Но и сидя в такси, она так и не смогла заплакать. Вдоль Сены по дороге Марли мчался красный «фрегат». Глава V Моросил дождь. Фред, вцепившись в руль и всем телом наклонившись вперед, гнал машину – он выиграет чемпионат мира! То была мечта его детства. А Терезу терзало любопытство: как зовут типа, у которого они только что украли машину? Не выдержав, она включила освещение и, запинаясь, прочла имя на табличке, прикрепленной к приборной доске:– Жюльен Куртуа…– Это что еще? – проворчал Фред.– Так зовут владельца машины.– Ну а мне какое дело? Жюльен! Ха! Вот дурацкое имя!Она опять замолчала. С Фредом трудно разговаривать, ведь он настолько умней и образованней ее. Ну а ему надоело продолжать гонки на первенство мира. Он обрушился на социальное неравенство:– Жюльен Куртуа! Представляешь? Какой-нибудь тип вроде моего папеньки. Заплывший жиром. Живет припеваючи. Денег куры не клюют. Зимой ходит в шубе. Акций полон мешок! Презирает всех этих бедолаг, у которых ничего нет, чтоб заработать на хлеб, кроме рук и головы. Вот пари держу, что он просто гроза для своих служащих. Вылитый папаша. Ничего, пусть прогуляется.Фред уже сам не знал, кого хотел заклеймить – своего отца или того неизвестного.– Давай, дождичек! Все одно к одному. Раз уж я собрался отдохнуть за городом!Небрежным движением он включил дворники. Стекло стало мутным, сквозь него ничего не было видно.– Браво! – завопил Фред. – Совсем здорово! Нет, ты представляешь? Эти проклятые буржуи ничего толком не могут. Теперь мы рискуем сломать шею, потому что твой болван пожалел денег на хорошие дворники!Тереза подумала о другом: может быть, внутреннее освещение мешает водителю? Она подняла руку, чтобы выключить свет. Свитер при этом движении сильнее обтянул грудь. Правая рука Фреда тут же потянулась к Терезе. Но одной рукой он плохо держал руль, и машина потеряла управление.– Черт побери! – выругался Фред.«Фрегат» ехал зигзагами. Тереза сжалась в комок. Наконец Фреду удалось справиться с машиной. Злясь за пережитый страх, он обрушился на подружку:– Ну хороша же ты со своими номерами! Идиотка! Ты вообще соображаешь? Счастье, что я хорошо вожу машину, а то бы мы врезались в дерево! Но тебе, конечно, на это плевать! Тебе лишь бы покрасоваться!Взмокший от страха, он неслушающейся ногой нажал на тормоз.
Женевьева неожиданно крикнула:– Остановите! Остановите!Шофер резко затормозил, и старый «рено» занесло. Он не успел повернуть на улицу де Варен и остановился у тротуара. Таксист, которому большие усы явно служили фильтром для никотина, рассердился:– Предупреждать надо, дамочка! Предупреждать! А не орать так! В чем дело?Женевьева не знала, плакать или смеяться.– Я подумала, я… Отвезите лучше меня домой.– А куда это «домой»?– В Отёй, улица Молитор… Извините, но я вдруг поняла, что мой муж поехал прямо домой, наверное… Ну и тогда я…Таксист внимательно смотрел на нее. Смутившись, Женевьева рассыпалась в ненужных объяснениях:– А на улице де Варен живет мой брат…Таксист воспользовался ее смущением и грубо прервал:– Ваш брат или сборщик налогов, мне-то какая разница.Женевьева обиженно замолчала.– Ладно, – сказал шофер, – значит, едем в Отёй?– Да, – сухо ответила она. – Улица Молитор.Женевьева поджала губы. Вот уж, действительно, эти плебеи… Машина медленно повернула и увеличила скорость. Женевьева сдерживала истеричное хихиканье. Она была так счастлива! Боже, как можно быть такой глупой! В городе наверняка сотни красных «фрегатов». Абсолютно никаких оснований не было утверждать, что «фрегат», который она только что видела, принадлежал ее мужу. Он, бедняжка, наверняка томится дома в ожидании. А когда его заставляли ждать в одиночестве, он пил. Просто так, со скуки. К несчастью, он плохо переносил алкоголь. Она наклонилась вперед:– Быстрее, прошу вас…– Ха! Ничего себе! Если бы вы не напутали, мы бы уже давно были на месте. А я не могу ехать быстрее. Эта машинка тридцать восьмого года рождения…Женевьева снимала и вновь натягивала перчатки, пока таксист занимался сравнительным анализом старых и новых автомобилей.