И подать в суд — хотя обещаю вам, что ни од-нойзацепки для подачи иска вы не найдете…
— И все? — Он явно намекал на последствия. Правда, у нас был чисто гипотетический разговор — по крайней мере таковым мой собеседник предложил его считать, — так что и ответ должен был быть таким же.
— Ну почему все? — Я сделала вид, что всерьез задумалась, даже лоб наморщила. — Посылать ко мне девиц с сильнодействующими препаратами — так я не лесбиянка. Попробовать войти в контакт с моим любовником, денег дать, чтобы он мне что-нибудь подсыпал, — так нет постоянного, вот в чем проблема. Проводить со мной беседы с привлечением высоких правительственных чиновников — масштаб не тот, маловата фигура. Натравливать на меня ОМОН или РУОП, чтобы подбросили мне наркотики и тут же арестовали, наверное, не стоит — откуда у бедного журналиста деньги на кокаин? Устраивать аварию — так у меня не «Порш-911», а старенький «фольксваген», и живу я не на Рублевке, гонять мне особо негде. Так что…
Видимо, я переборщила — потому что хотя он и кивал весело, постукивая пальцами по столу, вид у него был совсем не веселый. И становился все грустнее и грустнее. Пока я не упомянула про аварию — вызвав у него недоуменное возмущение.
— Ради Бога, Юлия Евгеньевна, — о какой аварии речь?! Может, мы еще и бомбу в самолет подкладывали, на котором Улитин за границу летал, а она не сработала просто? — Он так искренне запротестовал, что я сразу сказала себе, что вот это зря на них свалила, тут они точно ни при чем. Зато он своим возмущением подтвердил, что все остальное действительно имело место. И хотя я в подтверждениях не нуждалась, он, видно, решил по-другому — и, спохватившись, попытался выпутаться. — И вообще — наркотики, яд… Ну что у нас с вами детектив какой-то получается?
— Но мы ведь теоретизировали? — Я тоже изобразила недоумение — хоть и не так искренне. — Вы ведь сами задали теоретический вопрос — что бы со мной сделали после выхода статьи, если бы ваш банк был причастен к убийству Улитина, — вот я и ответила. Вы ведь не всерьез задали свой вопрос, верно? Вот вам и ответ несерьезный…
Я вдруг подумала, что он меня перехитрил — вытянув из меня те факты, которые я собиралась использовать в статье. Спровоцировал меня на нужный ему разговор и все вытянул — хотя я совершенно не собиралась это выкладывать. Это, в конце концов, было мое секретное оружие — то, что я знаю, — а теперь он был в курсе, каким именно оружием я располагаю. И следовательно, прямо сейчас и здесь мог принять решение, насколько я опасна — и как вести себя со мной, как поступить.
Я усмехнулась, показывая, что поняла его маневр — пусть и слишком поздно. И закурила снова, ощущая, что во рту все пересохло, покосившись на бар, где среди спиртного стояла бутылка французской минералки. Но сказала себе, что лучше потерплю. Не то чтобы я верила, что меня заранее решили сюда отвести и подсыпали что-нибудь во все бутылки-я все-таки не настолько параноидальна, — но все же расслабляться не стоило.
— Да, Юлия Евгеньевна, озадачили вы меня… — Глаза его по-прежнему следили за мной, а вот лицо пыталось излучать некое условное тепло, но это ему не слишком удавалось. Словно то, что он от меня услышал, ему совсем не понравилось. — Вы меня извините — я на секунду.
Он встал, кивая мне, выходя за дверь, неплотно прикрывая ее за собой.
Говоря кому-то несколько слов — вроде «Леша, четвертую», так мне показалось — и тут же возвращаясь обратно.
