В Сибири пока у нас первых.
Чёрные цыганские глаза бородача стрельнули в сторону Петьки и Тани. Ивану Ивановичу он подал зелёный футлярчик.
— Очки тебе, старина, привёз, а то в чужих-то, не видишь ничего.
— Спасибо. Уважил, Анатолий Васильевич. Бородач подошёл к Петьке с Таней. Приятно улыбнулся, протянул руку Тане:
— Анатолий Васильевич Сидоров, начальник экспедиции.
Петьку он просто обнял, легонько шлёпнул по спине и крикнул лётчику:
— Саша, подай сюда кое-что.
Стоящие вокруг геологи, по-видимому, знали, что обозначает «кое-что». Они заулыбались. Лётчик Саша, как фокусник, выкинул из вертолёта мягкий брезентовый тюк. Он упал к ногам ребят и развалился. Иван Иванович ахнул. На брезентовом коврике очутилась груда белоснежного меха. Анатолий Васильевич запустил в неё смуглые руки, разворошил, выдернул меховую белую куртку, такую же шапку, рукавицы и унты. С поклоном, как подают хлеб-соль, преподнёс Тане. Она смутилась. Румянцем вспыхнули смуглые щеки.
— Спасибо, — едва слышно произнесла Таня.
Петьке тоже преподнесли такие же подарки.
— Носите на здоровье, — сказал Анатолий Васильевич, — если что-нибудь окажется не по размеру, одному человеку, — он посмотрел на Ивана Иванович, достанется на орехи.
Все засмеялись.
Но парторгу «на орехи» не досталось: унты, шапки, куртки и даже рукавицы оказались как раз впору. Колёсников пытался померить Петькины унты, но ему не дали.
— На твои ноги только чемоданы примерять, — пошутил Бурмаков, а сам стал напяливать Танину шапку, у него тоже отобрали и посоветовали примерить рюкзак.
Додоев сосредоточенно ощупал пальцами все швы на куртке, удовлетворённо причмокнул:
— Шибко красивая одежда, потому что швы крепкие, двойные.
Лётчик Саша отозвал в сторону Ивана Ивановича и что-то ему сказал.
— Конечно, — ответил парторг, — мы же давно с райкомом обговорили.
Они ушли в радиорубку и вскоре вынесли оттуда старый деревянный фотоаппарат на складных ножках. Поставили около солнечной стены штаба. Лётчик Саша вынул из полевой сумки небольшую белую простынь и попросил Петьку принести два гвоздя и молоток.
Простынь прибили к старой бревенчатой стене.
— Ну, ребятки, будем вас фотографировать, — сказал лётчик — срочно нужно на очень важные документы..
Сначала фотографировали Таню. Иван Иванович поправил ей воротничок и слегка скосил в бок чёлку. Он сделал именно так, как всегда нравилось Петьке. Потом Саша сфотографировал Петьку. Вытащил из аппарата деревянную окованную медью кассету, спрятал её под куртку и убежал в радиорубку.
У вертолёта собрались люди всех геологопартий. Слушали Колесникова. Поблёскивая голубыми глазами, он рассказывал:
— На вертолётах, братцы мои, я налетался в своё время до чёртовой бабушки. Полетели мы однажды на такой штуковине, все шарахаются, боятся, а мне дело привычное, я лёг спать.
— Слава, ты же больше двух метров.
— Не перебивай, Валерка, я спал калачом. Проходит полтора часа, я, естественно, пробудился, глядь в окно — мамочки мои! Вертолёт все над той же сосной висит, а земля крутится, словно шар голубой. Я к лётчику в кабину. Так, мол, и так, под нами родная планета вертится. А он аж зубами заскрипел. Знаю, кричит, не суйся не в своё дело — это мы крутимся. Посмотрел я наверх: и точно, винт на месте, а кабина на оси, как юла, аж поёт. Тут, конечно, — Колёсников закатил глаза под лоб, — зубами залязгаешь.
— Обожди, Слава, — попросил Гарновский, — а почему винт не вращался?
— Понятное дело, воздух спрессованный попался, пропеллер в нём и увяз. Тут, братцы, рост мой помог и железная моя выдержка…
— Колёсников, — крикнул с крыльца лётчик Саша, лишняя фотопластинка есть, иди, я тебя запечатлю, для твоей любимой.
— О, такое мне по душе. А всем вместе можно?
— В фотоаппарат не влезете, вдвоём можешь.
Вячеслав Валентинович осмотрел всех внимательно и выбрал Гарновского.
— С начальством буду рядом, пусть любимая знает, что я человек не хухры-мухры.
Таня видела, что Гарновский застеснялся, но пошёл охотно.
