Дайте нам немного передохнуть, мистер Чиун. Я не хочу навязывать вам свои взгляды. Можете делать все, что хотите. Это ваша книга. И она совершенно замечательная.
— А останется тут та часть, в которой рассказывается о неблагодарности белого человека? — спросил Чиун.
— Конечно. Я была в восторге от этой части. Мы все просто влюбились в эту часть. Кстати, а не внести ли нам в книгу какие-нибудь любовные мотивы? У Бипси Бупенберга из отдела переплетов возникли кое-какие сомнения, потому что в книге нет сильного женского персонажа. Итак, у нас есть нацист для Саба Райтса и женщина для отдела переплетов. Сильная женщина. Пусть она живет на острове. Вместе со своим мужем-инвалидом. И она с ним плохо уживается. А убийца-нацист влюбляется в нее, и она понимает, что должна остановить его, пока он не передал информацию, скажем, Гитлеру. А почему бы и не Гитлеру? У нас ведь Вторая мировая война, так? Бог ты мой, это замечательно!
— А вы оставите ту часть, где говорится о черной неблагодарности и белых?
— Безусловно. А вот у Дадли Стардли из бухгалтерии возникли кое-какие сомнения. Ему книга ужасно понравилась, но ему не понравилось начало — про корейскую рыбацкую деревушку, жители которой не могли себя обеспечить, отчего самые сильные, самые лучшие мужчины начали наниматься на службу в качестве ассассинов, и это стало традицией, идущей еще от зари человеческой истории. Давайте идти в ногу с требованиями современности. Пусть у нас будет нацист, его разоблачает английская домохозяйка, он ее убивает, и с этого начинается вся книга.
— А мне нравится заря человеческой истории, — заметил Чиун.
— Мне тоже. Все это чертовски поэтично. — Воздух получил новый удар кулака. — Но бухгалтерия говорит, что это не привлечет читателя. У вас же не книга стихов. Это история Дома ассассинов.
— А вы оставите ту часть, где говорится о неблагодарности белых?
— Без сомнения, — сказала старший редактор. — Мы от нее в восторге.
— Ладно, — со вздохом согласился Чиун.
— И давайте придумаем новое название. «История Синанджу» — это что-то не слишком броское. А что если нам в названии как-то обыграть слово «смерть»?
— Никогда. Мы не убийцы. Мы ассассины.
— Понимаете, у вас Синанджу проходит через всю книгу. Так ли уж обязательно оставлять это название и на обложке? Вы хотите, чтобы вашу книгу покупали?
Чиун на мгновение задумался.
— Ладно, — уступил он.
— Вы можете предложить какое-нибудь хорошее название? — спросила редактор.
— Если там не будет упоминаться Синанджу, то мне все равно, — ответил Чиун.
— Мне хотелось бы что-то мистическое, — мечтательно произнесла старший редактор. — Как вам понравится такое. «Ни острие иглы»?
— А разве нет уже книги белого автора с похожим названием?
— Что-то такое есть, — ответила его собеседница — И разошлась книга великолепно. Нельзя идти наперекор успеху. Вот уже много лет мы чутко следим за тем, какие книги пользуются успехом.
Она умолчала о том, что когда у ее издательства была возможность купить права на издание книги «Игольное ушко», издательство отвергло ее на том основании, что это — не «Унесенные ветром». «Унесенных ветром» они отвергли на том основании, что это не «Гекльберри Финн». А «Гекльберри Финна» — на том основании, что это — не «Бен Гур».
Ни одной из этих книг издательство не опубликовало, но сразу же после их выхода в свет опубликовало подражания.
Издательство «Бингем паблишинг» каждым год выпускало больше книг, не пользующихся спросом и не приносящих прибыли, чем любое другое издательство. Когда по итогам финансового года издательство выясняло, что понесло убытки, тогда принималось решение покрыть эти убытки за счет увеличения тиражей. От этого убытки росли еще больше. Кто-то предложил выпускать поменьше книг. Его сразу же уволили за тупость. Все знали, что издательство может добиться успеха только одним способом — издавая все больше и больше книг, даже если все они — убыточные.
Однажды издательство «Бингем» опубликовало справочник городской телефонной сети Нью-Йорка пятнадцатилетней давности, поточу что телефонная компания заявила, что это самая покупаемая книга всех времен.
Издательство «Бингем» выпустило книгу со свастикой на обложке под названием «Гнездо похоти незнакомца» — секс хорошо идет — разослало четыре миллиона экземпляров по книготорговой сети и искренне удивилось, когда 3999999 экземпляров были возвращены непроданными.