— Что ж, Юлия Евгеньевна, придется пойти на предложенную вами сделку — не то ведь выставите нас в таком свете, что хоть завтра банк закрывай, а все руководство отправляй в Матросскую Тишину. — Он улыбнулся, показывая мне, что шутит, что не сомневается, что моя статья ничем его банк задеть не может. Я, если честно, тоже в этом не сомневалась — до тех пор, пока мне не попробовали впихнуть деньги, а потом задержали тут. — А я, между прочим, возглавляю службу безопасности — а значит, отношусь к руководству. И в тюрьму мне совсем не хочется…
Мне сразу надо было понять, кто он — бывший комитетчик, естественно. И наверное, совсем не последний человек в системе, минимум генералом был — коль оказался в такой структуре. Поэтому он и взял на себя переговоры со мной, и вел себя куда увереннее, чем мой предыдущий собеседник, всем видом демонстрируя, что уполномочен решать щекотливые вопросы типа моего. Поэтому и выведал так хитро все, что у меня было против банка. Поэтому именно на него возложили принятие решения относительно того, что со мной делать.
— Поймите меня правильно — я не против гласности, и я не собираюсь препятствовать вашей журналистской деятельности и тем самым нарушать законы. — Еле заметная улыбка на его лице стала чуть менее призрачной. — Но мне кажется, что ваша будущая статья несколько однобока — поскольку, повествуя об Улитине, во всех его злоключениях обвиняет наш банк. И потому я готов пойти на сделку и рассказать вам кое-что об Улитине — надеюсь, именно он вас интересует, а не наша организация, не так ли? А вы, в свою очередь, рассказываете в статье только об Улитине и упоминаете название банка лишь в случае крайней необходимости — я правильно вас понял?
— Ну, в общем, да. — Я не знала, что именно он расскажет, и потому не могла ответить более конкретно. Хотя я оценила тот факт, что он предпочитал компромисс угрозам или неприятным для меня действиям — пока. — Да.
— Разговора между нами, разумеется, не было. — Это был не вопрос, а утверждение — и я кивнула, соглашаясь. — Тогда начнем сначала. Как Улитин был назначен на пост главы банка, вы, должно быть, знаете. Его кандидатура с самого начала вызвала сомнения в вышестоящих инстанциях — и в банковской среде он не имел, скажем так, должного авторитета, — но его покровитель занимал достаточно высокий пост, чтобы настоять на своем, тем более что именно ему принадлежала идея создания банка. Мне неприятно это говорить, но уважаемый мной Андрей Дмитриевич не очень подходил для такой роли — его масштабам больше соответствовал банк в его родном городе. К счастью, Улитин не пытался проводить собственную политику, выполняя распоряжения того, кто его сюда посадил, — а сам, извиняюсь за выражение, предавался радостям жизни…
— О?! — Я округлила глаза — мне показалось, что он ждал от меня какой-то реакции. По крайней мере он так со значением на меня посмотрел после этих слов. — Вы хотите сказать?..
— Я имею в виду парк дорогих машин, оформленных на банк, но купленных специально для Улитина, его личную охрану в количестве двадцати человек, бесконечные загранкомандировки и прочие мелочи. В том числе зарплату Андрея Дмитриевича, превышавшую миллион долларов в год, и его представительские расходы в размере ста тысяч долларов в месяц. Если хотите, можете об этом написать — только упомяните, что это слух. Были и еще кое-какие расходы — не хочу говорить плохо о покойном, но Улитин был человек экономный, свои-личных сбережений не трогал, зарплату не тратил, за все его прихоти платил банк.
Единственное, в чем Андрея Дмитриевича ограничили, — так это в желании посадить на ключевые посты своих, так сказать, земляков. Им предоставили неплохие должности, изобретенные специально для них Андреем Дмитриевичем, — но не самые ответственные. А так как в политику банка Улитин не влезал, то правление с готовностью потакало всем прихотям Андрея Дмитриевича. И именно поэтому уход из правительства господина, протежировавшего Андрею Дмитриевичу, никак не повлиял на судьбу самого Улитина…
Это было откровенно — даже несмотря на то что во всем сказанном не имелось ни одного конкретного факта, не считая зарплаты, представительских расходов и числа секьюрити. Что, кстати, могло быть намеренным преувеличением — дезинформацией, закинутой мне для того, чтобы потом, когда я вставлю это в материал, меня можно было обвинить во лжи. А доказав документально, что у Улитина было пять охранников, а не двадцать, можно скомпрометировать весь мой материал — мол, если она в мелочах врет, то и в главном тоже.
Поэтому я вовсе не собиралась клевать на эту фактуру, которую он так милостиво разрешил мне обнародовать, — да и заработки Улитина меня интересовали гораздо меньше, чем все остальное. Но мне казалось все же, что он откровенен, — интуиция подсказывала, которой я привыкла верить.