– Есть и хорошее, ничего не скажу. Обогрев, например, зимой – это удобно, но… что касается материала, уж извините. Теперешний и в сравнение не идет.Она его не слышала. Она думала о двух мужчинах, которые заговорили с ней сегодня на улице. Один из них даже шел за ней некоторое время. Надо признаться, что в розовом костюме она кажется стройней. Все равно неправда, что она стареет. Она вновь улыбалась. Часто ощущение счастья зависит от упорства, с каким человек желает не обмануться.«Не пей слишком много, любовь моя, – мысленно приказывала она Жюльену, – будь благоразумен, я сейчас приду, видишь…»Когда она расскажет ему о своих подозрениях, о своем гневе, он строго пожурит ее. Он скажет, поглаживая ее по плечу: «Сумасшедшая! Ведь ты знаешь, что я люблю только тебя…» «Знаю, – ответит она, – знаю, сама не понимаю, что на меня нашло…» Впрочем, эта девчонка совсем не в его вкусе. Жюльен предпочитает зрелых женщин, чтобы относились к нему с материнской нежностью. Как Женевьева. Он любит, чтобы его ублажали. И терпеть не может заботиться о других. «Когда мне будут нравиться молоденькие девчонки, – говорил он обычно, – значит, я начну стареть!»И он смеялся, не замечая даже, что посыпает соль на ее раны.Такси остановилось. Женевьева расплатилась, оставив шоферу щедрые чаевые. Не из доброты. Из трусости. У дверей ее охватило сомнение. Она обернулась и робко попросила:– Если вы не торопитесь, подождите меня все же пять минут… Может быть…– Может оказаться, что вашего муженька нет дома? Понял. Подожду.Он засмеялся, и она его возненавидела. Конечно, посторонним людям трудно ее понять, но этот уж чересчур груб. Она не могла найти ключ, нервничала, наконец позвонила, и горничная открыла дверь.– Месье давно дома?– Месье?– Ну да, месье! – крикнула Женевьева, бегом устремляясь в гостиную.– Ах нет, мадам! Я его не видела.Женевьева застыла на месте.– Значит, он звонил?– Нет, мадам, сегодня не было звонков.Вся энергия Женевьевы ушла на недавний гнев. Сил осталось только на то, чтобы плакать. Плакать, умереть от слез. Горничная продолжала:– То есть нет… я забыла. Мадам Дормьен звонила, она спрашивала у мадам…Жестом Женевьева приказала горничной замолчать и медленно направилась в спальню. И сразу же испытала ужас перед одиночеством. Она не сможет остаться одна. Такси…Она выскочила из дома.– Подождите!– Ага! Его нет, а? – усмехнулся шофер. – Ну, не убивайтесь. Ведь братишка-то с улицы де Варен остается. Не стоит из-за этого заревывать такую симпатичную мордашку. Ничего страшного. Это все поправимо…Как она плохо думала о нем, об этом таксисте, и его усах. Этот чужой человек понимает ее лучше, чем собственный муж.
Сидя на полу кабины, откинув голову, Жюльен пытался собраться с мыслями. Его беспокоила реакция Женевьевы, чьи поступки никогда нельзя было предвидеть. Эта истеричка может поднять на ноги весь город!Сколько времени ему придется просидеть, как узнику, в этом лифте?Мозг, словно без его участия, выдал ответ: один день и две ночи. Тридцать шесть часов.В понедельник утром вернется Альбер и включит ток.До этого момента он будет совершенно один. Нет, не совсем. Рядом находился мертвец – Боргри. Даже если Жюльену удастся найти объяснение насчет бумаг, оставшихся на столе, он никогда не заставит поверить, что не знал Боргри, с которым ему придется так долго пробыть один на один… Он – в лифте, а тот – в своей жалкой комнатушке. Он слышал смех полицейских: «Кого вы хотите убедить, будто все это время сидели в застрявшем лифте?»Надо бежать. Чего бы это ни стоило. Об этом идиотском приключении никогда не должны догадаться. Никто никогда не должен как-то сопоставить его и Боргри. Но для этого надо выбраться отсюда.Он с неистовством бросился на приступ железной двери. Послышался щелчок. Жюльен, отчаянно надеясь, потянул дверь изо всех сил. Она медленно поддалась.
