— Это наш штаб! — послышался голос командира.Вспыхнула спичка. Загорелась свеча. Цыган огляделся. Развешенные по стенам гирлянды баранок и связки копчёных колбас ошеломили его. Он, как слепой, начал ощупывать и нюхать колбасу. Наконец он вцепился в неё зубами, откусил, сколько мог, подпрыгнул, ударил по струнам гитары и пустился в пляс.— Парад алле! — кричал Цыган. — Оркестр — туш!Командир и начальник штаба с опасением смотрели на своего бойца: не сошёл ли он с ума? Но Цыган плясал от неудержимой радости, которая охватила его, когда он понял, что больше голодать не придётся.Не переставая бренчать на гитаре, он вскочил на мешки с сахаром, перепрыгнул на ящик, а оттуда — на бочонок.— Стой! Не двигайся! — завопил опомнившийся Трясогузка. — Там порох!Цыган посмотрел вниз и чуть не выронил гитару: его босые ноги по щиколотки погрузились в мелкозернистый тёмный порошок.Подбежал Трясогузка, снял его с бочки и дал крепкий подзатыльник.— Если б взорвался, я б тебе голову открутил!Цыган смущённо шмыгнул носом, но не обиделся.— Это все ваше? — спросил он.— Нашей армии! — ответил Трясогузка.— А сколько в армии едоков?— Дура! — добродушно выругался командир. — Не едоки в армии, а бойцы! Ты третий будешь… Начальник штаба! Накормить бойца Цыгана!..Пока Цыган пальцами вытаскивал из кастрюли куски вареной колбасы, Трясогузка и Мика пили чай из жестяных банок, по очереди наливая его из чайника, подаренного Николаем. Рядом весело потрескивала печка, сделанная из ведра. Дым шёл прямо в подвал, скапливался у потолка и постепенно уходил в люк.Рот у Цыгана был занят, а глаза продолжали шарить по мешкам и ящикам.— Видать, давно не ел! — произнёс Трясогузка, подмигнув Мике.Цыган прошамкал набитым ртом:— С позавчера… Как спёр у солдата краюху хлеба, так и все!— Спёр? — переспросил Трясогузка.— Спе-е-ер! — хвастливо повторил Цыган.— Забудь это слово! — вскипел Трясогузка.— Хорошо! — согласился Цыган. — Это был номер иллюзиониста Брам-Пур-Пура!— Бестолочь! — прикрикнул Трясогузка. — Клятву не воровать давал?— Это до клятвы было, — возразил Мика.Трясогузка немедленно наградил его подзатыльником.— Не защищай! Пусть запомнит — воровать нам незачем. Еды у нас хватит до самой до коммунии!— До чего? — не понял Цыган.— До коммунии!— А что это такое?— Коммуния — это… — Трясогузка запнулся, с надеждой посмотрел на Мику. — Сейчас тебе начальник штаба скажет!И Мике пришлось выручать командира.— Коммуния — это когда не останется ни одного живого беляка. — Мика мечтательно посмотрел в потолок и продолжал, взволнованно потирая худенькие ручонки: — Тогда Ленин скажет: «Все, товарищи! Война закончена! Поезжайте кто куда хочет — хоть на Чёрное море! И ешьте кому что вздумается — хоть ананасы!..» Доктор всегда говорил маме…На глазах у Мики навернулись слезы.— Хватит! Ясно! — сердито произнёс Трясогузка. — Понёс про свои ананасы!Командир не любил, когда вспоминали прошлое. ЦЫГАН-РАЗВЕДЧИК Ранним утром Трясогузка выдал всем «сухой паёк» — по три баранки и по куску колбасы и сахару. В свой бездонный карман он дополнительно сунул четверть головки сахару и огласил приказ, который состоял из четырех пунктов: до вечера в штаб не возвращаться, весь день шнырять по городу, смотреть во все глаза и думать, как бы навредить колчаковцам.Расходились по одному. Первым влез в люк Цыган. Гитару он оставил в подвале. Выйдя к речке, мальчишка увидел перекинутое с берега на берег бревно. Они переходили здесь вчера. Левее за кустами виднелся старый мостик. Там была дорога. Цыган свернул влево. Холодная роса обжигала босые ноги. Они посинели. Цыган потёр их о штаны, и ноги стали красные, как клешни рака. Теперь холод не чувствовался.Трясогузка сказал: «Иди и ищи, как навредить колчаковцам». А что искать и где?Цыган пожалел, что не расспросил командира подробнее. Но счастливый случай подвернулся сам. Когда он вышел на дорогу, сзади раздалось тарахтенье, телеги. Мальчик обернулся. Тощая лошадь тянула длинную, покрытую брезентом повозку. На передке сидел солдат.Поравнявшись с Цыганом, солдат «пошутил» — огрел его кнутом. От этой «шутки» парнишка вскрикнул и схватился за плечо.— Будь здоров! — сказал солдат и рассмеялся. — Кланяйся отцу с матерью!