То, что они предлагают — противозаконно. Преступлениями должны заниматься уголовный розыск, прокуратура и суды. Бороться с бандитизмом бандитскими мерами — идиотизм, если не сказать больше. Так и передай своим собеседникам.
— Но злокачественные опухоли вырезают…
— Есть кому это делать! — почти закричал политический деятель. — Ты ведь старый служака, должен понимать — подмена к добру не приводит. Генералы и офицеры займутся борьбой с преступностью, прокуроры и сыщики — воспитанием личного состава, так, что ли?
Сомов, чуть ли не скрипя зубами, вынужденно согласился с собеседником, пообещал наставить мифических заговорщиков на истинный путь…
И все же нашлись горячие головы, принявшие предложение отставного генерала с восторгом и одобрением. В основном — бывшие сотрудники КГБ, либо отстраненные от занимаемых должностей после сокращения «фирмы», либо вышедшие по возрасту в отставку.
Постепенно удалось сколотить Главный Штаб Удава в количестве четырех человек. Пятый принял на себя командование.
Название рождалось трудно, предложения сыпались градом и тут же отвергались. Одно — слишком торжествнное, напыщенное, второе — мелкое, третее — замысловатое. В конце концов, сошлись на Удаве, «смонтировали» его из двух слов: «Уничтожить» и «Давить».
Так родилась подпольная офицерская организация, получившая многозначительное название «Удав». Она призвана уничтожать главарей бандитских формирований, убийц и крупных взяточников.
Старые вояки провели вместе не один день, вдумчиво разрабатывая Устав организации, её построение, методы конспирации. Необходима разведка, без неё не обойтись — появилась особая структура, ведающая разведчиками и «топтунами». Организацию нужно расширять — не ограниваться же одной столицей, Москва — не вся Россия. Решено иметь своеобразный отдел кадров с филиалами в других городах. Как построить боевые отряды, сколько иметь в каждом из них боевиков? Как обезопасить Удав от предателей и слабонервных хлюпиков? Нужен орган контрразведки и внутренней безопасности.
Всего — сорок человек, восемь «пятерок». Каждый из боевиков знает только своего командира пятерки, тот выходит на связь с ьдним из членов Главного Штаба. Командиры друг друга не знают, Главный Штаб знает всех. В других краях и областях — свои пятерки, свои региональные штабы…
Легковесно? Да, но зато — удобно и более безопасно.
При проведении особо сложных операций привлекается несколько пятерок, но каждой из них ставится определенная узкая задача, исключающая пересечения с другими группами.
В Главном штабе Удава долго спорили против кого направить первые удары. Мнения расходились. Одни настаивали на ликвидации наиболее ретивых взяточников. Вторые, с неменьшим упорством, твердили: убирать тех, кто жестоко разгонял демонстрации протеста, избивал беззащитных пенсионеров, женщин и детей. Третии считали крайне необходимым разврнуть борьбу с отечественной мафией.
Колебался один Иван Иванович. Без его голоса, по принятому Уставу, окончательное решение не может быть принято. Требуется единогласие.
Все решил трагический случай…
Подполковник Сомов, сын Ивана Ивановича от первого брака, командовал танковым полком. Широкоплечий, сильный сорокалетний богатырь, чисто русской внешности — русые волосы, голубые глаза, румяный и веселый, он был любимцем не только своей части, но и всей дивизии.А уж солдаты и офицеры, которыми командовал Степан Иванович, просто обожали командира, готовы были за него, как говорится, в огонь и в воду.
В один из весенних дней подполковник получил устный приказ: вывести свои танки на улицы столицы, блокировать заранее намеченные перекрестки, в случае попыток демонстрантов прорвать окружение — применить оружие. Вплоть до танковых пушек и пулеметов. Вначале стрелять над головами, не утихомирятся — перейти на поражение.
— Это как же понимать, товарищ генерал? — недоумевающе взбросил Сомов белесые брови. — Стрелять по безоружным людям?
