Но сейчас перед Забелиным выставлялась напоказ юная женская фигура, которую Макс, несомненно, закольцевал бы как сексапил номер раз.
— Яна, Яна! Что ты себе напридумывала? Остынь, девочка. Сколько на тебя парней зарится. Один Юра Клыня чего стоит. А уж перспективен! Помяни слово, начальником управления станет, не меньше. А там!..
— Этот лопоухий-то! Пока до «бабок» стоящих доберется, оплешивеет. Одно и знает, что замуж уговаривает, придурок.
— Почему ж, если замуж, так и придурок? — поразился неведомой ему до сих пор женской логике Забелин. — Выходит, если б я…
— Да ничего не выходит! Такие, как вы, не уговаривают. Такого самого обхаживать надо.
«Что я и делаю», — показала она всем своим видом.
— Юра очень, очень хороший специалист. Потом, честен.
При последнем аргументе личико Яны непроизвольно сложилось в презрительную гримаску, и, понимая, что реакция эта не в ее пользу, она произнесла раздраженно:
— Плох тем, что не хорош.
— Но любит!
— Да пошел он со своей любовью… Господи, ну что ты меня, боишься, что ли? — Она заметила его брошенный на дверь взгляд. — Ну прикипела я к тебе. Ведь не жениться прошу. Вообще ничего не требую. Разве что внимания. Или не хороша?
«А может, и в самом деле? Да и какого черта. В конце концов, с работы ее уберу, сниму квартиру. Впервой, что ли? А по любви, не по любви — кому все это сейчас нужно?» Он попытался вызвать в памяти спасительный образ своей старой доброй знакомой — Яниной мамы, маленькой нервной женщины, трогательно беспокоящейся при встречах, не обижают ли там ее кукушонка. Увы, образ выдался тусклым и при виде выпирающей из одежды девушки быстро бледнеющим.
— Мне уж вот-вот двадцать, — по-своему оценила его колебания Яна. — Вы не полюбите, так другого… другой найдется. Еще как намекают. Хоть сейчас на содержание. Но я не современная, однолюбка какая-то. Хотя, если оттолкнете…
В тот же миг и сам Забелин, и отпрянувшая Яна с тревожным раздражением повернулись к неспешно затянувшей свою скрипучую гамму двери.
В увеличивающемся пространстве появилась щуплая фигурка с взъерошенными волосами над бледным личиком, с облупленным, будто пересохший лук-порей, носом. В облегающих узенькие бедрышки влажных от снега джинсиках она напоминала чахлый тюльпанчик, облепленный смокшимся целлофаном.
— Слушай, я предупреждала! Чего, самая шустрая? Подождать не можешь? — обрушилась на заглянувшую Яна.
— Я давно жду, — игнорируя секретаршу, девушка обратилась к Забелину.
— Что у вас? — Под ее понимающим взглядом он смешался.
— Я Юля.
— А я Яна. И что дальше?! — угрожающе отреагировала секретарша. Она подошла вплотную и теперь возвышалась над маленькой Юлей, как горячащаяся статная кобыла рядом с невзрачным пони.
Но, странное дело, от невыгодного соседства этого представившаяся Юлей не испытывала ни малейшего дискомфорта.
— Я Юля Лагацкая.
И при виде напрягшегося Забелина добавила удивленно:
— Владимир Викторович предупредил, что меня будут ждать.
— То есть вы от Второва?!
— Ну да. — И девушка обозначила кивок в сторону заинтересованной секретарши.
— Вы свободны, Яна, — получилось нарочито официально, и Забелин добавил: — В понедельник, как и все, приступите к работе.
Лицо Яны вспыхнуло торжеством, и, прежде чем выйти, она, поймав его взгляд, томно, значительно, опять кому-то подражая, прикрыла свои вздыбленные тушью ресницы.
«О Боже». — Чуткий на фальшь Забелин почувствовал себя отцом Сергием, избавившимся от искушения.
— Итак, — он указал на овальный стол, — я Забелин Алексей Павлович. Вы — Лагац…
— Лагацкая Юля.
— Да. И чем могу?
Неожиданно на лице посетительницы проступило мягкое, лучиком солнца меж плотных туч, лукавство.
— Скорее я должна мочь. Ведь это вы меня ждете.
— Это я слышал. Боюсь, тут недоразумение. У нас действительно с Владимиром Викторовичем был э… некоторый разговор. Но, должно быть, мы не совсем поняли друг друга… Вы где учитесь?
Он смешался под ее внимательным взглядом. Где-то там в глубине себя она явно веселилась. Лицо, впрочем, оставалось замкнутым.
