Сканирование — BiblioNet, распознавание и вычитка — Black Jack
«Волкова И. Б. Я, Хмелевская и труп: Повесть»: ЭКСМО-Пресс; М.; 2000
ISBN 5-04-004800-9
Аннотация
Жарким летом в Москве чего только не случается! Возвращаясь домой из загородного клуба на чужом «Мерседесе», писательница Ирина обнаруживает в багажнике машины… голый труп индейца, убитого холодным оружием с тонким лезвием. А через день она узнает, что индеец ожил, зато тем же оружием убит изобретатель новейшего автомата. Жизнь сама дает в руки Ирине потрясающий материал для очередного детектива! Но начинающей писательнице не сравниться фантазией с Господином Случаем…
Ирина ВОЛКОВА
Я, ХМЕЛЕВСКАЯ И ТРУП
* * *
Тридцатиградусная жара уже почти месяц терзала не привыкших к таким температурам жителей Москвы. И, похоже, только я, с детства испытывающая непреодолимую ненависть к холоду и снегу, чувствовала себя в своей стихии.
Однако в тот знойный полдень столбик термометра зашкалил за тридцать пять, и я поняла, что пора немного охладиться. Включила в машине кондиционер и, чтобы счастье было полным, засунула руку в «бардачок», нащупала там первую попавшуюся кассету и, засунув в магнитофон, нажала кнопку пуска.
Страстные звуки фламенко, грянувшие из стереоколонок почти на предельной мощности звучания, заставили меня подпрыгнуть от неожиданности, и машина чуть не потеряла управление. Тихо чертыхнувшись сквозь зубы, я убавила звук до еле слышимого. В такой расслабляюще прекрасный и знойный день душа как-то не принимала избыточного накала чувств. Хотелось чего-то мирного и пасторального.
С умилением глядя на мелькающие за окном стройные русские березки с порхающими среди них бабочками и купающимися в цветочной пыльце шмелями, я машинально вслушивалась в сильно искаженные андалузско-цыганским акцентом слова песни.
— Ай-яй-яй, дай мне яду, дай мне яду, ведь я хочу умереть, потому что я не могу жить с тобой, — раз за разом все более надрывным и тоскующим голосом выводил темпераментный испанец под бурные переливы гитарных аккордов.
Я рассмеялась. По-моему, миф о загадочности русской души выдумали и распространили сами русские, чтобы хоть в этом догнать и перегнать Запад.
Никакие логические построения не могли бы объяснить, какого черта молодой и здоровый испанский мужик собирается свести счеты с жизнью из-за того, что он не может жить с этой женщиной. Вот если бы он не мог жить без нее, это было бы еще более или менее логично, романтично даже. А если тебе плохо с женщиной — так просто брось ее, или разведись с ней, или, на худой конец, отлупи разок-другой, чтобы она не доставала тебя. Но травиться и притом еще просить, чтобы она моталась по аптекам или магазинам в поисках яда для тебя, — это уж ни в какие ворота не лезет.
Впрочем, наверное, потому и говорят, что по-настоящему понимать и исполнять фламенко могут только испанцы.
Однако, если отрешиться от смысла текста, голос певца был великолепен, музыка под стать ему, и на смену ленивому благодушию постепенно приходило возбуждение, которое в моем случае обычно чревато не слишком разумной тягой к приключениям и жаждой острых ощущений. Впрочем, возможно, в этом был виноват кондиционер. Обычно при тридцатипятиградусной жаре я не склонна к избыточным выбросам энергии.
Под совокупным действием фламенко и кондиционера я представила, как несусь за рулем «Мерседеса» на полной скорости по шоссе, ведущему из Ниццы в Геную, ловко вписываясь в головокружительные повороты горного серпантина. Справа от меня отвесно уходят вниз обрывистые склоны с прячущимися в их складках роскошными белыми особняками княжества Монако, а еще ниже на лазурной зыби Средиземного моря застыло множество хищно вытянутых корпусов яхт…
Теперь оставалось только придумать, чего ради меня ни с того ни с сего понесло из Ниццы в Геную.
Сейчас в Монако как раз ведется подготовка к старту гонок «Формула-1». Возможно, в Генуе у меня назначено свидание с одним из гонщиков?
