Сергей Афанасьевич, учти, — резко поворачивается к Стремнину Рюриков, — немало изобретений (мы это знаем из истории) попало сперва в руки взломщиков и бандитов… Ну, хотя бы газовая горелка… Ею прежде всего воспользовались «медвежатники» для вскрытия сейфов… И вообще, дела!.. Начнут летать тут всякие… И кому куда вздумается!.. Никакая милиция не остановит!
— Я и предлагаю, Александр Владимирович: давайте мы, добрые люди, поможем этому изобретению, чтоб служило оно добру, а не злу.
— Это демагогия, голубчик… Нет, нет, ты погоди. Даже за границей над этой чертовщиной не работают. Что же нам-то нужно?
— Работают за границей, Александр Владимирович.
— Как?.. Работают?.. Где?.. Откуда ты взял?
— Да вот, к примеру, несколько сообщений… — Сергей извлёк из папки статьи. — Здесь, разумеется, далеко не последние сведения.
Рюриков бегло просматривает подборку.
— Не густо… Пока, похоже, это баловство. Ничего конкретного. На мой взгляд, начинать это все преждевременно. Надо бы повременить.
— Повременить?..
— Ну да.
— Пока появится там?
— Да нет. Ты меня не так понял. Пойми же ты наконец… рассуждаешь как индивидуум. А нам, руководителям, ой как непросто! Дел — тысячи, и каждое считается самым важным. И тут уж смотришь так, скажу тебе откровенно: туда устремляешь все внимание, за что сегодня будут бить!
— И бьют?
— А ты как думал?!
Стремнин с трудом удержался, чтоб не рассмеяться, вспомнив недавний разговор с ведущим инженером из главка. Тот тоже говорил: «Приходишь утром, садишься в кресло и смотришь в потолок. Думаешь, с какого угла сегодня нужно ждать палки?.. С какой стороны она нагрянет раньше? То и делаешь. А остальное уж потом. Да-с!»
Пряча улыбку, Сергей поглядывает на Рюрикова.
Между тем Александр Владимирович продолжает:
— А ты говоришь — махолёт!.. Черт с ним, с твоим махолётом, если меня за «Икс» потянут завтра. Вот ты говорил об этом махолёте с главным?
— Говорил.
— Ну и как он?
— Интересовался подробно, придавая должное значение.
— Но брать на себя не хочет?.. Не так ли? Ха!
— Не совсем так. Он и без того помогает многим молодым в их творческой инициативе. Но здесь, поскольку вы его без конца терзаете за «Икс», хотел бы получить прежде поддержку от вас.
— Этак все мы смелы за чужой-то спиной! — Сардонически улыбаясь, Рюриков подходит к зеркалу, завязывает галстук. Обдумывая что-то, не торопится продолжать разговор. Наконец резко поворачивается к Сергею: — Ты-то видел сам, Сергей Афанасьевич? Может, это бред?
— Видел. Дело реальное. Представьте себе, Александр Владимирович, ранцевый аппарат со складными крыльями размахом в пять метров. В действие приводится газовым двигателем. Все миниатюрно и должно по замыслу работать достаточно бесшумно… А что за остроумная кинематика дифференциала взмахов для управления!.. Похоже, что это обеспечит в полёте манёвренность. Конечно, полетит не сразу: потребуются доводки. Но убеждён: это изобретение века! Значение его поистине сказочное.
— Ты неисправимый лирик, Сергей Афанасьевич! Ладно, давай-ка лучше пить кофе.
Рюриков подошёл к столу, снял салфетку с кофейника, придвинул чашки.
— Александр Владимирович, — окликнул его Сергей, — я всё-таки не понял, каково ваше отношение к этому делу?
— Ах ты, боже мой!.. Все-то тебе растолкуй! Разве не понятно, что я готов на эту вашу затею закрыть глаза? Поступайте с главным, как знаете. За счёт внутренних резервов, так сказать. А я ничего не знаю. Если жалоб не будет, препятствовать не стану. Ну и хватит об этом! Думал, что ты ко мне с какой-нибудь личной просьбой: все же однокашники… С молоком будешь или чёрный?
— Чёрный. Что ж, Александр Владимирович, и на том спасибо. А лично мне ничего не нужно, я всем доволен, и будем действовать так, чтоб вы сказали: «Победителей не судят!»
— Ох, и нравишься ты мне, Сергей Афанасьевич! Порой даже завидую. Нет, на моём посту таким вот лириком и дня не проживёшь. Здесь нужно иметь каменное сердце.
— Каменное?.. Вы это серьёзно? А мне всегда казалось, что на любой работе полезно быть хоть чуточку поэтом.
