– спросил Кузнецов.
Звонок повторился.
Семен молчал. То ли в растерянности, то ли в задумчивости. Кузнецов мгновенно оценил ситуацию и подмигнул ребятам. Те бросились из гостиной. В соседней комнате было свалено оружие. Оттуда послышался стук и шорох. Виталий с автоматом и Алексей с пистолетом стояли наготове в коридоре.
Кузнецов медленно встал.
– Профессор, не надо лишних эксцессов. Конечно же, держите свои стволы наготове, но не на виду. Если это кто-то из моих коллег, зовите их сюда. Я с ними сам разберусь.
Кузнецов внимательно выслушал Мыльникова и, не сказав ни слова, вышел. По пути он тоже прихватил пистолет.
Звонок раздался в третий раз.
– Иду! Иду! Прокричал Кузнецов и посмотрел через боковое оконце на крыльцо.
Там стояла его маленькая подруга.
Он резко открыл дверь.
– Малыш? – только и спросил он.
– Расплатись за такси, Михалыч. Я сегодня поздно закончила работу, но решила приехать. Я ведь обещала посмотреть нашего партайгеноссе через сутки.
– Сейчас, Малыш, сейчас, – пробормотал Кузнецов. И заорал что есть силы в коридор – мальчишки, отбой!
Потом сбежал с крыльца, сунул шоферу сотню, хотя обычно за поездку к ним на окраину брали семьдесят рублей. Город был маленьким.
Запыхавшись, он вернулся в прихожую. Малыш стояла, несколько растерянно оглядываясь. Она ничего такого не видела, но своей чуткой душой почти физически ощутила угловатую колючую атмосферу в доме. Эта атмосфера настолько противоречила ее доброй, мягкой натуре, что она как бы внутренне сжалась от растерянности и даже некоторой незаслуженной обиды.
Кузнецов взглянул на нее и все понял. У него сжалось сердце. В порыве какой-то испепеляющей нежности, он сжал ее в объятиях, и, гладя по голове, повторял как в бреду: «Малыш. Малыш. Малыш».
– Да, это я.– Она улыбнулась. Поначалу несколько робко.
И тут Кузнецова будто прорвало. Прошло уже больше суток с того момента, как он первый раз в жизни смотрел в дуло направленного на него пистолета, а потом в первый раз в жизни убил человека. Потом он искал библиотеку, распоряжался, думал, действовал. Ему некогда было задуматься над прошедшим и пережить, переварить все в душе.
Ему казалось, что все улеглось и так. Но он ошибался. И сейчас, глядя на эту добрую беззащитную маленькую женщину, он вдруг ощутил, как хрупок дорогой для него мир. И как много надо работать, думать, драться, рисковать, чтобы иметь право сказать – я сделал все, чтобы ты, и такие как ты были счастливы, благополучны и спокойны.
Он снова стиснул ее в объятиях и ни с того, ни с сего беззвучно разрыдался.
– Наш соратник умер?! Нет? Тогда где он?! Что ты меня задерживаешь?!
Малыш превратно истолковала его слезы и, вывернувшись из объятий, бросилась в дом.
Кузнецов понесся за ней.
Малыш влетела в гостиную, и хотя первая растерянность и напряженность от ее визита уже прошла, присутствующие все еще чувствовали себя не совсем в своей тарелке. Даже не обратив внимания на стоящего, как истукан, Виталия с автоматом в руках, Малыш подлетела к Семену.
– Как вы себя чувствуете?
Как это ни парадоксально, но циничный, усталый от жизни Мыльников, очень тонко почувствовал ситуацию.
С большой теплотой в голосе, он ответил.
– Большое спасибо. Гораздо лучше.
– Господи, у Михалыча было такое лицо, что я подумала невесть что. Но я сейчас осмотрю вас, сменю повязку и сделаю укол. Вы пили то, что я вам прописала?
– Да, – сказал Мыльников. – Спасибо, все очень помогло.
– Ладно, пойдемте в другую комнату. Вы как, можете подняться?
– Да, конечно, – сказал Мыльников поднимаясь. Хотя и не смог скрыть гримасу боли.
Они прошли в другую комнату.
– Не стойте с такими дурацкими рожами, – раздраженно бросила княжна ребятам. – Уберите свои пушки и закройте дверь. А мы, профессор, давай пройдем на кухню, да поставим чайник. Он уже остыл. И заварим свежий чай.
Когда они оказались на кухне одни, княжна взглянула на Кузнецова с интересом.
