Сейчас они упадут, выпалят сами по себе и кого-нибудь заденут, подумал Римо.
— Ты в порядке? — крикнула Памела сверху.
— Чудесно, чудесно, чудесно, просто великолепно, — отозвался Римо. — Ну-ка, ребятки, погодите-ка минутку.
В конце концов он признал свое поражение и отшвырнул оружие в угол комнаты.
— Послушайте, — обратился он к парням. — Я положил пушки в углу, но это не означает, что вам в голову должна прийти мысль броситься туда и попытаться ими завладеть, потому что тогда я буду вынужден убить вас.
Памела спустилась по лестнице. Она держала всех троих под прицелом своего маленького пистолета. Римо обратил внимание на то, что она держит пистолет низко, рядом с бедром, как держат оружие опытные профессионалы, а не на вытянутых руках перед собой — в таком положении оружие ничего не стоит выбить из рук.
— А ну, не двигаться! — грозно крикнула она.
— Они вовсе и не собирались никуда двигаться, мисс Бонд, — саркастически заметил Римо. — А теперь отверни эту штуку от меня. — И он снова обратился к троим парням. — О'кей, ну и как вас зовут?
— А кто спрашивает? — отозвался тот, который прятался за креслом.
Римо перевернул латунный кофейный столик, стоявший возле дивана, и скрутил одну из его ножек так, что она стала похожа на штопор.
— Еще вопросы? — спросил он.
— Бондини, — ответил парень. — Берни Бондини.
Римо перевел взгляд на других двоих — они все еще стояли на коленях на полу, а пистолет в руке Памелы пристально глядел прямо на них.
— Хаббл.
— Франко.
— Кто-нибудь из них похож на голос, который тебе звонил? — спросил Римо.
— Я не могу сказать — они просто назвали свои имена, — ответила Памела. — Пусть поговорят побольше.
— Кто вы? — спросил Бондини.
— Ты перестанешь наконец задавать этот вопрос? — разозлился Римо. — Ну, ладно. Давайте по очереди. Сначала один, потом другой, потом третий. Ну-ка, давайте: «Четырежды двадцать и сколько-то тому назад наши предки породили...»
— Неправильно, — оборвал его Бондини.
— Да излагайте как хотите, — отмахнулся Римо. — Я никогда не утверждал, что хорошо знаю историю.
— "Четырежды двадцать и семь лет назад наши отцы произвели на свет..."
— Хорошо, — похвалил его Римо. — Ты это помнишь со школы?
— Да, — ответил Бондини.
— А я вот никогда не мог запомнить, — признался Римо. — Я всегда путал отцов и предков. Я должен был декламировать это в День Поминовения, но я все время спотыкался.
— Стыдно, — упрекнул его Бондини.
— Ага. Тогда вместо меня они выпустили Ромео Рокко. Вот было гнусное зрелище. Он зачитал это так, как будто читал по телевизору рекламные объявления. В середине речи он обмочился, но успел закончить раньше, чем моча дотекла до пола.
Римо обернулся к Памеле.
— Он? — спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
— Ладно, теперь ты, — сказал Римо, ткнув пальцем в бородатого мужчину на полу. — Как тебя?
— Хаббл.
— О'кей. Ну-ка выдай мне обращение Линкольна к армии северян в Геттисберге.
— Я не знаю, как позвонить Линкольну в Геттисберг, — ответил Хаббл.
— Очень остроумно, — заметил Римо. — А сломанная шея тебе не поможет?
— "Четырежды двадцать и семь лет назад наши отцы кого-то там произвели на свет", — протараторил Хаббл.
— Он? — спросил Римо Памелу.
— Нет, — ответила она.
— Остаешься ты, — обратился Римо к Франко. — Валяй.
— "Четырежды двадцать и семь лет назад наши отцы произвести на свет на этом континенте новую нацию, зачатую в..."
— Достаточно, — остановил его Римо.
— "...в свободе и приверженную идее, что все люди созданы равными. Сегодня мы ведем великую гражданскую войну, чтобы проверить..." — Сташ Франко выпрямился, — «может ли эта нация или любая нация, так же зачатая и тому же приверженная, выдержать испытание временем. Мы сошлись на поле величайшего сражения...»
Римо зажал Франко рот ладонью.
— Если я что-то в этом мире и ненавижу так это людей, которые выпендриваются.
Он взглянул на Памелу, и она опять отрицательно покачала головой.
— Я тебя отпускаю, — сказал Римо Сташу Франко. — Если ты пообещаешь говорить только тогда, когда к тебе обращаются. Обещаешь?
Франко кивнул и Римо отпустил его.
— "...в этой войне. Мы пришли сюда, чтобы выделить часть..."
