— Видел?— Ну да, в бинокль! Я на дереве сидел.Сун потащил Левку за руку:— Пошли чай пить, тут он с сахаром и с печеньем.В столовую входили еще разгоряченные боем партизаны, громко здоровались, с шумом усаживались за стол, а когда не стало мест за столом, то садились на подоконники или прямо на пол.Вошел Шулейко, беспокойно ища кого-то глазами; увидев Левку, улыбнулся:— А, ты уже здесь! Ну-ка, давай бинокль. Не разбил? То-то!.. Ты уже чаи распиваешь? — обратился он к партизану в беличьей шапке. — Как нога то?— Заживает! Царапнуло малость, — ответил партизан, шумно прихлебывая чай из блюдца.За столом потеснились, освобождая место командиру.— Ну-ка, братцы, у кого опросталась кружка? — спросил Шулейко, подсаживаясь к столу.Левка снова встретился взглядом с Шулейкой и почувствовал, что краснеет. Ему вспомнилось, как он ругал этого человека, обвиняя его в медлительности.— Так-то, брат, — сказал ему Шулейко, будто отгадав Левкины мысли. — Теперь вот кажется все просто и легко. Почему легко? Потому что стратегия правильная! — Шулейко состроил плутовскую гримасу и засмеялся. — Жалко, сил у нас маловато было! — продолжал он. — Батька твой не подоспел! Ну ничего, он их дорогой встренет!Левка слушал, смотрел на Шулейку и с удивлением стал замечать, что командира то заволакивает туманом и он уплывает куда-то за стену, откуда доносится его слабый голос, то вдруг туман снова рассеивается и он снова оказывается по другую сторону стола.— Совсем сомлели ребята, — тоже откуда-то издалека донесся до него голос деда Коптяя. — Пошли-ка, ребята, в нашу «темницу», соснем малость.Левка плохо запомнил, как он, поддерживая Суна, добрался до сарая. Он запомнил только сердитое лицо Васятки возле лошадиной морды да сонный голос Коли:— Коня отдай раненому в шапке. Понял?— Мою долю тоже?— Свою себе оставь: хвост да копыто. Жила!..Дед Коптяй, Сун, Левка и Коля улеглись на примятом ворохе сена. Рядом с ними, во дворе под возами, в тени черемух или просто там, где их свалил сон, спали партизаны. Не спал один Шулейко. Он, покуривая, расхаживал по двору, выглядывал за ворота и каждый раз, как проходил мимо колодца, плескал себе в лицо и на голову студеную воду.Под вечер Левка проснулся от толчка в плечо. Кто-то протискивался между ним и Колей:— Подвиньтесь… разлеглись…— Кешка! — узнал Левка и, не открывая глаз, заснул снова.…Кешке довольно легко удалось найти своих. Как только он вышел на реку Сучан, то повстречался с разведчиками из своего отряда. Разведчики проследили путь карательной экспедиции. Они видели в их обозе Колю и деда Коптяя и теперь спешили с донесением к Ивану Лукичу. Быстро возвращались они в глухую таежную деревню, где остановился отряд. Кешка бежал, едва поспевая за ними, и все же беспрестанно подгонял партизан:— Скорей, скорей, ну, пожалуйста!Поздно ночью они пришли в деревню. Иван Лукич, выслушав разведчиков, приказал поднять отряд по тревоге, а измученному большим переходом Кешке велел оставаться в деревне.Вместо обычного «есть» Кешка на этот раз промолчал. Юркнув из избы, он нашел пулеметчиков и вместе с ними совершил трудный ночной переход, взвалив еще вдобавок себе на плечи банку с пулеметной лентой. Днем отряд принял встречный бой с разбитыми подразделениями карательной экспедиции. Белые и американцы дрались отчаянно. Им удалось прорваться на дорогу к угольным копям. В этом бою Кешка действовал как заправский санитар, лихой подносчик патронов и заслужил немало похвал.— Тоже мне вояки! — проговорил Кешка уже во сне. Ему снилось, что он сидит в зимовье деда Коптяя и подробно рассказывает друзьям о сражении и о своих подвигах.Три дня простояли партизаны в селе. Вымылись в бане, отдохнули и снова отправились в новый поход — на этот раз против японского карательного отряда, слухи о котором быстро разнеслись по таежным дорогам и тропам.В этот же день из села уходил на заимку караван под командой деда Коптяя. На двадцати вьючных лошадях везли раненых, оружие, боеприпасы, продукты, захваченные в последних боях. Левка, Коля и Кешка без устали носились от головы к хвосту колонны, они подгоняли лошадей, поправляли тюки, подтягивали подпруги вьючных лошадей. Человек десять легкораненых шли пешком. Среди раненых находился и партизан в беличьей шапке. Он сидел на белом скакуне, свесив с седла обе ноги на одну сторону, и беспрерывно курил самокрутки в палец толщиной. Ехал на Гнедке и Сун, у которого было сильно ушиблено колено. На руках Сун держал Рыжика с забинтованной лапой.Караван взбирался по отлогому склону к перевалу.— Подтянись!— Ну-ну, братцы, еще малость!— Сейчас дело под гору пойдет, — передавали по цепочке партизаны, подбадривая друг друга.На перевале дед Коптяй остановился, решив подождать, когда подтянется не в меру растянувшийся караван.Мальчики остановились возле деда Коптяя, сняли с плеч тяжелые карабины. Коля подтянул пояс, увешанный гранатами-лимонками.Партизаны невольно залюбовались прекрасной картиной осенней тайги. В прозрачном и необыкновенно чистом воздухе уже не было летней дымки, и поэтому сопки золотисто-зелеными волнами убегали в необозримую даль.— Смотрите-ка! — нарушил молчание Левка. — Смотрите! Внизу, откуда мы поднялись, все зелено, а по другую сторону уже осень — там все золотое!Дед Коптяй пояснил ребятам:— Позапрошлую ночь морозец ударил, вот там и пожухла зелень. Ну, а на ту сторону перебраться у мороза силы не хватило: вот там и зелено.— На то и перевал, — вставил партизан в беличьей шапке.— Перевал… — как эхо повторил Левка, пораженный торжественным тоном, каким произнес это слово партизан.Дед Коптяй вскинул на плечи котомку:— Подымайсь! Ишь, расселись!И караван снова двинулся в путь. Он то скрывался в сумеречной тени елей и кедров, то мелькал среди багряной и золотистой листвы кленов, то пересекал поляны, заросшие ржавым багульником. Дорога петляла. Иногда открывалась каменистая вершина перевала, и тогда все головы оборачивались назад.…С тех пор минуло много дней, много дорог осталось позади. И чем труднее были дороги, тем чаще и чаще кто-нибудь из четырех друзей заводил речь о перевале. Может быть, он был так памятен потому, что никогда после они не видели грани, за которой по одну сторону лежит лето, а по другую — осень. А может быть, потому, что за этим перевалом они проверили и закалили свою дружбу. А может быть, он стал им дорог потому, что за ним осталось их детство!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22