– Слушай, Михалыч, а у тебя есть семья?
– Конечно, – бросил профессор.
– И как же она относится ко всем твоим играм? Начиная от политических и заканчивая любовными.
– А никак, – равнодушно бросил он. – Им-то какое дело. Средства на жизнь я им даю. Своими делами не достаю.
– А любовь?
– Что любовь? Для любви существуют любовники и любовницы. А семья существует для совместного ведения хозяйства, бытовой взаимопомощи и выращивания детей. Все это в моей семье присутствует в полном объеме.
Тамара посмотрела на Кузнецова внимательно, с каким-то странным, пока непонятным выражением.
– А как, например, они относятся к этой ситуации. У тебя в доме какой-то народ. Украденный у государства клад, куча стволов. В гараже чужая «Газель». Какие-то женщины.
Он посмотрел на нее откровенно тупо.
– Так я потом приберусь. А сейчас я им позвонил и сказал, чтобы пока здесь не появлялись. А чего им, собственно? На этот дом я честно заработал. Оформил его на жену. Машину тоже. Я не жлоб. Потом, надо же позаботиться о них, если со мной что случится. А в остальном они мне жить не мешают и я им. Жаль, были бы деньги, квартиры бы детям купил. Но денег нет.
– Ну, ничего, сейчас будут.
– Это у вас с Семеном будут. А мы все пустим на наш проект. Дело, прежде всего.
– Да, не хотела бы я быть твоей женой, – протянула княжна.
– Так я и не предлагаю, – спокойно, а может быть непробиваемо тупо, сказал этот интеллектуал.
Тамара посмотрела на него с откровенным изумлением, как на некое диковинное чудовище, которому не стоит ужасаться только потому, что оно с тобой сейчас в «одной команде». С женским чутьем она заметила, какие чувства бушевали в нем только что, когда пришла эта маленькая подружка. И вот такой контраст. Она была уверенна, что Кузнецов сейчас будет также непробиваемо черств и к своей любовнице-соратнице, как сейчас к ней.
Но здесь она была права лишь отчасти. Хотя тенденцию уловила верную.
С вновь заваренным чаем они вернулись в гостиную. Мыльников сидел, расположившись гораздо более удобно. После сделанной перевязки ему было явно лучше. Остальные расположились за столом, как и прежде. Малыш сидела рядом со своим пациентом.
– Господа, – как ни в чем не бывало, обратился ко всем Кузнецов. – Лена остается с нами. Ей будет интересно наше обсуждение. Она такие дела любит.
Он не спросил ее намерений и желаний. А Мыльников подумал, что нельзя вот так бестрепетно вовлекать в их опасные игры постороннего человека. Он вспомнил, как достойно смотрел Кузнецов в дуло пистолета Муртазова, а потом совершенно не пытаясь геройствовать спрятался за его труп. Поступил, впрочем, совершенно правильно. Но, но…, как-то не так.
И вообще, что значит «правильно» для них, совершивших за последние двое суток такую массу правонарушений?
Между тем, Кузнецов обратился к Тамаре:
– Продолжайте, княжна. Мы остановились, что двоюродного дедушку Иисуса шантажируют. Чем? Да, Малыш, я потом тебе расскажу предысторию. Это очень интересно.
Как будто ей это так уж важно, – подумала Тамара. Но отогнала посторонние мысли и продолжала.
– Да, так вот, двоюродного деда Иисуса шантажируют происхождением его внучатного племянника. А история эта интересна и поучительна.
Как мы помним, дед Иисуса и его конкурент в лагере фарисеев, брат царицы, кажется Симеон, постоянно то союзники, то соперники. Вот для укрепления своего союза, еще при Гиркане, отце Янная, дед Иисуса выдает свою племянницу за любимого ученика Симеона.
Этот брак должен был укрепить единство в рядах фарисеев. Но тут случился сбой. Мария, судя по всему, была девушкой темпераментной и забеременела не от мужа, а от некоего крутого спецназовца по кличке Пантера, скифского гвардейца сирийского царя.
– Как она это умудрилась? – недоверчиво спросил Виталий.
– Так она же была девушкой из самой верхушки общества. Дома не сидела. Приемы, контакты с представителями иностранных дипмиссий, и так далее, и тому подобное. Кстати, задним числом эта версия подтвердилась. Иисус родился поразительно не похожим на того смугленького семитского Иосифа. Мальчик был светловолос, с яркими синими глазами. Разрез которых был столь редок в тех местах, что их отмечали специальным термином «лотосовидные». То есть широко расставленные, с легкой косинкой.