Римо распрямил ножку латунного столика, отломил ее и обернул вокруг шеи Франко — достаточно туго, чтобы испугать его, но не настолько туго, чтобы причинить ему вред.
— Я буду вести себя тихо, — смиренно сказал Франко.
— Что вам нужно? — спросил Бондини.
— Кто такой Бьюэлл? Хозяин?
— Мы видели его только один раз, — сообщил Бондини. — Абнер Бьюэлл. Похож на гомика, а волосы пластмассовые. Я его совсем не знаю.
Римо посмотрел на других двоих. Те покачали головами.
— Зачем же вы тогда собирались нас убить? — спросил Римо.
— Потому что я не хотел убивать маму палкой, — объяснил Бондини.
— А я не хотел трахаться с овцой, — сказал Хаббл.
— А я с трупом, — заявил Франко.
Римо потребовалось некоторое время, чтобы во всем этом разобраться, но в конце концов, с помощью Памелы, ему удалось выяснить, что эти трое парней рассчитывали получить кое-какие деньги от хозяина этого дома, а кто такой Римо, они не знали. Он был рад этому, потому что это означало, что ему не придется их убивать.
— А как вы должны были сообщить Бьюэллу, что мы мертвы? — спросил Римо.
— Он этого не сказал.
Римо обернулся к Памеле.
— Это значит, что дом прослушивается или просматривается. Наверное, у него тут кругом микрофоны и телекамеры.
Потом он снова обернулся к троим парням.
— Ладно. Можете идти.
— Так вот? — удивился Бондини.
— Ты не собираешься нас сдать? — удивился Хаббл.
— Только не я, дружище. Идите с миром.
Франко промолчал. Он некоторое время задумчиво глядел на океан, потом сказал:
— Вот еще что.
— Что такое?
— Этот тип, хозяин этого дома. Я слышал, как он сказал, что у него есть что-то вроде этого в Кармеле и что он ждет гостей. Это тебе чем-нибудь поможет?
— Да, — ответил Римо. — Спасибо.
— Все лучше, чем трахаться с трупом, — заявил Франко и направился к двери. В дверях он задержался. — И еще, — сказал он.
— Что? — спросил Римо.
— "... этого поля для последнего успокоения тех, кто отдал..." — продекламировал он, а когда Римо сделал движение в его сторону, пустился наутек.
В Кармеле, к северу от Малибу вдоль по побережью Тихого океана, Бьюэлл выключил телевизор и обратился к Хамуте:
— Готовьтесь. Он скоро будет здесь.
— Я всегда готов, — отозвался Хамута.
— Это вам не помешает.
Хамута вышел, и в комнату вошла Марсия. Бьюэлл одарил ее одной из своих частых улыбок, начисто лишенной каких бы то ни было чувств. На ней был комбинезон машиниста паровоза, но брючины были отрезаны почти у самой промежности, и кроме того, на ней не было рубашки, и груди под комбинезоном прыгали вверх-вниз.
— Он выкрутился, этот Римо? — спросила она.
— Да.
— Кто это может быть?
— Какой-нибудь правительственный агент. Не знаю, — отозвался Бьюэлл.
— Плохо, что ему удалось спастись.
— Вовсе нет. Как ты помнишь, так и было задумано. Я просто хотел, чтобы он был начеку, когда прибудет сюда. Чтобы Хамуте пришлось немного попотеть.
— А если Хамута потерпит неудачу? — спросила Марсия.
— У него не бывает неудач.
— А все-таки? — не отступала рыжая красавица.
Бьюэлл провел рукой по лакированным волосам.
— Это не имеет значения — ответил он. — Весь мир все равно взлетит на воздух. Ба-бах!
— Мне не терпится это увидеть, — облизнулась Марсия. — Ужасно не терпится.
Глава десятая
— Он сорвался с крючка, Смитти, — сообщил Римо. — Но я знаю, кто это.
— Кто? — спросил Смит. Его компьютеры смогли обнаружить дом в Малибу, но так и не смогли выяснить имя его владельца.
— Абнер Бьюэлл.
— Тот самый Абнер Бьюэлл? — удивился Смит.
— Просто, — ответил Римо.
— Просто?
— Он просто Абнер Бьюэлл. Вот все, что я знаю. Я не знаю, тот самый ли он Абнер Бьюэлл. Я даже не знаю, кто такой тот самый Абнер Бьюэлл. Просто Абнер Бьюэлл. Но, по-моему, я знаю, куда он отправился. Мы идем вслед за ним.
— Мы?
— Я и девушка, которая со мной.
— Она знает, кто вы?
— Нет. Она думает, что я работаю на почте. Нет, в телефонной компании.
— Избавьтесь от нее.
