Когда в газете «Независимое военное обозрение» вышла моя статья «Самодурство с большими звездами» о необходимости искоренения офицерского хамства, в редакцию пришли письма «возмущенных» читателей. Одно из них, принадлежавшее перу некого генерал-майора газета опубликовала. Стараясь уверить читателей, что хамства в армии нет, автор выдвинул такой тезис: «Я был знаком с маршалом артиллерии Кулешовым. Так вот, Павел Николаевич был человеком интеллигентным, никогда никого не оскорбил, не унизил, а автор статьи пишет…»
Автор о маршале артиллерии Кулешове ничего не писал. Он рассказал о случаях хамского поведении реальных лиц и даже назвал их звания и фамилии. Я могу назвать Главного маршала артиллерии Николая Николаевича Воронова, адмирала флота Советского Союза Николая Герасимовича Кузнецова, генерала армии Павла Ивановича Батова и других военачальников, отличавшихся высокой культурой поведения и общения с подчиненными. Но это не означает, что о хамстве тех, кому высокое положение позволяет считать всех нижестоящих дураками и быдлом.

* * *
Молодой офицер представляется командиру корабля по случаю назначения на должность:
— Лейтенант Король для прохождения службы в ваше распоряжение прибыл…
Командир протягивает ему руку и говорит:
— Лейтенант, ваша карта бита. Я — капитан первого ранга Туз.
«ТЫ ЭТО У МЕНЯ ЗАПОМНИШЬ НАДОЛГО…»
С маршалом бронетанковых войск Михаилом Ефимовичем Катуковым меня свел случай. Однажды он пришел в редакцию по мою душу. Оказалось, что у кого-то из ветеранов не понравилась публикация, автором которой был я. Как нередко бывает, ветеран написал письмо маршалу, уверенный в том, что тот запросто разберется с каким-то подполковником. Катуков сам статьи не читал и потому никаких убедительных возражений по публикации выставить не мог. Мы быстро пришли к мнению, что для обиды и жалоб у ветерана реальных причин нет. Однако, после того как конфликт был разрешен, Михаил Ефимович уйти не поспешил. Я понял, что он, как это часто бывает с людьми высокопоставленными, но вдруг отставленными от активных дел, испытывает дефицит общения.
Мы хорошо поговорили, тепло расстались и с тех пор Катуков стал изредка заходить ко мне в редакцию. Благо от «Сокола», где он жил, добираться до Хорошевки, где располагалась наша редакция, совсем нетрудно, а в соседнем с моим кабинете полковник Николай Прокофьев редактировал мемуары маршала.
Однажды Катуков вспомнил историю последних дней войны, когда начиналось наступление на Берлин.
— Моя Первая гвардейская танковая армия, — говорил Михаил Ефимович, — входил в состав Первого Белорусского фронта, которым командовал маршал Жуков. Когда все уже было готово к началу наступления, ко мне поздним вечером позвонил командующий фронтом.
— Михаил Ефимович, бросок будет решающий. Твое хозяйство на направлении главного удара. Я на тебя крепко надеюсь…
Кому как, а мне было приятно слышать такое. Ответил искренне:
— Не подведем, товарищ командующий
— Да, вот еще что. У тебя с украинскими соседями слева связь отлажена?
«Украинским соседом» был Первый Украинский фронт, которым командовал маршал Конев. В полосе его наступления работала Третья гвардейская танковая армия маршала бронетанковых войск Рыбалко. Начиная наступление не договориться с ним о связи было бы непростительной беспечностью. Ответил с гордостью:
— Так точно. Связь есть по всем каналам.
— Разгранлинию слева знаешь?
(Здесь я должен сделать небольшое отступление и объяснить тем, кто этого не знает, что в боевых условиях и в обороне и наступлении для полков, дивизий, армий, фронтов вышестоящие штабы назначают полосы ответственности. Их границы — разграничительные линии — точно обозначаются на полевых картах. Это обеспечивает каждой действующей части точное знание своего места, и не позволяет боевым порядкам разных формирований смешиваться друг с другом. Разграничительные линии между фронтами на период Берлинской наступательной операции определялись в Генштабе и утверждались Сталиным. Между Вторым Белорусским фронтом маршала Рокоссовского и Первым Белорусским маршала Жукова разгранлиния на карте была обозначена с высокой точностью от Одера до Эльбы и проходила через города Ангермюнде, Гранзе и Виттенберге. А вот между Первым Белорусским и Первым Украинским маршала Конева такой четкости не имелось. Неизвестно почему, но Сталин не довел ее даже до Берлина. Таким образом, между двумя фронтами не существовало четко определенной границы и командующие должны были решать спорные вопросы между собой. Поэтому Катуков не мог ответить с требовавшейся точностью.)