— Саша, на передний план возьми вертолёт или лучше лошадь Житуху.
— Будешь советовать, — ответил серьёзно фотограф, — вообще откажусь тебя снимать, не бог весть какая красота.
…Шумный день кончился. Быстро подкралась темнота. Кусочками байкальского льда засверкали далёкие звезды. Пылал костёр, лёгкие блики жаркого огня отражались на обветренных лицах сидящих вокруг геологов. Началось открытое партийно-комсомольское собрание. К самодельному столику встал секретарь молодёжной организации экспедиции, бывший военный моряк Анатолий Горбачёв.
— Товарищи, к нам поступили заявления от Жмыхина и Котельниковой о приёме их в комсомол.
Таня с Петькой, сидящие рядом с Додоевым, испуганно сжались.
— Кто давал рекомендации? — спросил Бурмаков.
Комсорг назвал фамилии. Приподнялся Колёсников.
— Надо зачитать заявления.
Комсорг встал в боевую позу. Петькино заявление подрагивало у него в руке.
— «Я перенесу любые испытания и не побоюсь смерти, если Родина будет в опасности, как это сделали все погибшие на войне…»
Чётко прочитал комсорг и заявление Тани: «…До последнего стука сердца защищать любимую Родину, как защищали её мои папа и мама…»
Комсорг поднял листок вверх.
— Какие будут предложения?
— Принять! — в голос сказали геологи,
Комсорг не стал считать поднятые руки и так было видно, что все проголосовали за Петьку и Таню.
— По просьбе комсомольской организации билеты вручит член ВКП (б) с 1915 года товарищ Сидоров.
Анатолий Васильевич рывком встал, подошёл к костру. В руках сверкнули красные книжечки с золотистым силуэтом Ленина.
— Ребята, вручая вам комсомольские билеты, мы верим, что свою клятву вы сдержите. — Он вручил Петьке и Тане комсомольские билеты, крепко пожал обоим руки.
— А теперь послушайте, товарищи, мою просьбу. — Он повернулся к собравшимся. — Здесь, в дикой тайге, у костра, мы впервые принимаем в ряды комсомола. Большое это событие, и пусть оно войдёт в историю будущей магистрали. В честь знаменательного события я предлагаю безымянный перевал на Главном хребте отныне на всех картах экспедиции именовать «Перевал Комсомольский». Пусть будущие строители великой магистрали знают, что задолго до них здесь прошли те, детство которых коснулось чёрное крыло войны. Пусть они знают, что юные комсомольцы вместе с нами, фронтовиками, в тяжелейших условиях с честью несли знамя любимой Родины. Называя перевал Комсомольским, мы передадим эстафету подрастающему поколению, тем юношам и девушкам, которые будут строить крайне нужную стране железную дорогу. И я знаю, что они будут благодарны нам, первопроходцам, и нашим комсомольцам Петру Жмыхину и Тане Котельниковой. Я верю, Петя и Таня перенесут трудности таёжной жизни, так же мужественно, как невзгоды и лишения военных лет…
Тут же у костра начальник экспедиции развернул планшет с контурами Главного хребта и красным фломастером написал: Перевал Комсомольский.
После небольшого перерыва геологи говорили о работе экспедиции. Снова выступал Сидоров, сообщил, что правительство не утвердило в проекте место, где геологи наметили бить туннель. Ему возразил Гарновский:
— Извините, Анатолий Васильевич, но поверьте мне — это место самое тонкое в хребте. Пробить всего двадцать километров. Подходы хорошие, можно с двух сторон пробивать, навстречу друг другу.
Гневом сверкнули чёрные глаза начальника экспедиции:
— Самое тонкое место, уважаемый товарищ Гарновский, государству обойдётся в сорок пять миллионов рублей золотом. И правительство отказалось, потому что таких денег сейчас в стране пет. Мне, например, кажется, что вы, Георгий Николаевич, поиском места для туннеля лично не занимались, а указали в хребте первую попавшуюся точку.
Гарновский, опершись на плечо Колесникова, поднялся.
— Вы не правы, Анатолий Васильевич, я лично провёл по хребту два маршрута. Последнее время я действительно ослабил внимание, но вы же знаете почему. Я разрабатываю свой вариант перехода. Мой вариант без туннеля. Железная дорога пойдёт по верху через хребет. Свою дорогу я условно назвал «Радуга». Она на семь миллионов дешевле.
— «Радуга» ваша, Георгий Николаевич, — вдруг заявил Колёсников, — к сибирским условиям не пригодна. А вы целые месяцы тратите на напрасные расчёты. Было видно даже при свете костра, как побледнели щеки у Гарновского, затряслись губы.
