Она с годами становилась ещё красивее. Какой там бабий век?
- Как ты хорош сегодня, Димочка! - восхищалась Лариса, лежа на спине.
- Да что ты, как всегда, - улыбался Хряк, равнодушный к похвалам. Он знал себе цену и в похвалах не нуждался.
Скольких женщин знал в своей многоопытной жизни Хряк. Но такой, как Лариса не видел никогда. Они были рождены друг для друга. Они всегда находили общий язык. И никто другой так не возбуждал Хряка, как возбуждала его Лариса. Вот целыми днями бы так - пить пиво и любить друг друга, пить, есть и любить... Вечный кайф. Какие там приключения, пропади все пропадом... Только в этом счастье, а все остальное - фук, химеры одни. Это только Ворон в такой собачьей жизни удовольствие находит...
Долго ещё Дима не давал Ларисе покоя, показывая ей чудеса любовного искусства. Только около двух часов ночи они успокоились и, усталые от любви, заснули крепким безмятежным сном...
Проснулись поздно. То есть, проснулся только один Хряк. Он ощущал под своей рукой голову Ларисы, прижавшейся к нему, такой теплой, такой родной, так сладко сопящей во сне. Хряку стало удивительно, как это человеку может быть так хорошо. Ему скоро пятьдесят, а что он видел в жизни хорошего? Калейдоскопом воспоминаний промелькнул послевоенный Ташкент и семилетний пацан Дима Рыщинский, укравший лепешку на базаре, потому что очень хотел кушать... И страшный удар ногой по спине, который он получил от здоровенного парня, торговавшего этими аппетитными теплыми лепешками. Как отчетливо помнит он эту жуткую боль, эту горькую обиду, когда он размазывал по грязным впалым щекам слезы, а тот кудрявый рыжий парень хохотал над ним. И никому не пришло в голову заступиться за него. Помнит он и своего первого следователя, огромного, усатого, с пудовыми кулаками, золотыми во весь рот зубами и сальной улыбкой. Следователю не нужна была правда, ему нужно было унизить, восемнадцатилетнего парня, растоптать его и тем самым доставить себе удовольствие. Как грамотно и профессионально отбивал он Диме почки, а потом, не давая и присесть, благостно курил ему в нос, тихим голосом расспрашивая о подельниках ограбления магазина. И Дима, будущий Хряк, уже не рыдал, как в детстве на Алайском базаре, он всеми силами пытался улыбаться менту в лицо. И получил удовольствие от того, что, наконец, на этом спокойном улыбающемся лице садиста появилась гримаса бешенства от упорства восемнадцатилетнего подследственного. Он понял, что победил. И сел один по статье "грабеж", больше никого не удалось поймать. Его могли сделать инвалидом, но не сделали - времени не хватило, что возиться с пацаном? Ненависть к ментам зародилась у него уже тогда. Ни в какую справедливость, ни в какой закон он не верил, верил только себе, своей смекалке, изворотливости и крепости духа. Прав тот, кто силен и удачлив вот и вся мораль. Но мораль-то была, та мораль, о которой он не задумывался, но с которой ни на секунду не расставался. За всю свою воровскую жизнь Хряк никогда не выдал товарища ради своей выгоды, никогда не сдрейфил. Он десятки раз был на волоске от смерти, и тем не менее, остался жив и здоров. И больше всего на свете любил свободу. Так он считал. А вот теперь. Оказывается, он ещё любил и уют, домашнее тепло, любил Ларису, любил сына. О домашнем тепле у него оставались весьма смутные воспоминания - отец, главный инженер ташкентского завода, который пошел в сорок четвертом добровольцем на фронт, прорвавшись сквозь все жуткие брони и погибший за несколько дней до окончания войны в Праге, брал его, трехлетнего на руки и подкидывал, а он, Димочка, заливисто хохотал. А ещё они с мамой купили ему маленькую черную собачку, и он гонялся за ней по квартире, пытаясь схватить за хвост. Помнит смерть мамы уже в мирное время, в сорок девятом - у неё был рак легких. Мама была всегда такая грустная, усталая, он хорошо помнит её теплые шершавые руки, помнит, что она приносила ему такие вкусные кисленькие леденцы. Вот практически и все. Остальное заслонила другая жизнь - веселая, разгульная, блатная, крутая, жуткая. Никакого дома, никакого уюта, никакого распорядка жизни. Уголовник Хряк, крутой веселый парень двадцати восьми лет от роду женился на девятнадцатилетней Ларисе. Пожили недолго, потом родился Павлик, и вскоре Хряк угодил за решетку, грабанув квартиру, на четыре года. Лариса ждала его, не изменяла, растила сына, изворачивалась, как могла. И дождалась, наконец. Вернулся Хряк из зоны каким-то озверелым, словно с цепи сорвавшимся. Он начал гулять, веселиться от души. Жить с ним было совершенно невозможно, каждый день он преподносил какие-то сюрпризы. Павлик был на пятидневке, а он водил в квартиру баб. В один прекрасный день вернувшаяся раньше с работы Лариса своими глазами увидела его на бабе. Как крут ни был Хряк, но ему твердо указали на дверь. Он препираться не стал, повернулся и ушел, бросив на стол все имевшиеся у него деньги. Да, надоели ему тряпки, воркотня, крик ребенка - скука все это дикая. Его манила иная жизнь. Любил он кабаки, загулы, любил шальные деньги, чтобы быстро с риском сшибить, а потом со смаком прокутить. Будучи классным водителем, стал специализироваться на угоне машин. Несколько тачек толкнул прекрасно, а потом все же попался на продаже, подставили. Опять - в зону. Вышел, а потом опять, уже на грабеже квартиры, как в молодости. Так и шла жизнь по спирали, пока Хряк не понял, что начинает выдыхаться.