— Она знает голос Бьюэлла.
— А вы знаете его имя. Я уверен, что вы во всем разберетесь сами, когда его повстречаете. Избавьтесь от нее.
— О'кей.
— И где сейчас Бьюэлл? — спросил Смит.
— По-моему, у него дом в Кармеле. Это в Калифорнии.
— Посмотрим, смогу ли я его найти, — произнес Смит и начал играть клавишами компьютера. — А знаете, как мне удалось обнаружить его адрес в Малибу?
— Нет, — сказал Римо.
— Хотите узнать? — предложил Смит.
— Ни капельки, — отказался Римо.
Смит фыркнул.
— Вот адрес в Кармеле. Скорее всего, это он и есть.
— Что ж, попробуем, — сказал Римо, и Смит назвал адрес.
— Кстати, Римо. У Бьюэлла очень интересная биография. Вас это интересует?
— Нет.
— Прошу прощения, — сказал Смит.
— Не стоит, — ответил Римо.
— Что не стоит?
— Послушайте. Вы спросили меня, интересует ли меня биография Бьюэлла. Я сказал, нет. Надо ли еще больше усложнять?
— Думаю, нет, — помолчав, ответил Смит.
— Ну, значит, решено, — сказал Римо.
— Запомните хорошенько. Этот человек способен развязать третью мировую войну. Он к этому приблизился почти вплотную за последние несколько дней. Ситуация требует принятия крайних мер, — сказал Смит.
— Вы хотите сказать, чтобы я сделал из него паштет?
— Я хочу сказать, что вы должны гарантировать, что он никогда этого не сделает.
— Это одно и то же, — заметил Римо. — Всего хорошего.
Памела Трашвелл была недовольна.
— Прости, пожалуйста, — твердо произнесла она со своим самым хрустящим британским акцентом, — но я еду с тобой.
— Нет не едешь. Я справлюсь один.
— Нет, благодарю вас покорно. Но я сказала: я еду.
— А я сказал: не едешь, — ответил Римо.
— Тогда я созову журналистов и расскажу им обо всем, что происходит. Как тебе это понравится?
— Ты не станешь этого делать.
— А как ты собираешься меня остановить? Убьешь?
— Это мысль, — согласился Римо.
— А как это понравится твоему начальству? — поинтересовалась Памела.
— Когда ажиотаж немного уляжется, они поднимут цену на почтовые марки. Они всегда так поступают.
— Ты говорил, что работаешь в телефонной компании, а не на почте.
— Я хотел сказать, цену за телефонные переговоры, — поправился Римо.
— Ладно, — сказала Памела. — Поезжай. Ты мне не нужен. Я найду попутку и поеду сама по себе.
Римо вздохнул. И почему в последнее время все стали такими упрямыми? Куда подевались женщины, во всем с вами соглашающиеся и поступающие так, как вы этого хотите?
— О'кей. Можешь ехать со мной. Это, похоже, единственный способ не дать тебе вляпаться в беду.
— Только веди машину поосторожнее, — предупредила его Памела.
— Обязательно. Обещаю, — сказал Римо.
А еще он пообещал самому себе, что когда настанет подобающее для этого время и он прикончит Бьюэлла, тогда он просто оставит Памелу где-нибудь на обочине и навсегда распрощается с ней.
Когда они выехали из Малибу и поехали на север вдоль побережья, Памела спросила:
— Почему ты передумал?
— У тебя симпатичная попка.
— Какая идиотская причина.
— Вовсе нет, если ты — любитель попок.
— А кому ты звонил? — допытывалась Памела.
— Маме, — ответил Римо. — Она всегда волнуется, когда я уезжаю из дома надолго. Она переживает о том, как дождь, и снег, и мрак ночи мешают мне вовремя разнести все письма.
— Ты опять про почту, — заметила Памела.
— Не придирайся, — отмахнулся Римо.
* * *
Мистер Хамута остался один в доме в Кармеле. Дом стоял между океаном и живописным прибрежным шоссе, растянувшимся через город на четырнадцать миль. Добраться к дому от массивных запертых ворот можно было по длинному извилистому подъездному пути.
Когда Бьюэлл и Марсия уезжали, рыжеволосая красавица спросила:
— А не оставить ли нам ворота открытыми?
— Нет, — ответил Бьюэлл.
— Почему нет?
— Потому что ворота запертые или не запертые — его не остановят. Но если мы оставим их незапертыми, он может заподозрить ловушку. Вы со мной согласны, мистер Хамута?
— Всей душой, — поклонился Хамута.
Разговор происходил в комнате второго этажа. Огромные окна были открыты, Хамута сидел в глубине комнаты, укрывшись от яркого дневного света. Снаружи его видно не было, но он прекрасно видел и дорогу, и ворота, и дорожку от ворот к дому.