Командир дивизии заходил по кабинету, пряча от подполковника такие же растерянные глаза. Честно говоря, он сам многого не понимал, не говоря уже об одобрении, но приказ — есть приказ, в армии приказы не обсуждают и не подвергают сомнениям.
— Меньше думай, Степан Иванович, дольше проживешь. Получил приказ — выполняй. Действуй по обстановке…
По обстановке? Знакомое определение, удобное для тех, кому оно выгодно. Стрелять по людям, несущим красные стяги, которым присягал, под которыми сражались и умирали деды? Бросать тяжелые махины танков на плакаты с лозунгами, которые когда-то были святынями?
А если не против красных флагов с серпами и молотами, не против святых лозунгов, разве ты поведешь полк на стариков и старушек, на женщин и детей? Сомнений не было — не поведет. Со службы выгоняй, понижай в звании, стреляй, вешай — все равно не поведет.
Так— то оно так, но приказ…
— Прошу — в письменном виде, — насупился командир полка. — Иначе — не выполню. Не хочу быть крайним, товарищ генерал…
Генерал, как всегда, перешел на крик. Угрожал трибуналом, намекал на отстранение от командования частью, напоминал о долге офицера. С такой истеричностью, что из приемной в кабинет заглянул адьютант. Минут пятнадцать изощрялся в самых крепких выражениях — и обычных, и матерных.
— Короче, выполнишь или полк поведет начальник штаба?
— В письменном виде, — стоял на своем Сомов.
Письменного приказа подполковник так и не получил. Полк остался в месте расположения: солдаты — в казармах, офицеры — по домам, танки — в укрытиях.
С неделю подполковник ходил сам не свой. Ожидал, разгромного приказа, отстранения от должности, вызова в военную прокуратуру. Ведь невыполнение приказа, пусть даже в мирной обстановке, — серьезное преступление. Покарают, обязательно покарают, думал он, в назидание остальным. Хорошо, если не осудят, спустят на тормозах. В принципе комдив — стоящий мужик, не зануда и не службист. Наверняка, сам понимает абсурдность своего приказа. Но он, как и все остальные командиры, — под прессом у политиков.
Броситься бы сейчас к замполиту, об»яснить ситуацию, попросить поддержки, да нет уже замполитов, раскурочили их, заменили на дурацких заместителей по воспитанию личного состава. Бесправных, ничего не решающих…
Уволят из армии? Ради Бога, пусть увольняют. Вот уже три месяца командир полка, его офицеры и прапорщики не получают денежного содержания. Для того, чтобы прокормить семью, торгуют на рынках, разгружают вагоны…
Разве это армия?
От должности командира полка не отстранили, под суд трибунала не отдали. Комдив при встречах отводил в сторону виноватый взгляд. Дескать, пойми мое положение, подполковник, пойми и прости. Ты — под моим прессом, я — под прессом командующего, он зависит от министерства и правительства. Все мы завязаны одним узлом, разрубить который никому не дано. Пока — не дано. Так что, не таи зла, не матери меня. Потому что, не я один — все виновны в сложившейся ситуации…
Казалось, обошлось. Тем более, что демонстрация прошла мирно, без применения силы ни со стороны возмущенного народа, ни со стороны милиции и внутренних войск.
Когда Степан Иванович, навестив отца, рассказал ему о разговоре с комдивом, старый генерал нахмурился.
— Поступил ты, Степа, честно, как подобает российскому офицеру. Похоже, тебя хотели втравить в очередную разборку между правителями и народом, чтобы после свалить на командира полка все грехи. Короче, подставить… Боюсь только, как бы не отыгрались…
— Что ты имеешь в виду, отец? Как это — отыграться? Письменного приказа я не получал, следовательно, нарушать мне было нечего…
Иван Иванович сожалеюще поглядел на наивного сына. Будто погладил по ершистой голове. Пацан еще, а командует полком, многого не понимает и вряд ли поймет. Может быть, позже, когда завершится эта «гибель Помпеи». Или окончательным развалом или возрождением, кто знает?