Вернувшись в очередной раз из зоны в никуда, он встретился со старыми корешами, и те отдали ему причитавшийся долг. Этой суммы хватило на покупку машины, и Хряк начал заниматься частным извозом. Он вошел в сонм бомбил в аэропорту Домодедово, дело это ему приглянулось, потому что он понял, что умеет зарабатывать деньги не только угоном машин и взломом квартир. Он мог бы работать и слесарем, и строителем, но больше всего он любил автомобиль и получал от этой работы удовольствие.
Однажды ему пришло в голову позвонить Ларисе и узнать, как у неё дела. Первый разговор получился неласковым, столько обидных слов наговорила она ему, и десятой доли которых он не стерпел бы от других. Он вообще не любил поучений в свой адрес, тем более, что, когда был на воле, щедро посылал на содержание сына из своих ворованных. Старался помогать и во время отсидки, хотя это было куда сложнее. И она эти деньги брала, назад не отсылала. Тем более, что и отсылать было некуда.
Смачно матюгнувшись по её поводу, Хряк бросил трубку и долго не звонил ей. А однажды, проснувшись утром со страшного похмелья в неуютной комнатухе, которую он снимал в Москве у одной бабки, он внезапно понял, что ему надо делать. Он сел на свою машину, гоня изо всех сил и нарушая все возможные правила, примчался к ней домой. Она оказалась дома, и Хряк, бросившись перед ней на колени, просил простить его и вновь сойтись с ним. Он внезапно понял, что любит её и не может без неё жить. Все получилось, разумеется, не сразу, они объяснялись долго и трудно, слишком уж много плохого было между ними. Объяснения эти длились не менее года. Лариса не подпускала его к себе, хотя с сыном общаться разрешала. Хряк за это время снял тот самый домик в Подмосковье неподалеку от кольцевой дороги, привел его в порядок, обустроил его. Он хотел уюта, хотел жить по-человечески. Уговаривал Ларису переехать жить к нему. И, наконец, она не выдержала. Они помирились, и он часто навещал её, иногда и она приезжала к нему. И теперь собирались снова расписаться.
И вот он лежит здесь, в её квартире, рядом с ней и наслаждается покоем, уютом. Павлик давно уже в институте. И они вдвоем - он и самая дорогая на свете женщина.
Стала просыпаться и Лариса. Они встали, веселые, удовлетворенные и пошли пить кофе, чувствуя себя молодыми и счастливыми, словно и не было долгих лет несчастья, разлуки, измен и тревог.
У Ларисы был выходной, и Хряк приглашал её сейчас же поехать с ним, но она отказалась, было много дел.
- Хорошо, - сказал он. - Я поеду один, в субботу покупаю тачку и на ней сразу еду к вам. И поедем ко мне. А в понедельник подаем заявление. Годится?
Лариса согласилась, и Хряк на метро поехал на вокзал.
Погода в этот день начала улучшаться, и хоть было довольно холодно, зато солнечно и ясно. Эта свежая ноябрьская погода бодрила Хряка, настраивала его на боевой лад. Не хотелось думать ни о чем плохом после такого прекрасно проведенного вечера, после такой замечательной ночи.
... Топая от станции к своему дому, он думал о Ларисе, о Павлике, о том, как им будет хорошо втроем. Хряк был полон надежд и планов. С удовольствием курил на свежем прохладном воздухе, табачный дым хороших сигарет приятно кружил ему голову...