— А если он проникнет в дом со стороны океана? — спросила Марсия.
— В доме есть телекамеры, а перед мистером Хамутой стоит монитор, — ответил Бьюэлл. — Он может увидеть все, что происходит и со стороны океана.
Он указал на маленький телевизор, который незадолго до этого установил в комнате. На экране была видна панорама участка тихоокеанского побережья.
— Все это меня вполне устраивает, — сказал Хамута. Он был облачен в строгий костюм-тройку. Жилет был застегнут на все пуговицы, рубашка — белоснежная, галстук завязан безупречно, а узел заколот золотой булавкой. — Вы не желаете остаться здесь и получить удовольствие?
— Там, куда мы отправляемся, установлены телемониторы, подключенные к здешним камерам. Мы все увидим на экране.
— Очень хорошо. Запишите для меня на видеопленку, — попросил Хамута. — Я буду наслаждаться этим зрелищем, когда вернусь в Великобританию.
— Вы обожаете кровь, да, мистер Хамута? — спросил Бьюэлл.
Хамута не ответил. Честно говоря, он считал, что этот молодой американец слишком невежествен и слишком вульгарен, чтобы удостаивать его словом. Кровь. Что он знает о крови? Или о смерти? Этот юный янки создает игры, в которых механические существа умирают десятками тысяч. Разве испытал он когда-нибудь что-то похожее на то возбуждение, которое наступает тогда, когда идеально нацеленная пуля валит живую цель на землю затем, чтобы последующие пули, столь же идеально нацеленные, нашпиговали тело, как рождественского гуся?
Держал ли когда-нибудь Бьюэлл палец на спусковом крючке, смотрел ли вдоль ствола идеального оружия, и в тот момент когда палец с силой в мельчайшие доли унции давит на спусковой крючок, испытывал ли ощущение, что перестаешь быть смертным, а становишься богом, наделенным властью над жизнью и смертью? Что знает это ничтожное существо о подобных вещах — он, с его детскими видениями, воплощенными в фантастических играх?
Мистер Хамута думал обо всем этом про себя, но вслух ничего не сказал. Он молча наблюдал за тем, как Бьюэлл и женщина — странная женщина, далеко не такая глупая, как кажется, — прошли по длинной извилистой дорожке к шоссе, где стояла машина.
Хамута был рад, что остался один, ему хотелось в тишине насладиться предвкушением того, что будет, хотелось обдумать, как и куда он всадит пули. Мужчина — более значимая цель, так что с мужчины он и начнет. Он всадит пулю в колено. Нет, в бедро. Ранение в бедро более болезненно и более надежно остановит мужчину. Потом он одним выстрелом просто уберет женщину, вернется к мужчине и нашпигует его пулями. Так гораздо увлекательнее. Бьюэлл ошибается. Смерть ради смерти Хамуту не интересует. Его интересует убийство ради убийства. Сам акт убийства чист и драгоценен.
Когда вечерние тени начали удлиняться, Хамута достал оптический прицеп из шкатулки, изнутри обитой бархатом, и аккуратно приладил его к винтовке. С помощью увеличительного стекла он тщательно подогнал едва заметные черточки на прицеле к таким же пометкам на самой винтовке — теперь он мог быть уверен, что прицел его не подведет. Это было специально сконструированное оптическое устройство, способное подавать даже плохо освещенные предметы так отчетливо, как если бы они были освещены ярким полуденным солнцем.
Установив прицел на место, Хамута снова сел, положив винтовку на руки, как ребенка, и принялся ждать.
Сначала мужчину. Вне всякого сомнения, сначала мужчину.
* * *
В трех тысячах миль оттуда Харолд В. Смит проглядывал распечатку, выданную компьютером в ответ на запрос об Абнере Бьюэлле.
Великолепен. Несомненно великолепен.
Но неустойчив. Несомненно неустойчив.
Компьютер выдал список объектов, которыми владел Бьюэлл, и компаний, в которых он был инвестором. Длинный список, скрывающий суть жизни этого человека, а суть его жизни — скука, подумал Смит.
В конце распечатки содержался один маленький пунктик. Он гласил, что некоторое время тому назад в компьютерной системе, обслуживающей правительство Великобритании, произошел сбой, в результате чего Великобритания едва не объявила о своем выходе из НАТО и едва не подписала договор о дружбе с Советским Союзом. В отчете также говорилось, что сигналы на британские компьютеры поступали через спутник с территории Соединенных Штатов. Вероятность того, что в деле замешан Бьюэлл, — шестьдесят три процента.