Такие глаза часто встречаются на женских портретах известного немецкого художника Лукаса Кранаха. Так что глаза у Иисуса были явно арийского типа.
Итак, Иосиф боится быть опозоренным. Рассказывает о своих сомнениях Симеону. Тот советует ему Марию тайно изгнать, а самому тоже уехать подальше.
Что тот и делает.
– Погодите, но Мария была женою некоего плотника Иосифа, – не выдержал уже Мыльников.
– Правильно, Сеня. Но плотник Иосиф, тезка официального мужа Марии, человек скромный и добрый, подобрал Марию после ее изгнания. И это тоже сюжет, стандартный в истории. Любят, ох любят, иные скромные мужички подобрать козырную девочку хороших кровей, которая явно не про их честь. А как ее подобрать? Правильно, когда она в стрессовой тупиковой ситуации. Вот тогда эти скромники такую девочку пригреют, приголубят, спасут, пожалеют. А потом всю жизнь имеют.
– Мол, русалка все пойму, и с дитем тебя возьму, и пошла она к ему, как в тюрьму! – глумливо пропел строчку из Высоцкого Кузнецов.
После прихода Малыша, он успел опрокинуть изрядный стопарь конька, и было видно, что расслабился.
Тамара громко захохотала. Ее смех поддержали Кузнецов и ребята. Даже маленькая докторша улыбнулась, найдя ситуацию забавной.
Между тем Мыльников смотрел на княжну со смесью подозрительности и недоумения. Неужели она столь бестактна, что так глумливо комментирует их собственные отношения. Или просто по-княжески холодна и отстраненна, и не намерена даже думать о возможных чувствах какого-то плебея. Тем более мента.
А может, она просто уже изрядно пьяна? Все же они уже долго за столом, а княжна, рассказывая, все промачивает горло, не успевая закусывать.
– Такова история рождения Иисуса. После возвращения из египетской ссылки его деда и матери, он стал учиться в привилегированных учебных заведениях и готов уже был стать «бойцом идеологического фронта». Но тут его дедушка в очередной раз рассорился с Симеоном.
И тот ошельмовал Иисуса, его мать и его деда. Пришлось Иисусу опять бежать. На этот раз на Восток. Он побывал в Персии и Индии. Жил на Тибете. Освоил многие изотерические методики.
Об этом есть многочисленные свидетельства. Более того, он действительно был весьма неплохим целителем и наставником. Его с благодарностью вспоминают в странах Востока.
Да что говорить, есть много мест его пребывания, почитаемых мусульманами! Вдумайтесь, не христианами, а мусульманами!
Но, потянуло на родину.
Вернулся, проповедовал. Был предан и казнен.
Это все уже как в Евангелиях.
– А откуда это все известно? – несколько скептически спросил Алексей.
– Источников, если разобраться, масса, – ответила княжна. – Причем в данном случае я не говорю об источниках малоизвестных или оспариваемых. Нет, данные источники физически существуют. Это и различные тибетские рукописи, цитируемые уже упоминавшейся Блаватской, и широко известные кумранские рукописи, которые нашли в 1945 году, но опубликовали только в конце 1980-х. Наконец, это многие труды авторов начала нашей эры, типа Иосифа Флавия, и Евангелия, которые потом были признаны апокрифическими. Например, Евангелие от Иуды, которое будет скоро издано на французском языке. Поразительно, но, признав святого Петра первоапостолом, церковь, тем не менее, его собственные воспоминания о Христе признала апокрифическими.
Это напоминает мне ситуацию, как если бы сейчас Зюганов назвал Ленина ревизионистом. Но до такого даже КПСС и КПРФ не дошли. А вот церковь их в данном случае переплюнула.
Все дружно рассмеялись.
– Но при чем тут Грозный? – вдруг как бы проснувшись, спросил Виталий. До этого слушающий последнюю часть рассказа княжны с раскрытым ртом.
– Погоди, Виталя. Я же говорю, рассказ будет долгим. Итак, Иисус был человеком трагичной судьбы, человеком, несомненно, хорошим. И несомненно, он был пророком, уровня индийского аватары. Принял смерть за убеждения. Что очень возвышает его фигуру и его учение.
И потом, он говорил те истины, которые благодаря его многочисленным коллегам, идейным двойникам, носились в воздухе Восточного Средиземноморья. А значит, могли быть при определенной раскрутке весьма популярными.