— Однако примерно год назад правлению стало известно, что, помимо радостей жизни, у Андрея Дмитриевича появились и другие интересы. Скажем так — финансового характера… — Он замялся. Я не сомневалась, что он заранее знал, что может мне сообщить — возможно, он даже обсудил это со своим начальством, — но, похоже, теперь он взвешивал еще раз, о чем стоит говорить, а о чем не надо.
— В частности, Улитин стал инициатором ряда финансовых операций с зарубежными банками, в результате которых «Нефтабанк» потерял значительные средства. Я не являюсь профессионалом в банковском деле — но если говорить проще, то банк в лице Улитина брал на себя обязательства, которые изначально не мог выполнить, и соответственно нес потери за их невыполнение в виде крупных неустоек. Вскрылось также несколько случаев приобретения фирм, которые исчезали сразу после перевода им денег. Заметьте, я не говорю, что все эти средства Улитин присвоил — прежде всего этому нет доказательств, — я лишь отмечаю, что это имело место.
Также стало известно о связях Андрея Дмитриевича с представителями так называемого криминального мира — и о том, что через наш банк отмываются так называемые грязные деньги. Вы сами понимаете, какой ущерб был бы нанесен репутации «Нефтабанка», если бы все это стало достоянием общественности…
Я пожала плечами — жестом говоря, что все это не очень убедительно. В конце концов, у нас почти весь бизнес криминальный, связями с криминалом никого не увидишь. А что касается хитроумных финансовых операций, в результате которых банки или другие организации якобы теряют деньги — спокойно оседающие на зарубежных счетах их руководителей, — так я об этом не раз читала, в том числе в нашей газете. Так что все это было не ново и повсеместно распространено. И я очень сомневалась, что нынешнее руководство банка не имеет компрометирующих связей и благородно игнорирует собственный карман.
— Чисто теоретически можно было бы сделать вывод, что Улитина обеспокоила отставка его покровителя и он, опасаясь что придет и его черед, начал активно обеспечивать себе безбедное будущее, — но это только теория. — Он понял вверх указательный палец, как бы предостерегая меня от ошибочного вывода, — но на самом деле намеренно подталкивая меня именно к нему. Ему важно было, чтобы я так и написала — хая лично Улитина и не трогая банк. — В связи со всем вышесказанным правление, скажем так, ограничило возможности Улитина совершать убыточные для банка операции. А что касается причастных к этим операциям сотрудников — тех самых, которых он привел с собой, — то встал вопрос об их увольнении. И все это, как вы понимаете, у Андрея Дмитриевича вызвало недовольство. Между президентом банка и правлением возник конфликт — и Улитину предложили решить его мирным путем. А именно — добровольно покинуть свой пост, дабы его ошибки не были преданы огласке. Однако Андрей Дмитриевич покидать свой пост не хотел и, более того… угрожал наиболее активным своим противникам физической расправой…
Он оглянулся на дверь, впившись в нее взглядом — словно желая увидеть каким-то образом, не стоит ли кто за ней. А потом, повернувшись и поймав мой взгляд, весело хмыкнул.
— Как вы, наверное, уже догадались, Юлия Евгеньевна, наш с вами разговор вопреки вашим опасениям никто не подслушивает и не записывает — мы с вами тет-а-тет говорим, вас ведь так больше устраивает?
Я склонила голову в знак согласия — отметив на его лице удовлетворение, означающее, что он рад, что я ему верю. Вдруг вспомнив те его слова, что донеслись до меня, когда он вышел на секунду: «Леша, четвертую». Выходит, он дал приказ отключить камеру — и действовал сейчас на свой страх и риск, взяв на себя ответственность за общение со мной.
Хотя расслабляться все равно не стоило — он пока не сказал ничего, за что можно было бы по-настоящему зацепиться, и я не знала, скажет ли. И нельзя было исключать, что на самом деле никакая запись с самого начала не велась и только потом он дал команду записывать — то ли для своего начальства, для отчета, то ли рассчитывая усыпить мое внимание и спровоцировать меня на какие-то слова или действия. А сам вел себя так, чтобы я поверила в приватность нашей беседы.