— Официально — да, ты прав. Но бывают и другие методы… Советую быть осторожным.
Подполковник, озабоченный предстоящими стрельбами на полигоне, ограничился беззаботным смехом. Дескать, раз ты, отец, советуешь, буду носить под кителем кольчугу, а обедать — только после того, как пищу отведает Витязь. Трехлетняя немецкая овчарка, любимая всей семьей подполковника, особенно, его дочерью — Наташей.
— Сам думай — не маленький, — пробурчал Иван Иванович. — Гляди, как бы в полку не было чрезвычайных происшествий. Случится малейшее — отведаешь «кнута». Начальство подобные демарши не прощает. Из мелочи гору построит и взвалит на тебя… Могут и раздавить. Тогда не смеяться придется — плакать.
— Но комдив отлично ко мне относится! На днях на совещании поставил в пример… Да и что я сделал преступного, за что меня карать?
— Повторяю — сам смотри…
Будто в воду глядел отставной генерал. Только — не с той стороны: надо было — с низу, а он, старый дуралей, — поверху. А поверху всегда, между прочим, тишь да гладь — пробегает небольшая, не опасная зыбь, отсвечиваются успокаивающие облачка да небесная синева. А вот под водой все бурлит: проплывают хищные щуки, расправляют клешни жадные раки.
Сомов не мог даже предположить, что проступки, типа допущенного сыном, караются неофициально, не открыто, а — ударом в спину. Исподтишка, неожиданно. Он и помыслить не мог о страшной судьбе, ожидающей строптивого командира полка.
Ночью в дверь генерала позвонили. Открыла жена. В переднюю вошли начальник штаба полка и полковой врач. Увидя их похоронные физиономии, Иван Иванович схватился за грудь.
— Что случилось?
— Товарищ генерал, прошу не волноваться. Вам нельзя…
— Не успокаивайте, майор! — прикрикнул Иван Иванович, чувствуя, как медленно расширяется сердце, как становится трудно дышать. — Я вам не сентиментальная девчонка… Со Степой?
— Да, — понурился майор. — Только что…
Позже, уже в госпитале, куда старого генерала отвезли с сердечным приступом, ему стали известны подробности страшного происшествия.
Убедившись, что полк готов к боевым стрельбам, что личный состав — на местах и что материальная часть в полном порядке, подполковник Сомов вышел из штаба и сел в свой «газик». Когда машина миновала ворота части и двинулась по улице, раздался взрыв. Водитель погиб на месте, Степан Иванович — по дороге в госпиталь.
Стреляли из гранатомета.
Неужели это — расплаты за отказ двинуть танки против мирной демонстрации? Нет, отпадает! Демонстрация прошла сравнительно спокойно, власти обошлись традиционным «воздействием» милиции и внутренних войск. Вряд ли решили отомстить непокорному танкисту подобным образом, максимум, чего следовало бы ожидать — перевода в дальний гарнизон или понижении в должности. Отыскать для этого соответствующую причину не составило бы труда.
К тому же, следствие пришло к однозначному выводу — бандиты… Но этот вывод может быть подсказан сверху людьми, которые недавно отдали преступный приказ. Опять же, исключается. По тем же мотивам.
Второй вариант — месть.
Незадолго до покушения Сомов отстранил от должности офицера, получившего крупную вятку за продажу неким коммерсантам автоматов Калашникова и двух боевых машин пехоты. И не только отстранил — передал дело в военную прокуратуру.
После этого посыпались угрожающие анонимки. Если подполковник не найдет способа отозвать представления и не восстановит офицера в своих правах — пусть заранее готовится к смерти. Не помогут ему ни уголовный розыск, ни вся современная армия.