То есть, если говорить современным языком, фигура его была весьма выгодной для пропаганды.
И эту фигуру начали использовать. Сначала по дилетантски, снизу. При этом, во-первых, помнили реального Христа, а во-вторых, помнили восточные традиции, широко известные в Восточном Средиземноморье. То есть оценивали Христа как пророка, пришедшего в мир воплотить волю Творца и исправить, а возможно, просто подправить, самоубийственные нравы тех мест, которым потом суждено было стать проклятой Византией.
Согласно этим вполне разумным взглядам, Иисус был человеком, поднявшимся до понимания Божьего замысла и самоотверженно боровшимся за его воплощение. Такого человека можно считать за образец. Он действительно подобен, в некотором смысле, конечно, Богу.
И первые христиане так и думали. Ключевым словом этой доктрины было понятие «подобосущности» Иисуса Богу. Это понятие наиболее последовательно сформулировал, обосновал и отстаивал известнейший деятель раннего христианства Арий.
Но божественность Христа первые христиане отрицали. Так его кровь признавалась поддающейся тлению в Таинстве Евхаристии.
В 325 году на Никейском Соборе после долгих дебатов с трудом была принята доктрина «единосущности», в противовес бытовавшей доктрине «подобосущности», которую отстаивал Арий.
Сторонники «единосущности» тогда еще, по-видимому, слабо представляли, как они эту доктрину используют. Но определенные тенденции уже наметились. Для государственной религии было полезно не обременять себя логикой и ссылками на авторитеты иностранных, в данном случае, восточных, религиозных школ.
В 345 году на Антиохийском Соборе была подтверждена «единосущность».
Тем не менее, в 355 году на Миланском Соборе прения продолжились. Доктрину Ария – «подобосущность» поддержали 300 епископов.
В 357 году на Сирмийском Соборе доктрина Ария уже возобладала.
А в 358 на Втором Анкирском Соборе доктрина Ария была подтверждена.
Здравый смысл даже в государственной религии брал свое. И тогда сторонники полного разрыва со здравым смыслом предприняли обходной маневр. Для преодоления проигрышного для нынешних ортодоксов противостояния «единосущность» – «подобосущность» была выдвинута фантастическая доктрина Святой Троицы, которая стала официальной только в 380 году на Соборе в Сарагосе.
Но Христос при этом поначалу оказался только «иллюзией» человека.
Споры продолжались многие годы. И на Эфесском Соборе в 499 году даже вызвали массовую драку спорящих. Драку высокопоставленных служителей Божьих! С нанесением тяжких телесных повреждений. По-моему, там даже пара дерущихся потом умерла от полученных травм. Вот такие это были служители Божьи. Такие основатели нынешней церкви.
В итоге все-таки воцарилось мнение, что Христос и Бог и человек одновременно. Но разум отвергал этот бред. Однако, доктрина Святой Троицы содержала мощный пропагандистский резерв. Ибо вопрос был искусственно запутан с помощью третьего элемента – Святого Духа. То есть Иисус и Бог, и человек, и Святой Дух одновременно. Внимание сомневающегося, как это можно быть и Богом и человеком, и Отцом и Сыном одновременно, переключается на проблему, как это можно быть еще и неким Святым Духом. То есть на наиболее непонятный аспект намеренно запутанного изложения.
Классная пропагандистская акция! Геббельс до такого так и не дошел. Почти сравнялись в этом образце оболванивания с церковниками той эпохи ребята из Агитпропа и Главпура сталинской империи.
Но не будем отвлекаться.
Характерно, что для внедрения этой доктрины пришлось делать позднейшие вставки в уже канонизированную Библию. Упоминания о Троице в послании апостола Иоанна (1 Ин 5.7) нет в первых, самых ранних оригиналах Библии. Оно появилось гораздо позднее.
Еще одну фальсификацию, связанную с доктриной Троицы разоблачил великий Ньютон, обнаружив элементарную подмену в позднейших греческих текстах св. Павла (Тим., 3.16), где слово ?? заменено на ??. В итоге этой подмены фраза «Велика тайна божественного, которое было проявлено во плоти», стала фразой «Велика тайна божественного, Бог проявился во плоти».
Цель этой фальсификации все та же – «совместить» Бога и человека и задурить толпу.
Интересно, что все эти манипуляции вызвали появление массы нестыковок, которые пришлось преодолевать, что называется, «на ходу». Так, матерью Бога не могла по здравому разумению быть простая женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Звонок повторился.