Машину резко тряхнуло, и, подпрыгнув на сиденье, я больно ударилась головой о крышу и снова чертыхнулась, на сей раз громко. Размечтавшись о скоростном европейском шоссе, я как-то совсем упустила из виду, что еду-то я по Подмосковью, а выбоины на наших дорогах — дело столь же привычное, как инфляция. Верно подмечено в песне:
У нас кладут асфальт местами и немного,
Чтоб всякий оккупант на подступах застрял.
К тому же на дороге, по которой я ехала, вообще не было асфальта. Выругавшись еще раз, я выключила фламенко, сообразив, что в моей ситуации нельзя терять бдительность, отвлекаясь на пусть и приятные, но далекие от реальности фантазии.
А реальность была такова: я действительно ехала на «Мерседесе», конечно, не «шестисотом» и слегка подержанном, но еще вполне ничего. Проблема заключалась в том, что, во-первых, «Мерседес» был не мой, во-вторых, у меня не было на него доверенности, в-третьих, у меня не было с собой прав и вообще каких бы то ни было документов, и, в-четвертых, не было у меня с собой и очков.
Возвращение к реальности несколько встревожило меня. Я находилась в том счастливом возрасте, когда женщина еще сохраняет свою привлекательность, но уже слегка избавляется, если это вообще возможно, от присущей подростковому периоду самоуверенности и тяги к всевозможным приключениям и рискованным предприятиям. Правда, от тяги к приключениям полностью избавиться мне не удалось, но лет в двадцать пять во мне проснулся-таки здоровый инстинкт самосохранения и даже не свойственная ранее склонность к удобствам. Так, дикому отдыху в палатках, лазанию по скалам без страховки и скачкам на лошади без седла и поводьев я стала предпочитать уютные номера в отелях с видом на море, безопасную езду на велосипеде и подводный спорт.
Теперь же инстинкт самосохранения говорил мне, что одинокая женщина на чужом «Мерседесе» и без документов — просто находка для хищников из ГИБДД — бывшего ГАИ и, если меня-таки остановят, этот прекрасный летний день будет окончательно испорчен.
Впрочем, вероятность того, что я встречу гибэдэдистов (звучит почти как гэкачеписты) на этой отдаленной проселочной дороге, была мала, но, чтобы дополнительно подстраховаться, я свернула на узкую лесную просеку, по которой, как я знала, я смогу выехать на уж точно не посещаемую гаишниками проселочную дорогу.
Просека была узкой и неровной, и, поскольку, как я уже упомянула, очков у меня не было, мне приходилось щуриться, пристально всматриваясь в выбоины и ямы. То, что удача отвернулась от меня окончательно, я поняла, когда лопнуло колесо. Колес я не меняла ни разу в жизни, хотя несколько раз видела, как это делают. Возиться под палящим солнцем с домкратом и пачкать руки, отвинчивая туго затянутые гайки, мне не хотелось, но, похоже, другого выхода не оставалось. С тяжелым вздохом я вышла из машины, надеясь на то, что в багажнике найдутся запаска и домкрат.
Подойдя к багажнику, сообразила, что забыла его открыть. Кнопка, открывающая багажник, находилась на панели управления.
Солнце палило немилосердно. Организм бурно протестовал против незапланированных занятий тяжелым и непривычным физическим трудом. Кляня себя за тупость, я вернулась к передней дверце, потом снова к багажнику и, наконец, откинула его крышку. Похоже, небо вняло моим молитвам — в багажнике действительно лежали домкрат и запасное колесо. Но там оказалось и еще кое-что не совсем обычное. Это было совершенно обнаженное и очень даже мертвое тело перуанского индейца. Его предплечье украшала хорошо знакомая мне треугольная ритуальная татуировка — стилизованное изображение жабы, змеи и ягуара. Это была татуировка племени юнка.
Обычно я не склонна ругаться, но этот день не был похож на другие, и я выругалась уже в третий или в четвертый раз. То, что лежало в багажнике, было гораздо хуже, чем езда на чужом «Мерседесе» без документов.
Но самое ужасное заключалось в том, что я получила в точности то, что хотела.
— Мне нужен труп, причем срочно! — решительно заявила я три дня назад, прогуливаясь по лесу в компании своего любимого черного терьера, подруги-переводчицы и ее мужа, свихнувшегося на буддизме и собирающегося в ближайшее время бросить семью, чтобы стать отшельником в Гималаях.