— То есть раз уж рекомендация Владимира Викторовича, я, конечно, пораскину в смысле трудоустройства. Но мне нужен был — да и теперь, собственно, — такой, знаете, матерый профи.
— Я так и поняла.
— Ну вот видите. — Забелин облегченно поднялся.
— Так когда начнем?
— Понимаете, девушка, у нас очень жесткий бюджет. — Забелин проклинал неловкое положение, в которое загнал его шеф, и непонятливость визитерши. — Секретарша уже есть.
— Я видела.
Он уловил иронию и обозлился:
— Словом, как только, так сразу.
— Дело в том, что не хотелось бы оттягивать. У меня есть хорошее предложение, но Владимир Викторович просил помочь здесь.
— Помочь, — туповато повторил Забелин, разглядывая ее расцарапанную руку. «Может, и цыпки есть».
— Котенок, — проследила за его взглядом Юля. — Забрался под диван. Мяукает со страха. Вот… вытаскивала.
— Ну да. А вам, простите…
— Двадцать три. Но фондовым рынком занимаюсь четыре года. Между прочим, когда я писала сценарий приватизации СНК, то и вовсе был двадцать один…
— Сценарий чего?! — Забелин, осторожно взяв ее за щуплые плечики, вновь усадил на диван, усевшись рядом. — То есть вы хотите сказать, что разработали программу…
— Ну, не я одна, конечно. Но концепцию — да. Это мое.
В продолжение всей этой удивительной встречи Забелин чувствовал себя неуютно, но теперь он оказался в каком-то вовсе иллюзорном положении.
Даже среди прочих предельно коррумпированных, «прихватизационных», как их называли, процессов продажа за бесценок крупнейшей нефтяной компании прогремела как образец максимально наглого и в то же время элегантного обкрадывания государства. Определить оптимальные условия конкурса было поручено инициатору — Онлиевскому. Среди задач, поставленных им перед разработчиками, значились две ключевые. Прежде всего, само собой, взять по дешевке и сделать при этом так, чтоб никто из конкурентов, даже предлагающих гораздо большие деньги, не мог выиграть у АИСТа и чтоб все это оказалось абсолютно законно.
Разработчики пошли дальше. Они придумали, как на этом можно еще и заработать. Поэтому самым писком оказалось включение в условия конкурса положения о том, что победитель обязан внести в компанию технологическую установку по производству крекинга. То есть то оборудование, которым единственно обладал АИСТ и как раз не знал, как бы от него избавиться. А уж после того, как хлам этот был оценен в пятнадцать миллионов долларов, непонятно было, чему больше следовало изумляться — изворотливости тех, кто изобрел такие условия, или бесстрашию тех, кто их подписал.
И вот теперь подле Забелина сидела щуплая девчушка с прыщавым, плохо припудренным носиком и, непрерывно оправляя коротковатый джемперок, стеснительно признавалась, что все это сотворила она.
— Что ж вас Онлиевский-то отпустил?
— Сама ушла.
— Почему?
— Это важно? Впрочем, если хотите… АИСТ, завладев компанией, начал массовые увольнения.
— Ну и?..
— Этого не надо было делать. Я подготовила записку. Экономически сокращений можно было избежать. Чуть сложнее, правда… Меня не приняли.
— Не понимаю. Вы — аналитик. Вы свою работу сделали. При чем тут сокращения?
— Не по-божески это было.
— Однако оригинально. А то, что государство за счет ваших хитрушек потеряло несколько сот миллионов, — это по-божески?
— Да, вы правы: это тяготит. Но это иное. Не мы, так другие бы. Конкретные люди в правительстве ждали, кто им больше заплатит, чтоб обокрасть государство. Онлиевский больше украл, потому что больше заплатил. Но потом он начал обижать беззащитных. И значит, поступил против правды.
— Несколько причудливо, но канва понятна. — С таким неприкрытым ханжеством Забелин давно не сталкивался. — То есть вы идейный, так сказать, борец за правду на приватизационном фронте?
— Нет. Я работаю за деньги. И работа моя должна хорошо оплачиваться.
— Хорошо — это сколько?
— Много. Сейчас мне нужно сто двадцать тысяч долларов. Расчет, само собой, по результату.
— Почему именно?.. — Забелин поразился и астрономической сумме, и ее точности. — На коттеджик?
— Мне надо. Владимир Викторович сказал, что вы согласитесь.
— Силен он говорить. Юля, а вы замужем?
— Здесь все обо мне. — Нахмурившись, она вытащила из сумки и протянула дискету. — Вы ж все равно проверять будете. Так жду звонка?