Семен молчал. То ли в растерянности, то ли в задумчивости. Кузнецов мгновенно оценил ситуацию и подмигнул ребятам. Те бросились из гостиной. В соседней комнате было свалено оружие. Оттуда послышался стук и шорох. Виталий с автоматом и Алексей с пистолетом стояли наготове в коридоре.
Кузнецов медленно встал.
– Профессор, не надо лишних эксцессов. Конечно же, держите свои стволы наготове, но не на виду. Если это кто-то из моих коллег, зовите их сюда. Я с ними сам разберусь.
Кузнецов внимательно выслушал Мыльникова и, не сказав ни слова, вышел. По пути он тоже прихватил пистолет.
Звонок раздался в третий раз.
– Иду! Иду! Прокричал Кузнецов и посмотрел через боковое оконце на крыльцо.
Там стояла его маленькая подруга.
Он резко открыл дверь.
– Малыш? – только и спросил он.
– Расплатись за такси, Михалыч. Я сегодня поздно закончила работу, но решила приехать. Я ведь обещала посмотреть нашего партайгеноссе через сутки.
– Сейчас, Малыш, сейчас, – пробормотал Кузнецов. И заорал что есть силы в коридор – мальчишки, отбой!
Потом сбежал с крыльца, сунул шоферу сотню, хотя обычно за поездку к ним на окраину брали семьдесят рублей. Город был маленьким.
Запыхавшись, он вернулся в прихожую. Малыш стояла, несколько растерянно оглядываясь. Она ничего такого не видела, но своей чуткой душой почти физически ощутила угловатую колючую атмосферу в доме. Эта атмосфера настолько противоречила ее доброй, мягкой натуре, что она как бы внутренне сжалась от растерянности и даже некоторой незаслуженной обиды.
Кузнецов взглянул на нее и все понял. У него сжалось сердце. В порыве какой-то испепеляющей нежности, он сжал ее в объятиях, и, гладя по голове, повторял как в бреду: «Малыш. Малыш. Малыш».
– Да, это я.– Она улыбнулась. Поначалу несколько робко.
И тут Кузнецова будто прорвало. Прошло уже больше суток с того момента, как он первый раз в жизни смотрел в дуло направленного на него пистолета, а потом в первый раз в жизни убил человека. Потом он искал библиотеку, распоряжался, думал, действовал. Ему некогда было задуматься над прошедшим и пережить, переварить все в душе.
Ему казалось, что все улеглось и так. Но он ошибался. И сейчас, глядя на эту добрую беззащитную маленькую женщину, он вдруг ощутил, как хрупок дорогой для него мир. И как много надо работать, думать, драться, рисковать, чтобы иметь право сказать – я сделал все, чтобы ты, и такие как ты были счастливы, благополучны и спокойны.
Он снова стиснул ее в объятиях и ни с того, ни с сего беззвучно разрыдался.
– Наш соратник умер?! Нет? Тогда где он?! Что ты меня задерживаешь?!
Малыш превратно истолковала его слезы и, вывернувшись из объятий, бросилась в дом.
Кузнецов понесся за ней.
Малыш влетела в гостиную, и хотя первая растерянность и напряженность от ее визита уже прошла, присутствующие все еще чувствовали себя не совсем в своей тарелке. Даже не обратив внимания на стоящего, как истукан, Виталия с автоматом в руках, Малыш подлетела к Семену.
– Как вы себя чувствуете?
Как это ни парадоксально, но циничный, усталый от жизни Мыльников, очень тонко почувствовал ситуацию.
С большой теплотой в голосе, он ответил.
– Большое спасибо. Гораздо лучше.
– Господи, у Михалыча было такое лицо, что я подумала невесть что. Но я сейчас осмотрю вас, сменю повязку и сделаю укол. Вы пили то, что я вам прописала?
– Да, – сказал Мыльников. – Спасибо, все очень помогло.
– Ладно, пойдемте в другую комнату. Вы как, можете подняться?
– Да, конечно, – сказал Мыльников поднимаясь. Хотя и не смог скрыть гримасу боли.
Они прошли в другую комнату.
– Не стойте с такими дурацкими рожами, – раздраженно бросила княжна ребятам. – Уберите свои пушки и закройте дверь. А мы, профессор, давай пройдем на кухню, да поставим чайник. Он уже остыл. И заварим свежий чай.
Когда они оказались на кухне одни, княжна взглянула на Кузнецова с интересом.