Телега въехала на мост. Как клавиши, заиграли бревна. На самой середине заднее колесо продавило гнилой настил. Повозка скособочилась и застряла. Лошадь испуганно забилась в оглоблях.Настала очередь смеяться Цыгану. Он расхохотался от всей души, приговаривая:— Так тебе и надо! Так тебе и надо!Солдат соскочил с телеги и схватил коня под уздцы. Успокоив лошадь, он подошёл к провалившемуся колесу и попробовал вытащить повозку. Но поклажа была тяжёлой.— Чего ржёшь, дуралей! — крикнул солдат Цыгану. — Принеси лучше вагу — махорки дам!— Сейчас побегу! — насмешливо ответил Цыган и не тронулся с места.— Лошадь хоть подержи, чумазый!Что-то словно подтолкнуло Цыгана.— Лошадь подержу, — согласился он и с другой стороны телеги подошёл к коню.Солдат вытащил из-под брезента топор и скрылся в прибрежных кустах. А Цыган одной рукой ласково гладил лошадь по крутому крупу, а другой приоткрыл брезент. В повозке лежали длинные деревянные ящики с винтовками и цинковые коробки с патронами.Первой плюхнулась в воду цинковая коробка. За ней пошла ко дну винтовка.Солдат вырубал в кустах вагу и ничего не слышал. Когда он вернулся, Цыган стоял рядом с лошадью. Солдат подсунул палку под заднюю ось и причмокнул. Лошадь дёрнулась вперёд, и повозка съехала с моста.Колчаковец сел на телегу. Цыган протянул руку:— Гони обещанное!И опять взметнулся кнут, но паренёк был настороже — успел отскочить и показал солдату язык.— Подавись своей махоркой! Нужна она мне!..Больше за весь день Цыган ничего не узнал и ничего не придумал. Но он надеялся, что винтовка и патроны вполне удовлетворят командира. Цыган решил достать их на обратном пути из речки, чтобы не возвращаться в штаб с пустыми руками.Под вечер счастье ещё раз улыбнулось пареньку. В сумерки он забрел в сад, где вчера Мика вёл допрос, сел на ту же скамейку и сжевал последнюю баранку.Из трактира вылетали томные звуки граммофона и весёлые голоса. Задняя дверь, выходившая в сад, открылась, и здоровенный детина в красной рубахе выволок пьяного офицера. До ближайшей скамейки было далеко. Половой поленился тащиться с такой тяжестью. Он прислонил офицера к дереву.— Очухайтесь малость, вашбродие!Цыган с любопытством наблюдал за офицером, который стоял на подгибающихся ногах и елозил затылком по гладкому стволу.— Человек! — крикнул он. — Ещё штоф! И запомни: на, фронте кабаков нет!.. Штоф, я говорю! Штофушку!Офицер протянул к трактиру руку и чуть не упал.Подскочил Цыган.— Дяденька! Иди на скамейку! — сказал он, обхватив офицера и нащупывая пальцами застёжку кобуры.Колчаковец бессмысленно уставился на паренька и пробормотал:— Человек! Не вижу тебя! Что ты такой маленький?.. Мельчают люди! Бедная Россия!Офицер горестно покачал головой и облапил дерево, а Цыган попятился и, прижав к животу опущенный за рубашку револьвер, стрелой вылетел из сада. Теперь можно было не нырять в холодную воду за винтовкой и патронами. ТРЯСОГУЗКА РАБОТАЕТ У Трясогузки в тот день никаких интересных происшествий не было. С утра он походил по базару, потом вернулся в штаб, пробыл в нем минут пять и все остальное время провёл у особняка полковника. Много раз обошёл он вокруг добротного деревянного дома. Окна фасада смотрели на главную улицу. Остальные три стены особняка огораживал забор. Во дворе под высокими старыми тополями стояла избёнка, в которой разместилась кухня. Там готовили еду для полковника.Трясогузка видел через открытые ворота, как ровно в одиннадцать часов из кухни вышел повар, весь в белом, с большим подносом, уставленным судками и сковородками. Ярко блестели начищенные крышки. Из-под них вырывался парок.Часовой, дежуривший у крыльца, услужливо открыл дверь.От сарая к кухне лениво прошагал истопник с вязанкой дров. Из трубы избёнки повалил густой дым. Трясогузка задумчиво смотрел на эту трубу. Голая ветка тополя, нависшая над ней, была чёрной от копоти.Вернулся повар с пустым подносом. Трясогузка вошёл во двор и догнал его у самой кухни.— Дяденька, дай поесть!Повар оглянулся, прищурил холодные глаза.— Жди — вынесу.Есть Трясогузке не хотелось. Он и не ожидал, что его угостят чем-нибудь, — спросил просто так, для вида.