— Вот что. Вы ведь к центру? — Что-то самое важное в странной посетительнице оставалось непонятым. — Подождите немного в приемной. Я вас подброшу. Заодно и поговорим поподробней.
— Надеюсь, это нужно для дела. — Было заметно, что вопрос о замужестве ее встревожил.
— Исключительно для дела.
«Кому ж ты для другого-то нужна?» — И Забелин, опасаясь быть пойманным на этой мысли, кисло улыбнулся.
После ее ухода он, поласкав пальцами полустертые кнопки электронного блокнота, извлек-таки старый, подзабытый файл и, не отрываясь от него, набрал телефонный номер.
— Налоговая полиция России, — ответил задеревеневший женский голос.
— С полковником Осиповым можно соединиться?.. Скажите — Забелин.
Через некоторое время послышалось осторожно-удивленное:
— Какие люди! — И — без паузы: — У меня тут совещание.
— Тогда о главном. — Старый опер задал тональность, и надо было под нее подстроиться. — Нужна помощь — хочу своего человечка внедрить в один НИИ под крышей налоговой инспекции.
— Какой там у нас счет был, два-ноль в мою пользу? — припомнил полковник.
— Вроде так.
— Ладно, как не порадеть родному человечку? Будет три-ноль.
— Нет проблем. — Повесив трубку, Забелин сделал пометку: в понедельник придется добавить к двум тысячам долларов на счете полковничьей жены еще одну.
Раздался телефонный звонок, и одновременно без стука вошел Дерясин.
— Стар! — закричала трубка голосом Макса. — Я по тебе соскучился.
— Как добрался? — Забелин постарался показать, что он не один. Но, как обычно, это не подействовало.
— Старый, не поверишь! В три ночи приполз. Провожал Наташку. Какой же она осталась чистой. Мы с тобой просто-таки жизнью искрошены. А она — удивительная. Будто и не было всего этого. До двух ночи в ее подъезде простояли. Домой не пустила — ребенок болеет.
— Макс, я не один. — Он остановил сделавшего движение к двери Дерясина.
— Слушай, мы с ней в подъезде, в заблеванном подъезде «сухаря» на двоих раздавили.
— Максик!
— Погоди! Нас соседи разогнали. Только представь? В тридцать пять — по подъездам! Ты поразишься, но она все еще верит в добро. Жить здесь — и верить! Фантастика! Но не хочет простить. Может, ты порадеешь? Если бы не эти восемь лет. Ну зачем они были?! Да, поздравь, я теперь зам Мельгунова и начальник управления ценных бумаг института. Дослужился до степеней известных. Думаю, управление в департамент переименовать. Солидней. Теперь насчет вашей стычки…
— Макс! Заткнись же, наконец! Мне как раз надо с тобой увидеться. В теннис еще не разучился стучать?
— Мальчишка! Да я тебя одной левой! — Флоровский был левша.
— Тогда через два часа в теннисном клубе на Ленинградском. До встречи!.. Что, Андрюш?
— Вы что, Янку берете?
— Пришлось пообещать. Не одобряешь?
— Дело ваше. Просто Клыня теперь просится. Вы ж знаете, втюрился он в эту кошку.
— И что думаешь?
— Он-то в теме. Обузой не станет.
— Тогда скажи — пусть подключается к Жуковичу.
— Да, там у вас в предбаннике какая-то плохушка дожидается.
Забывший о Юле Забелин, хмыкнув, поднялся.
В приемной над Яниным столиком навис и что-то интригующе шептал в ушко Жукович. Шептал явно непристойности, потому что на раскрасневшемся Янином лице установилось выражение веселой сконфуженности.
При виде выходящего шефа Яна поспешно поднялась и выжидательно застыла.
— До понедельника, — коротко попрощался Забелин, пропуская вперед заждавшуюся его Лагацкую.
— Так вот насчет Екатерины Второй… — Жукович замолчал, внимательно посмотрел на помертвевшую Яну и, понимающе скривившись, удалился.
В клубном баре было прохладно, звучала неспешная мелодия, потягивали соки остывающие после горячего душа игроки. Внезапно тихая эта гармония была нарушена — из коридора донеслись тяжелые быстрые шаги, и в сопровождении растерянного администратора в бар прямо в мокром пальто ввалился взъерошенный Флоровский.
— Ну и паскудная у вас, доложу, погодка. — Он неодобрительно оглядел посетителей бара, не обеспечивших надлежащий климат, разглядел поднявшего в углу руку Забелина, нашел глазами барменшу: — Соточку «Камю», лапуся.
— Не круто ли перед игрой? — удивился Забелин.