— Как вы знаете, в итоге Улитин все-таки ушел — между прочим, отказавшись от должности члена правления, которую ему предлагали. От фактической синекуры, дававшей хороший доход и позволявшей ничего не делать, даже в офисе не надо было появляться. — Он проскочил довольно большой и, насколько мне известно, полный событий временной период — но я ничего не сказала, решив, что сначала пусть расскажет все, что собирается рассказать, а там посмотрим. — Разумеется, никто не просил его возместить понесенный за время его правления ущерб — об этом не было речи, хотя к тому времени уже всплыла кое-какая информация о том, где именно находятся потерянные банком деньги.
Более того, Андрей Дмитриевич буквально за две недели до ухода — уже зная, что уходит, — купил себе квартиру, которая, между прочим, стоила банку свыше миллиона долларов. Но опять же правление не стало ничего предпринимать — предпочитая мирно расстаться со своим президентом. А теперь скажите мне, Юлия Евгеньевна, — зачем новому руководству нужна была смерть Андрея Дмитриевича Улитина?
Это было логично — то, что он хотел сказать. Более чем логично. Хотя, если честно, мне не хотелось с этим соглашаться — я уже сроднилась с мыслью, что именно «Нефта-банк» его заказал, — и я судорожно искала мотив. Плата за те потерянные деньги? Да нет, не бандиты же, которые убивают должника, неспособного отдать долг, дабы наказать провинившегося и преподать урок другим.
Месть за строптивость и угрозы? Тоже глупо — коль скоро главная цель была достигнута и Улитин ушел без шума и даже отказался от предложения Хромова поднять кампанию в прессе.
Если честно, то он разочаровал меня — потому что если верить всему, что он сказал, то выходило, что «Нефтабанк» здесь ни при чем. А значит, мне предстояло заново ответить на вопрос, кто же это сделал. Хотя — хотя почему, собственно, я обязана была ему верить?
Мне стало немного грустно. До разговора с ним все так здорово сложилось у меня в голове, такой материал ударный — я не продумывала его детально, я его чувствовала, его эмоциональную окрашенность, весомость концовки, тон повествования, он пах, имел вкус и цвет — а теперь все надо было переосмыслить.
— Я оценила вашу откровенность. — Я улыбнулась ему грустно. — Хотя вы умолчали о событиях, предшествовавших уходу Улитина из банка, — вы ведь понимаете, о чем я? Не скрою, мне было бы интересно услышать о том, как Улитина убедили покинуть свой пост. Беседы с высокими чиновниками, милицейские засады с обнаружением у него наркотиков — это я знаю, но ведь это не все, наверное?
Надо отдать ему должное — он промолчал. Не сообщая мне ничего нового — но по крайней мере не отрицая тех фактов, которые у меня уже были. И я это оценила — не став настаивать, понимая, что больше он на эту тему ничего не скажет. Но если он рассчитывал на сделку, то того, что он сказал, было для нее недостаточно. В случае заключения этой сделки я жертвовала слишком многим — конкретной версией улитинской смерти. Да вообще всем материалом — потому что от концовки зависит все, а если нет концовки, то и материала нет. А он предлагал взамен пустые слова, которые мне ничего не давали.
— И еще — я ведь не знаю, было ли на самом деле то, что вы мне рассказали, — произнесла осторожно, не желая открыто ставить под сомнение его слова, но желая подтолкнуть его к тому, чтобы он рассказал что-то еще. — Это все интересно — но фактов ведь нет?
— Почему же нет? — Он ответил после некоторый паузы — словно обдумывая серьезный какой-то шаг. — Допустим, я мог бы вам предоставить бумаги, подтверждающие покупку Улитиным весьма дорогостоящей квартиры за две недели до ухода из банка, — с его личной подписью, хотя для такой крупной, скажем так, ссуды требовалось решение правления. И другой квартиры, в прошлом году — для своей… хорошей знакомой. Допустим, я мог бы вам предоставить бумаги, подтверждающие, что представительские расходы Андрея Дмитриевича составляли сто тысяч долларов в месяц, а порой и выше. Приемы, рестораны, салоны красоты, спортивные центры… Хотя нет, этого делать не стоит — подумают еще ваши читатели, что и нынешнее руководство так же точно живет, а это не соответствует истине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— И все? — Он явно намекал на последствия. Правда, у нас был чисто гипотетический разговор — по крайней мере таковым мой собеседник предложил его считать, — так что и ответ должен был быть таким же.