— Приблизительно, товарищ командующий.
— Так вот, коли разгранлинии нет, ты свяжись с Рыбалко, а через него выйди на Конева. И скажи ему, пусть на Берлин не нацеливается. Это наша задача…
— Не поверишь, — вспоминал Катуков, — но у меня внутри все сразу закостенело. Я за годы войны хорошо изучил Жукова и Конева. Сталкивался с обоими и знал характеры обоих. И сразу представил, что будет, если я, генерал-полковник, командующий танковой армией скажу маршалу, командующему фронтом, чтобы он не целился на Берлин. Поэтому набрался духа и ответил Жукову:
— Товарищ командующий, передать такое Коневу я не смогу. Лучше вам это сделать самому.
— Так, генерал!
(Хорошо представляю как сразу раскалилась телефонная трубка. Великий полководец, еще не ставший президентским орденом новой России и не обретший статуса святого Георгия Победоносца, того, что ему придал советский писатель-иконописец, длинно и грязно выругался.)
— Он по мне будто траком прошелся, — сказал Катуков горестно.
(Я прекрасно понимал, насколько трудно было слышать незаслуженную брань генералу, который сам не ругался, и который, по его словам, за всю войну ни разу не выпил водки).
Потом Жуков помолчал и ледяным тоном окончил:
— Учти, генерал, ты у меня этот разговор запомнишь надолго.
— И я помнил, — сказал Катуков. — Четырнадцать лет мне выходил боком тот разговор. В присвоении маршальского звания меня регулярно обходили… Словно Катукова не существовало. — Он помолчал и вдруг счел нужным пояснить. — Ты пойми, не будь того разговора, я бы в душе переживал, но никогда бы не стал жаловаться. А тут ведь понимал — мне мстят. Мне, которого в том конфликте могли запросто раздавить те, между кем я попал — и Жуков и Конев. Угнетало и то, что я чувствовал — министр помнит тот разговор и делает все, чтобы я о нем не забывал.
— Все-таки может вам казалось, что Жуков столько лет носил камень за пазухой?
— Не буду спорить, но звание маршала бронетанковых войск мне присвоили после освобождения Жукова от должности министра. Допустим, это было бы присвоение к десятилетию победы. Тут можно говорить — подарок к празднику. Но в пятьдесят пятом году Жуков все еще обладал властью. А я маршалом стал в пятьдесят девятом…
— Как вы думаете, Михаил Ефимович, — спросил я, — почему Сталин не обозначил разгранлинию между Жуковым и Коневым?
— А ты как думаешь?
— Мне судить трудно. Во всяком случае, есть мнение историков, что Сталин не знал, кому отдать право взять Берлин.
Катуков засмеялся.
— Сталин и не знал?! Чушь собачья! Он сознательно делал ставку на двоих. Ему не нужен был один маршал, о котором можно было бы сказать: «Он взял Берлин». Это первое. Второе, он умышленно вбил клин между двумя полководцами. Как ты думаешь, почему именно Конев выступил на пленуме ЦК, когда с треском снимали Жукова?
Темное дело история. Убедительно возразить Михаилу Ефимовичу я не мог.
ОТНОШЕНИЯ ПО ВЕРТИКАЛИ
Мой сослуживец, прекрасный военный журналист полковник Николай Николаевич Прокофьев однажды долго и очень доверительно беседовал с Маршалом Советского Союза Василием Даниловичем Соколовским. По ходу разговора Прокофьев спросил:
— Как вы оцениваете качества Жукова?
— С какой стороны? — спросил маршал. — С военной или человеческой?
— Разве есть разница?
Маршал словно не услыхал вопроса и повторил свой:
— Так с какой стороны?
— Давайте начнем с человеческой.
Соколовский подумал, но поскольку беседа с самого начала сложилась предельно откровенной, менять тона не стал.
— Кто-то меня не поймет, может осудит, но у Жукова человеческих качеств не было. О военных могу рассказать сколько угодно.
Журналист сразу записался в круг не понимающих.