Псих, подумал Смит. Псих, уставший играть в игры-игрушки и готовый начать Третью мировую войну — самую грандиозную из всех игр в мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Ты в порядке? — крикнула Памела сверху.
— Чудесно, чудесно, чудесно, просто великолепно, — отозвался Римо. — Ну-ка, ребятки, погодите-ка минутку.
В конце концов он признал свое поражение и отшвырнул оружие в угол комнаты.
— Послушайте, — обратился он к парням. — Я положил пушки в углу, но это не означает, что вам в голову должна прийти мысль броситься туда и попытаться ими завладеть, потому что тогда я буду вынужден убить вас.
Памела спустилась по лестнице. Она держала всех троих под прицелом своего маленького пистолета. Римо обратил внимание на то, что она держит пистолет низко, рядом с бедром, как держат оружие опытные профессионалы, а не на вытянутых руках перед собой — в таком положении оружие ничего не стоит выбить из рук.
— А ну, не двигаться! — грозно крикнула она.
— Они вовсе и не собирались никуда двигаться, мисс Бонд, — саркастически заметил Римо. — А теперь отверни эту штуку от меня. — И он снова обратился к троим парням. — О'кей, ну и как вас зовут?
— А кто спрашивает? — отозвался тот, который прятался за креслом.
Римо перевернул латунный кофейный столик, стоявший возле дивана, и скрутил одну из его ножек так, что она стала похожа на штопор.
— Еще вопросы? — спросил он.
— Бондини, — ответил парень. — Берни Бондини.
Римо перевел взгляд на других двоих — они все еще стояли на коленях на полу, а пистолет в руке Памелы пристально глядел прямо на них.
— Хаббл.
— Франко.
— Кто-нибудь из них похож на голос, который тебе звонил? — спросил Римо.
— Я не могу сказать — они просто назвали свои имена, — ответила Памела. — Пусть поговорят побольше.
— Кто вы? — спросил Бондини.
— Ты перестанешь наконец задавать этот вопрос? — разозлился Римо. — Ну, ладно. Давайте по очереди. Сначала один, потом другой, потом третий. Ну-ка, давайте: «Четырежды двадцать и сколько-то тому назад наши предки породили...»
— Неправильно, — оборвал его Бондини.
— Да излагайте как хотите, — отмахнулся Римо. — Я никогда не утверждал, что хорошо знаю историю.
— "Четырежды двадцать и семь лет назад наши отцы произвели на свет..."
— Хорошо, — похвалил его Римо. — Ты это помнишь со школы?
— Да, — ответил Бондини.
— А я вот никогда не мог запомнить, — признался Римо. — Я всегда путал отцов и предков. Я должен был декламировать это в День Поминовения, но я все время спотыкался.
— Стыдно, — упрекнул его Бондини.
— Ага. Тогда вместо меня они выпустили Ромео Рокко. Вот было гнусное зрелище. Он зачитал это так, как будто читал по телевизору рекламные объявления. В середине речи он обмочился, но успел закончить раньше, чем моча дотекла до пола.
Римо обернулся к Памеле.
— Он? — спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
— Ладно, теперь ты, — сказал Римо, ткнув пальцем в бородатого мужчину на полу. — Как тебя?
— Хаббл.
— О'кей. Ну-ка выдай мне обращение Линкольна к армии северян в Геттисберге.
— Я не знаю, как позвонить Линкольну в Геттисберг, — ответил Хаббл.
— Очень остроумно, — заметил Римо. — А сломанная шея тебе не поможет?
— "Четырежды двадцать и семь лет назад наши отцы кого-то там произвели на свет", — протараторил Хаббл.
— Он? — спросил Римо Памелу.
— Нет, — ответила она.
— Остаешься ты, — обратился Римо к Франко. — Валяй.
— "Четырежды двадцать и семь лет назад наши отцы произвести на свет на этом континенте новую нацию, зачатую в..."
— Достаточно, — остановил его Римо.
— "...в свободе и приверженную идее, что все люди созданы равными. Сегодня мы ведем великую гражданскую войну, чтобы проверить..." — Сташ Франко выпрямился, — «может ли эта нация или любая нация, так же зачатая и тому же приверженная, выдержать испытание временем. Мы сошлись на поле величайшего сражения...»
Римо зажал Франко рот ладонью.
— Если я что-то в этом мире и ненавижу так это людей, которые выпендриваются.
Он взглянул на Памелу, и она опять отрицательно покачала головой.
— Я тебя отпускаю, — сказал Римо Сташу Франко. — Если ты пообещаешь говорить только тогда, когда к тебе обращаются. Обещаешь?
Франко кивнул и Римо отпустил его.
— "...в этой войне. Мы пришли сюда, чтобы выделить часть..."