— Ну почему все? — Я сделала вид, что всерьез задумалась, даже лоб наморщила. — Посылать ко мне девиц с сильнодействующими препаратами — так я не лесбиянка. Попробовать войти в контакт с моим любовником, денег дать, чтобы он мне что-нибудь подсыпал, — так нет постоянного, вот в чем проблема. Проводить со мной беседы с привлечением высоких правительственных чиновников — масштаб не тот, маловата фигура. Натравливать на меня ОМОН или РУОП, чтобы подбросили мне наркотики и тут же арестовали, наверное, не стоит — откуда у бедного журналиста деньги на кокаин? Устраивать аварию — так у меня не «Порш-911», а старенький «фольксваген», и живу я не на Рублевке, гонять мне особо негде. Так что…
Видимо, я переборщила — потому что хотя он и кивал весело, постукивая пальцами по столу, вид у него был совсем не веселый. И становился все грустнее и грустнее. Пока я не упомянула про аварию — вызвав у него недоуменное возмущение.
— Ради Бога, Юлия Евгеньевна, — о какой аварии речь?! Может, мы еще и бомбу в самолет подкладывали, на котором Улитин за границу летал, а она не сработала просто? — Он так искренне запротестовал, что я сразу сказала себе, что вот это зря на них свалила, тут они точно ни при чем. Зато он своим возмущением подтвердил, что все остальное действительно имело место. И хотя я в подтверждениях не нуждалась, он, видно, решил по-другому — и, спохватившись, попытался выпутаться. — И вообще — наркотики, яд… Ну что у нас с вами детектив какой-то получается?
— Но мы ведь теоретизировали? — Я тоже изобразила недоумение — хоть и не так искренне. — Вы ведь сами задали теоретический вопрос — что бы со мной сделали после выхода статьи, если бы ваш банк был причастен к убийству Улитина, — вот я и ответила. Вы ведь не всерьез задали свой вопрос, верно? Вот вам и ответ несерьезный…
Я вдруг подумала, что он меня перехитрил — вытянув из меня те факты, которые я собиралась использовать в статье. Спровоцировал меня на нужный ему разговор и все вытянул — хотя я совершенно не собиралась это выкладывать. Это, в конце концов, было мое секретное оружие — то, что я знаю, — а теперь он был в курсе, каким именно оружием я располагаю. И следовательно, прямо сейчас и здесь мог принять решение, насколько я опасна — и как вести себя со мной, как поступить.
Я усмехнулась, показывая, что поняла его маневр — пусть и слишком поздно. И закурила снова, ощущая, что во рту все пересохло, покосившись на бар, где среди спиртного стояла бутылка французской минералки. Но сказала себе, что лучше потерплю. Не то чтобы я верила, что меня заранее решили сюда отвести и подсыпали что-нибудь во все бутылки-я все-таки не настолько параноидальна, — но все же расслабляться не стоило.
— Да, Юлия Евгеньевна, озадачили вы меня… — Глаза его по-прежнему следили за мной, а вот лицо пыталось излучать некое условное тепло, но это ему не слишком удавалось. Словно то, что он от меня услышал, ему совсем не понравилось. — Вы меня извините — я на секунду.
Он встал, кивая мне, выходя за дверь, неплотно прикрывая ее за собой.
Говоря кому-то несколько слов — вроде «Леша, четвертую», так мне показалось — и тут же возвращаясь обратно.
— Что ж, Юлия Евгеньевна, придется пойти на предложенную вами сделку — не то ведь выставите нас в таком свете, что хоть завтра банк закрывай, а все руководство отправляй в Матросскую Тишину. — Он улыбнулся, показывая мне, что шутит, что не сомневается, что моя статья ничем его банк задеть не может. Я, если честно, тоже в этом не сомневалась — до тех пор, пока мне не попробовали впихнуть деньги, а потом задержали тут. — А я, между прочим, возглавляю службу безопасности — а значит, отношусь к руководству. И в тюрьму мне совсем не хочется…
Мне сразу надо было понять, кто он — бывший комитетчик, естественно. И наверное, совсем не последний человек в системе, минимум генералом был — коль оказался в такой структуре. Поэтому он и взял на себя переговоры со мной, и вел себя куда увереннее, чем мой предыдущий собеседник, всем видом демонстрируя, что уполномочен решать щекотливые вопросы типа моего. Поэтому и выведал так хитро все, что у меня было против банка. Поэтому именно на него возложили принятие решения относительно того, что со мной делать.