— Вы, Вячеслав Валентинович, разве мои расчёты проверяли?
— Не обижайтесь, не в расчётах дело. Они правильные, вы хороший инженер, но по сути дела…
Сидоров ударил ладонью по столику:
— О «Радуге» говорить не будем. Там, — Сидоров указал на звёздное небо, — зимой шквальные ветры, ураганы. И даже тяжеловесные составы будут лететь с хребта, как гусиные пёрышки. Вы неважный хозяйственник, Георгий Николаевич. Вы не удосужились подсчитать, что в год эксплуатация «Радуги» будет обходиться государству в пять миллионов рублей. Здесь придётся держать целый строительный батальон, чтоб ремонтировать её после каждого урагана.Сидоров вынул из кармана папиросу, поднял от костра головешку, закурил. — Нужно, товарищи, искать третий вариант, успеть надо до снегопадов.
Услышав слова третий вариант, Таня насторожилась, вздрогнул Петька. Теперь им стало понятно, о каком третьем варианте упоминал начальник погибшей экспедиции. Вогул на острове убил Вещева именно за третий вариант.
Стал выступать Гарновский:
— Я действительно виноват. Даже в своей болезни. Слишком много стал прислушиваться к себе. Увлёкся расчётами «Радуги», думал открытие сделаю, помогу стране сэкономить деньги. Слишком уверовал в себя. Оторвал науку от практики. А остановиться духу не хватило. Оставшееся время до снегопадов мы используем для поиска оптимального, или, как вы, Анатолий Иванович, выразились, третьего варианта, где можно будет пробить самый короткий туннель. Завтра мы разделимся на поисковые группы по три-четыре человека, и все силы употребим на поиск третьего варианта. — Сгорбившись, он повернулся к собравшимся у костра, — Завтра, товарищи, объявляю день подготовки. Каждой группе я лично выдам задание.
Крепнущий день ото дня морозец справился с ручейком, текущим за палатками. И осторожный изюбр, чтобы напиться воды, стал разбивать тонкий лёд копытом. После каждого удара поднимал голову, смотрел на опустевшее стойбище геологов, водил ушами. Напившись студёной воды, зверь стряхнул капли с толстых губ и, раздувая ноздри, шумно потянул воздух. Того запаха, которого он всегда боялся, не было. Изюбр легко перемахнул ручей и, не пугаясь, прошёл по опустевшему посёлку. Спустился к обрубленной скале. Расставил широко голенастые ноги и пристально посмотрел на вершину хребта. Увидел лошадей, гружённых вьюками, и понял, что люди покинули своё стойбище надолго. Может быть, до весны. Изюбр круто развернулся, посмотрел вниз, на закутанную морозным туманом реку, перешёл по скале на тот берег и скрылся в лесу.
В отряде, который двигался на север, было три человека. Впереди шёл Гарновский. Чуть отстав от него, шагали Петька и Таня. За ними тянулась лошадь Житуха, Идти было трудно. Склон хребта словно кто-то специально усыпал обломками скальных плит. Ноги скользили по снегу, попадали в трещины. Особенно страдала Житуха. Стёртые за лето подковы не держали, и она два раза валилась на бок. И оба раза рвала мешок с овсом, лежащий у ней поверх вьюков. На ночь Житухе каждый раз выдавалась походная норма золотистого корма. И поедала она его тут же у костра. Хрумкала медленно, чтоб протянуть удовольствие, и косилась на мешок, как бы проверяя, много ли осталось. Гарновский, выдавая вечером Житухе пропитание, произносил:
— Потерпи, дорогая лошадь, скоро на месте будем у Медвежьего зимовья, а там, ты знаешь, под снегом травы сколько угодно, и водичка хорошая, не то, что талый снег. Каждый раз Житуха при упоминании Медвежьего зимовья тихо ржала.
— Смотрите, она плачет. — Таня вытерла рукавичкой катившуюся по шерсти слезу,
— От ветерка у неё слезы, стареет, — ответил Гарновский — И вдруг спросил: — Челпанова при вас арестовывали?
— При нас.
— В убийстве он признался?
— Сначала только в воровстве.
Гарновский погрел руки над костром и тяжело вздохнул:
— Может, он и не убивал.
Таня незаметно добавила Житухе овса и подошла к костру.
— У него в шалаше щепку нашли, а на ней кровь Жухова, экспертиза доказала.
— Ну и дела без меня творились. А как вёл себя Колёсников.
Таня вспомнила, что Колёсников до появления милиции был очень насторожённым, а когда увидел милиционера, хотел спрятаться за дерево.
— А что, Георгий Николаевич, он тоже соучастник?
