Внезапно обхватил Коломнина за плечи, всмотрелся, будто пытаясь проникнуть в самые глубины души.
— Имей в виду, Коломнин, грех на себя беру. И если с Женькой что, то и на тебя ляжет.
Через час, прежде чем город проснулся, ГАЗ-66 выехал на трассу. В металлическом чреве его, на откинутой от стены койке, покачивался во сне в такт движению Коломнин. «Заказанный», но пока еще «недостреленный».
Проснулся он в полной темноте, от того, что внезапно прекратилась качка. Сел, с удивлением ощущая надсадную ломоту в теле, — очевидно, машину изрядно поболтало на таежных дорогах. Дотянувшись, зажег лампочку.
Послышался призывный сигнал клаксона. Затем похрустывание унтов по снегу. Дверь распахнулась снаружи, и в проеме показалось утомленное лицо водителя.
— Приехали. Сильны вы придавить подушку! — шумно позавидовал он.
— Сколько ж я проспал?
Водитель глянул на часы, прикинул, прищурившись.
— Да уж немало, — исчерпывающе ответил он. Сделал широкое движение в темноту. — Добро, как говорится, пожаловать, в поселок Крутик, — самый что ни на есть медвежий угол всея Руси.
— А дом… Бугаева? — Коломнин выпрыгнул на дорогу.
— Тоже мне дом. Как раз возле него и стоим.
— А где?.. — Коломнин огляделся.
— Да где ему быть? Затаился. Чудной малый. Женька! Не дрейфь. Мы от Резуненко! — и чему-то захохотал.
На крик его из-за палисадника послышался заливистый лай. Одновременно застонал проржавевший засов. Дверь приоткрылась.
— Так заходите. Только в коридоре свету нет. Правее. Ведра на лавке не заденьте.
Тут же, конечно, Коломнин и задел. А, шарахнувшись, ударился лбом обо что-то, висящее на гвозде.
— То ерунда, то коромысло, — успокоил его голос хозяина.
Внутри дом состоял из двух смежных комнаток, уставленных подержанной, явно стянутой из разных мест мебелью. На диван-кровати бок о бок расположились баян и гитара. Обстановку венчала побеленная, в разводах пузатая печь, на которой стояли два эмалированных ведра с водой. Из внутренней комнатки виднелся угол дощатой, уставленной книгами полки. От порога разбегались потертые, бахромящиеся дорожки.
Дом был беден, но прибран. На мужской взгляд, конечно. На женский, должно быть, — замусолен.
— Ничего, ничего, проходите, не натопчите. А натопчите, так тоже ничего, — я после приберусь, — по-своему понял заминку вошедший следом хозяин. Он обошел гостя. Повернулся. — Так что? Будем знакомы?
Перед Коломниным стоял всклокоченный тридцатилетний человек, худощавый, сутулый. Редеющие рыжие волосы и куцая рыжая бородка курчавились вкруг изможденной, спекшейся физиономии. Но из запавших глазниц пытливо выглядывали внимательные, наивные глаза, будто пересаженные с лица ребенка.
— Кем интересуетесь? Зайчиком? Кабаном? Или?..
«Тобой», — промолчал Коломнин.
— Это что такое? И стол до сих пор не накрыт?! — в избу вошел грозный водитель. — Где балычок? Коньячишко не вижу. Ты чем гостей кормиться собираешься, а, Женька?!
— Так я это, — хозяин смешался. — Разве только картошечки в подполе немножко осталось. Лучку могу по соседям.
— Картошечки! — передразнил водитель. — На тебя рассчитывать, так с голоду подохнешь. Держи с барского плеча. Мечи на стол!
Он протянул туго набитую сумку и, довольный собственной шуткой, вновь захохотал. Смех оборвался отчаянной зевотой.
— С ног валюсь! — признался водитель. — Пойду прикимарю. Все-таки двести километров по тайге — это неслабо.
И, не спрашивая разрешения у хозяина, прямо в унтах прошагал во внутреннюю комнату, оставляя за собой грязевые потеки.
Чистоплотный Рейнер расстроенно шмыгнул носом. Но любопытство оказалось сильнее огорченья, — он ухватил сумку, подтащил к столу и принялся разгружать.
— Глянь-ка. Эва чего бывает, — то и дело удивлялся он.
— Вы что ж, в городе не жили?
— Почему не жил? Очень даже.
— Давно, наверное. Там этих лакомств сейчас во всех магазинах полно. Может, назад вернуться?
— Как это? — Рейнер внезапно перепугался. — Мне и здесь хорошо.
— А я бы здесь не смог. Да и всякий, кто пожил в большом городе, думаю, уже без него не сможет. Въедается, как зараза!
Коломнин распечатал бутылку «Мартеля», разлил по граненым стаканам — на треть.