Фред нервничал, сыпал проклятиями. Он жал на стартер, а этот паршивый мотор не заводился!Тереза еще не отошла от последней головомойки, которую он ей устроил, и не осмеливалась заговорить. Однако ей казалось, что если Фред не повернет ключ…– Фред…– Ну что тебе еще надо?– Этот… Эта…Она больше не смогла произнести ни слова и просто указала на ключ. К ее изумлению, Фред расхохотался:– Надо же! Действительно… Подумай, ты не такая уж дурочка, какой кажешься.Он тут же умерил похвалу:– Заметь, это было бы невероятно…Машина тихонько тронулась с места. Несмотря ни на что, Тереза покраснела от удовольствия, а Фред ругал себя за рассеянность и вспоминал истории о гениальных людях, тоже рассеянных. Осмелев, она выпрямилась на сиденье, чтобы выключить освещение. Фред зааплодировал.– Все лучше и лучше. Скоро с тобой можно будет выходить в свет, ты делаешь успехи, уверяю тебя.Терезе было хорошо. Они ехали молча на небольшой скорости. Она больше не испытывала страха.– Ну? Ты не находишь, что это здорово? Скажи же что-нибудь! – настаивал Фред.Не зная, правильно ли она делает, Тереза неуверенно подняла большой палец:– Вот так!– Я, например, – продолжал Фред, – такой понимаю жизнь. У тебя есть машина, ты срываешься, когда захочешь, едешь за город проветриться, расслабиться. Общество неправильно устроено. Есть существа, которым в интересах коллектива надо обеспечить минимум… Дом, слуги, деньги, машины…Тереза устремила на своего приятеля взгляд, полный сдерживаемого восхищения: какой же он умный! Конечно, такому человеку, как он, необходимо разрядиться время от времени. Он продолжал:– Вот, например, вещь, которую папа никогда не поймет. Невозможно заговорить с ним об этом без того, чтобы он не начал вспоминать, как ему тяжко приходилось вначале. И сколько довелось терпеть, и как пробиваться. Что в его время все было не так и что о работе думали прежде, чем о развлечениях, и т.д. и т.п. А я тебе так скажу: старое поколение пусть отправляется на свалку. С меня хватит. Мы живем в двадцатом веке. У нас, молодых, слишком много здесь…Он отпустил руль, чтобы постучать себя по лбу. Тереза затаила дыхание, но все обошлось.– У нас слишком много здесь, чтобы ждать-дожидаться, как эти олухи. Мы, молодые, не можем терять время. Мы вот сейчас, сию минуту хотим творить, вводить новшества, организовывать, разрушать и опять строить.У Терезы на языке вертелся вопрос. Важный вопрос, который ее мучил. Она осмелилась:– Твой отец… все вернул?– Вернул?– Банку.– Какому банку?– Ну, деньги…– Какие деньги?Это он нарочно. Ей пришлось напомнить ему, что его выгнали за растрату из банка, где он работал. Он отреагировал с преувеличенным энтузиазмом. Очень хорошо, что она напомнила об этом.– Уже давно я так не смеялся. Ты бы видела предка, он на стенку лез от бешенства…– Но он заплатил? – настаивала она.Фред бросил на нее сочувственный взгляд:– Бедная моя Тереза! А что же ты хочешь, чтобы он сделал? Чтобы он позволил мне опозорить его честное имя? Ха! Нет. Успокойся, когда я что-нибудь задумаю, я знаю, что делаю. Я ничем не рисковал. Как с этой машиной. Ты не хотела. Ну что, вышло или не вышло? Может, у нас какие-нибудь неприятности? Скажи, если ты считаешь, что дело не выгорело. Не бойся, скажи, мы в свободном государстве. Скажи, если ты мне не доверяешь…– Да нет же, Фред, доверяю, клянусь, что…Он не дал ей договорить и доказал, как дважды два четыре, что это не так. Исходя как раз из принципа, что такие люди, как он, всегда опережают свое время. Следовательно, вполне логично, что они наталкиваются лишь на непонимание и недоверие. Вот ведь дело с банком он обделал как профессионал. А почему?