— От вас, Василий Данилович, слышать такое довольно странно. Вы с Жуковым работали теснее других. Были начальником штаба Первого Украинского фронта в сорок четвертом году. Затем начальником штаба Первого Белорусского фронта в апреле сорок пятого при подготовке Берлинской операции. Потом стали заместителем Жукова…
— Тогда почему странно? Странным было бы слышать такое от человека, который Жукова не знал так, как я.
— Хорошо, я кое-чего все же не понял. Что означает ваше утверждение, что «человеческих качеств» у Жукова не было?
— А то и значит. Он не был способен на дружбу, на сочувствие, на сопереживание. Он с людьми выстраивал только по вертикали.
— Как это понять?
— Вертикаль — это линия подчиненности. Наверху был Сталин, которому Жуков подчинялся строго и безусловно. Все, кто стояли ниже Жукова, должны были подчиняться ему. Жуков органически не переносил равенства и не терпел тех, кто оказывался на одном с ним уровне. Даже к людям, очень близким к Сталину, он относился свысока, подчеркивая, что в военном деле они ничего не смыслят и лезть в него им незачем. Ты не представляешь, как он, став начальником Генштаба, переживал, что при въезде в Кремль от него требовали предъявления пропуска. Правом беспрепятственного проезда внутрь Кремля пользовались только Сталин и люди его ближайшего окружения. Их узнавали по номерам машин, о их приближении к воротам Спасской или Боровицкой башен охране сообщали заранее. Никто, кроме Сталина, не мог изменить список тех, кому разрешался свободный проезд за кремлевские стены. Жуков выходил из себя, срывая гнев на охране. «Вы же видите, кто едет. Когда научитесь узнавать?» Он привык к тому, что в здание наркомата обороны его пропускали беспрепятственно и хотел, чтобы также было в Кремле. Но от него требовали не просто показать пропуск, а передать его охраннику в руки для проверки. Тот читал все записи, сличал лицо с фотографией, изучал реквизиты пропуска. Был случай, когда Жукова задержали. За ночь в пропуска всех, кто был допущен в Кремль, поставили какую-то дополнительную звездочку. Жукова не предупредили. Я понимал, что это был один из методов, которым Сталин нас всех дрессировал, и относился к подобным штучкам спокойно. Жуков их переносить не мог. Его такое отношение бесило. Зато как он торжествовал, когда его машине предоставили право беспрепятственного въезда в запретную зону.
— Я их заставил признать меня!
— Но это говорит лишь о гипертрофированном честолюбии.
— Нет, Жуков был искренне убежден, что ему позволено решать судьбы людей и любая несправедливость всегда будет списана. «Не выполнишь — расстреляю!» — сколько раз я слышал от него эту фразу. Хотя, если честно, в мой адрес он ее ни разу не произнес. И потом, оскорбить, ткнуть в дерьмо офицера или генерала было для него лучшим средством отвести душу. Иногда, беседуя с кем-то из крупных военных, он вдруг говорил: «Генерал, как стоишь?!» Оказывалось, что генерал позволил себе вольность и перестал тянуться перед маршалом как новобранец перед фельдфебелем. И тут же получал замечание. Ежедневное общение с Жуковым влекло за собой постоянные стрессы, сердечные приступы, экзему. Ему нравилось, когда его боялись. Любую попытку подчиненного сохранить достоинство в разговоре с ним о считал личным вызовом…
ЗЛОСЧАСТНАЯ ПЛАЩ-НАКИДКА
Белорусский военный округ. Полевые учения. С утра льет беспрерывный дождь. Офицеры ходят, набросив на плечи плащ-накидки, которые лишь недавно по решению министра обороны Г.К. Жукова ввели в комплект военной формы. Плащ-накидки прорезиненные с упрощенным наружным покрытием выдавались офицерам до подполковника включительно бесплатно по нормам снабжения. Для полковников плащ-накидки выпускались улучшенного качества и их требовалось покупать за наличный расчет.
Итак, лил дождь. Жуков, присутствовавший на учениях, встретил полковника, промокшего насквозь. Плащ-накидки на нем не было.
Маршал сразу обратил на это внимание и возмутился.
— Полковник! Почему без накидки?!
— Виноват, товарищ министр, не успел купить.