– Слушай, Михалыч, а у тебя есть семья?
– Конечно, – бросил профессор.
– И как же она относится ко всем твоим играм? Начиная от политических и заканчивая любовными.
– А никак, – равнодушно бросил он. – Им-то какое дело. Средства на жизнь я им даю. Своими делами не достаю.
– А любовь?
– Что любовь? Для любви существуют любовники и любовницы. А семья существует для совместного ведения хозяйства, бытовой взаимопомощи и выращивания детей. Все это в моей семье присутствует в полном объеме.
Тамара посмотрела на Кузнецова внимательно, с каким-то странным, пока непонятным выражением.
– А как, например, они относятся к этой ситуации. У тебя в доме какой-то народ. Украденный у государства клад, куча стволов. В гараже чужая «Газель». Какие-то женщины.
Он посмотрел на нее откровенно тупо.
– Так я потом приберусь. А сейчас я им позвонил и сказал, чтобы пока здесь не появлялись. А чего им, собственно? На этот дом я честно заработал. Оформил его на жену. Машину тоже. Я не жлоб. Потом, надо же позаботиться о них, если со мной что случится. А в остальном они мне жить не мешают и я им. Жаль, были бы деньги, квартиры бы детям купил. Но денег нет.
– Ну, ничего, сейчас будут.
– Это у вас с Семеном будут. А мы все пустим на наш проект. Дело, прежде всего.
– Да, не хотела бы я быть твоей женой, – протянула княжна.
– Так я и не предлагаю, – спокойно, а может быть непробиваемо тупо, сказал этот интеллектуал.
Тамара посмотрела на него с откровенным изумлением, как на некое диковинное чудовище, которому не стоит ужасаться только потому, что оно с тобой сейчас в «одной команде». С женским чутьем она заметила, какие чувства бушевали в нем только что, когда пришла эта маленькая подружка. И вот такой контраст. Она была уверенна, что Кузнецов сейчас будет также непробиваемо черств и к своей любовнице-соратнице, как сейчас к ней.
Но здесь она была права лишь отчасти. Хотя тенденцию уловила верную.
С вновь заваренным чаем они вернулись в гостиную. Мыльников сидел, расположившись гораздо более удобно. После сделанной перевязки ему было явно лучше. Остальные расположились за столом, как и прежде. Малыш сидела рядом со своим пациентом.
– Господа, – как ни в чем не бывало, обратился ко всем Кузнецов. – Лена остается с нами. Ей будет интересно наше обсуждение. Она такие дела любит.
Он не спросил ее намерений и желаний. А Мыльников подумал, что нельзя вот так бестрепетно вовлекать в их опасные игры постороннего человека. Он вспомнил, как достойно смотрел Кузнецов в дуло пистолета Муртазова, а потом совершенно не пытаясь геройствовать спрятался за его труп. Поступил, впрочем, совершенно правильно. Но, но…, как-то не так.
И вообще, что значит «правильно» для них, совершивших за последние двое суток такую массу правонарушений?
Между тем, Кузнецов обратился к Тамаре:
– Продолжайте, княжна. Мы остановились, что двоюродного дедушку Иисуса шантажируют. Чем? Да, Малыш, я потом тебе расскажу предысторию. Это очень интересно.
Как будто ей это так уж важно, – подумала Тамара. Но отогнала посторонние мысли и продолжала.
– Да, так вот, двоюродного деда Иисуса шантажируют происхождением его внучатного племянника. А история эта интересна и поучительна.
Как мы помним, дед Иисуса и его конкурент в лагере фарисеев, брат царицы, кажется Симеон, постоянно то союзники, то соперники. Вот для укрепления своего союза, еще при Гиркане, отце Янная, дед Иисуса выдает свою племянницу за любимого ученика Симеона.
Этот брак должен был укрепить единство в рядах фарисеев. Но тут случился сбой. Мария, судя по всему, была девушкой темпераментной и забеременела не от мужа, а от некоего крутого спецназовца по кличке Пантера, скифского гвардейца сирийского царя.
– Как она это умудрилась? – недоверчиво спросил Виталий.
– Так она же была девушкой из самой верхушки общества. Дома не сидела. Приемы, контакты с представителями иностранных дипмиссий, и так далее, и тому подобное. Кстати, задним числом эта версия подтвердилась. Иисус родился поразительно не похожим на того смугленького семитского Иосифа. Мальчик был светловолос, с яркими синими глазами. Разрез которых был столь редок в тех местах, что их отмечали специальным термином «лотосовидные». То есть широко расставленные, с легкой косинкой.