Сомов складывал письма в сейф, даже нумеровал их, беззаботно смеялся. Угрожают — значит боятся, значит ухватился комполка за кончик ниточки, раскрутить которую поможет прокуратура.
И — досмеялся…
Так это или не так, ясно одно: работали преступники, киллеры. С чьей подачи — предстоит разобраться. Не следствию, конечно, — разведчикам Удава. Потом — решение, приговор.
После происшедшего, по выходу из госпиталя, Иван Иванович решительно потребовал созыва чрезвычайного совещания Штаба.
Улица Теплый Стан. Обычная панельная многоэтажка. Трехкомнатная квартира.
Кто может заподозрить неладное при виде собравшихся за обеденным столом пятерых мужчин пенсионного возраста? Юбилей хозяина отмечают или просто собрались почесать застоявшиеся языки? А может быть, отметить какую-нибудь близкую их сердцам дату? К примеру, сражение в Белоруссии или освобождение памятного городишки в Венгрии?
Разве кому-нибудь может прийти в голову, что происходит не обычная посиделка — заседание Главного Штаба подпольной офицерской организации? А замшелые старички, лысые либо седые, с лицами, покрытыми сетью глубоких морщин, члены этого Штаба?
И все же на стол выставлены неприхотливые закуски, в центре — обязательная бутылка водки. Элементарная маскировка для неожиданных и нежеланных посетителей. Женщины и дети отправлены на внеочередную прогулку по магазинам и рынкам.
— Прежде всего, Ваня, прими наши соболезнования. Скорбим вместе с тобой.
Командующий — так окрестили начальника Главного Штаба — полный, рыхлый генерал-лейтенант, согнул бычью шею и поклонился Сомову. Иван Иванович негодующе дернул головой.
— Спасибо, друзья, но у нас мало времени. Не стоит расходовать его на разные… соболезнования. Преступники уже не ограничиваются убийствами бизнесменов и политиков, они добрались до армии… Убивают офицеров… Поэтому считаю необходимым направить наши пятерки на уничтожение видных авторитетов. Остальные, в верхах и в низах, тоже дождутся своей очереди, но позже, когда мы посчитаемся с главными заправилами бандитского беспредела.
Самый упрямый поборник приоритета борьбы с преступностью, худой и подтянутый полковник радостно заулыбался. Если уж сверхосторожный Сомов принял его концепцию — остальные возражать не станут.
Командующий раздумчиво потер гладкий, не стариковский, лоб.
— В принципе, согласен…
— Вот и давай начнем! — с нажимом потребовал Иван Иванович.
— Прежде нужно разобраться… Семен, с»умеем ли мы раскрыть убийство командира танкового полка?
Специально упомянул о должности Степана, опустив его фамилию. Не хочет лишний раз травмировать отца.
— Постараемся, — осторожно пообещал член Штаба, ведающий разведкой. — Нацелю своих ребяток.
Генерал Семен Аббакумов — отставник КГБ. В бытность службы в этой, ныне заброшенной грязью, организации он ведал одним из отделов зарубежной разведки. Поэтому и избран на аналогичную должность в Удаве.
— И сколько времени понадобится твоим «ребяткам»? — с прослушиваемой иронией спросил хозяин. — Дело не терпит. Вообразят убийцы, что покушение прошло безнаказано, предпримут новые. Слава Богу, в армии много честных офицеров, способных помешать бандитам и насильникам.
Аббакумов промолчал. А что он мог пообещать, когда каждое проникновение в банду требует если не года, то иногда нескольких месяцев. Без налаженных связей, разного рода подслушивающей и подсматривающей техники — нелегкое задание.
— Сема, ты не уснул?
— Нет… Думаю… Маловато у меня кадра для массового внедрения. Неопытные не годятся, а где набираться опыта молодым лейтенантам?… Постараемся, Толя…
Анатолий Маркович сочувственно вздохнул. Он и без оправданий Аббакумова знал о трудностях Удава. И не только в организации расширенной разведки и контрразведки. Ощущалось нехватка боевиков-снайперов и взрывников, их подготовка требовала солидного времени.