— Кто знает, я их частенько видел вместе у реки: Колесникова, Жухова, Челпанова.
Слушая Гарновского, Петька обозвал сам себя разиней. Как он не догадался, что документы Самоволина мог похитить Колёсников. И пустую картонную папку наверняка спёр тоже он, потому что тогда с караваном он уходил самым последним.
— Почему Челпанов стрелял в Жухова? — спросил Петька у Гарновского.
— Наверно, что-нибудь не поделили, — зевая, ответил Георгий Николаевич.
«Бочку с документами они не поделили», — чуть не ляпнула Таня.
ГЛАВА 11
Медвежье зимовье оказалось большим домом с крышей из расщеплённых наполовину лиственничных брёвен. Окна были под самой крышей и смотрели на главную вершину хребта.
— Почему такие узкие окна? — спросила Таня.
— Чтоб медведь не смог просунуть голову. Усадьбу эту строили ещё геологи погибшей экспедиции.
На всякий случай Петька дал понять, что про такую экспедицию они слышат впервые:
— А как она погибла?
— На барже пьяные плыли, пожар, говорят, случился, сгорели. — Гарновский внимательно посмотрел на Петьку. — Так вот, в то время медведей здесь было несметное число. — Гарновский показал на бревенчатый сарайчик. — Там ручей, тоже Медвежьим завется.
Петька с Таней прислушались, из сарая доносилось бульканье. Петька по сугробу прошёл туда, открыл тяжёлую толстую дверь. В левом углу стояла деревянная лохань без дна, там бил ключ. Он немного парил, и поэтому потолок и стены сарая были покрыты морозным куржаком, словно белой шубой. Лишняя вода из лохани выбегала под стенку сарая.
Житуха чувствовала себя здесь как дома. Освобождённая от вьюков, она прошла к Петьке в сарайчик и напилась прямо из лохани. Понюхала висящий на стенке ветхий хомут, хлестнула себя несколько раз хвостом и вышла. Осмотрела конюшню, старый амбар, поразмыслила о чём-то и весёлой трусцой побежала к скалам щипать не занесённую снегом траву.
Петька протоптал тропинку к навесу с чурками. Увидел тяжёлый старинный колун. У самого обуха были выбиты буквы «экс. „Багульник“. Старую сосновую чурку Петька развалил с одного раза. Каждую половинку расколол на тонкие поленья. Дрова отнёс в дом и вернулся обратно. Сбросил меховую куртку и пролез под крыльцо. Здесь лежали ржавые лопаты, кайлы и топоры с обломанными ручками. Всё было наполовину забросано землёй.
Ближе к незабитой отдушине лежал расколотый приклад ружья, а рядом непонятная блестящая штука. Петька взял её и вылез наружу. Рассмотрел. Она походила на крохотный портсигар с кнопкой. Никаких обозначений не было. Петьке показалось, что он когда-то видел такие приборчики, но где — вспомнить не мог.
Вечером, когда все трое сидели за столом и разрабатывали маршрут на завтра, Петька показал приборчик Гарновскому. Тот рассмотрел его внимательно. Поднёс к глазам, ощупал. А потом выбросил приборчик в раскалённую печь.
— Неизвестные вещи, Петенька, никогда не подбирай, в них может быть отрава или ещё какая-нибудь гадость.
Батарейка на огне зашипела и резко бабахнула. Открылась дверка, вылетело несколько угольков.
— Вот видите, — сурово сказал Гарновский, — наверняка там ампула с ядом была. Волков кто-нибудь собирался травить.
Все трое смотрели в печку из дальнего угла. Коробочка и содержимое горели ослепительно белым пламенем. Немного запахло лекарством. И тут Петька вспомнил этот запах. Вспомнил Краснокардонск, ночного пришельца, подземный ход и такой же запах, когда сжигали батарейки от рации.
— Диверсант здесь был, — крикнул Петька. — Я вспомнил, такие батареи были у диверсанта Мулекова в Краснокардонске, и ещё я их видел у Метелкина, когда он нас вёз на лодке.
Георгий Николаевич побледнел.
— У какого Метелкина?
— Который в Шалаганове живёт. Метелкин, наверно, шпион. Может, и Жухова они вместе с Челпановым убивали.
Георгий Николаевич беззвучно засмеялся:
— Фантазёры, ну, фантазёры. — Посмеявшись, он вытер платком глаза, сел на нары ближе к изголовью. — Метелкин, ребята, славный таёжный мужик. Правда, немного угрюмый. Поначалу я его даже побаивался. А он, оказывается, душа-человек. В таком возрасте на двух ставках работает и продавцом, и радистом в речном пароходстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Чёрные цыганские глаза бородача стрельнули в сторону Петьки и Тани. Ивану Ивановичу он подал зелёный футлярчик.