Повар вышел из кухни с ковшом и плеснул кипятком. Но Трясогузка успел присесть. Горячая струя воды пролетела над его головой.— Спасибо! — с угрозой сказал Трясогузка и отбежал к воротам.Истопник и повар дружно хохотали у кухни.— А если б попал? — неодобрительно крикнул солдат, стоявший у крыльца.— У таких шкура дублёная! — ответил повар. — Его и расплавленным оловом не проймёшь! Расплодилось босяков, как поганок осенью!Трясогузка знал, что в доме живёт самый главный в городе колчаковец. Он видел, как с крыльца спустился человек в железнодорожной форме. «Тоже жрал с полковником! — подумал Трясогузка. — Прихлебала!»Проходя мимо, мужчина пристально посмотрел на беспризорника. И было в этом взгляде что-то такое, отчего Трясогузка смутился. Он засунул руки в карманы и демонстративно отвернулся.Через час Трясогузка снова увидел того же человека в железнодорожной форме.Платайс шёл по главной улице. За ним, окружённые солдатами, шли рабочие. Их вели под конвоем в железнодорожное депо.«Посмотрел, как человек, а сам — пёс колчаковский!» — подумал Трясогузка про мужчину в форме.Платайс на этот раз не взглянул на беспризорника. Начальник депо шёл с высоко поднятой головой и повелительно покрикивал:— Быстрей! Быстрей!Конвоиры прикладами подталкивали рабочих.Никто из посторонних не мог подумать, что вся эта процессия — военная хитрость. План, разработанный большевиками-подпольщиками, начал осуществляться. Рабочие знали, что предстоит им делать.Во второй половине дня полковнику подали машину. Почти одновременно к особняку подскакал на коне есаул. Благов и полковник встретились у крыльца. О чем докладывал есаул, Трясогузка не расслышал. Зато гневные слова полковника долетели до него.— Головорезы из вашей команды начинают меня раздражать! — гремел за забором властный голос. — Декоративно обставленные расстрелы — это далеко не все, чем следует заниматься контрразведке!.. Что вы лепечете про каких-то заложников? Где преступники? Где эта птичья армия?Трясогузка чуть не запрыгал от радости. Он понял, про какую армию спрашивал полковник. Значит, его армия уже признана врагами как боевая сила! Чтобы услышать это признание, стоило дежурить у особняка.Полковник уехал. Есаул остался у крыльца. Он нервно похлопывал кнутом по начищенному сапогу.В это время во двор вошёл Николай. На плече он нёс большой, только что вылуженный котёл. Посудина была тяжёлая. Николай хромал больше обычного и смотрел под ноги, чтобы не споткнуться.Трясогузка и есаул — оба узнали его.— Принимай добро! — крикнул Николай, подойдя к кухне.Вышел истопник, помог снять с плеча котёл. Николай, отдуваясь, присел на скамейку под окном. Повар вынес ему сковороду с двумя котлетами.Кондрат Васильевич и Николай давно обслуживали кухню полковника. Это было выгодно: иногда удавалось раздобыть ценные сведения. Николай всегда стремился подольше задержаться на кухне и охотно вступал в разговор.— Хороши котлетки! — похвалил он, облизывая пальцы.Польщённый повар пренебрежительно махнул рукой.— Пустяки!.. Дня через три буду готовить обед на двенадцать персон. Вот там искусство будет! Ты только с остальной посудой поторопись!— Завтра все принесу, — ответил Николай. — А что за праздник будет?— Гости! — шепнул повар.Николаю очень хотелось поговорить ещё, но он уже заметил, что есаул наблюдает за ним. Чтобы не вызвать подозрений, Николай распрощался и вышел за ворота. За углом забора он столкнулся с поджидавшим его Трясогузкой.— Знал бы — и чайник твой паршивый не взял! — сердито сказал мальчишка.— За что такая немилость? — усмехнулся Николай.— Вокруг полковника увиваешься? Шкура продажная!— Откуда ты знаешь, что тут полковник?— Я все знаю!— А беспризорничаешь давно?— С потопа!— Ну, а звать как?— Тр… — чуть не проговорился Трясогузка и быстро поправился: — Трофим!Мальчишка рассвирепел — надо же так оплошать! Всю свою злость он обрушил на Николая.— Котлетки лопаешь? Чтоб кишки у тебя завернулись от них! Лизоблюд!Выпалив это, Трясогузка убежал. Николай пошёл домой. А есаул перешагнул высокий порог кухни.— Часто этот хлопоногий бывает у тебя? — спросил он у повара. — Что-то не нравится мне он!Повар угодливо улыбнулся.