— А ничего, чуток адреналина впрысну. Заодно и шансы уравняем. Ты хоть ракетку-то за эти годы держать научился, мальчишка?
Стало, увы, ясно, что адреналиновая подпитка началась задолго до того.
— Что в институте?
— Ну, в институте как раз хай-класс! Старперов наших повидал. Постарели без нас, увы. Не изменились — лопочут о науке, о социальной справедливости, черт знает про что. Но что поразительно — продолжают работать, черти! Для них это теперь, я так понял, вроде наркоты. Успел, к слову, темы просмотреть. Ты не поверишь, Стар, но не соврал Мельгунов. Таких парочка разработок на подходе — просто, я тебе доложу, прорыв. На большие «бабки» можно выйти. Правда, с год как застыли. Мельгунов, бедолага, извелся. Может, оттого и на тебя полкана спустил… Ах ты солнышко, — растекся обаянием Макс при виде подошедшей с бокалом барменши. — Просто умаслила. Может, присядешь?
— Не положено. — Барменша быстро отошла.
— Максик, здесь приличное место. И заигрывать с персоналом не принято. — Забелин успокоительно кивнул сидевшему невдалеке главному администратору. — К тому ж ты, как я слышал, Натальей полон.
— А, Наташка! Послала она меня без затей.
— Так вроде говорил — «сухаря» в подъезде"?..
— Вчера «сухаря». А сегодня по зрелом размышлении послала. Да и права! За эти годы и сына одна вырастила. Все поражаюсь, как она все-таки себя во всем этом сраче сохранить исхитрилась. Не перевернулась. Ведь красивая баба. Кто б такую на содержание отказался? Может, в генах какая-то защита против пошлости вложена? Э, правду глаголят, что нет у человека злейшего врага, чем он сам. Так что удел мой теперь сиротский. Предлагаю по этому скорбному случаю бабцами какими-никакими аварийными на двоих утешиться.
— Ты с чем приехал, Макс?
— Тебя ободрать.
— Я не о том. Для чего в институт пошел?
— Да вот хочу попытать, нельзя ли вытянуть? Говорил же, обрыдло под себя все. Дело-то и впрямь святое.
— Куда как святое. Но ты хоть представляешь, что это такое? Это ж не бумажки на бирже фиксировать. У тебя есть программа, план хотя бы?
— Мы люди стихийные! Но мощных стихий!
— Окстись, не перед Мельгуновым выступаешь. Знаешь, какие деньги нужны, чтоб институт поднять?
— Ну…
— И что, впрямь столько лишних под себя подгреб, что готов десятком миллионов рискнуть?
— Десятком?
— Выйдем-ка в холл. — Забелин поднялся. Да и кстати — судя по заблуждавшим вновь глазам Макс как раз собирался повторить. — Вот что, Максим, — Забелин убедился, что рядом никого нет, — люди мы свои, так что темнить не буду. Намерен я институт наш для «Светоча» прикупить. Финансирование банк обеспечивает. Приглашаю в команду.
— Лихи вы, нынешние. Об институте, как о дыне, купил — продал.
— Не дыня. Но товар. Ты что, болезный, и впрямь полагаешь, что будет он себе и дальше стоять посреди Москвы, весь в масле и фольгой оптико-волоконной упакованный и для всего прочего мира недоступный? Не мы, так другие скупят. А не скупят, так обанкротят. И еще дешевле заберут. Я потому на это пошел, что банк наш как раз к поддержке информационных технологий обратился. Тут все срослось, понимаешь? И институту мощная рука ой как нужна. Деньги от аренды на финансирование научных тем пустим. А уж как «доведем» технологии, тогда потихоньку к главному — начнем торговать ими. Тут уж тебе карты в руки. Ну и на поглощении, само собой, заработаем — на скупку восемь миллионов выделено. Что сэкономим — ты в доле.
— Так ведь Юрий Игнатьевич!
— Юрий Игнатьевич твой!.. Наш. Великого гения ученый. Штучный человек. Но не безразмерный. Рыночник, например, из него никакой. Такого за эти годы наработал — хорошо еще, если мой план реализовать удастся. А альтернатива — прилетит какой-нибудь АИСТ, склюет все лакомое да и повыкидывает стариков наших со всеми их прожектами.
— Ты что ж, предлагаешь против Мельгунова пойти?
— Да ни боже мой. Просто на сегодня мы с тобой мельгуновскую выгоду лучше его самого понимаем. Главное, придумать комбинацию, чтоб никто в институте, кроме нас с тобой, не знал, что за скупкой этой банк наш стоит. Это я на себя возьму: выведем деньги сначала на Запад, а оттуда запустим к вам как твои. Запутаем источник. Хочет Юрий Игнатьевич иметь западные деньги — пусть имеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Яна, Яна! Что ты себе напридумывала? Остынь, девочка. Сколько на тебя парней зарится. Один Юра Клыня чего стоит. А уж перспективен! Помяни слово, начальником управления станет, не меньше. А там!..