— Очки тебе, старина, привёз, а то в чужих-то, не видишь ничего.
— Спасибо. Уважил, Анатолий Васильевич. Бородач подошёл к Петьке с Таней. Приятно улыбнулся, протянул руку Тане:
— Анатолий Васильевич Сидоров, начальник экспедиции.
Петьку он просто обнял, легонько шлёпнул по спине и крикнул лётчику:
— Саша, подай сюда кое-что.
Стоящие вокруг геологи, по-видимому, знали, что обозначает «кое-что». Они заулыбались. Лётчик Саша, как фокусник, выкинул из вертолёта мягкий брезентовый тюк. Он упал к ногам ребят и развалился. Иван Иванович ахнул. На брезентовом коврике очутилась груда белоснежного меха. Анатолий Васильевич запустил в неё смуглые руки, разворошил, выдернул меховую белую куртку, такую же шапку, рукавицы и унты. С поклоном, как подают хлеб-соль, преподнёс Тане. Она смутилась. Румянцем вспыхнули смуглые щеки.
— Спасибо, — едва слышно произнесла Таня.
Петьке тоже преподнесли такие же подарки.
— Носите на здоровье, — сказал Анатолий Васильевич, — если что-нибудь окажется не по размеру, одному человеку, — он посмотрел на Ивана Иванович, достанется на орехи.
Все засмеялись.
Но парторгу «на орехи» не досталось: унты, шапки, куртки и даже рукавицы оказались как раз впору. Колёсников пытался померить Петькины унты, но ему не дали.
— На твои ноги только чемоданы примерять, — пошутил Бурмаков, а сам стал напяливать Танину шапку, у него тоже отобрали и посоветовали примерить рюкзак.
Додоев сосредоточенно ощупал пальцами все швы на куртке, удовлетворённо причмокнул:
— Шибко красивая одежда, потому что швы крепкие, двойные.
Лётчик Саша отозвал в сторону Ивана Ивановича и что-то ему сказал.
— Конечно, — ответил парторг, — мы же давно с райкомом обговорили.
Они ушли в радиорубку и вскоре вынесли оттуда старый деревянный фотоаппарат на складных ножках. Поставили около солнечной стены штаба. Лётчик Саша вынул из полевой сумки небольшую белую простынь и попросил Петьку принести два гвоздя и молоток.
Простынь прибили к старой бревенчатой стене.
— Ну, ребятки, будем вас фотографировать, — сказал лётчик — срочно нужно на очень важные документы..
Сначала фотографировали Таню. Иван Иванович поправил ей воротничок и слегка скосил в бок чёлку. Он сделал именно так, как всегда нравилось Петьке. Потом Саша сфотографировал Петьку. Вытащил из аппарата деревянную окованную медью кассету, спрятал её под куртку и убежал в радиорубку.
У вертолёта собрались люди всех геологопартий. Слушали Колесникова. Поблёскивая голубыми глазами, он рассказывал:
— На вертолётах, братцы мои, я налетался в своё время до чёртовой бабушки. Полетели мы однажды на такой штуковине, все шарахаются, боятся, а мне дело привычное, я лёг спать.
— Слава, ты же больше двух метров.
— Не перебивай, Валерка, я спал калачом. Проходит полтора часа, я, естественно, пробудился, глядь в окно — мамочки мои! Вертолёт все над той же сосной висит, а земля крутится, словно шар голубой. Я к лётчику в кабину. Так, мол, и так, под нами родная планета вертится. А он аж зубами заскрипел. Знаю, кричит, не суйся не в своё дело — это мы крутимся. Посмотрел я наверх: и точно, винт на месте, а кабина на оси, как юла, аж поёт. Тут, конечно, — Колёсников закатил глаза под лоб, — зубами залязгаешь.
— Обожди, Слава, — попросил Гарновский, — а почему винт не вращался?
— Понятное дело, воздух спрессованный попался, пропеллер в нём и увяз. Тут, братцы, рост мой помог и железная моя выдержка…
— Колёсников, — крикнул с крыльца лётчик Саша, лишняя фотопластинка есть, иди, я тебя запечатлю, для твоей любимой.
— О, такое мне по душе. А всем вместе можно?
— В фотоаппарат не влезете, вдвоём можешь.
Вячеслав Валентинович осмотрел всех внимательно и выбрал Гарновского.
— С начальством буду рядом, пусть любимая знает, что я человек не хухры-мухры.
Таня видела, что Гарновский застеснялся, но пошёл охотно.