— За знакомство, — он залпом выпил.
Рейнер поступил иначе. Прежде всего обнюхал стакан, поморщился неприязненно и, закинув острый, поросший рыжими волосиками кадык, принялся малюсенькими глоточками заталкивать коньяк в себя. Продолжалась эта мука довольно долго. Так что, когда поставил он наконец опустошенный стакан, глазки уже блестели вовсю.
— Какая штука забористая, — подивился он.
— Понравилось. А в городе его полно, — Коломнин поймал себя на том, что разговаривает с Рейнером, как с ребенком, — пытаясь сманить игрушкой. — Неужто назад не тянет?
— Не-к-ка. Здесь все есть. У меня здесь мой собак. Лайка. А с едой — так по-разному. Когда охочусь, так и мясо есть. А нет, так и — ништо. Картошечки в подполе наберу, морковку там, — супчик сварю. И мне, и собаку моему хватает. Соседки когда чего подбросят. Потом магазин в поселке есть.
— Так на магазин деньги нужны.
— Нужны, конечно, — печально согласился Рейнер. — Но я ведь учительствую. Школа у нас здесь начальная. Прежде восьмилетка была. Но как леспромхоз закрыли, все разъехались. Но тоже ничего. — И что преподаешь?
— Так… словесность.
— Платят, небось, копейки?
— Твоя правда. Но я вот, знаешь, чего про деньги думаю? Сейчас они есть, завтра, глядишь, нет. А ты всегда есть. С ними, без них. Значит, и без них можно.
Расслабленный Коломнин, дивясь странной, незатейливой этой логике, откинулся на диване, отбросив ладонью диванную подушку, под которой обнаружилась раскрытая общая тетрадка, исписанная какими-то стихами. Но прежде чем не в меру любопытный гость поднес тетрадь к глазам, Рейнер с внезапным проворством выхватил ее, непроизвольно прижав к рубахе, как бы намереваясь спрятать под ней.
— Твои стихи? — догадался Коломнин.
Рейнер запунцовел:
— Так, балуюсь. Пустое это.
И поспешно запрятал тетрадку за спинку дивана, как бы прекращая тему.
— Тем более, если ты поэт, — скучно вот так, целыми днями без впечатлений. Одна тайга кругом.
— Это в тайге-то скушно?! О! Сказал тоже. Тайга — это столько всего! Ее только понимать надо. Вот завтра пойдем, сам увидишь, как скушно. Посмотрим, что к вечеру скажешь. Да и потом, — он склонился к Коломнину, как бы собираясь посвятить в некую тайну. Так что тому показалось, что Рейнер захотел поделиться причиной своего вынужденного затворничества. — Я тут концерт готовлю.
— Концерт?!
— А то. В поселке на май хочу дать. Сюрприз. Погляди, чего научился.
Он схватил гитару, достал засаленные ноты. Разложил, послюнявив. И — заиграл. Сложную какую-то мелодию. Здорово, кстати, заиграл. С переборами. Иногда прикрывая глаза. Иногда показывая слушателю, — вот-вот, здесь сейчас самое трудное место пойдет. Проскакивал его и эдак кокетливо поводил узкими плечиками: мол, погляди каков, — и это осилил.
Закончив, не сразу отложил гитару. А, подобно опытному актеру, как бы на мгновение замер.
— Да ты мастер! — искренне позавидовал Коломнин. Когда-то он сам пытался научиться играть на гитаре. Даже ходил во Дворец пионеров. Но после полугода так и забросил, толком не освоив. — Сколько ж лет надо учиться, чтоб вот так?
— Третий месяц.
— Нет, я имею в виду вообще на гитаре.
— Так и я. Соседка, баба Маня, подарила. На чердаке нашла. Я ей тут по осени огород перекопал. Старая совсем.
— А баян?
— А, это давно.
«Давно» ему было неинтересно. Прав оказался Резуненко, — удивительный человек этот Женя Рейнер.
Они еще выпили. Рейнер, основательно пьяненький, вертел стакан, беспричинно улыбаясь. — Тебя, должно быть, люди сильно обидели, что в такой глухомани затаился? — Коломнин все время помнил о цели приезда.
Женя насупился.
— Люди злы. Во, глянь-ка! Каково?
Он приподнял рубашку, обнажив следы ожогов. Жестокие следы. На теле. И в глазах.
— Кто это тебя так?
Рейнер неопределенно повел плечиком, шмыгнул носом.
— Получается, пытали? И чего хотели? — Мало ли. Все равно не вышло по-ихнему. Я от них ночью утек.
— То есть убежал и — все? Неужто так и спустил? — вроде как не поверил Коломнин. Рейнер опасливо покосился. — Это ты зря. Такое нельзя прощать. Люди не все злы. Но зло оставлять безнаказанным нельзя. Иначе разрастется.