Римо распрямил ножку латунного столика, отломил ее и обернул вокруг шеи Франко — достаточно туго, чтобы испугать его, но не настолько туго, чтобы причинить ему вред.
— Я буду вести себя тихо, — смиренно сказал Франко.
— Что вам нужно? — спросил Бондини.
— Кто такой Бьюэлл? Хозяин?
— Мы видели его только один раз, — сообщил Бондини. — Абнер Бьюэлл. Похож на гомика, а волосы пластмассовые. Я его совсем не знаю.
Римо посмотрел на других двоих. Те покачали головами.
— Зачем же вы тогда собирались нас убить? — спросил Римо.
— Потому что я не хотел убивать маму палкой, — объяснил Бондини.
— А я не хотел трахаться с овцой, — сказал Хаббл.
— А я с трупом, — заявил Франко.
Римо потребовалось некоторое время, чтобы во всем этом разобраться, но в конце концов, с помощью Памелы, ему удалось выяснить, что эти трое парней рассчитывали получить кое-какие деньги от хозяина этого дома, а кто такой Римо, они не знали. Он был рад этому, потому что это означало, что ему не придется их убивать.
— А как вы должны были сообщить Бьюэллу, что мы мертвы? — спросил Римо.
— Он этого не сказал.
Римо обернулся к Памеле.
— Это значит, что дом прослушивается или просматривается. Наверное, у него тут кругом микрофоны и телекамеры.
Потом он снова обернулся к троим парням.
— Ладно. Можете идти.
— Так вот? — удивился Бондини.
— Ты не собираешься нас сдать? — удивился Хаббл.
— Только не я, дружище. Идите с миром.
Франко промолчал. Он некоторое время задумчиво глядел на океан, потом сказал:
— Вот еще что.
— Что такое?
— Этот тип, хозяин этого дома. Я слышал, как он сказал, что у него есть что-то вроде этого в Кармеле и что он ждет гостей. Это тебе чем-нибудь поможет?
— Да, — ответил Римо. — Спасибо.
— Все лучше, чем трахаться с трупом, — заявил Франко и направился к двери. В дверях он задержался. — И еще, — сказал он.
— Что? — спросил Римо.
— "... этого поля для последнего успокоения тех, кто отдал..." — продекламировал он, а когда Римо сделал движение в его сторону, пустился наутек.
В Кармеле, к северу от Малибу вдоль по побережью Тихого океана, Бьюэлл выключил телевизор и обратился к Хамуте:
— Готовьтесь. Он скоро будет здесь.
— Я всегда готов, — отозвался Хамута.
— Это вам не помешает.
Хамута вышел, и в комнату вошла Марсия. Бьюэлл одарил ее одной из своих частых улыбок, начисто лишенной каких бы то ни было чувств. На ней был комбинезон машиниста паровоза, но брючины были отрезаны почти у самой промежности, и кроме того, на ней не было рубашки, и груди под комбинезоном прыгали вверх-вниз.
— Он выкрутился, этот Римо? — спросила она.
— Да.
— Кто это может быть?
— Какой-нибудь правительственный агент. Не знаю, — отозвался Бьюэлл.
— Плохо, что ему удалось спастись.
— Вовсе нет. Как ты помнишь, так и было задумано. Я просто хотел, чтобы он был начеку, когда прибудет сюда. Чтобы Хамуте пришлось немного попотеть.
— А если Хамута потерпит неудачу? — спросила Марсия.
— У него не бывает неудач.
— А все-таки? — не отступала рыжая красавица.
Бьюэлл провел рукой по лакированным волосам.
— Это не имеет значения — ответил он. — Весь мир все равно взлетит на воздух. Ба-бах!
— Мне не терпится это увидеть, — облизнулась Марсия. — Ужасно не терпится.
Глава десятая
— Он сорвался с крючка, Смитти, — сообщил Римо. — Но я знаю, кто это.
— Кто? — спросил Смит. Его компьютеры смогли обнаружить дом в Малибу, но так и не смогли выяснить имя его владельца.
— Абнер Бьюэлл.
— Тот самый Абнер Бьюэлл? — удивился Смит.
— Просто, — ответил Римо.
— Просто?
— Он просто Абнер Бьюэлл. Вот все, что я знаю. Я не знаю, тот самый ли он Абнер Бьюэлл. Я даже не знаю, кто такой тот самый Абнер Бьюэлл. Просто Абнер Бьюэлл. Но, по-моему, я знаю, куда он отправился. Мы идем вслед за ним.
— Мы?
— Я и девушка, которая со мной.
— Она знает, кто вы?
— Нет. Она думает, что я работаю на почте. Нет, в телефонной компании.
— Избавьтесь от нее.
— Она знает голос Бьюэлла.