— Саша, на передний план возьми вертолёт или лучше лошадь Житуху.
— Будешь советовать, — ответил серьёзно фотограф, — вообще откажусь тебя снимать, не бог весть какая красота.
…Шумный день кончился. Быстро подкралась темнота. Кусочками байкальского льда засверкали далёкие звезды. Пылал костёр, лёгкие блики жаркого огня отражались на обветренных лицах сидящих вокруг геологов. Началось открытое партийно-комсомольское собрание. К самодельному столику встал секретарь молодёжной организации экспедиции, бывший военный моряк Анатолий Горбачёв.
— Товарищи, к нам поступили заявления от Жмыхина и Котельниковой о приёме их в комсомол.
Таня с Петькой, сидящие рядом с Додоевым, испуганно сжались.
— Кто давал рекомендации? — спросил Бурмаков.
Комсорг назвал фамилии. Приподнялся Колёсников.
— Надо зачитать заявления.
Комсорг встал в боевую позу. Петькино заявление подрагивало у него в руке.
— «Я перенесу любые испытания и не побоюсь смерти, если Родина будет в опасности, как это сделали все погибшие на войне…»
Чётко прочитал комсорг и заявление Тани: «…До последнего стука сердца защищать любимую Родину, как защищали её мои папа и мама…»
Комсорг поднял листок вверх.
— Какие будут предложения?
— Принять! — в голос сказали геологи,
Комсорг не стал считать поднятые руки и так было видно, что все проголосовали за Петьку и Таню.
— По просьбе комсомольской организации билеты вручит член ВКП (б) с 1915 года товарищ Сидоров.
Анатолий Васильевич рывком встал, подошёл к костру. В руках сверкнули красные книжечки с золотистым силуэтом Ленина.
— Ребята, вручая вам комсомольские билеты, мы верим, что свою клятву вы сдержите. — Он вручил Петьке и Тане комсомольские билеты, крепко пожал обоим руки.
— А теперь послушайте, товарищи, мою просьбу. — Он повернулся к собравшимся. — Здесь, в дикой тайге, у костра, мы впервые принимаем в ряды комсомола. Большое это событие, и пусть оно войдёт в историю будущей магистрали. В честь знаменательного события я предлагаю безымянный перевал на Главном хребте отныне на всех картах экспедиции именовать «Перевал Комсомольский». Пусть будущие строители великой магистрали знают, что задолго до них здесь прошли те, детство которых коснулось чёрное крыло войны. Пусть они знают, что юные комсомольцы вместе с нами, фронтовиками, в тяжелейших условиях с честью несли знамя любимой Родины. Называя перевал Комсомольским, мы передадим эстафету подрастающему поколению, тем юношам и девушкам, которые будут строить крайне нужную стране железную дорогу. И я знаю, что они будут благодарны нам, первопроходцам, и нашим комсомольцам Петру Жмыхину и Тане Котельниковой. Я верю, Петя и Таня перенесут трудности таёжной жизни, так же мужественно, как невзгоды и лишения военных лет…
Тут же у костра начальник экспедиции развернул планшет с контурами Главного хребта и красным фломастером написал: Перевал Комсомольский.
После небольшого перерыва геологи говорили о работе экспедиции. Снова выступал Сидоров, сообщил, что правительство не утвердило в проекте место, где геологи наметили бить туннель. Ему возразил Гарновский:
— Извините, Анатолий Васильевич, но поверьте мне — это место самое тонкое в хребте. Пробить всего двадцать километров. Подходы хорошие, можно с двух сторон пробивать, навстречу друг другу.
Гневом сверкнули чёрные глаза начальника экспедиции:
— Самое тонкое место, уважаемый товарищ Гарновский, государству обойдётся в сорок пять миллионов рублей золотом. И правительство отказалось, потому что таких денег сейчас в стране пет. Мне, например, кажется, что вы, Георгий Николаевич, поиском места для туннеля лично не занимались, а указали в хребте первую попавшуюся точку.
Гарновский, опершись на плечо Колесникова, поднялся.
— Вы не правы, Анатолий Васильевич, я лично провёл по хребту два маршрута. Последнее время я действительно ослабил внимание, но вы же знаете почему. Я разрабатываю свой вариант перехода. Мой вариант без туннеля. Железная дорога пойдёт по верху через хребет. Свою дорогу я условно назвал «Радуга». Она на семь миллионов дешевле.
— «Радуга» ваша, Георгий Николаевич, — вдруг заявил Колёсников, — к сибирским условиям не пригодна. А вы целые месяцы тратите на напрасные расчёты. Было видно даже при свете костра, как побледнели щеки у Гарновского, затряслись губы.