– Я скажу тебе, Тереза. Жизнь как война. Есть плебейские войска – пехота. И благородные – авиация. Когда выбираешь, хочешь ли копаться в дерьме или парить в небесах, не дожидайся, пока начнется призыв. Надо опережать. Вот так-то.Тереза слушала с открытым ртом. Он наслаждался.– С другой стороны, можешь ты мне сказать, чем я рисковал? Ничем. Или же моя информация насчет скачек была правильной, и я выигрывал и возвращал деньги. Или же нет… что и произошло. Ну и что? Может, я испугался полиции? Да я ни секунды не сомневался, что сначала они придут побеседовать с предком. Как в воду глядел. Он выложил монету. В сущности, вдвойне положительный поступок, потому что всякий раз, когда удается напакостить буржуа, – это святое дело. Да разве я просился работать в банке? Этого хотел папа. Вот пусть и расхлебывает. Мне эти банки… Прежде всего, мое призвание – тебе это известно – или литература, или кино. Нобелевская премия или Голливуд. Я прирожденный продюсер. Пусть мне только дадут пятнадцать миллионов, и ты увидишь. Подумай! Пятнадцать миллионов! Когда я сказал об этом папе, его чуть удар не хватил. Он-то, кажется, начинал с четырьмя су. Ну, это известно, в мещанских семьях никогда не понимают артистические натуры.В темноте он чувствовал устремленный на него взгляд Терезы. Этот взгляд был для него как бальзам, почти примирял его с человечеством. Он даже умилился, вспоминая:– Но как же отец ругался!– Главное, что он заплатил.– Насчет этого ты могла не волноваться. Нет, ты представляешь? Он назвал меня недостойным сыном! Тогда я ему выдал, сказал, что это он недостойный. Ну что я у него просил? Пятнадцать миллионов. Это минимум того, что мне надо для моего первого фильма. Потом уж мне никто не понадобится.Он осторожно вел машину, в его глазах появилось мечтательное выражение.– Черт возьми, Тереза, пятнадцать миллионов. У меня будут эти деньги… Знаешь, что мы тогда сделаем, а, Тереза?Она знала все наизусть, но жаждала слышать это еще и еще, всегда.– Что мы сделаем?– Возьмем апартаменты в «Ритце», прибарахлимся.– Ты женишься на мне?– Конечно, но это будет… подожди, как это они называют? Ага! Морганатический брак.– Что это значит?– Тайный брак. Так бывает, когда великие люди женятся на простолюдинках.– А почему?Она была глубоко оскорблена таким принижением их будущего брака. Он разъяснил, в чем причины высшего порядка:– В моем положении, если вдруг станет известно, что я женат, все пропало. Великий продюсер – это своего рода легенда. Все девчонки гоняются за ним, мечтают выйти за него замуж, а тем временем обеспечивают ему заказчиков.Фред хотел убедить ее, но его слова лишь причиняли ей боль. Тереза тихо плакала.– Ну… В чем дело?– Ты будешь мне изменять со всеми этими девчонками!Такая наивность заставила его произнести страшное слово:– Мещанка!
Упершись ногой в противоположную стенку, Жюльен сделал последнее усилие. И дверь лифта скользнула в сторону.В темноте он протянул руку к открывшемуся наконец выходу, но натолкнулся на гладкую и холодную поверхность. Он щелкнул зажигалкой. Слабое пламя осветило белую глухую стену. Глава VI Опередив перепуганную горничную, Женевьева ворвалась в столовую.– Жорж! – крикнула она. – Со мной случилось что-то страшное. Жюльен мне измен…Она замолчала на полуслове. Дети смотрели на нее, разинув рты. Брат застыл с ложкой в руке, а Жанна, ее невестка, отшвырнула салфетку раздраженным жестом. Супруги обменялись взглядом. Жорж опустил глаза. Женевьева ощутила холодок в груди.