Такие глаза часто встречаются на женских портретах известного немецкого художника Лукаса Кранаха. Так что глаза у Иисуса были явно арийского типа.
Итак, Иосиф боится быть опозоренным. Рассказывает о своих сомнениях Симеону. Тот советует ему Марию тайно изгнать, а самому тоже уехать подальше.
Что тот и делает.
– Погодите, но Мария была женою некоего плотника Иосифа, – не выдержал уже Мыльников.
– Правильно, Сеня. Но плотник Иосиф, тезка официального мужа Марии, человек скромный и добрый, подобрал Марию после ее изгнания. И это тоже сюжет, стандартный в истории. Любят, ох любят, иные скромные мужички подобрать козырную девочку хороших кровей, которая явно не про их честь. А как ее подобрать? Правильно, когда она в стрессовой тупиковой ситуации. Вот тогда эти скромники такую девочку пригреют, приголубят, спасут, пожалеют. А потом всю жизнь имеют.
– Мол, русалка все пойму, и с дитем тебя возьму, и пошла она к ему, как в тюрьму! – глумливо пропел строчку из Высоцкого Кузнецов.
После прихода Малыша, он успел опрокинуть изрядный стопарь конька, и было видно, что расслабился.
Тамара громко захохотала. Ее смех поддержали Кузнецов и ребята. Даже маленькая докторша улыбнулась, найдя ситуацию забавной.
Между тем Мыльников смотрел на княжну со смесью подозрительности и недоумения. Неужели она столь бестактна, что так глумливо комментирует их собственные отношения. Или просто по-княжески холодна и отстраненна, и не намерена даже думать о возможных чувствах какого-то плебея. Тем более мента.
А может, она просто уже изрядно пьяна? Все же они уже долго за столом, а княжна, рассказывая, все промачивает горло, не успевая закусывать.
– Такова история рождения Иисуса. После возвращения из египетской ссылки его деда и матери, он стал учиться в привилегированных учебных заведениях и готов уже был стать «бойцом идеологического фронта». Но тут его дедушка в очередной раз рассорился с Симеоном.
И тот ошельмовал Иисуса, его мать и его деда. Пришлось Иисусу опять бежать. На этот раз на Восток. Он побывал в Персии и Индии. Жил на Тибете. Освоил многие изотерические методики.
Об этом есть многочисленные свидетельства. Более того, он действительно был весьма неплохим целителем и наставником. Его с благодарностью вспоминают в странах Востока.
Да что говорить, есть много мест его пребывания, почитаемых мусульманами! Вдумайтесь, не христианами, а мусульманами!
Но, потянуло на родину.
Вернулся, проповедовал. Был предан и казнен.
Это все уже как в Евангелиях.
– А откуда это все известно? – несколько скептически спросил Алексей.
– Источников, если разобраться, масса, – ответила княжна. – Причем в данном случае я не говорю об источниках малоизвестных или оспариваемых. Нет, данные источники физически существуют. Это и различные тибетские рукописи, цитируемые уже упоминавшейся Блаватской, и широко известные кумранские рукописи, которые нашли в 1945 году, но опубликовали только в конце 1980-х. Наконец, это многие труды авторов начала нашей эры, типа Иосифа Флавия, и Евангелия, которые потом были признаны апокрифическими. Например, Евангелие от Иуды, которое будет скоро издано на французском языке. Поразительно, но, признав святого Петра первоапостолом, церковь, тем не менее, его собственные воспоминания о Христе признала апокрифическими.
Это напоминает мне ситуацию, как если бы сейчас Зюганов назвал Ленина ревизионистом. Но до такого даже КПСС и КПРФ не дошли. А вот церковь их в данном случае переплюнула.
Все дружно рассмеялись.
– Но при чем тут Грозный? – вдруг как бы проснувшись, спросил Виталий. До этого слушающий последнюю часть рассказа княжны с раскрытым ртом.
– Погоди, Виталя. Я же говорю, рассказ будет долгим. Итак, Иисус был человеком трагичной судьбы, человеком, несомненно, хорошим. И несомненно, он был пророком, уровня индийского аватары. Принял смерть за убеждения. Что очень возвышает его фигуру и его учение.
И потом, он говорил те истины, которые благодаря его многочисленным коллегам, идейным двойникам, носились в воздухе Восточного Средиземноморья. А значит, могли быть при определенной раскрутке весьма популярными.