— Вы, Вячеслав Валентинович, разве мои расчёты проверяли?
— Не обижайтесь, не в расчётах дело. Они правильные, вы хороший инженер, но по сути дела…
Сидоров ударил ладонью по столику:
— О «Радуге» говорить не будем. Там, — Сидоров указал на звёздное небо, — зимой шквальные ветры, ураганы. И даже тяжеловесные составы будут лететь с хребта, как гусиные пёрышки. Вы неважный хозяйственник, Георгий Николаевич. Вы не удосужились подсчитать, что в год эксплуатация «Радуги» будет обходиться государству в пять миллионов рублей. Здесь придётся держать целый строительный батальон, чтоб ремонтировать её после каждого урагана.Сидоров вынул из кармана папиросу, поднял от костра головешку, закурил. — Нужно, товарищи, искать третий вариант, успеть надо до снегопадов.
Услышав слова третий вариант, Таня насторожилась, вздрогнул Петька. Теперь им стало понятно, о каком третьем варианте упоминал начальник погибшей экспедиции. Вогул на острове убил Вещева именно за третий вариант.
Стал выступать Гарновский:
— Я действительно виноват. Даже в своей болезни. Слишком много стал прислушиваться к себе. Увлёкся расчётами «Радуги», думал открытие сделаю, помогу стране сэкономить деньги. Слишком уверовал в себя. Оторвал науку от практики. А остановиться духу не хватило. Оставшееся время до снегопадов мы используем для поиска оптимального, или, как вы, Анатолий Иванович, выразились, третьего варианта, где можно будет пробить самый короткий туннель. Завтра мы разделимся на поисковые группы по три-четыре человека, и все силы употребим на поиск третьего варианта. — Сгорбившись, он повернулся к собравшимся у костра, — Завтра, товарищи, объявляю день подготовки. Каждой группе я лично выдам задание.
Крепнущий день ото дня морозец справился с ручейком, текущим за палатками. И осторожный изюбр, чтобы напиться воды, стал разбивать тонкий лёд копытом. После каждого удара поднимал голову, смотрел на опустевшее стойбище геологов, водил ушами. Напившись студёной воды, зверь стряхнул капли с толстых губ и, раздувая ноздри, шумно потянул воздух. Того запаха, которого он всегда боялся, не было. Изюбр легко перемахнул ручей и, не пугаясь, прошёл по опустевшему посёлку. Спустился к обрубленной скале. Расставил широко голенастые ноги и пристально посмотрел на вершину хребта. Увидел лошадей, гружённых вьюками, и понял, что люди покинули своё стойбище надолго. Может быть, до весны. Изюбр круто развернулся, посмотрел вниз, на закутанную морозным туманом реку, перешёл по скале на тот берег и скрылся в лесу.
В отряде, который двигался на север, было три человека. Впереди шёл Гарновский. Чуть отстав от него, шагали Петька и Таня. За ними тянулась лошадь Житуха, Идти было трудно. Склон хребта словно кто-то специально усыпал обломками скальных плит. Ноги скользили по снегу, попадали в трещины. Особенно страдала Житуха. Стёртые за лето подковы не держали, и она два раза валилась на бок. И оба раза рвала мешок с овсом, лежащий у ней поверх вьюков. На ночь Житухе каждый раз выдавалась походная норма золотистого корма. И поедала она его тут же у костра. Хрумкала медленно, чтоб протянуть удовольствие, и косилась на мешок, как бы проверяя, много ли осталось. Гарновский, выдавая вечером Житухе пропитание, произносил:
— Потерпи, дорогая лошадь, скоро на месте будем у Медвежьего зимовья, а там, ты знаешь, под снегом травы сколько угодно, и водичка хорошая, не то, что талый снег. Каждый раз Житуха при упоминании Медвежьего зимовья тихо ржала.
— Смотрите, она плачет. — Таня вытерла рукавичкой катившуюся по шерсти слезу,
— От ветерка у неё слезы, стареет, — ответил Гарновский — И вдруг спросил: — Челпанова при вас арестовывали?
— При нас.
— В убийстве он признался?
— Сначала только в воровстве.
Гарновский погрел руки над костром и тяжело вздохнул:
— Может, он и не убивал.
Таня незаметно добавила Житухе овса и подошла к костру.
— У него в шалаше щепку нашли, а на ней кровь Жухова, экспертиза доказала.
— Ну и дела без меня творились. А как вёл себя Колёсников.
Таня вспомнила, что Колёсников до появления милиции был очень насторожённым, а когда увидел милиционера, хотел спрятаться за дерево.
— А что, Георгий Николаевич, он тоже соучастник?