– Все же это не причина, чтобы вот так врываться к людям, – сдержанно произнесла Жанна. Но ее голос дрожал. Она добавила, повернувшись к детям: – Поздоровайтесь с вашей тетей…Женевьева рассеянно поцеловала племянников, умоляюще поглядывая на Жоржа глазами, полными слез. Не поднимая головы, он тяжело встал из-за стола:– Идем в гостиную.Женевьева, вся дрожа, последовала за ним. Жанна возмущенно покачала головой. Горничная попыталась оправдаться:– Мадам сказала мне…– Можете убирать со стола, – отрезала Жанна. – Я уложу детей. Бернар, Жан-Поль, в кровать!Они беспрекословно подчинились; гроза могла разразиться в любой момент.В гостиной Женевьева заканчивала рассказ о своем несчастье. Жорж слушал ее, нахмурив брови, легонько пыхтя.– Я видела, Жорж, слышишь, я видела… как эта потаскушка садилась в машину…– Бедная моя Женевьева, – начал Жорж, но, бросив взгляд на дверь в столовую, вздохнул и прокашлялся. – Дальше?Стараясь казаться равнодушным, он набивал и раскуривал трубку.– Дальше? – театрально воскликнула Женевьева. – Дальше, Жюльен мне изменяет.Он знаком велел ей говорить тише, а вслух произнес:– Видишь ли, моя бедная малышка, со временем ты должна была к этому привыкнуть…– Жорж!Это был крик, вопль о помощи, такой отчаянный, что Жорж, вконец расстроившись, раскрыл объятия, и Женевьева, рыдая, бросилась к нему. Он в замешательстве легонько похлопывал ее по плечу.– Бедняжка моя, – повторял он, – ты же прекрасно знаешь, что на него нельзя положиться… Такой уж он, Жюльен…Слезы сестры причиняли ему горе. Всю жизнь он был для Женевьевы как отец. Сейчас же он боялся дать волю чувствам, постоянно следя краем глаза за дверью, откуда могла появиться жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Женевьева неожиданно крикнула:– Остановите! Остановите!Шофер резко затормозил, и старый «рено» занесло. Он не успел повернуть на улицу де Варен и остановился у тротуара. Таксист, которому большие усы явно служили фильтром для никотина, рассердился:– Предупреждать надо, дамочка! Предупреждать! А не орать так! В чем дело?Женевьева не знала, плакать или смеяться.– Я подумала, я… Отвезите лучше меня домой.– А куда это «домой»?– В Отёй, улица Молитор… Извините, но я вдруг поняла, что мой муж поехал прямо домой, наверное… Ну и тогда я…Таксист внимательно смотрел на нее. Смутившись, Женевьева рассыпалась в ненужных объяснениях:– А на улице де Варен живет мой брат…Таксист воспользовался ее смущением и грубо прервал:– Ваш брат или сборщик налогов, мне-то какая разница.Женевьева обиженно замолчала.– Ладно, – сказал шофер, – значит, едем в Отёй?– Да, – сухо ответила она. – Улица Молитор.Женевьева поджала губы. Вот уж, действительно, эти плебеи… Машина медленно повернула и увеличила скорость. Женевьева сдерживала истеричное хихиканье. Она была так счастлива! Боже, как можно быть такой глупой! В городе наверняка сотни красных «фрегатов». Абсолютно никаких оснований не было утверждать, что «фрегат», который она только что видела, принадлежал ее мужу. Он, бедняжка, наверняка томится дома в ожидании. А когда его заставляли ждать в одиночестве, он пил. Просто так, со скуки. К несчастью, он плохо переносил алкоголь. Она наклонилась вперед:– Быстрее, прошу вас…– Ха! Ничего себе! Если бы вы не напутали, мы бы уже давно были на месте. А я не могу ехать быстрее. Эта машинка тридцать восьмого года рождения…Женевьева снимала и вновь натягивала перчатки, пока таксист занимался сравнительным анализом старых и новых автомобилей.– Есть и хорошее, ничего не скажу. Обогрев, например, зимой – это удобно, но… что касается материала, уж извините. Теперешний и в сравнение не идет.