежая струйка крови, а затем он приподнялся и, широко раскрыв лишенные выражения глаза, уставился на меня.
Я поняла, что приближается «момент истины».
— О, Росарио Чавес Хуарес, — соответствующим ситуации замогильным голосом произнесла я. — Открой мне имя твоего убийцы, и тогда, если это вообще возможно в нашей беззаконной стране, закон его покарает.
Губы индейца задвигались. Я наклонилась к нему, и тут он разинул рот, превратившийся в бездонную темную пещеру, и издал отвратительно-насмешливый, пронзительный и дребезжащий звук. От неожиданности я выронила банку с магическим порошком и практическое пособие по ритуалам вуду.
Подпрыгнув на месте, я обнаружила, что лежу на кровати, а на туалетном столике с маниакальной настойчивостью дребезжит телефонный аппарат. Хорошо хоть, что рядом не было мертвого индейца.
Зевнув, я сняла трубку.
— Ликуй и превозноси меня до небес! Сегодня исполнилась твоя самая заветная мечта! — невыносимо громко сообщил голос, который я не спутала бы ни с каким другим на свете.
Звонила Лелька, моя бывшая соседка, та самая, что ходила по потолку, раздражая отставную кагэбэшницу. Мы не виделись года полтора, но, когда дело касалось Лельки, всегда возникало ощущение, что мы только что расстались. Ее бурлящая и бьющая через край энергия производила на людей неизгладимое впечатление. Воспоминания о Лельке никогда не стирались из памяти. Они впечатались в нее, как ладони кинозвезд в бетон голливудского бульвара.
— Рада тебя слышать, — чувствуя, как Лелькина энергия перетекает в меня по телефонным проводам, ответила я. — Исполнение самой заветной мечты — это как раз то, что мне нужно в данный момент. Только ты не могла бы уточнить, о какой мечте идет речь?
— Барабан! — торжественно и многозначительно произнесла Лелька.
— Барабан? — тупо переспросила я. — Извини, я еще не совсем проснулась.
— Ты что, влюбилась или склеротичкой стала? — бодро взревела Лелька. — Да ты мне в детстве все уши прожужжала о барабане.
— В детстве? — еще более тупо переспросила я. — А ты не могла бы уточнить, о каком именно возрасте идет речь?
— Ну, ты даешь! — возмутилась Лелька. — Я тут в лепешку расшибаюсь, чтобы тебя ублажить, даже поставила незаконный зачет по теории функций совершенно безмозглому зулусу, который и пригоршню фиников сосчитать не способен, а ты, видишь ли, не можешь сообразить, о каком барабане идет речь!
— Сдаюсь! — сказала я. — Ты же меня знаешь, спросонья я с трудом вспоминаю, как меня зовут.
— Ну ладно! — смилостивилась Лелька. — А Машку-то ты хоть помнишь?
— Машку Голованову? — осенило меня. — Ту самую, у которой отец работал в Африке? У которой был настоящий африканский барабан?
— Ну наконец-то! — с облегчением вздохнула Лелька. — Приятно слышать радость в твоем голосе. А то ты разговаривала, как вареная треска, три дня пролежавшая на солнце.
— Ты и вправду достала мне африканский барабан? — не веря в такое счастье, спросила я.
— У меня в группе есть один зулус — сынок богатых родителей, но я подозреваю, что любая африканская макака соображала бы в математике больше, чем он, — объяснила Лелька. — Представляешь такого на мехмате? Так вот, я узнала, что у него есть отличный барабан, и договорилась с ним поиметь этот барабан в качестве взятки за поставленный зачет. Конечно, это не слишком хорошо, но он и без меня рано или поздно из университета вылетит, а так я хоть подругу порадую. Так когда ты за барабаном приедешь?
— А сегодня во сколько тебе удобно?
— Да хоть сейчас! — воскликнула Лелька. — Я весь день дома сижу. В университет опять бомбу подложили.
— Бомбу? — заинтересовалась я. — С чего бы это?
— Да у нас сейчас то и дело бомбы ищут, — объяснила Лелька. — По крайней мере два раза в месяц кто-то звонит и объявляет, что в одной из аудиторий заложена бомба. Естественно, что занятия отменяют. Студенты, что ты хочешь.
— Ладно. Сейчас приму душ, позавтракаю и приеду, — пообещала я. — Спасибо тебе за подарок.
— Да не за что. Жду! — Лелька дала отбой.
В квартире Лельки, как всегда, царил артистический беспорядок. К моему удивлению, она оказалась одна. В том, что муж был на работе, впрочем, не было ничего странного. Вызывало недоумение отсутствие гостей.
Если бы в мире существовала награда для самого экстравертированного на свете экстраверта, то Лелька, несомненно, получила бы ее. Общительность Лельки не знала границ, и ее малогабаритная двухкомнатная квартира напоминала постоялый двор, где вечно останавливались какие-то родственники, друзья, знакомые, друзья знакомых и знакомые друзей. Через третьи руки в ее объятия попадали совершенно незнакомые люди, и Лелька всем ухитрялась уделить время и найти незанятый уголок в комнатах или на кухне.
— У тебя что, никто не гостит? — удивилась я.
— Если бы! — вздохнула Лелька. — Навязался тут один гусь из провинции, из Ижевска, что ли. Какой-то старый приятель моего свояка. Я и свояка-то только два раза в жизни видела, но попросили — ничего не поделаешь, и всего-то на несколько дней, не жалко — пусть поживет.
— Ну ладно, а где барабан? — нетерпеливо спросила я.
— Иногда мне кажется, что ты так и не повзрослела, — усмехнулась Лелька. — Те же реакции, что и в четырнадцать лет, когда ты смертельно завидовала Машке и все приставала ко мне с расспросами, как бы выменять у нее этот барабан на коллекцию марок или еще на что-нибудь ценное.
— Ты сама особо взрослой-то не прикидывайся, — отпарировала я. — Мне до твоих приколов даже в детстве было далеко. Кроме того, я как раз купила в Испании видеокассету с обучением танцу «афро». Там так играют на барабанах — закачаешься. А теперь я и играть, и танцевать научусь.
В присутствии Лельки время летело незаметно. Мы успели обсудить все интересные истории, случившиеся с нашего последнего свидания, перемыли косточки знакомым, попили чаю, пообедали, а потом Лельке пришла в голову идея немедленно научиться играть на барабане. Мы принялись вдохновенно колошматить по нему в четыре руки, на что немедленно отреагировали соседи. Снизу затарабанили палкой по потолку, то ли сверху, то ли сбоку раздались возмущенные вопли.
— Вот заразы! — возмутилась Лелька. — Как у этой паразитки, которая живет надо мной, ребеночек часами фальшивые гаммы долбит, так слова не скажи, а тут среди бела дня на барабане поиграть не дадут.
— Ты лучше ко мне приезжай, — предложила я. — У меня отдельный дом, можем стучать на барабане до умопомрачения да еще и «афро» потанцуем.
— Отлично, — обрадовалась Лелька.
— Ладно, мне пора, — засобиралась я. Конечно, у Лельки было хорошо, но надо было заняться делом Росарио. Что ни говори, а это убийство все же вполне могли повесить на меня, да и детектив надо было писать. Я и так потеряла почти целый день.
— Подожди, выйдем вместе, — сказала Лелька. — Мне нужно в магазин, а то мы с тобой все слопали, нечем будет Захара кормить.
Лелькина квартира была на третьем этаже, и мы, не дожидаясь лифта, помчались по лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23