На Китайской улице Левка встретил своего друга Колю Воробьева.— Левка! Я думал, тебя не пустят. Ваша гимназия буржуйская! А наше ремесленное училище все здесь!Левку окружили мальчики в рваных телогрейках, в матросских бушлатах с рукавами чуть не до земли.— Пошли! — нетерпеливо рвался вперед Коля.— Вот что, ребята. Идемте не кучкой, а по-настоящему, по-рабочему, как все, — предложил Левка.— Строем?— Да. Стройся по четверо. За мной!Левка повел свой отряд между ротой солдат и колонной грузчиков.— Гимназист, а молодец! — сказал кто-то из солдат. — Наш, видно, парень.— Конечно, наш! С Голубинки! — ответил Коля.Солдат, что похвалил Левку, прокашлялся и запел:Смело, товарищи, в ногу, Духом окрепнем в борьбе…Песню дружно подхватили солдаты, за ними грузчики, и она поплыла над колоннами демонстрантов.Звонкие голоса мальчиков вплелись в густые, торжественные звуки боевой революционной песни.Колонна демонстрантов вышла на Светланскую улицу и влилась в бесконечный поток людей. Шли рабочие из портовых мастерских, железнодорожники, матросы с военных и торговых кораблей. Знамена, флаги, красные полотнища, мерно покачиваясь, двигались к вокзальной площади.Когда колонна, к которой примкнули ребята, вступила на площадь, там уже шел митинг. Было тесно и ничего не видно, кроме серых солдатских спин да неба.— Попали, нечего сказать, — недовольно пробурчал Коля.На него зашикали.— Пошли наверх! — прошептал Левка.В один миг вся ватага растаяла в толпе. Левка с Колей тоже протиснулись к решетчатой ограде, за которой поднимались стволы тополей. Но ограду, ворота и ветви деревьев уже густо обсыпали зрители.— Иди сюда, здесь есть места, — поманил Левку Коля к одному из деревьев и, подняв голову, крикнул: — Эй, братва, потеснись немножко! Нам ведь тоже послушать охота!— Ты лезь, а буржуй пусть и не суется: так дам, что век будет помнить,— донесся сверху простуженный мальчишеский голос.— Да это свой. Что, не узнал?— Свой?— Да это Левка с Голубинки!— Остряков?— А кто же!— Тогда пусть лезет, места хватит.На дереве оказались мальчишки с Семеновской улицы. Они дружили с ребятами Голубиной пади, были их верными союзниками во всех походах и в битвах со скаутами.Левка с Колей взобрались на толстый сук. Отсюда им открылась вся площадь, словно вымощенная кепками, бескозырками, солдатскими шапками. Трибуна, затянутая красным кумачом, поднималась возле самого вокзала.На трибуне стояли люди, и кто-то из них говорил. Но обрывки горячих слов едва долетали до края площади. Зато совсем рядом была другая трибуна: груда желтых ящиков. На ней стоял матрос в распахнутом бушлате, он рубил воздух рукой с зажатой в ней бескозыркой и кричал:— Да здравствует советская власть! Да здравствует товарищ Ленин! Ура, братва!«Ура» подхватили так «дружно, что стая голубей над площадью круто взмыла в небо.Затем выступал седой инженер, за ним высокий грузчик. После каждого выступления многоголосое «ура» снова прокатывалось над площадью.Но вот, поблескивая очками, на ящики взобрался маленький человек в сером пальто и котелке.Коля Дернул Левку за рукав:— Это тот самый, с бородкой, что буржуев защищал.— Долой меньшевиков! Долой предателей рабочего класса! — закричали возле ограды.— До-ло-ой! — надрывались на деревьях мальчишки. Но человек с бородкой не уходил. Он продолжал что-то кричать, хотя его слабый голос заглушали крики и свист.Около дальней трибуны вспыхнули на солнце медные трубы оркестра, и над площадью полились торжественные звуки «Интернационала». Словно по команде, все обнажили головы.— Ну, теперь крышка буржуям! — убежденно произнес мальчик с Семеновской улицы.— Откуда ты это узнал?— Откуда? А оттуда: раз эту песню запели всем народом, то теперь паразитам крышка!— А что это за песня? Я никогда ее не слыхал, — сказал Коля.— То-то что не слыхал!.. Я давеча в листовке ее прочитал, называется она… погоди… ох, и трудное название, никак сразу не запомнить.— «Интернационал», — выручил Левка.Оркестр замолк. С минуту на площади стояла тишина. Ребята услышали, как солдат, стоявший на трибуне, сказал: «Митинг закрыт». Пронесся приглушенный шум, будто порыв ветра тронул листву.