Отхлебнув кофе, Рюриков метнул быстрый взгляд на собеседника: «Ну и простота!» Выпив чашку, откинулся и закурил, приняв, однако, почти официальный вид.
— Ну а теперь расскажи, Сергей Афанасьевич, как идут полёты на «аналогах». Сегодня что-нибудь покажете? Да, вот ещё что: я перед отъездом подписал приказ об откомандировании к вам на испытания этого… Тамарина… Тоже «изобретательный человек», как ты говоришь.
— Вы хотите сказать: «Радуйтесь!» — улыбнулся Сергей. — Представьте, Александр Владимирович, это он и есть.
— Не изобретатель ли махолёта?
— Он самый.
— Ловко!
— Мы его ждём, он нам нужен. Будем с Тамариным летать на динамический потолок, на подцепку. Теперь относительно полётов на «аналогах».
Хасан и я на сегодня выполнили на них двадцать два полёта. Последние двенадцать стартов уже — как и предусмотрено — с носителя. Высоты разные. Пока все идёт нормально. Тьфу! Как бы не сглазить!.. Сегодня очередной полет Хасана на маленьком, а я пойду на носителе. Подъедете на старт?
— Да, да, обязательно. После совещания с главным. А вот и он подкатил. — Смотрит в окно. — Пора. Наш разговор ещё продолжим.
* * *
Лётное поле в степи. Самолёт-носитель с подвешенным аналогом — пилотируемой моделью будущего сверхзвукового самолёта «Икс» — выруливает на старт. В стороне несколько спецмашин: пожарный автомобиль, «санитарка», легковые машины. Вперёд выдвинулся спецавтобус руководителя полётов. Возле него толпится группа руководящих лиц, инженеров, техников. Здесь же представитель министерства Рюриков, главный конструктор Крымов и ведущий инженер Майков. Руководитель полётов полковник Гвоздев возвышается слегка над крышей спецавтобуса в стеклянной полусфере.
Самолёт-носитель ожил, вздрагивает у осевой линии в самом начале взлётной полосы. Двигатели увеличивают обороты. Рюриков направляет бинокль на кабину лётчиков носителя и видит за стеклом лицо Стремнина, затем, чуть опустив бинокль, вглядывается в лицо Хасана, отлично просматриваемое сквозь остекление фонаря аналога. Аналог прижат снизу почти вплотную к обширному телу носителя и так ладно обтекаем, что и зазора между обоими фюзеляжами не образуется. Лицо Хасана, обрамлённое защитным шлемом, сосредоточенно и серьёзно. Рюриков невольно пытается представить себя на месте Хасана и тут же ощущает пробежавший по спине нервический озноб.
— Как там у тебя, «Первый»? — Из динамика, установленного в автобусе, доносится вопрос Стремнина к Хасану.
Рюриков по движению губ Хасана догадывается, что тот отвечает — готов ! И тогда из динамика раздаётся новый вопрос Стремнина:
— «Академия», я — «Второй», разрешите взлёт?
Полковник Гвоздев в полусфере у себя подносит к губам микрофон:
— Я — «Академия». «Второй», взлёт вам разрешаю.
Динамик:
— Вас понял, «Академия», взлёт разрешаете, я — «Второй».
Как бы нехотя носитель трогается с места, начинает разбег. Рюриков неотрывно следит за разбегом сдвоенных самолётов в полевой бинокль.
Он всё ещё крупно видит шасси носителя, крыло снизу, кабину аналога, в ней — Хасана. Большой самолёт трясёт колёсами, вздрагивает всем корпусом, стучит, лязгает стойками шасси на стыках бетонных плит. Напряжённый грохот, рёв мчащейся вперёд машины все усиливается, и Рюрикову теперь уже и в бинокль не различить лиц пилотов.
А между тем мысли испытателя в «малютке» сосредоточены на замке. Сейчас всё дело в нём: «Возьми да откройся! Замок-то ведь один… Ну, конструктор! — Хасан имеет в виду Стремнина. — Мог бы не поскупиться и на второй!..»
Наконец лязгающая передняя стойка шасси носителя перед глазами Хасана замирает, повиснув в воздухе, только все ещё по инерции бешено вращаются колеса.
Из груди Хасана вырывается вздох облегчения: носитель оторвался от бетонки. Но это успокоение тут же и меркнет, потому что Хасан по-прежнему чувствует свою беспомощность. И он знает, что это гнетущее чувство будет в нём, пока носитель не наберёт достаточной высоты, пока он, Хасан, не запустит двигатель своей «малютки», пока не отцепится, не приобретёт свободу, роль его пассивна, он во власти обстоятельств. К примеру, случись что-нибудь с шасси у носителя, скажем, разрушение колеса, и махина раздавила бы аналог, как комара.