Подруга весело рассмеялась.
— Если тебе действительно нужен труп, ты получишь его, — неожиданно мрачным и даже слегка замогильным голосом провозгласил муж-буддист.
Он не смеялся. Он был совершенно серьезен.
— Вот и отлично, — весело отреагировала я и тут же перевела разговор на другую тему, опасаясь, что будущий аскет начнет читать нам лекцию об опасных и непредсказуемых последствиях взаимодействия греховных человеческих желаний с Универсальной Космической Энергией, о моральном кодексе буддиста или — что еще хуже — о карме и дхарме.
И вот теперь выясняется, что муж-буддист оказался прав, а моя сказанная в шутку фраза стала реальностью. Более того, я получила не какой-нибудь там рядовой труп русского, украинца или «лица кавказской национальности», нет, в багажнике не принадлежащего мне «Мерседеса» лежал столь редкий в подмосковных краях чистокровный перуанский индеец. Так что во всей этой мистике с желаниями и Космической Энергией, возможно,-что-то и есть, хотя я, по правде говоря, больше верила в совпадения, чем в законы кармы.
Я наклонилась, внимательно рассматривая тело. Индеец был маленького роста с неестественно желтой, как при тяжелой форме желтухи, кожей. С подтянутыми к груди коленями он без труда помещался в просторном багажнике «мерса». Туловище индейца было развернуто так, что он полулежал на спине, и его широко открытые глаза, не мигая, буравили небо. С левой стороны груди виднелось узкое входное отверстие колотой раны, от которой тянулась тоненькая извилистая струйка уже запекшейся крови. Машинально я отметила, что такая рана могла быть нанесена стилетом или навахой — узким складным испанским ножом. Меня поразило, насколько красивым и пропорциональным оказалось тело индейца. Он был сложен просто божественно.
При жизни Росарио Чавес Хуарес не казался мне привлекательным, впрочем, я никогда раньше не видела его обнаженным. Широкоскулое желтое лицо ацтекского божка с резкими и грубыми чертами, с жесткими, как проволока, иссиня-черными волосами, большим ртом и узкими миндалевидными глазками вызывало у меня скрытую неприязнь, хотя объективных причин для нее вроде бы не существовало. Мне было непонятно, почему вокруг Чавеса неизменно крутились влюбленные в него на редкость привлекательные с моей точки зрения девушки. Теперь, увидев тело Росарио, я начинала их понимать.
Вообще-то в своей повседневной жизни я никогда не отличалась особенным хладнокровием. Обладая легко возбудимой нервной системой и живым писательским воображением, я вечно представляла себе что-нибудь ужасное, что пока еще не произошло, но может произойти, беспокоилась по всяким пустякам вроде того, что моя собака может простудиться, лежа на асфальте, и заболеть или что она, гуляя в лесу, нахватается клещей. Я задумывалась над тем, что делать, если случится очередной государственный переворот и опять начнут сажать всех в лагеря, или о том, что станет с нашей экономикой, если западные банки откажут нам в кредитах. Я заранее прикидывала, что предпринять, если в разгар зимы в моем доме отключат воду, отопление, электричество и газ, что, впрочем, регулярно происходит в Сибири и на Дальнем Востоке.
Я запасалась свечами и миниатюрными дровяными печками-«буржуйками», на случай голода в стране, я освоила, как выживать в лесу и как заготавливать впрок съедобные растения и коренья, и все это при том, что жила я, по нашим российским меркам, очень даже неплохо и никогда не страдала от голода, холода или политических преследований. Словом, я была паникершей. Но, странное дело, как только я попадала в действительно опасную ситуацию, а это случалось нередко и обычно по моей собственной глупости, все мои воображаемые страхи мигом исчезали, и я начинала действовать достаточно здраво и логично до тех пор, пока все не улаживалось. Мне даже казалось, что от стресса я на какое-то время вообще утрачиваю способность испытывать эмоции и волноваться.
Вот и сейчас я смотрела на скорчившегося в багажнике мертвого Росарио Чавеса, не чувствуя почти ничего, кроме смутной жалости, из-за того, что по каким-то непонятным мне причинам оборвалась жизнь молодого, полного сил парня.