— Этот лопоухий-то! Пока до «бабок» стоящих доберется, оплешивеет. Одно и знает, что замуж уговаривает, придурок.
— Почему ж, если замуж, так и придурок? — поразился неведомой ему до сих пор женской логике Забелин. — Выходит, если б я…
— Да ничего не выходит! Такие, как вы, не уговаривают. Такого самого обхаживать надо.
«Что я и делаю», — показала она всем своим видом.
— Юра очень, очень хороший специалист. Потом, честен.
При последнем аргументе личико Яны непроизвольно сложилось в презрительную гримаску, и, понимая, что реакция эта не в ее пользу, она произнесла раздраженно:
— Плох тем, что не хорош.
— Но любит!
— Да пошел он со своей любовью… Господи, ну что ты меня, боишься, что ли? — Она заметила его брошенный на дверь взгляд. — Ну прикипела я к тебе. Ведь не жениться прошу. Вообще ничего не требую. Разве что внимания. Или не хороша?
«А может, и в самом деле? Да и какого черта. В конце концов, с работы ее уберу, сниму квартиру. Впервой, что ли? А по любви, не по любви — кому все это сейчас нужно?» Он попытался вызвать в памяти спасительный образ своей старой доброй знакомой — Яниной мамы, маленькой нервной женщины, трогательно беспокоящейся при встречах, не обижают ли там ее кукушонка. Увы, образ выдался тусклым и при виде выпирающей из одежды девушки быстро бледнеющим.
— Мне уж вот-вот двадцать, — по-своему оценила его колебания Яна. — Вы не полюбите, так другого… другой найдется. Еще как намекают. Хоть сейчас на содержание. Но я не современная, однолюбка какая-то. Хотя, если оттолкнете…
В тот же миг и сам Забелин, и отпрянувшая Яна с тревожным раздражением повернулись к неспешно затянувшей свою скрипучую гамму двери.
В увеличивающемся пространстве появилась щуплая фигурка с взъерошенными волосами над бледным личиком, с облупленным, будто пересохший лук-порей, носом. В облегающих узенькие бедрышки влажных от снега джинсиках она напоминала чахлый тюльпанчик, облепленный смокшимся целлофаном.
— Слушай, я предупреждала! Чего, самая шустрая? Подождать не можешь? — обрушилась на заглянувшую Яна.
— Я давно жду, — игнорируя секретаршу, девушка обратилась к Забелину.
— Что у вас? — Под ее понимающим взглядом он смешался.
— Я Юля.
— А я Яна. И что дальше?! — угрожающе отреагировала секретарша. Она подошла вплотную и теперь возвышалась над маленькой Юлей, как горячащаяся статная кобыла рядом с невзрачным пони.
Но, странное дело, от невыгодного соседства этого представившаяся Юлей не испытывала ни малейшего дискомфорта.
— Я Юля Лагацкая.
И при виде напрягшегося Забелина добавила удивленно:
— Владимир Викторович предупредил, что меня будут ждать.
— То есть вы от Второва?!
— Ну да. — И девушка обозначила кивок в сторону заинтересованной секретарши.
— Вы свободны, Яна, — получилось нарочито официально, и Забелин добавил: — В понедельник, как и все, приступите к работе.
Лицо Яны вспыхнуло торжеством, и, прежде чем выйти, она, поймав его взгляд, томно, значительно, опять кому-то подражая, прикрыла свои вздыбленные тушью ресницы.
«О Боже». — Чуткий на фальшь Забелин почувствовал себя отцом Сергием, избавившимся от искушения.
— Итак, — он указал на овальный стол, — я Забелин Алексей Павлович. Вы — Лагац…
— Лагацкая Юля.
— Да. И чем могу?
Неожиданно на лице посетительницы проступило мягкое, лучиком солнца меж плотных туч, лукавство.
— Скорее я должна мочь. Ведь это вы меня ждете.
— Это я слышал. Боюсь, тут недоразумение. У нас действительно с Владимиром Викторовичем был э… некоторый разговор. Но, должно быть, мы не совсем поняли друг друга… Вы где учитесь?
Он смешался под ее внимательным взглядом. Где-то там в глубине себя она явно веселилась. Лицо, впрочем, оставалось замкнутым.