Она его не слышала. Она думала о двух мужчинах, которые заговорили с ней сегодня на улице. Один из них даже шел за ней некоторое время. Надо признаться, что в розовом костюме она кажется стройней. Все равно неправда, что она стареет. Она вновь улыбалась. Часто ощущение счастья зависит от упорства, с каким человек желает не обмануться.«Не пей слишком много, любовь моя, – мысленно приказывала она Жюльену, – будь благоразумен, я сейчас приду, видишь…»Когда она расскажет ему о своих подозрениях, о своем гневе, он строго пожурит ее. Он скажет, поглаживая ее по плечу: «Сумасшедшая! Ведь ты знаешь, что я люблю только тебя…» «Знаю, – ответит она, – знаю, сама не понимаю, что на меня нашло…» Впрочем, эта девчонка совсем не в его вкусе. Жюльен предпочитает зрелых женщин, чтобы относились к нему с материнской нежностью. Как Женевьева. Он любит, чтобы его ублажали. И терпеть не может заботиться о других. «Когда мне будут нравиться молоденькие девчонки, – говорил он обычно, – значит, я начну стареть!»И он смеялся, не замечая даже, что посыпает соль на ее раны.Такси остановилось. Женевьева расплатилась, оставив шоферу щедрые чаевые. Не из доброты. Из трусости. У дверей ее охватило сомнение. Она обернулась и робко попросила:– Если вы не торопитесь, подождите меня все же пять минут… Может быть…– Может оказаться, что вашего муженька нет дома? Понял. Подожду.Он засмеялся, и она его возненавидела. Конечно, посторонним людям трудно ее понять, но этот уж чересчур груб. Она не могла найти ключ, нервничала, наконец позвонила, и горничная открыла дверь.– Месье давно дома?– Месье?– Ну да, месье! – крикнула Женевьева, бегом устремляясь в гостиную.– Ах нет, мадам! Я его не видела.Женевьева застыла на месте.– Значит, он звонил?– Нет, мадам, сегодня не было звонков.Вся энергия Женевьевы ушла на недавний гнев. Сил осталось только на то, чтобы плакать. Плакать, умереть от слез. Горничная продолжала:– То есть нет… я забыла. Мадам Дормьен звонила, она спрашивала у мадам…Жестом Женевьева приказала горничной замолчать и медленно направилась в спальню. И сразу же испытала ужас перед одиночеством. Она не сможет остаться одна. Такси…Она выскочила из дома.– Подождите!– Ага! Его нет, а? – усмехнулся шофер. – Ну, не убивайтесь. Ведь братишка-то с улицы де Варен остается. Не стоит из-за этого заревывать такую симпатичную мордашку. Ничего страшного. Это все поправимо…Как она плохо думала о нем, об этом таксисте, и его усах. Этот чужой человек понимает ее лучше, чем собственный муж.
Сидя на полу кабины, откинув голову, Жюльен пытался собраться с мыслями. Его беспокоила реакция Женевьевы, чьи поступки никогда нельзя было предвидеть. Эта истеричка может поднять на ноги весь город!Сколько времени ему придется просидеть, как узнику, в этом лифте?Мозг, словно без его участия, выдал ответ: один день и две ночи. Тридцать шесть часов.В понедельник утром вернется Альбер и включит ток.До этого момента он будет совершенно один. Нет, не совсем. Рядом находился мертвец – Боргри. Даже если Жюльену удастся найти объяснение насчет бумаг, оставшихся на столе, он никогда не заставит поверить, что не знал Боргри, с которым ему придется так долго пробыть один на один… Он – в лифте, а тот – в своей жалкой комнатушке. Он слышал смех полицейских: «Кого вы хотите убедить, будто все это время сидели в застрявшем лифте?»Надо бежать. Чего бы это ни стоило. Об этом идиотском приключении никогда не должны догадаться. Никто никогда не должен как-то сопоставить его и Боргри. Но для этого надо выбраться отсюда.Он с неистовством бросился на приступ железной двери. Послышался щелчок. Жюльен, отчаянно надеясь, потянул дверь изо всех сил. Она медленно поддалась.