— Я хорошо разбираюсь в этом бизнесе, — сказала старший редактор Чиуну. — Перед нами — замечательная книга. Все, что нам надо сделать, — это внести в нее несколько замечательных изменений.
— А вы оставите неблагодарность белого человека по отношению к учителю из Синанджу? — спросил Чиун.
— Конечно. Если это подойдет.
— Если? — переспросил Чиун.
— Ну, понимаете, нельзя просто так взять и ввести азиата в книгу про нацистов.
— А вы уже добивались успеха с книгами про нацистов? — спросил Чиун.
— Вообще-то нет. Мы — нет. Но другие добивались. Огромного успеха. Замечательного успеха.
— Если вы не добивались успеха с книгами про нацистов, почему бы вам не опубликовать что-то совсем иное? — спросил Чиун.
— И пойти наперекор читательскому спросу?
Редактор покачала головой в полном изумлении. Красный карандаш застыл над бумагой.
Тонкая рука с длинными ногтями протянулась через стол и изящным движением забрала рукопись.
— Дом Синанджу не продается, — заявил Чиун.
А затем его ногти, ритмично подрагивая, счистили все красные пометки, сделанные белой женщиной.
— Подождите, подождите. Мы могли бы оставить некоторые из ваших мыслей, если они вам так дороги.
Но Чиун уже поднялся. Он знал, что и так уже недопустимо далеко зашел по пути компромиссов. Самая большая его уступка заключалась в том, что произведение было написано не на ханмуне — языке классической корейской поэзии. Больше компромиссов не будет.
Он сунул рукопись под мышку. К выходу его проводила женщина помоложе, по пути поделившаяся с Чиуном своей мечтой тоже стать старшим редактором. Но ей еще предстояло преодолеть одно препятствие на этом пути. Она все время высказывалась в том смысле, что издательству «Бингем» следовало бы покупать книги, от чтения которых получаешь наслаждение.
— Ну, и? — спросил Чиун.
— Ну, и мне было сказано, чтобы я не давала волю своим эмоциям. Если книга до смерти утомит высыхающую краску, если в содержание книги не поверит ни один человек старше четырех лет, и если в книге каждый половой акт будет рассматриваться как поворотный момент человеческой истории, тогда мы ее купим. А во всех прочих случаях — нет.
— А вы читали «Историю Синанджу»? — поинтересовался Чиун.
Девушка кивнула.
— Я в восторге от этой книги. Я начала что-то понимать про историю, и про то, как человеческое тело может служить своему хозяину, и как люди могут возвыситься над собой, если захотят научиться. Я не могла оторваться.
— Так вы посоветовали им купить книгу? — спросил Чиун.
— Нет, я проголосовала против. Я хочу получить повышение.
— Вы сама себе противоречите, — заметил Чиун.
— Авторы всегда ведут себя неразумно, — раздраженно сказала девушка. — Вы все забываете, что книгопечатание — это бизнес.
— Из вас получится замечательный старший редактор, — заявил Чиун. — Вы получите кабинет размером с телефонную будку.
— Вы правда так думаете? — засмущалась девушка.
— Вне всякого сомнения.
— Откуда вы знаете? Почему вы так думаете?
— Потому что на вашем фоне они будут казаться умными, — изрек Чиун.
Римо оставил в отеле записку для Чиуна: «Вернусь через несколько дней, если мир еще будет стоять на месте».
Чиун повертел записку в руках. Какое грубое послание. Как это похоже на Римо.
Он подошел к одному из своих сундуков и достал, оттуда несколько длинных листов рисовой бумаги, старинную перьевую ручку и чернильницу.
И садясь на пол, чтобы записать этот последний случай неблагодарности по отношению к Мастеру Синанджу, он подумал: а может, телесериал? Если кому-то пришло в голову показать представление, в котором кто-то, изображающий мастера-ниндзя, среди бела дня разгуливает по улицам в смехотворном черном костюме, думая, что от этого он делается невидимым, то значит, на телевидении могут снять все что угодно. У того фильма было очень хорошее название. Интересно, подумал Чиун, а продюсеры обо мне слышали? Он был уверен, что слышали.
* * *
— Они идут, — сказал Абнер Бьюэлл.
Марсия улыбнулась. На рыжеволосой красавице была прозрачная кружевная пелерина.