Но теперь такая опасность осталась позади. Они поднимались все выше в направлении гор. До отцепки времени было ещё достаточно, и Хасану, прежде чем отцепиться, предстояло проделать 22 подготовительных операции, начиная с запуска двигателя, разогрева его, проверки автоматики и всех систем — словом, привести аналог в окончательную изготовку. Все эти действия путём включения тумблеров, нажатия кнопок, наблюдений за индикаторами и лампочками нужно было выполнить в определённом порядке, отмечая тут же, в планшете, пристёгнутом на ноге лётчика под правой рукой.
Хасан неторопливо принялся за дело. Первым номером в планшете значилось включение бустер-насоса топливной системы. Перед тем как прикоснуться к нужному тумблеру, он проверил себя ещё раз и, убедившись, что это именно тот тумблер, перекинул его сверху вниз, наблюдая за манометром: стрелка, качнувшись от нуля, довольно скоро успокоилась на индексе 2, что и требовалось, и Хасан извлёк из держателя на планшетной рамке карандаш и отметил галочкой первую строчку.
В его распоряжении времени было ещё много, и он мог не спешить. Двухстрелочный высотомер перед ним на приборной доске показывал, что уже разменена вторая тысяча метров высоты. Тонкая стрелка склонялась теперь вправо, оставляя за собой десятки, сотни метров третьей тысячи. С каждой последующей сотней метров Хасан чувствовал себя уверенней, спокойней. «Вот ещё наберём тысчонки полторы, — думал он, — и смогу отцепиться в любой миг, как бы внезапно это ни потребовалось. Тогда уж сам себе голова!»
Хасан знает: там, наверху, в чреве носителя, бортинженер волнуется за него. Все они наверху, и Стремнин особенно, волнуются сейчас: затаились и будут сидеть молча, пока не произойдёт отцепка. Впрочем, и самого Хасана нет-нет да побеспокоит мыслишка: случись на носителе аварийная обстановка, те, кто сидит там, наверху, поди, не замедлят сбросить аналог!.. Чем и вынудят его, Хасана, тут же катапультироваться… (Живое представление этаких поспешных действий — вот уже в каком полёте на подвеске! — тут же вызывало мерзкое до тошнотворности ощущение пустоты в животе.)
Но ждать теперь уже недолго. Высота — около трех тысяч, самолёты продолжают подниматься; ещё немного — Хасан запустит свой двигатель и тогда будет готов к отцепке в любой момент. Пока же замок сброса у него заблокирован на случай каких-нибудь ошибок, чтобы при непреднамеренном нажатии на кнопку не мог сработать.
Вот она — эта красная кнопка — на самой макушке ручки управления; её легко нажать большим пальцем правой руки, не отпуская ручку. Однако кнопка пока прикрыта предохранительным колпачком. Лётчик аналога, чтобы произвести отцепку, должен сперва разблокировать красную кнопку, переключив на пульте специальный тумблер, а затем, открыв колпачок над кнопкой, нажать на неё. Но ещё рано, подниматься предстоит до десяти тысяч метров. Времени уйма. Он почти спокоен и, коротая время, продолжает пункт за пунктом изготавливать на борту все системы, переключая тумблеры, поглядывая на индикаторы, помечая свои действия в планшете.
Но вот дошла очередь и до разблокировки красной кнопки сброса. Хасан будто бы случайно взглянул на высотомер — 2850!.. И, высмотрев на щитке под левой рукой тумблер разблокировки, перекинул его пальцем снизу вверх… И тут же ощутил всем телом, что падает, что сиденье под ним проваливается… Машинально взметнув взгляд над собой, увидел, как торопливо уходит от него вверх брюхо носителя. «Чёрт возьми, замок сработал!.. А ведь я до кнопки и не дотрагивался!»
Однако теперь было не до рассуждений.
Аналог падал. В первые секунды просто-напросто падал, проваливаясь плашмя. Потом Хасан перевёл его в крутое, очень крутое планирование, и эффективность рулей заметно возросла. Как ни внезапна была для Хасана отцепка, он ни на секунду не подвергся замешательству, пусть даже самой ничтожной по времени потере самообладания, и это, только это, решило его судьбу.
«Двигатель!.. Запустить двигатель!..» — Мысль, быстрая и ясная, как магниевая вспышка, озарила сознание, глаза мгновенно увидели тумблер раскрутки ротора, рука включила его, а губы, пересохшие вмиг, принялись отсчитывать секунды: «Двадцать одна, двадцать две, двадцать три… двадцать восемь, двадцать девять…» И глаза уже вперились в тахометр, выжидая, когда ротор разовьёт нужные обороты. «Тридцать одна, тридцать две…» И вот мысль кричит: «Пора!» — Рука включает воспламенитель топлива.