— А вы знаете его имя. Я уверен, что вы во всем разберетесь сами, когда его повстречаете. Избавьтесь от нее.
— О'кей.
— И где сейчас Бьюэлл? — спросил Смит.
— По-моему, у него дом в Кармеле. Это в Калифорнии.
— Посмотрим, смогу ли я его найти, — произнес Смит и начал играть клавишами компьютера. — А знаете, как мне удалось обнаружить его адрес в Малибу?
— Нет, — сказал Римо.
— Хотите узнать? — предложил Смит.
— Ни капельки, — отказался Римо.
Смит фыркнул.
— Вот адрес в Кармеле. Скорее всего, это он и есть.
— Что ж, попробуем, — сказал Римо, и Смит назвал адрес.
— Кстати, Римо. У Бьюэлла очень интересная биография. Вас это интересует?
— Нет.
— Прошу прощения, — сказал Смит.
— Не стоит, — ответил Римо.
— Что не стоит?
— Послушайте. Вы спросили меня, интересует ли меня биография Бьюэлла. Я сказал, нет. Надо ли еще больше усложнять?
— Думаю, нет, — помолчав, ответил Смит.
— Ну, значит, решено, — сказал Римо.
— Запомните хорошенько. Этот человек способен развязать третью мировую войну. Он к этому приблизился почти вплотную за последние несколько дней. Ситуация требует принятия крайних мер, — сказал Смит.
— Вы хотите сказать, чтобы я сделал из него паштет?
— Я хочу сказать, что вы должны гарантировать, что он никогда этого не сделает.
— Это одно и то же, — заметил Римо. — Всего хорошего.
Памела Трашвелл была недовольна.
— Прости, пожалуйста, — твердо произнесла она со своим самым хрустящим британским акцентом, — но я еду с тобой.
— Нет не едешь. Я справлюсь один.
— Нет, благодарю вас покорно. Но я сказала: я еду.
— А я сказал: не едешь, — ответил Римо.
— Тогда я созову журналистов и расскажу им обо всем, что происходит. Как тебе это понравится?
— Ты не станешь этого делать.
— А как ты собираешься меня остановить? Убьешь?
— Это мысль, — согласился Римо.
— А как это понравится твоему начальству? — поинтересовалась Памела.
— Когда ажиотаж немного уляжется, они поднимут цену на почтовые марки. Они всегда так поступают.
— Ты говорил, что работаешь в телефонной компании, а не на почте.
— Я хотел сказать, цену за телефонные переговоры, — поправился Римо.
— Ладно, — сказала Памела. — Поезжай. Ты мне не нужен. Я найду попутку и поеду сама по себе.
Римо вздохнул. И почему в последнее время все стали такими упрямыми? Куда подевались женщины, во всем с вами соглашающиеся и поступающие так, как вы этого хотите?
— О'кей. Можешь ехать со мной. Это, похоже, единственный способ не дать тебе вляпаться в беду.
— Только веди машину поосторожнее, — предупредила его Памела.
— Обязательно. Обещаю, — сказал Римо.
А еще он пообещал самому себе, что когда настанет подобающее для этого время и он прикончит Бьюэлла, тогда он просто оставит Памелу где-нибудь на обочине и навсегда распрощается с ней.
Когда они выехали из Малибу и поехали на север вдоль побережья, Памела спросила:
— Почему ты передумал?
— У тебя симпатичная попка.
— Какая идиотская причина.
— Вовсе нет, если ты — любитель попок.
— А кому ты звонил? — допытывалась Памела.
— Маме, — ответил Римо. — Она всегда волнуется, когда я уезжаю из дома надолго. Она переживает о том, как дождь, и снег, и мрак ночи мешают мне вовремя разнести все письма.
— Ты опять про почту, — заметила Памела.
— Не придирайся, — отмахнулся Римо.
* * *
Мистер Хамута остался один в доме в Кармеле. Дом стоял между океаном и живописным прибрежным шоссе, растянувшимся через город на четырнадцать миль. Добраться к дому от массивных запертых ворот можно было по длинному извилистому подъездному пути.
Когда Бьюэлл и Марсия уезжали, рыжеволосая красавица спросила:
— А не оставить ли нам ворота открытыми?
— Нет, — ответил Бьюэлл.
— Почему нет?
— Потому что ворота запертые или не запертые — его не остановят. Но если мы оставим их незапертыми, он может заподозрить ловушку. Вы со мной согласны, мистер Хамута?
— Всей душой, — поклонился Хамута.
Разговор происходил в комнате второго этажа. Огромные окна были открыты, Хамута сидел в глубине комнаты, укрывшись от яркого дневного света. Снаружи его видно не было, но он прекрасно видел и дорогу, и ворота, и дорожку от ворот к дому.