Спросить бы великому полководцу, что помешало старшему офицеру приобрести новый плащ — отсутствие оных в магазине Военторга, нехватка денег, личная скупость или иные причины. Но задавать подобные вопросы — не маршальское дело. Маршалы принимают решения. И Жуков его тут же принял. Повернувшись к свитским генералам, сухо приказал:
— Обеспечьте подполковник плащ-накидкой бесплатно.
В своей заботе о людях Жуков часто оставался Жуковым.
Рассказывая эти истории, я заранее могу предугадать, какой отклик они могут вызвать у тех, кто воспитал в себе веру в непогрешимую святость икон и канонизированных праведников, особенно, если они имеют высокие воинские звания.

* * *
— Наш старшина убедительно доказал, что время и пространство едины.
— Как так?
— Вчера он нам приказал рыть канаву от забора до обеда.
ПОХОРОНЫ «БЫЧКА»
Старшина Тягнирядно шел по плацу батальона. Утром участок, закрепленный за ротой, был дочиста выметен силами суточного наряда. Но сейчас старшина увидел на самом заметном месте «бычок» — окурок «Беломора»
— Дежурный!
Тут же как лист перед травой перед строгим начальником, выбежав из казармы, появился сержант с красной повязкой на рукаве. Лихо бросил «копыто под козырь», обозначив отдание воинской чести.
— Слушаю вас!
— Видишь бычка? Немедленно поставить сюда дневального. Пусть охраняет до вечера. Кто-то поднимет — шкуру сниму.
Ритуал, который замыслил Тягнирядно, требовал вечернего времени, чтобы из части ушли офицеры, и он оставался в роте что ни есть самым-самым большим командиром.
И вот пришло время. Распушив рыжие усы, как кот, присевший у мышиной норки, старшина подал команду строиться. Один взвод вооружился лопатами. Четверо солдат растянули простыню за углы. В центр ее положили злополучный бычок. Остальные взводы встали колонной за теми, кто держал простыню.
— Запевай «Варяга», — подал команду старшина. — Шагом марш!
— Наверх вы, товарищи, все по местам, — завел запевала, — последний парад наступает…
Строй чинно под периодическое подбадривание командами «Ать! Два!» проследовал в дальний угол территории гарнизона к мусорным контейнерам. Там, в месте указанном старшиной, солдаты, вооруженные лопатами, отрыли яму размерами метр на два и глубиной в один метр. Остальные в это время стояли в строю.
Когда могила была готова, в нее торжественно положили бычок.
Тягнирядно произнес скорбную речь.
— Сегодня мы хороним боевого солдатского друга, который нашел смерть на плацу, на участке закрепленным за нашей ротой. Кто бы его ни бросил там, где не должно быть окурков, за порядок на территории, вверенной нам Родиной, отвечаем мы с вами…
Кто— то из молодых солдат-первогодков, сочтя что участвует в коллективной шутке, захихикал. Острый глаз старшины точно отметил, кто это был, но Тягнирядно не подал и виду, что засек разгильдяя.
— Кто смеялся в строю?
Лица всех стали суровыми. Если сам смехач не признается, его не выдаст никто. А коли нет одного виновного, за него отвечают все.
— Значит, не смеялся никто? Что ж, перед отбоем второй взвод побежит на два километра. Посмеемся все вместе.
Устав запрещает за нарушение порядка одним солдатом учинять коллективное наказание его сослуживцам. Но устав не относит бег к разряду наказаний. Бег для солдата — благо. Это закалка и тренировка, полезная для службы. Тем более, что вместе со всеми побежит и сам Тягнирядно. Он заядлый стайер и для него две версты — веселая разминочка.
Два товарищеских локтя с двух сторон тут же впиваются в бока смехача, который решил поржать на печальной церемонии похорон. И до того сразу доходит — надо признаться, иначе в казарме после бега сослуживцы выскажут ему свое «фе» значительно круче.
— Виноват, я смеялся! — тут же сообщил о своей провинности весельчак.
Старшина не зверь, он только строгий начальник. Он не казнит, он — воспитывает.
— Нехорошо, рядовой Никитин. Объявляю два наряда вне очереди. Будете подметать плац. И, не дай бог, если я найду там еще хотя бы один окурок…
Могилу закапывал уже другой взвод. Те, кто ее копали теперь только следили за окончанием церемонии.
После похорон у всех траурное настроение. Шутить никому не хочется. На душе у каждого гнусный осадок от пережитого унижения.
Трудно выкопать яму? Нет, для солдата с мозолями на ладонях это не наказание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34