— Поймите меня правильно — я не против гласности, и я не собираюсь препятствовать вашей журналистской деятельности и тем самым нарушать законы. — Еле заметная улыбка на его лице стала чуть менее призрачной. — Но мне кажется, что ваша будущая статья несколько однобока — поскольку, повествуя об Улитине, во всех его злоключениях обвиняет наш банк. И потому я готов пойти на сделку и рассказать вам кое-что об Улитине — надеюсь, именно он вас интересует, а не наша организация, не так ли? А вы, в свою очередь, рассказываете в статье только об Улитине и упоминаете название банка лишь в случае крайней необходимости — я правильно вас понял?
— Ну, в общем, да. — Я не знала, что именно он расскажет, и потому не могла ответить более конкретно. Хотя я оценила тот факт, что он предпочитал компромисс угрозам или неприятным для меня действиям — пока. — Да.
— Разговора между нами, разумеется, не было. — Это был не вопрос, а утверждение — и я кивнула, соглашаясь. — Тогда начнем сначала. Как Улитин был назначен на пост главы банка, вы, должно быть, знаете. Его кандидатура с самого начала вызвала сомнения в вышестоящих инстанциях — и в банковской среде он не имел, скажем так, должного авторитета, — но его покровитель занимал достаточно высокий пост, чтобы настоять на своем, тем более что именно ему принадлежала идея создания банка. Мне неприятно это говорить, но уважаемый мной Андрей Дмитриевич не очень подходил для такой роли — его масштабам больше соответствовал банк в его родном городе. К счастью, Улитин не пытался проводить собственную политику, выполняя распоряжения того, кто его сюда посадил, — а сам, извиняюсь за выражение, предавался радостям жизни…
— О?! — Я округлила глаза — мне показалось, что он ждал от меня какой-то реакции. По крайней мере он так со значением на меня посмотрел после этих слов. — Вы хотите сказать?..
— Я имею в виду парк дорогих машин, оформленных на банк, но купленных специально для Улитина, его личную охрану в количестве двадцати человек, бесконечные загранкомандировки и прочие мелочи. В том числе зарплату Андрея Дмитриевича, превышавшую миллион долларов в год, и его представительские расходы в размере ста тысяч долларов в месяц. Если хотите, можете об этом написать — только упомяните, что это слух. Были и еще кое-какие расходы — не хочу говорить плохо о покойном, но Улитин был человек экономный, свои-личных сбережений не трогал, зарплату не тратил, за все его прихоти платил банк.
Единственное, в чем Андрея Дмитриевича ограничили, — так это в желании посадить на ключевые посты своих, так сказать, земляков. Им предоставили неплохие должности, изобретенные специально для них Андреем Дмитриевичем, — но не самые ответственные. А так как в политику банка Улитин не влезал, то правление с готовностью потакало всем прихотям Андрея Дмитриевича. И именно поэтому уход из правительства господина, протежировавшего Андрею Дмитриевичу, никак не повлиял на судьбу самого Улитина…
Это было откровенно — даже несмотря на то что во всем сказанном не имелось ни одного конкретного факта, не считая зарплаты, представительских расходов и числа секьюрити. Что, кстати, могло быть намеренным преувеличением — дезинформацией, закинутой мне для того, чтобы потом, когда я вставлю это в материал, меня можно было обвинить во лжи. А доказав документально, что у Улитина было пять охранников, а не двадцать, можно скомпрометировать весь мой материал — мол, если она в мелочах врет, то и в главном тоже.
Поэтому я вовсе не собиралась клевать на эту фактуру, которую он так милостиво разрешил мне обнародовать, — да и заработки Улитина меня интересовали гораздо меньше, чем все остальное. Но мне казалось все же, что он откровенен, — интуиция подсказывала, которой я привыкла верить.