— Что нам скажут кадровики? Говори, Гена.
Геннадий Вахтангович Чурадзе оторовался от листа бумаги, на которой он рисовал профили присутствующих. Задумчиво потеребил почему-то один левый ус.
— Что можем — делаем. На днях направим Сомову двух снайперов… Вернее, один — снайпер, второй — его помощник…Капитан и старший лейтенант…
— Спасибо, — оживился генерал-боевик. — я их быстро к делу приспособлю… Только пора решать: кого убрать первым? — потихоньку, таясь от окружающих, потер левую половину груди и добавил. — Узнать бы, кто выстрелил в… Степана?
— Узнаем! — на этот раз с несвойственной ему твердостью заверил Аббакумов. — Рзобьюсь, а через неделю-другую узнаю… Пока не мешает отправить к чертовой пробабушке Лягаша. Мерзкий тип, садист и убийца… Давно к нему подбираюсь. Глава 3
Лягаш низко склонился над столом. Щуплый, с очками на остром носу, с вытянутой лисьей мордочкой, сгорбленный, он напоминал хорька, вынюхивающего на разложенных бумагах запах денег. В горнице деревенского дома тихо и покойно. Перед иконой в углу горит две свечи, в окна льется сумрачный свет ненастного дня.
Возле двери дремлет личный телохранитель и секретарь босса — угрюмый, узколобый парень. Кликуха — Кариес. Мастер на все руки: охраняет босса, защишая его от возможных нападений, стирает и гладит, готовит еду и пробует её, при необходимости — палач и пытошник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Но злокачественные опухоли вырезают…
— Есть кому это делать! — почти закричал политический деятель. — Ты ведь старый служака, должен понимать — подмена к добру не приводит. Генералы и офицеры займутся борьбой с преступностью, прокуроры и сыщики — воспитанием личного состава, так, что ли?
Сомов, чуть ли не скрипя зубами, вынужденно согласился с собеседником, пообещал наставить мифических заговорщиков на истинный путь…
И все же нашлись горячие головы, принявшие предложение отставного генерала с восторгом и одобрением. В основном — бывшие сотрудники КГБ, либо отстраненные от занимаемых должностей после сокращения «фирмы», либо вышедшие по возрасту в отставку.
Постепенно удалось сколотить Главный Штаб Удава в количестве четырех человек. Пятый принял на себя командование.
Название рождалось трудно, предложения сыпались градом и тут же отвергались. Одно — слишком торжествнное, напыщенное, второе — мелкое, третее — замысловатое. В конце концов, сошлись на Удаве, «смонтировали» его из двух слов: «Уничтожить» и «Давить».
Так родилась подпольная офицерская организация, получившая многозначительное название «Удав». Она призвана уничтожать главарей бандитских формирований, убийц и крупных взяточников.
Старые вояки провели вместе не один день, вдумчиво разрабатывая Устав организации, её построение, методы конспирации. Необходима разведка, без неё не обойтись — появилась особая структура, ведающая разведчиками и «топтунами». Организацию нужно расширять — не ограниваться же одной столицей, Москва — не вся Россия. Решено иметь своеобразный отдел кадров с филиалами в других городах. Как построить боевые отряды, сколько иметь в каждом из них боевиков? Как обезопасить Удав от предателей и слабонервных хлюпиков? Нужен орган контрразведки и внутренней безопасности.
Всего — сорок человек, восемь «пятерок». Каждый из боевиков знает только своего командира пятерки, тот выходит на связь с ьдним из членов Главного Штаба. Командиры друг друга не знают, Главный Штаб знает всех. В других краях и областях — свои пятерки, свои региональные штабы…
Легковесно? Да, но зато — удобно и более безопасно.