— То есть раз уж рекомендация Владимира Викторовича, я, конечно, пораскину в смысле трудоустройства. Но мне нужен был — да и теперь, собственно, — такой, знаете, матерый профи.
— Я так и поняла.
— Ну вот видите. — Забелин облегченно поднялся.
— Так когда начнем?
— Понимаете, девушка, у нас очень жесткий бюджет. — Забелин проклинал неловкое положение, в которое загнал его шеф, и непонятливость визитерши. — Секретарша уже есть.
— Я видела.
Он уловил иронию и обозлился:
— Словом, как только, так сразу.
— Дело в том, что не хотелось бы оттягивать. У меня есть хорошее предложение, но Владимир Викторович просил помочь здесь.
— Помочь, — туповато повторил Забелин, разглядывая ее расцарапанную руку. «Может, и цыпки есть».
— Котенок, — проследила за его взглядом Юля. — Забрался под диван. Мяукает со страха. Вот… вытаскивала.
— Ну да. А вам, простите…
— Двадцать три. Но фондовым рынком занимаюсь четыре года. Между прочим, когда я писала сценарий приватизации СНК, то и вовсе был двадцать один…
— Сценарий чего?! — Забелин, осторожно взяв ее за щуплые плечики, вновь усадил на диван, усевшись рядом. — То есть вы хотите сказать, что разработали программу…
— Ну, не я одна, конечно. Но концепцию — да. Это мое.
В продолжение всей этой удивительной встречи Забелин чувствовал себя неуютно, но теперь он оказался в каком-то вовсе иллюзорном положении.
Даже среди прочих предельно коррумпированных, «прихватизационных», как их называли, процессов продажа за бесценок крупнейшей нефтяной компании прогремела как образец максимально наглого и в то же время элегантного обкрадывания государства. Определить оптимальные условия конкурса было поручено инициатору — Онлиевскому. Среди задач, поставленных им перед разработчиками, значились две ключевые. Прежде всего, само собой, взять по дешевке и сделать при этом так, чтоб никто из конкурентов, даже предлагающих гораздо большие деньги, не мог выиграть у АИСТа и чтоб все это оказалось абсолютно законно.
Разработчики пошли дальше. Они придумали, как на этом можно еще и заработать. Поэтому самым писком оказалось включение в условия конкурса положения о том, что победитель обязан внести в компанию технологическую установку по производству крекинга. То есть то оборудование, которым единственно обладал АИСТ и как раз не знал, как бы от него избавиться. А уж после того, как хлам этот был оценен в пятнадцать миллионов долларов, непонятно было, чему больше следовало изумляться — изворотливости тех, кто изобрел такие условия, или бесстрашию тех, кто их подписал.
И вот теперь подле Забелина сидела щуплая девчушка с прыщавым, плохо припудренным носиком и, непрерывно оправляя коротковатый джемперок, стеснительно признавалась, что все это сотворила она.
— Что ж вас Онлиевский-то отпустил?
— Сама ушла.
— Почему?
— Это важно? Впрочем, если хотите… АИСТ, завладев компанией, начал массовые увольнения.
— Ну и?..
— Этого не надо было делать. Я подготовила записку. Экономически сокращений можно было избежать. Чуть сложнее, правда… Меня не приняли.
— Не понимаю. Вы — аналитик. Вы свою работу сделали. При чем тут сокращения?
— Не по-божески это было.
— Однако оригинально. А то, что государство за счет ваших хитрушек потеряло несколько сот миллионов, — это по-божески?
— Да, вы правы: это тяготит. Но это иное. Не мы, так другие бы. Конкретные люди в правительстве ждали, кто им больше заплатит, чтоб обокрасть государство. Онлиевский больше украл, потому что больше заплатил. Но потом он начал обижать беззащитных. И значит, поступил против правды.
— Несколько причудливо, но канва понятна. — С таким неприкрытым ханжеством Забелин давно не сталкивался. — То есть вы идейный, так сказать, борец за правду на приватизационном фронте?
— Нет. Я работаю за деньги. И работа моя должна хорошо оплачиваться.
— Хорошо — это сколько?
— Много. Сейчас мне нужно сто двадцать тысяч долларов. Расчет, само собой, по результату.
— Почему именно?.. — Забелин поразился и астрономической сумме, и ее точности. — На коттеджик?
— Мне надо. Владимир Викторович сказал, что вы согласитесь.
— Силен он говорить. Юля, а вы замужем?
— Здесь все обо мне. — Нахмурившись, она вытащила из сумки и протянула дискету. — Вы ж все равно проверять будете. Так жду звонка?
— Вот что. Вы ведь к центру? — Что-то самое важное в странной посетительнице оставалось непонятым. — Подождите немного в приемной. Я вас подброшу. Заодно и поговорим поподробней.