Шум усиливался. Площадь гудела: это был протест против закрытия митинга. Людям казалось, что не сказано еще всего того, что надо было сегодня сказать. На тумбу, залепленную яркими афишами, влез матрос. На ящиках тоже появилось два оратора, один из ораторов взгромоздился на забор. Все они что-то горячо говорили жадно слушавшим людям.— Ого! — сказал Коля. — Я вижу, настоящий митинг только начинается! Ишь, как моряк жарит!О чем только не говорили! Один рассказывал о своих обидах, накопленных годами. Другой строил самые фантастические планы о переустройстве мира. Третий призывал к осторожности. Четвертый убеждал смело и решительно брать власть в свои руки и строить государство рабочих и крестьян.— Прямо голова кругом идет! — сказал Коля, когда они с Левкой выбрались с площади.Левка усмехнулся:— Ветром, наверное, продуло.— Ты все смеешься. А ведь на самом деле что получается? Слушаешь одного оратора и думаешь, что он настоящую правду режет. А подойдешь к другому — все наоборот получается. Оказывается, вроде первый все врал. Третьего послушаешь, и будто он по-настоящему говорит. Как тут разобраться?Левка на минуту задумался, а потом ответил:— Надо, чтобы у каждого человека была такая своя твердая правда, чтобы ее ничем в сторону нельзя было сбить. Пусть хоть миллион ораторов выступает!Коля состроил насмешливую гримасу:— Ты говоришь так, вроде знаешь такую правду…— А что думаешь, не знаю?— Слыхали мы такие сказки!— Нет, не сказки!— Не сказки? Ну-ка, тогда давай выкладывай свою правду!— Правда моя такая, — начал Левка и запнулся. Он подумал и уже решительно без запинки продолжал: — Чтобы все было народное; чтобы не было господ; чтобы геройски сражаться с врагами…На лице Коли появилось разочарование:— Это мы уже слыхали… Об этом только что какой-то большевик говорил.— Вот это и есть настоящая правда.— Ну уж и твоя правда… — начал было Коля, да осекся под грозным Левкиным взглядом.— Я тебе, Николай, прямо скажу: если ты скажешь еще хоть слово, лучше уходи от меня! Понял?Коля взял Левку за руку:— С тобой нельзя про политику говорить. Ты какой-то чумовой делаешься! Ну чего ты на меня взъелся? Что я, против рабочего класса? Что я, перед скаутами драла давал? Да я хоть сейчас пойду против всех мировых буржуев!— Ладно уж, ладно, — смягчился Левка. — То ты говоришь по-настоящему, а то как кисель делаешься.— Это я-то кисель? Да у меня мускулы потверже твоих! — вспыхнул Коля.Навстречу мальчикам, цокая копытами и громыхая колесами по булыжной мостовой, двигалась артиллерийская батарея. Левка и Коля залюбовались выхоленными конями, бравыми солдатами и офицерами с красными лентами на шапках. И ссора была забыта.— Ура, наши! — закричал Левка.— Вот бы прокатиться… — вслух подумал Коля и исчез в толпе.Вскоре Левка увидал его на зарядном ящике последнего орудия. Коля, сияя, сидел рядом с бородатым солдатом. Отыскав глазами в толпе Левку, он крикнул:— Подожди! Я сейчас… Только прокачусь маленько!Но оставить так быстро зарядный ящик оказалось выше его сил. Держась за железные поручни, Коля, подбоченясь, с нескрываемым превосходством поглядывал на ребят, стоявших в толпе и бросавших на него завистливые взгляды.Коля доехал до казарм и, уже как свой человек, стал помогать артиллеристам распрягать лошадей.Левка, так и не дождавшись друга, пошел бродить по улицам. Никогда еще он не видел родной город таким взбудораженным и многолюдным. Левка никогда не думал, что в городе живет столько людей. Они тесной толпой заполнили Светланскую и Китайскую улицы и все подходили и подходили из боковых улиц и переулков. Левке казалось, что теперь для всех этих людей не хватит места в домах и они так и будут вечно ходить по улицам.Левка всегда куда-нибудь спешил и поэтому никогда не обращал внимания на дома, и вот теперь, двигаясь посредине дороги, он впервые заметил, как красивы и разнообразны здания, что у каждого из них, как и у людей, свое лицо, и дома показались ему живыми и тоже принимавшими участие в людском торжестве.Весь город сегодня радовался и ликовал. И даже зимнее солнце горело сегодня совсем по-весеннему.Людской поток принес Левку в порт, покружил его на причалах возле кораблей, между складов и снова вынес на Светланскую, где возле универсального магазина «Кунста и Альбертса» шел митинг. Здесь улица круто поднималась в гору, к магазину вела гранитная лестница, ставшая трибуной, на ней теснились ораторы, ожидая своей очереди.