— Хорошо, — сказала она. — Я хочу увидеть, как они умрут.
— Увидишь, — пообещал Бьюэлл.
Эта женщина ему определенно нравилась.
— А потом — весь мир? — уточнила она.
— Да.
Ах, как она ему нравится!
Они были очень похожи друг на друга, хотя и очень разные. Бьюэлл, став взрослым, стал вместе с тем и создателем игр, и игроком. Марсия — тоже, но для своих игр она пользовалась собственным телом и одеждой, и из всех женщин, которых Бьюэлл когда-либо встречал на своей веку, она одна возбуждала его. Это само по себе делало торт превосходным, а еще добавьте к этому глазурь — то, что она была так же жестока, ей было так же наплевать на других людей, как и самому Бьюэллу.
— На сегодняшний вечер у меня есть игра, — сообщила Марси.
— Что за игра? — поинтересовался Бьюэлл.
— Увидишь, — пообещала Марси.
Она оделась, и они вдвоем отправились на одном из спортивных «мерседесов» Бьюэлла в Лос-Анджелес. Там они припарковали машину на боковой улочке, выходящей на бульвар Сансет недалеко от стриптиз-клуба «Сансет».
Они вышли на бульвар, остановились на углу, и Марсия принялась бросать взоры направо и налево, внимательно разглядывая поток опухшего человечества, прокладывающий себе путь, огибая парочку.
— Чего мы ждем? — спросил Бьюэлл.
— Подходящего человека в подходящее время, — ответила Марсия.
Прошло полчаса, и она взволнованно прошептала:
— Вон он идет.
Бьюэлл взглянул туда, куда она указывала, и увидел парня лет двадцати с небольшим, бредшего, шатаясь, по улице. В обоих ушах у него болтались металлические серьги, а на голой груди был кожаный жилет. Ремень был утыкан хромированными ромбами. При ходьбе он шатался, а глаза его были полуприкрыты опухшими веками — то ли пьяный, то ли наколотый.
— Свинья, — произнес Бьюэлл. — А зачем он нам?
— Дай ему денег. Сто долларов, — велела Марсия.
Когда парень с ними поравнялся, Бьюэлл остановил его и сказал:
— Возьми, — и всунул ему в ладонь стодолларовую бумажку.
— Что ж, давно пора было Америке дать мне хоть что-нибудь, — процедил парень и зашагал прочь, не удосужившись даже сказать «спасибо».
Бьюэлл обернулся к Марсии, чтобы спросить ее, каков следующий ход в игре, но Марсии рядом не было. Потом, в полуквартале от себя, он ее увидел. Она разговаривала с полицейским. Бьюэлл видел, как Марсия показывает в направлении того места, где стоит он, и вдруг полицейский покинул Марсию и побежал в сторону Бьюэлла.
Марсия засеменила вслед за ним.
Но полицейский, не останавливаясь, пробежал мимо Бьюэлла. Догоняя парня в кожаном жилете, он вытащил из кобуры пистолет.
Марсия подбежала к Бьюэллу.
— О'кей, пошли, — и потащила его прочь с бульвара туда, где стояла их машина.
— Что ты сделала? — спросил Бьюэлл.
— Я сказала легавому, что нас с тобой только что, угрожая оружием, ограбил этот дегенерат. Что у него заряженный пистолет и что он грозился убить нас или любого, кто попробует его остановить. Что он взял у нас сто долларов.
Она захихикала.
Они как раз открывали двери машины, когда раздались выстрелы. Один. Второй. Третий.
Марсия снова хихикнула.
— По-моему, он оказал сопротивление при задержании.
Они сели в машину и выехали на бульвар Сансет. Проезжая мимо места действия, они увидели полицейского, который стоял, все еще с пистолетом в руках, склонившись над трупом парня, которому Бьюэлл дал сто долларов.
— Великолепно, — сказал Бьюэлл.
Марсия улыбнулась, млея от его похвалы.
— Чудесная игра, — продолжал восхищаться Бьюэлл.
— Я ее обожаю, — сказала Марсия. — Сыграем еще?
— Завтра, — отказался он. — А сейчас поехали домой и займемся любовью.
— О'кей, — с готовностью согласилась она.
— Ты можешь одеться ковбоем, — предложил он.
— Оседлай меня, ковбой, — пропела она.
И снова захихикала.
Он любил ее.