При проведении особо сложных операций привлекается несколько пятерок, но каждой из них ставится определенная узкая задача, исключающая пересечения с другими группами.
В Главном штабе Удава долго спорили против кого направить первые удары. Мнения расходились. Одни настаивали на ликвидации наиболее ретивых взяточников. Вторые, с неменьшим упорством, твердили: убирать тех, кто жестоко разгонял демонстрации протеста, избивал беззащитных пенсионеров, женщин и детей. Третии считали крайне необходимым разврнуть борьбу с отечественной мафией.
Колебался один Иван Иванович. Без его голоса, по принятому Уставу, окончательное решение не может быть принято. Требуется единогласие.
Все решил трагический случай…
Подполковник Сомов, сын Ивана Ивановича от первого брака, командовал танковым полком. Широкоплечий, сильный сорокалетний богатырь, чисто русской внешности — русые волосы, голубые глаза, румяный и веселый, он был любимцем не только своей части, но и всей дивизии.А уж солдаты и офицеры, которыми командовал Степан Иванович, просто обожали командира, готовы были за него, как говорится, в огонь и в воду.
В один из весенних дней подполковник получил устный приказ: вывести свои танки на улицы столицы, блокировать заранее намеченные перекрестки, в случае попыток демонстрантов прорвать окружение — применить оружие. Вплоть до танковых пушек и пулеметов. Вначале стрелять над головами, не утихомирятся — перейти на поражение.
— Это как же понимать, товарищ генерал? — недоумевающе взбросил Сомов белесые брови. — Стрелять по безоружным людям?
Командир дивизии заходил по кабинету, пряча от подполковника такие же растерянные глаза. Честно говоря, он сам многого не понимал, не говоря уже об одобрении, но приказ — есть приказ, в армии приказы не обсуждают и не подвергают сомнениям.
— Меньше думай, Степан Иванович, дольше проживешь. Получил приказ — выполняй. Действуй по обстановке…
По обстановке? Знакомое определение, удобное для тех, кому оно выгодно. Стрелять по людям, несущим красные стяги, которым присягал, под которыми сражались и умирали деды? Бросать тяжелые махины танков на плакаты с лозунгами, которые когда-то были святынями?
А если не против красных флагов с серпами и молотами, не против святых лозунгов, разве ты поведешь полк на стариков и старушек, на женщин и детей? Сомнений не было — не поведет. Со службы выгоняй, понижай в звании, стреляй, вешай — все равно не поведет.
Так— то оно так, но приказ…
— Прошу — в письменном виде, — насупился командир полка. — Иначе — не выполню. Не хочу быть крайним, товарищ генерал…
Генерал, как всегда, перешел на крик. Угрожал трибуналом, намекал на отстранение от командования частью, напоминал о долге офицера. С такой истеричностью, что из приемной в кабинет заглянул адьютант. Минут пятнадцать изощрялся в самых крепких выражениях — и обычных, и матерных.
— Короче, выполнишь или полк поведет начальник штаба?
— В письменном виде, — стоял на своем Сомов.
Письменного приказа подполковник так и не получил. Полк остался в месте расположения: солдаты — в казармах, офицеры — по домам, танки — в укрытиях.
С неделю подполковник ходил сам не свой. Ожидал, разгромного приказа, отстранения от должности, вызова в военную прокуратуру. Ведь невыполнение приказа, пусть даже в мирной обстановке, — серьезное преступление. Покарают, обязательно покарают, думал он, в назидание остальным. Хорошо, если не осудят, спустят на тормозах. В принципе комдив — стоящий мужик, не зануда и не службист. Наверняка, сам понимает абсурдность своего приказа. Но он, как и все остальные командиры, — под прессом у политиков.