Сквозь толпу, отчаянно звеня, пробирался трамвай. Он шел черепашьим шагом, поминутно останавливаясь. На «колбасе» стоял оратор и держал речь. За трамваем двигалась толпа. Оратор чем-то не понравился слушателям, и его стащили на дорогу. Левка немедленно воспользовался свободным местом и устроился на «колбасе». Он доехал до Гнилого угла, а потом поехал к вокзалу. Левка жадно слушал ораторов, разговоры на улицах, в трамваях и всем сердцем понимал, что наиболее сильно и убедительно звучат слова большевистской правды.Когда на другой день утром Левка подошел к гимназии, первое, что он увидел, был бюллетень газеты «Красное знамя», приклеенный на кирпичной стене школы. Кто-то, видно, пытался сорвать его, но он был так хорошо приклеен, что удалось сорвать только уголки. Левка уже читал бюллетень дома, но все же остановился и еще раз пробежал глазами сообщение о переходе власти в городе к Советам.Слушая рассказы дедушки о захвате рабочими власти в Петрограде и в Москве, Левка ожидал сражений и во Владивостоке и втайне мечтал принять в них участие, а получилось все так просто и легко, без одного выстрела.Возле гимназии Левку остановил сторож Иван Андреевич:— Ну-ка, Орешек, расскажи, как там что получилось? Садись-ка вот сюда, в сторонку. Ты, наверное, везде побывал — и на вокзале и в порту.Левка уселся рядом со сторожем на выщербленную ступеньку гимназического крыльца, не обращая внимания на косые взгляды проходивших мимо гимназистов.— Так-так, — повторял старик, слушая подробный рассказ о вчерашних событиях.А когда Левка, вздохнув, сказал, что больно легко все получилось, он покачал головой и возразил:— Легко, говоришь? Ой, нет. Орешек, не легко этот день дался народу! Ведь сколько живут люди, такого дня еще не было. А сколько нашего брата полегло за этот день! Легкости тут, братец, мало, и как еще дело обернется— неизвестно. Я вот тоже вчера митинговать ходил. И надо тебе сказать, что из всех этих разговоров видно, что господа не хотят добром дело решать. Будет еще драка, Орешек, ох, будет!.. И на мою и на твою долю хватит… Ну, ступай, ступай, скоро звонить буду.Когда Левка вошел в гимназию, его поразила необычная тишина. Гимназисты тихо ходили парами или шептались, стоя группами возле окон. Когда мимо проходил Левка, они умолкали и провожали его недоброжелательными или любопытными взглядами.В классе тоже было сравнительно тихо. Несколько скаутов, среди которых был и Корецкий, обступили кафедру. Левка увидел, что гимназисты подкладывают под площадку, на которой стояла кафедра учителя, пробки от пугача.— Подкладывай под углы. Так, осторожней!.. — распоряжался Корецкий.«Ведь первый урок Жирбеша», — подумал Левка, ничего не понимая, так как свои «шутки» скауты проделывали обычно над безобидным учителем каллиграфии. Жирбеша они боялись.К Левке подошел Корецкий и сказал заискивающе:— Как тебе нравится наш фугас?— Разве сейчас каллиграфия? — спросил Левка, хмуря брови: он решил спасти учителя от этой злой шутки.— Да нет, Жирбеш будет трепаться.— Жирбеш?— Ну конечно! Ты что, с луны упал?— Он же твой дядя!— Конечно, мой, а не твой, но этого требует справедливость. Мы решили, и все!— За что?— Хотя это не твое дело, но на этот раз скажу: он всех обозвал «поросячьим отродьем».Левка засмеялся:— Хоть раз правду сказал!— Но ты не очень! Только попробуй нафискаль, голову оторвем и концы в воду.— Фискалить я не буду, а фугас вы уберете.— Ха-ха! Слышали, ребята? А почему, скажите, пожалуйста? Хочешь подлизаться?— Потому, что это подлость! Ведь он учитель!— Слыхали, как заговорил? — усмехнулся Корецкий. — Но это ненадолго. Скоро вам всем будет крышка.— Когда еще будет, а вам уже крышка! — Левка шагнул к кафедре и прыгнул на площадку. По углам рванули пробки, класс наполнился вонючим дымом.— Что он вмешивается, дай ему! — крикнул кто-то.— Уж если вы раньше меня боялись тронуть, то теперь и вовсе не посмеете! Отошло ваше время, вот что! Убирайте пробки. Ну!..Скауты посмотрели на Корецкого.— Жирбеш! — крикнул дежурный, входя в класс.