То есть, если говорить современным языком, фигура его была весьма выгодной для пропаганды.
И эту фигуру начали использовать. Сначала по дилетантски, снизу. При этом, во-первых, помнили реального Христа, а во-вторых, помнили восточные традиции, широко известные в Восточном Средиземноморье. То есть оценивали Христа как пророка, пришедшего в мир воплотить волю Творца и исправить, а возможно, просто подправить, самоубийственные нравы тех мест, которым потом суждено было стать проклятой Византией.
Согласно этим вполне разумным взглядам, Иисус был человеком, поднявшимся до понимания Божьего замысла и самоотверженно боровшимся за его воплощение. Такого человека можно считать за образец. Он действительно подобен, в некотором смысле, конечно, Богу.
И первые христиане так и думали. Ключевым словом этой доктрины было понятие «подобосущности» Иисуса Богу. Это понятие наиболее последовательно сформулировал, обосновал и отстаивал известнейший деятель раннего христианства Арий.
Но божественность Христа первые христиане отрицали. Так его кровь признавалась поддающейся тлению в Таинстве Евхаристии.
В 325 году на Никейском Соборе после долгих дебатов с трудом была принята доктрина «единосущности», в противовес бытовавшей доктрине «подобосущности», которую отстаивал Арий.
Сторонники «единосущности» тогда еще, по-видимому, слабо представляли, как они эту доктрину используют. Но определенные тенденции уже наметились. Для государственной религии было полезно не обременять себя логикой и ссылками на авторитеты иностранных, в данном случае, восточных, религиозных школ.
В 345 году на Антиохийском Соборе была подтверждена «единосущность».
Тем не менее, в 355 году на Миланском Соборе прения продолжились. Доктрину Ария – «подобосущность» поддержали 300 епископов.
В 357 году на Сирмийском Соборе доктрина Ария уже возобладала.
А в 358 на Втором Анкирском Соборе доктрина Ария была подтверждена.
Здравый смысл даже в государственной религии брал свое. И тогда сторонники полного разрыва со здравым смыслом предприняли обходной маневр. Для преодоления проигрышного для нынешних ортодоксов противостояния «единосущность» – «подобосущность» была выдвинута фантастическая доктрина Святой Троицы, которая стала официальной только в 380 году на Соборе в Сарагосе.
Но Христос при этом поначалу оказался только «иллюзией» человека.
Споры продолжались многие годы. И на Эфесском Соборе в 499 году даже вызвали массовую драку спорящих. Драку высокопоставленных служителей Божьих! С нанесением тяжких телесных повреждений. По-моему, там даже пара дерущихся потом умерла от полученных травм. Вот такие это были служители Божьи. Такие основатели нынешней церкви.
В итоге все-таки воцарилось мнение, что Христос и Бог и человек одновременно. Но разум отвергал этот бред. Однако, доктрина Святой Троицы содержала мощный пропагандистский резерв. Ибо вопрос был искусственно запутан с помощью третьего элемента – Святого Духа. То есть Иисус и Бог, и человек, и Святой Дух одновременно. Внимание сомневающегося, как это можно быть и Богом и человеком, и Отцом и Сыном одновременно, переключается на проблему, как это можно быть еще и неким Святым Духом. То есть на наиболее непонятный аспект намеренно запутанного изложения.
Классная пропагандистская акция! Геббельс до такого так и не дошел. Почти сравнялись в этом образце оболванивания с церковниками той эпохи ребята из Агитпропа и Главпура сталинской империи.
Но не будем отвлекаться.
Характерно, что для внедрения этой доктрины пришлось делать позднейшие вставки в уже канонизированную Библию. Упоминания о Троице в послании апостола Иоанна (1 Ин 5.7) нет в первых, самых ранних оригиналах Библии. Оно появилось гораздо позднее.
Еще одну фальсификацию, связанную с доктриной Троицы разоблачил великий Ньютон, обнаружив элементарную подмену в позднейших греческих текстах св. Павла (Тим., 3.16), где слово ?? заменено на ??. В итоге этой подмены фраза «Велика тайна божественного, которое было проявлено во плоти», стала фразой «Велика тайна божественного, Бог проявился во плоти».
Цель этой фальсификации все та же – «совместить» Бога и человека и задурить толпу.
Интересно, что все эти манипуляции вызвали появление массы нестыковок, которые пришлось преодолевать, что называется, «на ходу». Так, матерью Бога не могла по здравому разумению быть простая женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43