Фред нервничал, сыпал проклятиями. Он жал на стартер, а этот паршивый мотор не заводился!Тереза еще не отошла от последней головомойки, которую он ей устроил, и не осмеливалась заговорить. Однако ей казалось, что если Фред не повернет ключ…– Фред…– Ну что тебе еще надо?– Этот… Эта…Она больше не смогла произнести ни слова и просто указала на ключ. К ее изумлению, Фред расхохотался:– Надо же! Действительно… Подумай, ты не такая уж дурочка, какой кажешься.Он тут же умерил похвалу:– Заметь, это было бы невероятно…Машина тихонько тронулась с места. Несмотря ни на что, Тереза покраснела от удовольствия, а Фред ругал себя за рассеянность и вспоминал истории о гениальных людях, тоже рассеянных. Осмелев, она выпрямилась на сиденье, чтобы выключить освещение. Фред зааплодировал.– Все лучше и лучше. Скоро с тобой можно будет выходить в свет, ты делаешь успехи, уверяю тебя.Терезе было хорошо. Они ехали молча на небольшой скорости. Она больше не испытывала страха.– Ну? Ты не находишь, что это здорово? Скажи же что-нибудь! – настаивал Фред.Не зная, правильно ли она делает, Тереза неуверенно подняла большой палец:– Вот так!– Я, например, – продолжал Фред, – такой понимаю жизнь. У тебя есть машина, ты срываешься, когда захочешь, едешь за город проветриться, расслабиться. Общество неправильно устроено. Есть существа, которым в интересах коллектива надо обеспечить минимум… Дом, слуги, деньги, машины…Тереза устремила на своего приятеля взгляд, полный сдерживаемого восхищения: какой же он умный! Конечно, такому человеку, как он, необходимо разрядиться время от времени. Он продолжал:– Вот, например, вещь, которую папа никогда не поймет. Невозможно заговорить с ним об этом без того, чтобы он не начал вспоминать, как ему тяжко приходилось вначале. И сколько довелось терпеть, и как пробиваться. Что в его время все было не так и что о работе думали прежде, чем о развлечениях, и т.д. и т.п. А я тебе так скажу: старое поколение пусть отправляется на свалку. С меня хватит. Мы живем в двадцатом веке. У нас, молодых, слишком много здесь…Он отпустил руль, чтобы постучать себя по лбу. Тереза затаила дыхание, но все обошлось.– У нас слишком много здесь, чтобы ждать-дожидаться, как эти олухи. Мы, молодые, не можем терять время. Мы вот сейчас, сию минуту хотим творить, вводить новшества, организовывать, разрушать и опять строить.У Терезы на языке вертелся вопрос. Важный вопрос, который ее мучил. Она осмелилась:– Твой отец… все вернул?– Вернул?– Банку.– Какому банку?– Ну, деньги…– Какие деньги?Это он нарочно. Ей пришлось напомнить ему, что его выгнали за растрату из банка, где он работал. Он отреагировал с преувеличенным энтузиазмом. Очень хорошо, что она напомнила об этом.– Уже давно я так не смеялся. Ты бы видела предка, он на стенку лез от бешенства…– Но он заплатил? – настаивала она.Фред бросил на нее сочувственный взгляд:– Бедная моя Тереза! А что же ты хочешь, чтобы он сделал? Чтобы он позволил мне опозорить его честное имя? Ха! Нет. Успокойся, когда я что-нибудь задумаю, я знаю, что делаю. Я ничем не рисковал. Как с этой машиной. Ты не хотела. Ну что, вышло или не вышло? Может, у нас какие-нибудь неприятности? Скажи, если ты считаешь, что дело не выгорело. Не бойся, скажи, мы в свободном государстве. Скажи, если ты мне не доверяешь…– Да нет же, Фред, доверяю, клянусь, что…Он не дал ей договорить и доказал, как дважды два четыре, что это не так. Исходя как раз из принципа, что такие люди, как он, всегда опережают свое время. Следовательно, вполне логично, что они наталкиваются лишь на непонимание и недоверие. Вот ведь дело с банком он обделал как профессионал. А почему?– Я скажу тебе, Тереза. Жизнь как война. Есть плебейские войска – пехота. И благородные – авиация. Когда выбираешь, хочешь ли копаться в дерьме или парить в небесах, не дожидайся, пока начнется призыв. Надо опережать. Вот так-то.Тереза слушала с открытым ртом. Он наслаждался.– С другой стороны, можешь ты мне сказать, чем я рисковал? Ничем. Или же моя информация насчет скачек была правильной, и я выигрывал и возвращал деньги. Или же нет… что и произошло. Ну и что? Может, я испугался полиции? Да я ни секунды не сомневался, что сначала они придут побеседовать с предком. Как в воду глядел. Он выложил монету. В сущности, вдвойне положительный поступок, потому что всякий раз, когда удается напакостить буржуа, – это святое дело. Да разве я просился работать в банке? Этого хотел папа. Вот пусть и расхлебывает. Мне эти банки… Прежде всего, мое призвание – тебе это известно – или литература, или кино. Нобелевская премия или Голливуд. Я прирожденный продюсер. Пусть мне только дадут пятнадцать миллионов, и ты увидишь. Подумай! Пятнадцать миллионов! Когда я сказал об этом папе, его чуть удар не хватил. Он-то, кажется, начинал с четырьмя су. Ну, это известно, в мещанских семьях никогда не понимают артистические натуры.