... Когда он увидел около своего домика черную "Волгу", у него, разумеется, не открылся от удивления рот, слишком уж он был умудрен опытом. Напротив, он плотно сжал зубы, выплюнув с остервенением сигарету. "Размечтался, мудак, о любви и покое, как школьница", - подумал он. Глаза его налились кровью, сжались мощные кулаки. Он ещё не знал, что его ждет внутри дома, но прекрасно понимал, что ничего хорошего. И цвет этой машины вызывал скверные ассоциации.
Несмотря ни на что, по своей привычке идти вперед, напролом, он открыл дверь своего домика...
... То что он там увидел, поначалу даже обрадовало его. Все же это были не менты, а это главное...
Первым делом взгляд его упал на диван. На нем лежала красивая девушка лет семнадцати, одетая в джинсы и свитер, с черными волосами, разметавшимися по подушке и крепко спала. За столом сидели Ворон и Помидор, запасной водила Ворона, молчаливый угрюмый дебил, которого Хряк не выносил органически за его звериную тупость и бессмысленность. Сбоку примостился ещё какой-то рыжий парняга, весь в конопушках и державшийся очень напряженно. Хряку сразу бросились в глаза пятна запекшейся крови на его рубашке и брюках. "Хороша компашка", - подумал он. - "Слава Богу еще, что Лариса сюда не приехала. Сразу бы все кончилось, так и не начавшись."
- Здорово, Хряк, - улыбался какой-то особенно скверной улыбкой Ворон. - Садись с нами чаевничать. Ты уж извини, что мы похозяйничали. Приезжаем, понимаешь, а дверь заперта, света нет. Пришлось самим открывать. Ты не беспокойся, открыли аккуратно, все специалисты высокого класса. - Он подбородком указал на сидящих.
Хряк, и глазом не моргнув, молча снял дубленку и повесил её аккуратно на вешалку. Внимательно, пристально поглядел на спящую на диване девушку, потом перевел взгляд на Ворона и выразительно глядел ему в глаза, не мигая, не вопрошая, не осуждая, но и не отрывая взгляда.
Ворон также своими немигающими голубыми глазами нагло глядел на Хряка. На тонких губах играла блудливая задорная улыбочка. Хряк едва заметно нахмурился.
- Что-то тебе не нравится, Димочка? - тихо и вкрадчиво спросил Ворон.
- Глупости, Ворон, - спокойно отвечал Хряк. - Приехали гости в дом, как это мне может не нравится. Только вот угостить такую большую компанию мне нечем. - При этих словах он ещё раз многозначительно поглядел на спящую девушку.
- Да, спасибо, мы сытые, - произнес Ворон, словно не замечая этого взгляда. - Вот, знакомься, это Рыжий, тоже... наш человек. Встань, Рыжий, познакомься с хозяином Дмитрием Степановичем. Это Хряк, слышал, небось.
Имя Хряка было хорошо известно в зоне. О его смелости и порядочности ходили легенды. Рыжий подошел к ветерану, уважительно глядя на него.
- Здорово, - мрачно произнес Хряк, но руки не протянул, пристально глядя на его забрызганные кровью рубашку и брюки. - Оч-чень приятно. Дмитрий Степанович.
- Эдик. Рыжий, - представился гость, дернув было руку для пожатия, но сразу, сориентировавшись, опустил её.
- Ну, а это наш дорогой Помидор, вас знакомить не надо, - улыбался Ворон.
- Здорово, Помидор, - чеканя слова, произнес Хряк, подавая ему руку.
- Здоров! - буркнул Помидор.
- Садись, Димочка, в ногах правды нет, устал, наверное, на своих двоих. Чайник вот только что вскипел, мы тут твои сырок, колбаску порезали, ты не в обиде на нас? - улыбался Ворон.
- Какие вопросы?
Хряк присел на стул, налил себе в стакан чаю, прихлебнул.
- Ты не всех присутствующих представил, Ворон, - внимательно посмотрел на него Хряк, слегка прищурив глаза под густыми черными бровями. Ворон тоже пристально глядел на него. Шла борьба взглядов. И каждый из них в этот момент чувствовал во взгляде другого нечто враждебное. Да, много знали эти люди друг о друге, но знания эти были далеко не в пользу Ворона, и он это прекрасно понимал.
- Это наша гостья, Дима. Она устала с дороги, извини нас за бесцеремонность вторжения. Пусть поспит. Я думал, ты не будешь против, елейно и вкрадчиво заговорил Ворон, продолжая смотреть на Хряка напряженным немигающим взглядом без обычных темных очков.
- Да я и так не против, - слегка усмехнулся Хряк. - Пусть спит.
- А я потом тебе все объясню. Потом, - пообещал Ворон и надел очки. Ему не нравился пристальный насмешливый взгляд Хряка.