— А кому он понравится — убогий! Но вы, господин есаул, оставьте его пока в покое. Починит всю посуду, тогда хоть на столб его — вместо фонаря!У есаула не было причин подозревать Николая. Но Благов был злопамятен и упрям. Барон Бергер помешал ему обыскать мастерскую жестянщика. Этого было достаточно, чтобы есаул возненавидел и барона, и всех, кто присутствовал при разговоре. Благов искал повод, чтобы отомстить если не самому Бергеру, то хотя бы тем, кого он взял под защиту.— Сообщи мне, когда он отдаст твои ложки-поварёшки! — сказал есаул, уходя из кухни.— Будет исполнено! — ответил повар. МИКА В ЗАСАДЕ Мика не был ни таким ловким, как Цыган, ни таким дерзким, как Трясогузка. У Мики было другое преимущество. Хилый, с бледным лицом и умными, всегда печальными главами, он мог появляться там, где Трясогузке и Цыгану обязательно надавали бы по шее. Рука не подымалась на этого малыша. Зачем его бить или гнать? Он ничего не украдёт: сразу видно — не воришка. И вообще какой вред может принести обездоленный застенчивый мальчуган?Помахивая непомерно широкими обрубленными рукавами, Мика с утра пробрался к дому, к которому никто из жителей города по доброй воле не подходил.Контрразведка уже работала. За высоким глухим забором шла перекличка арестованных. За вчерашний день их накопилось одиннадцать человек. Никто из них, конечно, не знал ни об армии Трясогузки, ни о причинах крушения поезда. И батиста у них не нашли. Одних арестовали, потому что они долго не впускали солдат в квартиру или мешали проводить обыск, другие просто не понравились есаулу. Арестованных заперли в сарай, объявили их заложниками и не давали ни пить ни есть. Сарай был маленький: не только лежать, даже сидеть — и то тесно. Утром заложников вывели во двор на перекличку.Мика сидел на брёвнах напротив дома контрразведки и будто дремал, зябко упрятав нос в грязный мех жилетки. Но он все видел и слышал.— Соколова! — выкрикнул за забором унтер-офицер.— Здесь, — ответил дрожащий женский голос. — Пить дайте! Люди вы или звери?— Петров!— Ну, я! Черт бы вас побрал!Послышался звонкий удар. Мика съёжился ещё больше.— Савостин! — продолжал перекличку унтер.Мика не знал, сколько придётся сидеть на брёвнах и будет ли от этого какой-нибудь толк. Он вспомнил, как в такой же внешне обычный дом, только в другом городке, увели отца. Мика двое суток продежурил у ворот и видел, как на рассвете вывезли на телегах избитых и окровавленных заключённых. Он понял: на расстрел. На второй телеге, лицом вниз, с закрученными за спину руками, лежал отец. Это была их последняя встреча.Прошло полгода, но Мика, услышав ненавистное слово «контрразведка», все ещё чувствовал озноб. Бессильная и потому тоскливая злоба охватывала его, а ноги сами тащили туда, где было гнездо колчаковских палачей.Закончив перекличку, унтер-офицер повысил и без того громкий голос:— Есть и пить не получите, пока не будут пойманы виновники аварии на железной дороге!В ответ раздался ропот, но унтер скомандовал:— Увести их!До Мики не сразу дошёл смысл сказанного унтер-офицером. Лишь через несколько минут мальчишка догадался, что речь шла о составе, который наехал на костыль и свалился под откос. На сердце у Мики потеплело. Это было началом расплаты за отца. Но другая мысль заставила Мику насторожиться. Из-за этого крушения арестовали ни в чем не повинных людей! Он не выдал своего волнения — сидел, как и раньше, уткнув нос в жилетку, словно спал.Часовой, ходивший у дома, уже несколько раз поглядывал на беспризорника и наконец окликнул его:— Эй, пацан!Мика не шелохнулся.Часовой подошёл поближе.— Эй, ты!.. Живой?Мальчишка сидел на нижнем бревне, упёршись локтями в колени. Голова опущена на руки. Груда брёвен отгораживала его от холодного ветра. Слабо, но все же пригревало неяркое солнце. Мальчишка спал. Тоненькая синяя жилка пульсировала на виске. Она вызывала жалость.Солдат поскоблил дулом винтовки небритый подбородок, и Мика услышал, как он проговорил вполголоса:— Спи, леший с тобой!Часовой вернулся на место, а Мика продолжал сидеть. Выдержка у него была железная. Он мог не шевельнуться хоть до вечера. Но этого не потребовалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22