— Надеюсь, это нужно для дела. — Было заметно, что вопрос о замужестве ее встревожил.
— Исключительно для дела.
«Кому ж ты для другого-то нужна?» — И Забелин, опасаясь быть пойманным на этой мысли, кисло улыбнулся.
После ее ухода он, поласкав пальцами полустертые кнопки электронного блокнота, извлек-таки старый, подзабытый файл и, не отрываясь от него, набрал телефонный номер.
— Налоговая полиция России, — ответил задеревеневший женский голос.
— С полковником Осиповым можно соединиться?.. Скажите — Забелин.
Через некоторое время послышалось осторожно-удивленное:
— Какие люди! — И — без паузы: — У меня тут совещание.
— Тогда о главном. — Старый опер задал тональность, и надо было под нее подстроиться. — Нужна помощь — хочу своего человечка внедрить в один НИИ под крышей налоговой инспекции.
— Какой там у нас счет был, два-ноль в мою пользу? — припомнил полковник.
— Вроде так.
— Ладно, как не порадеть родному человечку? Будет три-ноль.
— Нет проблем. — Повесив трубку, Забелин сделал пометку: в понедельник придется добавить к двум тысячам долларов на счете полковничьей жены еще одну.
Раздался телефонный звонок, и одновременно без стука вошел Дерясин.
— Стар! — закричала трубка голосом Макса. — Я по тебе соскучился.
— Как добрался? — Забелин постарался показать, что он не один. Но, как обычно, это не подействовало.
— Старый, не поверишь! В три ночи приполз. Провожал Наташку. Какой же она осталась чистой. Мы с тобой просто-таки жизнью искрошены. А она — удивительная. Будто и не было всего этого. До двух ночи в ее подъезде простояли. Домой не пустила — ребенок болеет.
— Макс, я не один. — Он остановил сделавшего движение к двери Дерясина.
— Слушай, мы с ней в подъезде, в заблеванном подъезде «сухаря» на двоих раздавили.
— Максик!
— Погоди! Нас соседи разогнали. Только представь? В тридцать пять — по подъездам! Ты поразишься, но она все еще верит в добро. Жить здесь — и верить! Фантастика! Но не хочет простить. Может, ты порадеешь? Если бы не эти восемь лет. Ну зачем они были?! Да, поздравь, я теперь зам Мельгунова и начальник управления ценных бумаг института. Дослужился до степеней известных. Думаю, управление в департамент переименовать. Солидней. Теперь насчет вашей стычки…
— Макс! Заткнись же, наконец! Мне как раз надо с тобой увидеться. В теннис еще не разучился стучать?
— Мальчишка! Да я тебя одной левой! — Флоровский был левша.
— Тогда через два часа в теннисном клубе на Ленинградском. До встречи!.. Что, Андрюш?
— Вы что, Янку берете?
— Пришлось пообещать. Не одобряешь?
— Дело ваше. Просто Клыня теперь просится. Вы ж знаете, втюрился он в эту кошку.
— И что думаешь?
— Он-то в теме. Обузой не станет.
— Тогда скажи — пусть подключается к Жуковичу.
— Да, там у вас в предбаннике какая-то плохушка дожидается.
Забывший о Юле Забелин, хмыкнув, поднялся.
В приемной над Яниным столиком навис и что-то интригующе шептал в ушко Жукович. Шептал явно непристойности, потому что на раскрасневшемся Янином лице установилось выражение веселой сконфуженности.
При виде выходящего шефа Яна поспешно поднялась и выжидательно застыла.
— До понедельника, — коротко попрощался Забелин, пропуская вперед заждавшуюся его Лагацкую.
— Так вот насчет Екатерины Второй… — Жукович замолчал, внимательно посмотрел на помертвевшую Яну и, понимающе скривившись, удалился.
В клубном баре было прохладно, звучала неспешная мелодия, потягивали соки остывающие после горячего душа игроки. Внезапно тихая эта гармония была нарушена — из коридора донеслись тяжелые быстрые шаги, и в сопровождении растерянного администратора в бар прямо в мокром пальто ввалился взъерошенный Флоровский.
— Ну и паскудная у вас, доложу, погодка. — Он неодобрительно оглядел посетителей бара, не обеспечивших надлежащий климат, разглядел поднявшего в углу руку Забелина, нашел глазами барменшу: — Соточку «Камю», лапуся.
— Не круто ли перед игрой? — удивился Забелин.
— А ничего, чуток адреналина впрысну. Заодно и шансы уравняем. Ты хоть ракетку-то за эти годы держать научился, мальчишка?