— А если он проникнет в дом со стороны океана? — спросила Марсия.
— В доме есть телекамеры, а перед мистером Хамутой стоит монитор, — ответил Бьюэлл. — Он может увидеть все, что происходит и со стороны океана.
Он указал на маленький телевизор, который незадолго до этого установил в комнате. На экране была видна панорама участка тихоокеанского побережья.
— Все это меня вполне устраивает, — сказал Хамута. Он был облачен в строгий костюм-тройку. Жилет был застегнут на все пуговицы, рубашка — белоснежная, галстук завязан безупречно, а узел заколот золотой булавкой. — Вы не желаете остаться здесь и получить удовольствие?
— Там, куда мы отправляемся, установлены телемониторы, подключенные к здешним камерам. Мы все увидим на экране.
— Очень хорошо. Запишите для меня на видеопленку, — попросил Хамута. — Я буду наслаждаться этим зрелищем, когда вернусь в Великобританию.
— Вы обожаете кровь, да, мистер Хамута? — спросил Бьюэлл.
Хамута не ответил. Честно говоря, он считал, что этот молодой американец слишком невежествен и слишком вульгарен, чтобы удостаивать его словом. Кровь. Что он знает о крови? Или о смерти? Этот юный янки создает игры, в которых механические существа умирают десятками тысяч. Разве испытал он когда-нибудь что-то похожее на то возбуждение, которое наступает тогда, когда идеально нацеленная пуля валит живую цель на землю затем, чтобы последующие пули, столь же идеально нацеленные, нашпиговали тело, как рождественского гуся?
Держал ли когда-нибудь Бьюэлл палец на спусковом крючке, смотрел ли вдоль ствола идеального оружия, и в тот момент когда палец с силой в мельчайшие доли унции давит на спусковой крючок, испытывал ли ощущение, что перестаешь быть смертным, а становишься богом, наделенным властью над жизнью и смертью? Что знает это ничтожное существо о подобных вещах — он, с его детскими видениями, воплощенными в фантастических играх?
Мистер Хамута думал обо всем этом про себя, но вслух ничего не сказал. Он молча наблюдал за тем, как Бьюэлл и женщина — странная женщина, далеко не такая глупая, как кажется, — прошли по длинной извилистой дорожке к шоссе, где стояла машина.
Хамута был рад, что остался один, ему хотелось в тишине насладиться предвкушением того, что будет, хотелось обдумать, как и куда он всадит пули. Мужчина — более значимая цель, так что с мужчины он и начнет. Он всадит пулю в колено. Нет, в бедро. Ранение в бедро более болезненно и более надежно остановит мужчину. Потом он одним выстрелом просто уберет женщину, вернется к мужчине и нашпигует его пулями. Так гораздо увлекательнее. Бьюэлл ошибается. Смерть ради смерти Хамуту не интересует. Его интересует убийство ради убийства. Сам акт убийства чист и драгоценен.
Когда вечерние тени начали удлиняться, Хамута достал оптический прицеп из шкатулки, изнутри обитой бархатом, и аккуратно приладил его к винтовке. С помощью увеличительного стекла он тщательно подогнал едва заметные черточки на прицеле к таким же пометкам на самой винтовке — теперь он мог быть уверен, что прицел его не подведет. Это было специально сконструированное оптическое устройство, способное подавать даже плохо освещенные предметы так отчетливо, как если бы они были освещены ярким полуденным солнцем.
Установив прицел на место, Хамута снова сел, положив винтовку на руки, как ребенка, и принялся ждать.
Сначала мужчину. Вне всякого сомнения, сначала мужчину.
* * *
В трех тысячах миль оттуда Харолд В. Смит проглядывал распечатку, выданную компьютером в ответ на запрос об Абнере Бьюэлле.
Великолепен. Несомненно великолепен.
Но неустойчив. Несомненно неустойчив.
Компьютер выдал список объектов, которыми владел Бьюэлл, и компаний, в которых он был инвестором. Длинный список, скрывающий суть жизни этого человека, а суть его жизни — скука, подумал Смит.
В конце распечатки содержался один маленький пунктик. Он гласил, что некоторое время тому назад в компьютерной системе, обслуживающей правительство Великобритании, произошел сбой, в результате чего Великобритания едва не объявила о своем выходе из НАТО и едва не подписала договор о дружбе с Советским Союзом. В отчете также говорилось, что сигналы на британские компьютеры поступали через спутник с территории Соединенных Штатов. Вероятность того, что в деле замешан Бьюэлл, — шестьдесят три процента.
Псих, подумал Смит. Псих, уставший играть в игры-игрушки и готовый начать Третью мировую войну — самую грандиозную из всех игр в мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20