Глава восьмая
Его звали Хамута, и он продавал оружие, но не каждому первому встречному. У него был небольшой магазин в Паддингтоне, районе Лондона, где перед кирпичными домами были разбиты аккуратные садики. Это было очень тихое местечко, и никто из жителей района не задавал себе лишних вопросов касательно личностей посетителей мистера Хамуты, хотя порой соседи бывали уверены, что некоторых из них они узнали.
У генералов и герцогов, графов и членов королевской фамилии лица обычно вполне узнаваемы, но хотя многих интересовало, в самом ли деле Такой-то и Такой-то выходят из магазина мистера Хамуты, никто не задавал никаких вопросов.
У мистера Хамуты нельзя было просто взять и заказать себе винтовку или пистолет. Сначала надо было попить чаю с мистером Хамутой, если, конечно, вам удастся раздобыть приглашение. Человек, чье происхождение и связи для этого годились, сначала как бы невзначай говорил нескольким отставным офицерам, что он не имеет ничего против того, чтобы попасть на чай к мистеру Хамуте. Потом его подвергали проверке — более тщательной, чем та, которую проходят кандидаты на работу в британской Секретной службе. Конечно, это мало о чем говорит. К кандидатам на получение кредита в компании по продаже бензина предъявляются куда более суровые требования, чем к кандидатам на должность агента британской разведки. Что же до мистера Хамуты, то тут кандидаты должны быть безусловно способными держать язык за зубами, что бы им ни довелось увидеть. Какое бы отвращение все увиденное ни вызвало. Как бы ни хотелось им закричать: «Сжальтесь! Осталось ли еще милосердие в этом мире?»
И если человека сочтут подходящим, то ему назовут дату и время, и тогда ему нужно быть в нужном месте с точностью до секунды. В предписанный час дверь магазина мистера Хамуты откроется ровно на пятнадцать секунд. Опоздал на секунду — найдешь дверь запертой, и ни на звонки, ни на стук никто не отзовется.
В витрине магазина мистера Хамуты на фоне черного бархата стояла белая ваза, и каждый день в ней была свежая белая хризантема. Вывески у магазина не было, и порой сюда пытались зайти люди, желающие купить цветы. Но и им приходилось убедиться, что дверь заперта.
Однажды какие-то взломщики, уверенные, что в магазине хранятся драгоценности, проникли в дом. Их полуразложившиеся тела были найдены месяц спустя на городской свалке. Первой мыслью Скотланд-Ярда было, что это продукт очередной разборки между бандами, но так было только до тех пор, пока судебный эксперт не осмотрел их черепа. Черепа были покрыты сетью маленьких отверстий — словно изъедены червяки.
— Слушай, Ральф, — обратился эксперт к своему коллеге, тоже работавшему в морге. — Как тебе кажется, это ходы, прогрызенные червями?
Второй патологоанатом взял увеличительное стекло и внимательно осмотрел затылок черепа. Нос и рот эксперта были закрыты маской, поскольку запах разлагающейся человеческой плоти — это, пожалуй, самый въедливый запах, который может достичь ноздрей человека живого. Если просто подойти близко к гниющему трупу, то вонь пропитает одежду. Вот почему патологоанатомы надевают легко стирающиеся синтетические халаты. Из шерсти запах смерти не вымоешь ничем.
— Слишком они прямые, — произнес наконец Ральф. — Червь вгрызается в череп, словно роет норку. Он извивается и движется туда-сюда.
— Дай-ка мне взглянуть, Ральф.
Ральф передал ему увеличительное стекло, его коллега посмотрел и кивнул:
— Похоже на какую-то машину, — сказал он.
— Точно. Только эти дырочки разбросаны по черепу без какой-либо системы. Они даже накладываются друг на друга.
— Как ты думаешь, в них что-то швырнули?
— Нет. Очень ровные бороздки, — возразил Ральф.
— Пули?
— Маловероятно.
— И все-таки давай проверим на наличие свинца.
Свинец они не нашли, но обнаружили платину.
Какой-то круглый в сечении платиновый предмет с невероятной точностью пробил черепа жертв, обнаруженных среди городских отбросов.
В конце концов, их опознали по зубам, которые были великолепно вылечены на деньги британских налогоплательщиков в награду за то, что этих ребят арестовали по обвинению в ограблении домов британских налогоплательщиков, а потом благополучно отправили в теплые тюремные камеры. Это были рядовые преступники, никто особо не переживал по их поводу, их похоронили и забыли.
Но их не забыли те люди, которые зарабатывают себе на жизнь кражами со взломом. Они поняли предназначавшееся им послание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20