— Однако примерно год назад правлению стало известно, что, помимо радостей жизни, у Андрея Дмитриевича появились и другие интересы. Скажем так — финансового характера… — Он замялся. Я не сомневалась, что он заранее знал, что может мне сообщить — возможно, он даже обсудил это со своим начальством, — но, похоже, теперь он взвешивал еще раз, о чем стоит говорить, а о чем не надо.
— В частности, Улитин стал инициатором ряда финансовых операций с зарубежными банками, в результате которых «Нефтабанк» потерял значительные средства. Я не являюсь профессионалом в банковском деле — но если говорить проще, то банк в лице Улитина брал на себя обязательства, которые изначально не мог выполнить, и соответственно нес потери за их невыполнение в виде крупных неустоек. Вскрылось также несколько случаев приобретения фирм, которые исчезали сразу после перевода им денег. Заметьте, я не говорю, что все эти средства Улитин присвоил — прежде всего этому нет доказательств, — я лишь отмечаю, что это имело место.
Также стало известно о связях Андрея Дмитриевича с представителями так называемого криминального мира — и о том, что через наш банк отмываются так называемые грязные деньги. Вы сами понимаете, какой ущерб был бы нанесен репутации «Нефтабанка», если бы все это стало достоянием общественности…
Я пожала плечами — жестом говоря, что все это не очень убедительно. В конце концов, у нас почти весь бизнес криминальный, связями с криминалом никого не увидишь. А что касается хитроумных финансовых операций, в результате которых банки или другие организации якобы теряют деньги — спокойно оседающие на зарубежных счетах их руководителей, — так я об этом не раз читала, в том числе в нашей газете. Так что все это было не ново и повсеместно распространено. И я очень сомневалась, что нынешнее руководство банка не имеет компрометирующих связей и благородно игнорирует собственный карман.
— Чисто теоретически можно было бы сделать вывод, что Улитина обеспокоила отставка его покровителя и он, опасаясь что придет и его черед, начал активно обеспечивать себе безбедное будущее, — но это только теория. — Он понял вверх указательный палец, как бы предостерегая меня от ошибочного вывода, — но на самом деле намеренно подталкивая меня именно к нему. Ему важно было, чтобы я так и написала — хая лично Улитина и не трогая банк. — В связи со всем вышесказанным правление, скажем так, ограничило возможности Улитина совершать убыточные для банка операции. А что касается причастных к этим операциям сотрудников — тех самых, которых он привел с собой, — то встал вопрос об их увольнении. И все это, как вы понимаете, у Андрея Дмитриевича вызвало недовольство. Между президентом банка и правлением возник конфликт — и Улитину предложили решить его мирным путем. А именно — добровольно покинуть свой пост, дабы его ошибки не были преданы огласке. Однако Андрей Дмитриевич покидать свой пост не хотел и, более того… угрожал наиболее активным своим противникам физической расправой…
Он оглянулся на дверь, впившись в нее взглядом — словно желая увидеть каким-то образом, не стоит ли кто за ней. А потом, повернувшись и поймав мой взгляд, весело хмыкнул.
— Как вы, наверное, уже догадались, Юлия Евгеньевна, наш с вами разговор вопреки вашим опасениям никто не подслушивает и не записывает — мы с вами тет-а-тет говорим, вас ведь так больше устраивает?
Я склонила голову в знак согласия — отметив на его лице удовлетворение, означающее, что он рад, что я ему верю. Вдруг вспомнив те его слова, что донеслись до меня, когда он вышел на секунду: «Леша, четвертую». Выходит, он дал приказ отключить камеру — и действовал сейчас на свой страх и риск, взяв на себя ответственность за общение со мной.
Хотя расслабляться все равно не стоило — он пока не сказал ничего, за что можно было бы по-настоящему зацепиться, и я не знала, скажет ли. И нельзя было исключать, что на самом деле никакая запись с самого начала не велась и только потом он дал команду записывать — то ли для своего начальства, для отчета, то ли рассчитывая усыпить мое внимание и спровоцировать меня на какие-то слова или действия. А сам вел себя так, чтобы я поверила в приватность нашей беседы.