Двигатель пошёл. «Пошёл!» Хасан увидел это по плавному нарастанию температуры у турбины. И грудь его согрелась радостью, как горячим вином.
И тут нельзя было допустить ни малейшей торопливости, но и не потерять ни мгновения. Нужно было крайне деликатно приоткрывать подачу топлива, выводя двигатель с холостого хода на рабочие обороты, чтобы не сорвалось случайно пламя, чтобы двигатель вдруг не захлебнулся. И хотя Хасан видел и по стремительно бегущей вспять стрелке альтиметра, и по упрямо надвигавшейся земле, что секунды его на исходе, он неистовым усилием воли сдерживал себя, чтобы не двинуть энергично вперёд рычаг подачи топлива.
Да, только так, подавая РУД вперёд по сантиметру в секунду, можно было в оставшиеся секунды надёжно вывести опытный, мало изученный ещё двигатель на рабочий режим и избежать катастрофы. И Хасан это сделал.
Двигатель развил достаточную тягу, когда до земли оставалось не более двухсот метров. Просев ещё по инерции, аналог перешёл на бреющий полет, и теперь уже, разгоняясь в плавном подъёме, стал разворачиваться от предгорья к себе на точку. До аэродрома было около тридцати километров.
Ну что тут сказать?.. Только и восхититься удивительной возможностью форсирования высшей нервной деятельности человека!.. Если, разумеется, человек не подвержен панике… И всё же то, что с такой математической точностью сумел выполнить Хасан, было на грани чуда!
А «на точке», на земле, в эти минуты людей охватила гнетущая тревога, когда из динамика они услышали голос Стремнина: «Мы потеряли аналог!»
Один из стоящих у автобуса руководителя полётов пробормотал мрачно: «ЧП!..» И это уродливое словцо будто застряло у каждого в горле.
Что можно подумать?.. Если высота мала — а она у Хасана была явно недостаточной, об этом все знали, — он мог спастись только катапультированием… Но Стремнин об этом ничего не сообщал.
Лица застыли у репродуктора, а из него доносился треск и лёгкое гудение. Вдруг кто-то закричал:
— Идёт, идёт!
На орущего ошалело обернулись. Он показывал в сторону горизонта. И тут все загалдели: «Что?.. Где, где он?..» — «Да вот он, ниже смотри, над самой землёй крадётся!» — «Братва, да ведь и вправду… Это он, аналог, это Хасанчик!.. Ну, „молоток“!»
И в самом деле, аналог теперь был виден отчётливо: он издали, с прямой, шёл на посадку. Ещё тридцать, двадцать, десять секунд все взоры неотрывно следили за ним, пока он не чиркнул колёсами по бетону, и тогда будто вихрь ворвался: «Браво, Хасан!.. Ура Хасану! Качать его!.. Качать этого „мрака“!»
В воздух полетели фуражки, шляпы, кепки, и тут же люди побежали к стоянке, куда должен был прирулить аналог.
* * *
Вскоре зашёл на посадку и Стремнин, и, когда занятые в работе над «Иксом», кое-как переводя дух и обливаясь потом, подбежали к месту стоянок, обе машины, аналог и носитель, подрулили и замерли недвижно. И тогда над истомлённой степью воцарилась та звенящая тишина, что заставляет нас щуриться на голубизну и спрашивать себя: «Да где же этот изумительный бездельник — жаворонок? »
* * *
Стремнин бог знает что пережил за Хасана, когда почувствовал вдруг, что тот внезапно отцепился. Он напряжённо вслушивался в лёгкий шум наушников, но Хасан молчал, и тогда Сергей понял, что там, на аналоге, стряслось что-то из ряда вон выходящее, во всяком случае, Хасану сейчас не до разговоров. Тяжело было на сердце, но Сергей надеялся, что Хасану удастся катапультироваться — о запуске двигателя он почти не допускал и мысли, зная, что аналог без двигателя сыплется к земле со скоростью 60 — 70 метров в секунду, и с высоты, на которой он отцепился, времени для запуска не хватит. «Но что же там могло вызвать экстренную отцепку?»
Как конструктор системы «подцепки», Сергей особенно тяжело это переживал. Думал и о том, что почти верная гибель аналога может поставить под удар не только его детище, его идею подцепки в воздухе, но и всю работу по теме «Икс». С таким мрачным настроением он подошёл к аэродрому, запросил посадку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45