— Им и так воздастся!
— Так само собой ничего не воздается! Ишь как удобненько устроился. Ладно — тебя. А вот, скажем, если б жену твою так. Или — друга лучшего убили, тоже бы смолчал?
Рейнер наклонил голову.
— Нет, ты не уклоняйся! — Коломнин притворялся более пьяным, чем был на самом деле. — Вот знал бы кто! Тоже смолчал бы? Или — отомстил?! Да и больше скажу — если спустил, все равно тебя же и достанут.
— С чего бы это?!
— Да с того. А вдруг в другой раз не смолчишь. Спокойней тебя убить. Так-то.
— Что значит «убить»? Зачем убить? — пролепетал Рейнер, отворачиваясь к окну. Тельце его вроде само собой принялось подрагивать. И столько беспомощности проявилось вдруг в нем, что Коломнин не выдержал той игры, что сам же и затеял.
— Женя, я ведь на самом деле не охотник, — признался он. — Я с Салман Курбадовичем сейчас работаю.
Рейнер не обернулся. Просто затих. Даже трястись перестал.
— Понимаешь, чечены эти, что тебя пытали и Тимура убили, они после этого многих поубивали, — торопливо заговорил Коломнин. — И теперь процветают безнаказанные. Больше того — если мы их сейчас не победим, тогда и месторождение Фархадова разорится. А это, не тебе говорить, сколько людей. Мы договорились с милицией, но им нужны улики.
Он прервался, дожидаясь реакции. Ее не было.
— Твои показания нужны. Позарез, понимаешь? Я все продумал. Мы тебя не подставим. Привезем в Томильск. Допросят. И тут же увезем назад. Никто, кроме меня и Виктора, как не знал, так и не будет знать, где ты.
— А сейчас кто знает? — глухо произнес Рейнер.
— Говорю же: только я и Виктор. А вообще, как только дашь показания, их пересажают. Так что тебе и вовсе бояться нечего будет. В Томильск дорогим гостем приезжать станешь.
— Тебя когда-нибудь пытали?
— Нет. Но если бы со мной, как с тобой, я бы отсиживаться не стал, — Коломнин обошел его, требовательно тряхнул.
— Тогда давай спать.
— Что?!
— Ты ж охотиться приехал. Вот завтра с утрева и тронемся. Спать что-то жутко тянет. Ты на кровати ложись, а я на полу постелю. Ничо, я привык. Когда и один на полу ложусь, — тараторя, Рейнер сноровисто разобрал диван. Кинул скатку себе на пол. Стремительно разделся и, явно торопясь избегнуть новых вопросов, нырнул под одеяло.
— Так что по нашему разговору? — Коломнин слегка потеребил лежащего.
Ответа он не дождался.
Наутро Коломнин проснулся от звука ритмичных ударов. Сидя за столом, Рейнер кухонным ножом рубил свинец, — готовил заряды картечи. Тут же стояло привезенное ружье, — очевидно, подверглось проверке. Был Женя не то что хмур. Скорее — не по-утреннему задумчив. — Пора, — объявил он. Коломнин, хоть и хотелось еще с часик поспать, рывком соскочил на пол. И — поймал на себе внимательный, исподволь взгляд.
Наскоро перекусив, вышли из дома. Но даже на улицу доносился могучий храп изнутри, — водитель все еще отсыпался после автопробега.
У крыльца стоял снегоход «Буран», возле которого крутилась тронутая паршой лайка.
При виде хозяина собака принялась нетерпеливо повизгивать. Лизнула подставленную руку. Но Рейнер, к несказанному огорчению пса, ухватил ее за ошейник и затащил в дом, где и запер. Удивленный Коломнин быстро замотал рот шарфом, — стояло не менее двадцати пяти градусов. Сам Рейнер, несмотря на отчаянный мороз, вышел в тулупчике на распашку.
В сумрачном рассвете потихоньку проявлялись соседние, полуразваленные бараки. На ближайшем вообще оказалась снесена часть крыши. Но из-под нее струился дым. Удивительно, но там жили люди. Меж бараками возвышалась водонапорная башня, на крыше которой было что-то нахлобучено.
— Гнездо это под снегом. Аист сюда каждую весну прилетает. Красивый такой. Но — нахалюга! Целыми днями по поселку побирается, — Рейнер забрался на снегоход. Дождался, пока сзади устроится гость. Застегнул ворот байковой рубахи. — С Богом!
Они углубились в тайгу, свернули с ухоженной трассы на порошу. Коломнин оглянулся, — кругом тянулся лес, и ничто больше не указывало на близость человеческого жилья.
Минут через тридцать, попетляв, Рейнер заглушил снегоход.
— Здесь оставим, — объявил он. — Дальше на «Буране» не проедешь. Пешком погуляем. В самом деле тайга загустела. Сумрак в чаще неохотно отступал перед нарождающимся днем.