В темноте он чувствовал устремленный на него взгляд Терезы. Этот взгляд был для него как бальзам, почти примирял его с человечеством. Он даже умилился, вспоминая:– Но как же отец ругался!– Главное, что он заплатил.– Насчет этого ты могла не волноваться. Нет, ты представляешь? Он назвал меня недостойным сыном! Тогда я ему выдал, сказал, что это он недостойный. Ну что я у него просил? Пятнадцать миллионов. Это минимум того, что мне надо для моего первого фильма. Потом уж мне никто не понадобится.Он осторожно вел машину, в его глазах появилось мечтательное выражение.– Черт возьми, Тереза, пятнадцать миллионов. У меня будут эти деньги… Знаешь, что мы тогда сделаем, а, Тереза?Она знала все наизусть, но жаждала слышать это еще и еще, всегда.– Что мы сделаем?– Возьмем апартаменты в «Ритце», прибарахлимся.– Ты женишься на мне?– Конечно, но это будет… подожди, как это они называют? Ага! Морганатический брак.– Что это значит?– Тайный брак. Так бывает, когда великие люди женятся на простолюдинках.– А почему?Она была глубоко оскорблена таким принижением их будущего брака. Он разъяснил, в чем причины высшего порядка:– В моем положении, если вдруг станет известно, что я женат, все пропало. Великий продюсер – это своего рода легенда. Все девчонки гоняются за ним, мечтают выйти за него замуж, а тем временем обеспечивают ему заказчиков.Фред хотел убедить ее, но его слова лишь причиняли ей боль. Тереза тихо плакала.– Ну… В чем дело?– Ты будешь мне изменять со всеми этими девчонками!Такая наивность заставила его произнести страшное слово:– Мещанка!
Упершись ногой в противоположную стенку, Жюльен сделал последнее усилие. И дверь лифта скользнула в сторону.В темноте он протянул руку к открывшемуся наконец выходу, но натолкнулся на гладкую и холодную поверхность. Он щелкнул зажигалкой. Слабое пламя осветило белую глухую стену. Глава VI Опередив перепуганную горничную, Женевьева ворвалась в столовую.– Жорж! – крикнула она. – Со мной случилось что-то страшное. Жюльен мне измен…Она замолчала на полуслове. Дети смотрели на нее, разинув рты. Брат застыл с ложкой в руке, а Жанна, ее невестка, отшвырнула салфетку раздраженным жестом. Супруги обменялись взглядом. Жорж опустил глаза. Женевьева ощутила холодок в груди.– Все же это не причина, чтобы вот так врываться к людям, – сдержанно произнесла Жанна. Но ее голос дрожал. Она добавила, повернувшись к детям: – Поздоровайтесь с вашей тетей…Женевьева рассеянно поцеловала племянников, умоляюще поглядывая на Жоржа глазами, полными слез. Не поднимая головы, он тяжело встал из-за стола:– Идем в гостиную.Женевьева, вся дрожа, последовала за ним. Жанна возмущенно покачала головой. Горничная попыталась оправдаться:– Мадам сказала мне…– Можете убирать со стола, – отрезала Жанна. – Я уложу детей. Бернар, Жан-Поль, в кровать!Они беспрекословно подчинились; гроза могла разразиться в любой момент.В гостиной Женевьева заканчивала рассказ о своем несчастье. Жорж слушал ее, нахмурив брови, легонько пыхтя.– Я видела, Жорж, слышишь, я видела… как эта потаскушка садилась в машину…– Бедная моя Женевьева, – начал Жорж, но, бросив взгляд на дверь в столовую, вздохнул и прокашлялся. – Дальше?Стараясь казаться равнодушным, он набивал и раскуривал трубку.– Дальше? – театрально воскликнула Женевьева. – Дальше, Жюльен мне изменяет.Он знаком велел ей говорить тише, а вслух произнес:– Видишь ли, моя бедная малышка, со временем ты должна была к этому привыкнуть…– Жорж!Это был крик, вопль о помощи, такой отчаянный, что Жорж, вконец расстроившись, раскрыл объятия, и Женевьева, рыдая, бросилась к нему. Он в замешательстве легонько похлопывал ее по плечу.– Бедняжка моя, – повторял он, – ты же прекрасно знаешь, что на него нельзя положиться… Такой уж он, Жюльен…Слезы сестры причиняли ему горе. Всю жизнь он был для Женевьевы как отец. Сейчас же он боялся дать волю чувствам, постоянно следя краем глаза за дверью, откуда могла появиться жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16