— Кто знает, я их частенько видел вместе у реки: Колесникова, Жухова, Челпанова.
Слушая Гарновского, Петька обозвал сам себя разиней. Как он не догадался, что документы Самоволина мог похитить Колёсников. И пустую картонную папку наверняка спёр тоже он, потому что тогда с караваном он уходил самым последним.
— Почему Челпанов стрелял в Жухова? — спросил Петька у Гарновского.
— Наверно, что-нибудь не поделили, — зевая, ответил Георгий Николаевич.
«Бочку с документами они не поделили», — чуть не ляпнула Таня.
ГЛАВА 11
Медвежье зимовье оказалось большим домом с крышей из расщеплённых наполовину лиственничных брёвен. Окна были под самой крышей и смотрели на главную вершину хребта.
— Почему такие узкие окна? — спросила Таня.
— Чтоб медведь не смог просунуть голову. Усадьбу эту строили ещё геологи погибшей экспедиции.
На всякий случай Петька дал понять, что про такую экспедицию они слышат впервые:
— А как она погибла?
— На барже пьяные плыли, пожар, говорят, случился, сгорели. — Гарновский внимательно посмотрел на Петьку. — Так вот, в то время медведей здесь было несметное число. — Гарновский показал на бревенчатый сарайчик. — Там ручей, тоже Медвежьим завется.
Петька с Таней прислушались, из сарая доносилось бульканье. Петька по сугробу прошёл туда, открыл тяжёлую толстую дверь. В левом углу стояла деревянная лохань без дна, там бил ключ. Он немного парил, и поэтому потолок и стены сарая были покрыты морозным куржаком, словно белой шубой. Лишняя вода из лохани выбегала под стенку сарая.
Житуха чувствовала себя здесь как дома. Освобождённая от вьюков, она прошла к Петьке в сарайчик и напилась прямо из лохани. Понюхала висящий на стенке ветхий хомут, хлестнула себя несколько раз хвостом и вышла. Осмотрела конюшню, старый амбар, поразмыслила о чём-то и весёлой трусцой побежала к скалам щипать не занесённую снегом траву.
Петька протоптал тропинку к навесу с чурками. Увидел тяжёлый старинный колун. У самого обуха были выбиты буквы «экс. „Багульник“. Старую сосновую чурку Петька развалил с одного раза. Каждую половинку расколол на тонкие поленья. Дрова отнёс в дом и вернулся обратно. Сбросил меховую куртку и пролез под крыльцо. Здесь лежали ржавые лопаты, кайлы и топоры с обломанными ручками. Всё было наполовину забросано землёй.
Ближе к незабитой отдушине лежал расколотый приклад ружья, а рядом непонятная блестящая штука. Петька взял её и вылез наружу. Рассмотрел. Она походила на крохотный портсигар с кнопкой. Никаких обозначений не было. Петьке показалось, что он когда-то видел такие приборчики, но где — вспомнить не мог.
Вечером, когда все трое сидели за столом и разрабатывали маршрут на завтра, Петька показал приборчик Гарновскому. Тот рассмотрел его внимательно. Поднёс к глазам, ощупал. А потом выбросил приборчик в раскалённую печь.
— Неизвестные вещи, Петенька, никогда не подбирай, в них может быть отрава или ещё какая-нибудь гадость.
Батарейка на огне зашипела и резко бабахнула. Открылась дверка, вылетело несколько угольков.
— Вот видите, — сурово сказал Гарновский, — наверняка там ампула с ядом была. Волков кто-нибудь собирался травить.
Все трое смотрели в печку из дальнего угла. Коробочка и содержимое горели ослепительно белым пламенем. Немного запахло лекарством. И тут Петька вспомнил этот запах. Вспомнил Краснокардонск, ночного пришельца, подземный ход и такой же запах, когда сжигали батарейки от рации.
— Диверсант здесь был, — крикнул Петька. — Я вспомнил, такие батареи были у диверсанта Мулекова в Краснокардонске, и ещё я их видел у Метелкина, когда он нас вёз на лодке.
Георгий Николаевич побледнел.
— У какого Метелкина?
— Который в Шалаганове живёт. Метелкин, наверно, шпион. Может, и Жухова они вместе с Челпановым убивали.
Георгий Николаевич беззвучно засмеялся:
— Фантазёры, ну, фантазёры. — Посмеявшись, он вытер платком глаза, сел на нары ближе к изголовью. — Метелкин, ребята, славный таёжный мужик. Правда, немного угрюмый. Поначалу я его даже побаивался. А он, оказывается, душа-человек. В таком возрасте на двух ставках работает и продавцом, и радистом в речном пароходстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22