— Как вы знаете, в итоге Улитин все-таки ушел — между прочим, отказавшись от должности члена правления, которую ему предлагали. От фактической синекуры, дававшей хороший доход и позволявшей ничего не делать, даже в офисе не надо было появляться. — Он проскочил довольно большой и, насколько мне известно, полный событий временной период — но я ничего не сказала, решив, что сначала пусть расскажет все, что собирается рассказать, а там посмотрим. — Разумеется, никто не просил его возместить понесенный за время его правления ущерб — об этом не было речи, хотя к тому времени уже всплыла кое-какая информация о том, где именно находятся потерянные банком деньги.
Более того, Андрей Дмитриевич буквально за две недели до ухода — уже зная, что уходит, — купил себе квартиру, которая, между прочим, стоила банку свыше миллиона долларов. Но опять же правление не стало ничего предпринимать — предпочитая мирно расстаться со своим президентом. А теперь скажите мне, Юлия Евгеньевна, — зачем новому руководству нужна была смерть Андрея Дмитриевича Улитина?
Это было логично — то, что он хотел сказать. Более чем логично. Хотя, если честно, мне не хотелось с этим соглашаться — я уже сроднилась с мыслью, что именно «Нефта-банк» его заказал, — и я судорожно искала мотив. Плата за те потерянные деньги? Да нет, не бандиты же, которые убивают должника, неспособного отдать долг, дабы наказать провинившегося и преподать урок другим.
Месть за строптивость и угрозы? Тоже глупо — коль скоро главная цель была достигнута и Улитин ушел без шума и даже отказался от предложения Хромова поднять кампанию в прессе.
Если честно, то он разочаровал меня — потому что если верить всему, что он сказал, то выходило, что «Нефтабанк» здесь ни при чем. А значит, мне предстояло заново ответить на вопрос, кто же это сделал. Хотя — хотя почему, собственно, я обязана была ему верить?
Мне стало немного грустно. До разговора с ним все так здорово сложилось у меня в голове, такой материал ударный — я не продумывала его детально, я его чувствовала, его эмоциональную окрашенность, весомость концовки, тон повествования, он пах, имел вкус и цвет — а теперь все надо было переосмыслить.
— Я оценила вашу откровенность. — Я улыбнулась ему грустно. — Хотя вы умолчали о событиях, предшествовавших уходу Улитина из банка, — вы ведь понимаете, о чем я? Не скрою, мне было бы интересно услышать о том, как Улитина убедили покинуть свой пост. Беседы с высокими чиновниками, милицейские засады с обнаружением у него наркотиков — это я знаю, но ведь это не все, наверное?
Надо отдать ему должное — он промолчал. Не сообщая мне ничего нового — но по крайней мере не отрицая тех фактов, которые у меня уже были. И я это оценила — не став настаивать, понимая, что больше он на эту тему ничего не скажет. Но если он рассчитывал на сделку, то того, что он сказал, было для нее недостаточно. В случае заключения этой сделки я жертвовала слишком многим — конкретной версией улитинской смерти. Да вообще всем материалом — потому что от концовки зависит все, а если нет концовки, то и материала нет. А он предлагал взамен пустые слова, которые мне ничего не давали.
— И еще — я ведь не знаю, было ли на самом деле то, что вы мне рассказали, — произнесла осторожно, не желая открыто ставить под сомнение его слова, но желая подтолкнуть его к тому, чтобы он рассказал что-то еще. — Это все интересно — но фактов ведь нет?
— Почему же нет? — Он ответил после некоторый паузы — словно обдумывая серьезный какой-то шаг. — Допустим, я мог бы вам предоставить бумаги, подтверждающие покупку Улитиным весьма дорогостоящей квартиры за две недели до ухода из банка, — с его личной подписью, хотя для такой крупной, скажем так, ссуды требовалось решение правления. И другой квартиры, в прошлом году — для своей… хорошей знакомой. Допустим, я мог бы вам предоставить бумаги, подтверждающие, что представительские расходы Андрея Дмитриевича составляли сто тысяч долларов в месяц, а порой и выше. Приемы, рестораны, салоны красоты, спортивные центры… Хотя нет, этого делать не стоит — подумают еще ваши читатели, что и нынешнее руководство так же точно живет, а это не соответствует истине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51