— А найдем? — опасливо засомневался Коломнин.
Рейнер недоуменно оглянулся, — он попросту не понял вопроса.
— Да нет, это я так.
Пожав плечом, Рейнер двинулся первым. Коломнин поплелся следом, старательно глядя под ноги.
— Тебе страшно здесь не бывает? — произнес Коломнин, пытаясь звуком собственного голоса заглушить собственный, нарождающийся страх, — тайга его откровенно пугала.
— Страшно? Это в тайге-то? — Рейнер по-особому хохотнул: то ли удивляясь предположению, то ли напоминая о вчерашнем разговоре. — Хотя всяко бывало. Тут по декабрю заплутал как-то. И так, и эдак. День истоптал. Вышел — не поверишь — к цыганскому табору. Они возле соседнего райцентра на краю тайги встали. Это аж за двадцать километров забрел. А ночь на подходе. Оставайся, смеются, все равно от нас никуда не уйдешь. У нас, мол, место заколдовано. Старуха там была такая. Ага, себе думаю: как же, — не уйду. Держи карман. Пошел. Только через три часа и впрямь опять на них вышел. Круг, понимаешь, оказывается, описал. Ну, что за напасть? А эти гогочут: ложись, мол, к костру. Ну нет вам, здрасте: чтоб я в своей тайге и не вышел? Опять пошел. Другие ориентиры взял.
— Это все по ночи?! И — дошел?
— Дошел-таки. Только сперва под лед провалился.
— Как под лед? — при одной этой мысли Коломнина охватил озноб.
— Да река попалась подзамерзшая. Не доглядел по темноте.
— И как?
— Да ничо. Костерок развел. Одежду поснимал живо. Подсушил кое-как. А там и — до дома. Главное — цыганский сглаз преодолел. Потом подсчитал — это я километров с пятьдесят, считай, накрутил. А то еще как-то волки достали. Такие приставучие попались… О, глянь-ка! — Рейнер вдруг остановился возле кустарника, взял в руку надломленную ветку. Лизнул. Достал скотч, собираясь обмотать.
— Весна вот-вот, — сообщил он растроганно.
Коломнин с восхищением разглядывал худенького, субтильного с виду человека. А на самом деле удивительно выносливого и бесстрашного. Представил себя вот так одного в ночной тайге и — непроизвольно придвинулся поближе.
— Женя! Надо что-то решать насчет чечен. Посмотри, какой ты в тайге великан. А в жизни…
Рейнер не вздрогнул. Не обернулся. Разом закаменел.
— Разный это страх, — пробормотал он.
— Любой страх — это всегда страх. Его преодолевать надо. Как хочешь. Но я без тебя не уеду, — стараясь выглядеть решительно, объявил Коломнин. — Не могу уехать. Слишком много от этого зависит.
— Значит, без меня не можешь? И полагаешь, нельзя в страхе? — Рейнер оглянулся, и Коломнину сделалось зябко: на него смотрели совершенно пустые глаза на застывшем лице.
— Нельзя. Он изнутри разъедает.
— Тогда давай охотиться.
— Что?!
— С разных сторон пойдем. Ты иди направо, охватом, а я с другой стороны пройду. — Но — куда идти?
— Да хоть вот туда, к кустам. Все время туда— туда. В-он вешка!
Коломнин пригляделся в указанном направлении. А когда обернулся, рядом никого не было, — как будто не было вовсе. Только веточка, искромсанная в человеческой руке, обреченно провисла.
Коломнин прислушался, пытаясь определить направление, в котором скрылся Рейнер. Но все было тихо. И не просто тихо. Неподвижно. Коломнин огляделся. Затем голова его невольно задралась вверх. Огромные мачтовые деревья нависли над ним, с холодным интересом разглядывая шевелящуюся внизу козявку. Теперь он ощутил могучую, абсолютную снежную тишину. И тишина эта все более проникала в него, нарастая гулом в ушах, заставляя тело встряхиваться от непрерывного озноба.
Он попытался крикнуть. Но слово: «Женя!» — оборвалось, еще не вырвавшись из груди. Собственный голос посреди полного, глубокого молчания перепугал еще сильнее. Если бы сейчас из чащи вышла стая волков, он, должно быть, облегченно перевел дух. Если бы появились убийцы с направленными на него автоматами, он бы, радостный, шагнул навстречу. Но никого и ничего не было. Лишь на десятки километров безмолвная, равнодушная к нему тайга. И исхода из нее он не знал. Коломнин еще пытался преодолеть внезапно народившуюся панику. Он пытался насмешливо сказать самому себе, что бывал в ситуациях куда худших и надо просто успокоиться. И вообще ничего страшного не происходит. Ведь где-то совсем недалеко стоит «Буран».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44