Броситься бы сейчас к замполиту, об»яснить ситуацию, попросить поддержки, да нет уже замполитов, раскурочили их, заменили на дурацких заместителей по воспитанию личного состава. Бесправных, ничего не решающих…
Уволят из армии? Ради Бога, пусть увольняют. Вот уже три месяца командир полка, его офицеры и прапорщики не получают денежного содержания. Для того, чтобы прокормить семью, торгуют на рынках, разгружают вагоны…
Разве это армия?
От должности командира полка не отстранили, под суд трибунала не отдали. Комдив при встречах отводил в сторону виноватый взгляд. Дескать, пойми мое положение, подполковник, пойми и прости. Ты — под моим прессом, я — под прессом командующего, он зависит от министерства и правительства. Все мы завязаны одним узлом, разрубить который никому не дано. Пока — не дано. Так что, не таи зла, не матери меня. Потому что, не я один — все виновны в сложившейся ситуации…
Казалось, обошлось. Тем более, что демонстрация прошла мирно, без применения силы ни со стороны возмущенного народа, ни со стороны милиции и внутренних войск.
Когда Степан Иванович, навестив отца, рассказал ему о разговоре с комдивом, старый генерал нахмурился.
— Поступил ты, Степа, честно, как подобает российскому офицеру. Похоже, тебя хотели втравить в очередную разборку между правителями и народом, чтобы после свалить на командира полка все грехи. Короче, подставить… Боюсь только, как бы не отыгрались…
— Что ты имеешь в виду, отец? Как это — отыграться? Письменного приказа я не получал, следовательно, нарушать мне было нечего…
Иван Иванович сожалеюще поглядел на наивного сына. Будто погладил по ершистой голове. Пацан еще, а командует полком, многого не понимает и вряд ли поймет. Может быть, позже, когда завершится эта «гибель Помпеи». Или окончательным развалом или возрождением, кто знает?
— Официально — да, ты прав. Но бывают и другие методы… Советую быть осторожным.
Подполковник, озабоченный предстоящими стрельбами на полигоне, ограничился беззаботным смехом. Дескать, раз ты, отец, советуешь, буду носить под кителем кольчугу, а обедать — только после того, как пищу отведает Витязь. Трехлетняя немецкая овчарка, любимая всей семьей подполковника, особенно, его дочерью — Наташей.
— Сам думай — не маленький, — пробурчал Иван Иванович. — Гляди, как бы в полку не было чрезвычайных происшествий. Случится малейшее — отведаешь «кнута». Начальство подобные демарши не прощает. Из мелочи гору построит и взвалит на тебя… Могут и раздавить. Тогда не смеяться придется — плакать.
— Но комдив отлично ко мне относится! На днях на совещании поставил в пример… Да и что я сделал преступного, за что меня карать?
— Повторяю — сам смотри…
Будто в воду глядел отставной генерал. Только — не с той стороны: надо было — с низу, а он, старый дуралей, — поверху. А поверху всегда, между прочим, тишь да гладь — пробегает небольшая, не опасная зыбь, отсвечиваются успокаивающие облачка да небесная синева. А вот под водой все бурлит: проплывают хищные щуки, расправляют клешни жадные раки.
Сомов не мог даже предположить, что проступки, типа допущенного сыном, караются неофициально, не открыто, а — ударом в спину. Исподтишка, неожиданно. Он и помыслить не мог о страшной судьбе, ожидающей строптивого командира полка.
Ночью в дверь генерала позвонили. Открыла жена. В переднюю вошли начальник штаба полка и полковой врач. Увидя их похоронные физиономии, Иван Иванович схватился за грудь.
— Что случилось?
— Товарищ генерал, прошу не волноваться. Вам нельзя…
— Не успокаивайте, майор! — прикрикнул Иван Иванович, чувствуя, как медленно расширяется сердце, как становится трудно дышать. — Я вам не сентиментальная девчонка… Со Степой?
— Да, — понурился майор. — Только что…
Позже, уже в госпитале, куда старого генерала отвезли с сердечным приступом, ему стали известны подробности страшного происшествия.