Хряку и не надо было ничего объяснять. Он хорошо узнал дочь Аркадия и Маши Корниловых, погибших при его деятельном участии. И вновь что-то паскудное затеял Ворон, на сей раз с этой красивой девушкой. Никак он не оставит эту семью в покое... Видать, под корень решил её извести. Что-то там у него не то, что он рассказывал Хряку, что-то совсем другое...
Хряк спокойно и вальяжно попил чаю, пожевал бутербродиков, чинно, молча. Это был уже совсем другой человек, чем тот, который совсем недавно оживленно и весело болтал на кухне у Ларисы, который изнемогал от страсти и нежности в её постели, проявляя сексуальные подвиги, который восторженно глядел на своего Павлика. Здесь был иной человек - спокойный, неприступный, насмешливый. И вокруг были другие особи - не люди, а волки, лютые звери. И самым опасным зверем был Ворон, этот всегда был готов отблагодарить за гостеприимство и помощь. И очень не повезло Хряку, что он стал свидетелем происшествия на Киевском шоссе, не жить ему теперь спокойно.
- Пускай девчонка покемарит, - сказал Хряк. - А мы с тобой пойдем во двор покурим. А они пусть здесь посидят, покараулят... гостью. - И еле заметно усмехнулся одним краешком рта.
- Пошли, подымим, - спокойно согласился Ворон.
Они вышли. Было солнечно и прохладно. Они закурили, помолчали. Хряк глядел на Ворона, пытаясь проникнуть сквозь его темные очки, но это было довольно трудно, слишком темны были стекла. Наконец, Ворон сам нарушил молчание.
- Да, да, дочь это их, - подтвердил он мысли Хряка. Ворон сам не понимал, но почему-то ему было неприятно говорить об этом с Хряком. Видимо, потому что Хряк был умен и видел все насквозь. Но не мог же он видеть того, чего не понимал пока и сам Ворон. А ведь он в глубине души не понимал, для чего он все это затеял. Все было совершенно нелогично, против здравого смысла, а он чувствовал, что не мог поступить иначе.
- А что тебе от неё нужно? - в лоб спросил Хряк.
Ворон слегка замялся. "Какой же он мастер задавать неприятные вопросы! Имеет право, однако..." Он слегка закусил губу и посмотрел на Хряка исподлобья.
- Да сдам я е Эллочке в бордель. Она мне за неё большой куш отвалит. Там, Димочка, таких красавиц и не видели. Порода, понимаешь ли. Вот так. А там видно будет, - весело и непринужденно говорил Ворон, лишь бы не молчать. - Я от тебя ничего не скрываю, ты парень честный, и я с тобой честно.
"Господь сохрани от твоей честности", - подумал про себя Хряк, а сам промолчал. Долго думал, выкурил ещё одну сигарету, а потом сказал:
- Не дает, вижу, тебе покоя семья Корниловых, и живых и мертвых.
Ворон весь напрягся, но губы его при этом кривились в усмешке.
- Ты, вроде бы, как учить меня собрался, Хряк.
- Да нет, что тебя учить, ты мужик ученый. Но, между прочим, неплохо бы и меня спросить, хочу я таких гостей или нет. А если бы ты меня спросил, то я бы тебе ответил - нет, не хочу. Помидора твоего, сам знаешь, я бы век не видел, а у чмошника этого рыженького пятна крови на одежке. Вы тут дела затеваете, а у меня, между прочим, жизнь проходит. Мне полтинник скоро. Да и тебе, кстати, тоже, - добавил Хряк.
- Ты прав, - глядя в сторону, говорил Ворон. - Я и сам этого духарика не очень хотел бы видеть. Но так уж вышло. Из-за него, собственно, мы сюда и приехали. Я боялся, что следят за ним. Дело на нем мокрое - бытовуха, шмару не поделили с таким же гусем, тот её, этот его. Но сюда мы приехали без хвоста, я отвечаю.
- Хороши дела, - вздохнул Хряк. - Час от часу не легче. И что, эти бакланы будут жить у меня и девку сторожить?
- Если надо - будут, - жестко ответил Ворон. - Ты что, выгнать нас собираешься?
- Я никогда никого из своего дома не выгонял, - рассердился Хряк. - Ты же меня знаешь. Но мешать себе жить я тоже не дам. У меня свои дела, своя житуха. А если бы я не один сюда сегодня приехал, тогда что? Хотел, между прочим...
- Ты с этого тоже поимеешь, все тебе зачтется.
- Ты и так мне должен, верю, что отдашь, Ворон. Жду, не тороплю, а, между нами, воздух мне очень нужен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46