Учитель географии пришел без журнала. Он, сморщившись, потянул носом, прошелся по классу, глядя в пол. Затем подошел к первым партам и сказал:— Господа, по некоторым обстоятельствам, о которых вы, наверное, догадываетесь, я не могу оставаться в гимназии и временно оставляю ее. Надеюсь, господа, что, вернувшись, я встречу вас такими же благородными и честными молодыми людьми, защитниками порядка, установленного самим господом богом…Жирбеш проговорил до самого звонка.Вторым и последним уроком в этот день был латинский язык.А после уроков Левка и Коля Воробьев без устали носились по городу: слушали ораторов на митингах, ходили в казармы к красногвардейцам. Левка подмечал перемены во всем. Теперь на улицах очень редко попадались мальчишки в скаутских костюмах. На Светланской в пестрой праздничной толпе было много рабочих и матросов. Все носили на груди огромные красные банты, называли друг друга еще непривычным, но уже дорогим словом «товарищ». Прежнее «господин» теперь звучало как брань. Это слово слышалось только в кварталах, где жили богачи, да возле ресторанов и кафе. Наблюдая жизнь города, Левка с Колей подмечали, что назревают какие-то большие события.В порту появился японский броненосец, а за ним пришел английский крейсер. Броненосец и крейсер, словно голодные морские чудовища, жадно смотрели на белокаменный город.На Вторую речку прибывали эшелоны с частями чехословацкого корпуса. Корпус состоял из чехов и словаков — бывших солдат и офицеров немецкой армии, которые не захотели воевать против русских и сдались в плен. Из них царское правительство создало большое воинское соединение — корпус — и хотело направить его на фронт против немцев. Но война окончилась, и Советское правительство разрешило военнопленным возвратиться на родину через Владивосток.Если «Орел» стоял у причала, Левка с Колей обязательно забегали поделиться с дедушкой и Максимом Петровичем новостями. Старики горячо принимались обсуждать тревожные события. Они не верили, что войска «союзников» прибывают только затем, чтобы помочь навести в стране порядок.— Они наведут порядок! — многозначительно говорил Максим Петрович. — Такой порядок наведут, какой в Китае устроили или в Африке! Они хотят из России свою колонию сделать!Лука Лукич согласно кивал.— Жалко, силы у нас еще маловато, — говорил он, — тряхнуть бы их как следует, по-морскому. Не о порядке они пекутся, а о своем кармане. Им наш хлеб нужен, наша рыба, лес, уголь, золото, — пояснял мальчикам шкипер, загибая узловатые пальцы.Совсем неожиданно для мальчиков старики расценили и приезд в город чехословацкого корпуса.— Надо с чехами тоже ухо востро держать! — сказал Максим Петрович. — В газетах пишут, что чехословаки заняли все города в Сибири. Мало у нас и без них хлопот!— Которые к нам приехали, не будут против нас выступать, — уверенно заявил Левка. — Я с одним словаком разговаривал. Он говорит, что все они хотят домой поскорей добраться.— Может, солдаты-то и хотят, да начальство по-другому думает, — веско произнес Лука Лукич.…Как-то Левка проходил с Колей возле окон большого кафе на Светланской улице. Коля остановил Левку.— Смотри, сколько буржуев, и откуда они только берутся? Прямо дыхнуть нельзя… А ты все «революция, революция»!За огромным зеркальным стеклом возле столиков с мраморными крышками сидели какие-то мужчины в дорогих костюмах, красивые женщины. Они ели мороженое из серебряных вазочек и тянули через соломинку разноцветные искрящиеся прохладительные напитки.Коля толкнул Левку локтем:— Смотри-ка, видишь, кто там сидит? Вон прямо, возле окна…За столиком у окна сидели Жирбеш в сером клетчатом костюме и полный японец в белой чесучовой рубашке. Они о чем-то с увлечением разговаривали, с усмешкой кивая в сторону улицы. Коля постучал в окно. А когда Жирбеш и японец вопросительно посмотрели на него, показал им язык.Об этой встрече Левка вспомнил через несколько месяцев, когда перед ним вдруг вновь появились улыбающийся японец и хмурый Жирбеш.…Экзаменов в этом году не было. Учащимся объявили, что всех перевели в следующий класс. В СЕРОМ ОСОБНЯКЕ Повар Корецких, веселый дядюшка Ван Фу, всегда говорил Суну, когда у того выдавалась минутка свободного времени и он присаживался на порог кухни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22