Стало, увы, ясно, что адреналиновая подпитка началась задолго до того.
— Что в институте?
— Ну, в институте как раз хай-класс! Старперов наших повидал. Постарели без нас, увы. Не изменились — лопочут о науке, о социальной справедливости, черт знает про что. Но что поразительно — продолжают работать, черти! Для них это теперь, я так понял, вроде наркоты. Успел, к слову, темы просмотреть. Ты не поверишь, Стар, но не соврал Мельгунов. Таких парочка разработок на подходе — просто, я тебе доложу, прорыв. На большие «бабки» можно выйти. Правда, с год как застыли. Мельгунов, бедолага, извелся. Может, оттого и на тебя полкана спустил… Ах ты солнышко, — растекся обаянием Макс при виде подошедшей с бокалом барменши. — Просто умаслила. Может, присядешь?
— Не положено. — Барменша быстро отошла.
— Максик, здесь приличное место. И заигрывать с персоналом не принято. — Забелин успокоительно кивнул сидевшему невдалеке главному администратору. — К тому ж ты, как я слышал, Натальей полон.
— А, Наташка! Послала она меня без затей.
— Так вроде говорил — «сухаря» в подъезде"?..
— Вчера «сухаря». А сегодня по зрелом размышлении послала. Да и права! За эти годы и сына одна вырастила. Все поражаюсь, как она все-таки себя во всем этом сраче сохранить исхитрилась. Не перевернулась. Ведь красивая баба. Кто б такую на содержание отказался? Может, в генах какая-то защита против пошлости вложена? Э, правду глаголят, что нет у человека злейшего врага, чем он сам. Так что удел мой теперь сиротский. Предлагаю по этому скорбному случаю бабцами какими-никакими аварийными на двоих утешиться.
— Ты с чем приехал, Макс?
— Тебя ободрать.
— Я не о том. Для чего в институт пошел?
— Да вот хочу попытать, нельзя ли вытянуть? Говорил же, обрыдло под себя все. Дело-то и впрямь святое.
— Куда как святое. Но ты хоть представляешь, что это такое? Это ж не бумажки на бирже фиксировать. У тебя есть программа, план хотя бы?
— Мы люди стихийные! Но мощных стихий!
— Окстись, не перед Мельгуновым выступаешь. Знаешь, какие деньги нужны, чтоб институт поднять?
— Ну…
— И что, впрямь столько лишних под себя подгреб, что готов десятком миллионов рискнуть?
— Десятком?
— Выйдем-ка в холл. — Забелин поднялся. Да и кстати — судя по заблуждавшим вновь глазам Макс как раз собирался повторить. — Вот что, Максим, — Забелин убедился, что рядом никого нет, — люди мы свои, так что темнить не буду. Намерен я институт наш для «Светоча» прикупить. Финансирование банк обеспечивает. Приглашаю в команду.
— Лихи вы, нынешние. Об институте, как о дыне, купил — продал.
— Не дыня. Но товар. Ты что, болезный, и впрямь полагаешь, что будет он себе и дальше стоять посреди Москвы, весь в масле и фольгой оптико-волоконной упакованный и для всего прочего мира недоступный? Не мы, так другие скупят. А не скупят, так обанкротят. И еще дешевле заберут. Я потому на это пошел, что банк наш как раз к поддержке информационных технологий обратился. Тут все срослось, понимаешь? И институту мощная рука ой как нужна. Деньги от аренды на финансирование научных тем пустим. А уж как «доведем» технологии, тогда потихоньку к главному — начнем торговать ими. Тут уж тебе карты в руки. Ну и на поглощении, само собой, заработаем — на скупку восемь миллионов выделено. Что сэкономим — ты в доле.
— Так ведь Юрий Игнатьевич!
— Юрий Игнатьевич твой!.. Наш. Великого гения ученый. Штучный человек. Но не безразмерный. Рыночник, например, из него никакой. Такого за эти годы наработал — хорошо еще, если мой план реализовать удастся. А альтернатива — прилетит какой-нибудь АИСТ, склюет все лакомое да и повыкидывает стариков наших со всеми их прожектами.
— Ты что ж, предлагаешь против Мельгунова пойти?
— Да ни боже мой. Просто на сегодня мы с тобой мельгуновскую выгоду лучше его самого понимаем. Главное, придумать комбинацию, чтоб никто в институте, кроме нас с тобой, не знал, что за скупкой этой банк наш стоит. Это я на себя возьму: выведем деньги сначала на Запад, а оттуда запустим к вам как твои. Запутаем источник. Хочет Юрий Игнатьевич иметь западные деньги — пусть имеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31