В моем мозгу уже прокручивались варианты того, как мне действовать. Вариантов было много, отсутствовал среди них лишь один — вызвать милицию. В том, что милиция быстро найдет истинного убийцу, я сильно сомневалась. Им в общем-то и искать было не надо — я под рукой с чужой машиной и трупом знакомого мне человека в багажнике. Правда, мотива вроде у меня нет, но придумать мотив для убийства известного в определенных кругах латиноамериканского донжуана было не так уж трудно.
Мне оставалось выиграть время. Было ясно, что рано или поздно милиции станет известно, что именно я находилась в машине. Оставалась слабая надежда, что за это время милиция выйдет на след настоящего убийцы. Я с тоской подумала, что, похоже, искать убийцу придется мне самой. Впрочем, недавно я, как полная идиотка, просто жаждала подобного приключения. Я решила, что было бы гораздо лучше, если бы некоторые мои желания выполнялись лишь в мечтах, но никак не в реальной жизни. Все-таки гораздо приятнее проигрывать приключения в воображении, хотя некоторые считают, что воображение писателя должно отталкиваться от его реального жизненного опыта.
Я достала из сумки платок, тщательно протерла отпечатки пальцев на багажнике и в салоне и постаралась уничтожить все следы своего пребывания в машине — подобрала парочку выпавших волос и банку от кока-колы со следами губной помады. У меня даже мелькнула мысль облить машину бензином и поджечь, но я отмела ее по двум причинам: во-первых, за это я могла действительно подпасть под статью, а во-вторых, подруга, которой принадлежал автомобиль, никогда в жизни не простила бы мне уничтожения ее горячо любимого вишневого «мерса».
Потом мне пришла в голову замечательная идея. Я захлопнула багажник и, оставив открытым окно со стороны водителя, «забыла» ключи от машины в замке зажигания.
Бросив на машину прощальный взгляд, я бодро потопала по просеке. Заметать следы на земле я не стала, ибо знала, что в подобных случаях, чтобы не оставлять улик, надо полностью уничтожать одежду и обувь, причем не выбрасывать их в речку или в первую попавшуюся помойку. Лучше всего было сжечь, а уж пепел выбросить куда подальше.
Вскоре «Мерседес» с трупом остался далеко позади. Жара разморила меня, мирные пейзажи русского леса действовали успокаивающе. Стресс постепенно проходил. О том, что эмоции вновь вернулись ко мне, я догадалась по охватившему меня пронзительному чувству жалости к самой себе. Господи, и как же только я во все это вляпалась?
С типичной для русского человека тягой к поиску виноватых я задумалась над тем, как же докатилась до жизни такой.
Все случилось из-за очередного экономического кризиса, когда в августе ни с того ни с сего доллар вырос в четыре раза и категорически не захотел опускаться обратно. Хотя, конечно, в обрушившихся на меня проблемах нельзя было голословно обвинять только экономический кризис.
Если хорошенько подумать, то во всем были виноваты моя учительница испанского языка, польская писательница Иоанна Хмелев-екая и знаменитый сын русской крестьянки и юриста «с Западной Украины» Владимир Вольфович Жириновский. Но все-таки, надо признать, большая часть вины лежала исключительно на мне, поскольку именно я добровольно сунула голову в петлю, отправившись на поиски приключений, которые вдохновили бы меня на создание гениального детектива для издательства «Призрак-пресс».
А началась эта история лет за шесть до упомянутого выше экономического кризиса. Если бы не мое чересчур живое воображение, то вообще никаких приключений не случилось бы. Но теперь уже ничего не попишешь…
Я никогда не относилась к разряду маньяков, способных целыми днями просиживать у телевизора, рыдая над страстями «просто Марии» или богатых, которые, как известно, тоже плачут. Но тогда, шесть лет назад, со мной что-то случилось, и я начала прилипать к навязчивому ящику, а сердце мое замирало от восторга, когда на светящемся прямоугольнике голубого экрана появлялся он, мужчина, которого, по его мнению, желали все женщины на необъятных просторах нашей Родины. Вы, конечно, догадались, что я имею в виду нашего несравненного Владимира Вольфовича.
И хотя Владимир Вольфович полагал, что все женщины России испытывают к нему неодолимое сексуальное влечение, в моем случае дело обстояло вовсе не так. Мои чувства были гораздо глубже и тоньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23