Убедившись, что полк готов к боевым стрельбам, что личный состав — на местах и что материальная часть в полном порядке, подполковник Сомов вышел из штаба и сел в свой «газик». Когда машина миновала ворота части и двинулась по улице, раздался взрыв. Водитель погиб на месте, Степан Иванович — по дороге в госпиталь.
Стреляли из гранатомета.
Неужели это — расплаты за отказ двинуть танки против мирной демонстрации? Нет, отпадает! Демонстрация прошла сравнительно спокойно, власти обошлись традиционным «воздействием» милиции и внутренних войск. Вряд ли решили отомстить непокорному танкисту подобным образом, максимум, чего следовало бы ожидать — перевода в дальний гарнизон или понижении в должности. Отыскать для этого соответствующую причину не составило бы труда.
К тому же, следствие пришло к однозначному выводу — бандиты… Но этот вывод может быть подсказан сверху людьми, которые недавно отдали преступный приказ. Опять же, исключается. По тем же мотивам.
Второй вариант — месть.
Незадолго до покушения Сомов отстранил от должности офицера, получившего крупную вятку за продажу неким коммерсантам автоматов Калашникова и двух боевых машин пехоты. И не только отстранил — передал дело в военную прокуратуру.
После этого посыпались угрожающие анонимки. Если подполковник не найдет способа отозвать представления и не восстановит офицера в своих правах — пусть заранее готовится к смерти. Не помогут ему ни уголовный розыск, ни вся современная армия.
Сомов складывал письма в сейф, даже нумеровал их, беззаботно смеялся. Угрожают — значит боятся, значит ухватился комполка за кончик ниточки, раскрутить которую поможет прокуратура.
И — досмеялся…
Так это или не так, ясно одно: работали преступники, киллеры. С чьей подачи — предстоит разобраться. Не следствию, конечно, — разведчикам Удава. Потом — решение, приговор.
После происшедшего, по выходу из госпиталя, Иван Иванович решительно потребовал созыва чрезвычайного совещания Штаба.
Улица Теплый Стан. Обычная панельная многоэтажка. Трехкомнатная квартира.
Кто может заподозрить неладное при виде собравшихся за обеденным столом пятерых мужчин пенсионного возраста? Юбилей хозяина отмечают или просто собрались почесать застоявшиеся языки? А может быть, отметить какую-нибудь близкую их сердцам дату? К примеру, сражение в Белоруссии или освобождение памятного городишки в Венгрии?
Разве кому-нибудь может прийти в голову, что происходит не обычная посиделка — заседание Главного Штаба подпольной офицерской организации? А замшелые старички, лысые либо седые, с лицами, покрытыми сетью глубоких морщин, члены этого Штаба?
И все же на стол выставлены неприхотливые закуски, в центре — обязательная бутылка водки. Элементарная маскировка для неожиданных и нежеланных посетителей. Женщины и дети отправлены на внеочередную прогулку по магазинам и рынкам.
— Прежде всего, Ваня, прими наши соболезнования. Скорбим вместе с тобой.
Командующий — так окрестили начальника Главного Штаба — полный, рыхлый генерал-лейтенант, согнул бычью шею и поклонился Сомову. Иван Иванович негодующе дернул головой.
— Спасибо, друзья, но у нас мало времени. Не стоит расходовать его на разные… соболезнования. Преступники уже не ограничиваются убийствами бизнесменов и политиков, они добрались до армии… Убивают офицеров… Поэтому считаю необходимым направить наши пятерки на уничтожение видных авторитетов. Остальные, в верхах и в низах, тоже дождутся своей очереди, но позже, когда мы посчитаемся с главными заправилами бандитского беспредела.
Самый упрямый поборник приоритета борьбы с преступностью, худой и подтянутый полковник радостно заулыбался. Если уж сверхосторожный Сомов принял его концепцию — остальные возражать не станут.
Командующий раздумчиво потер гладкий, не стариковский, лоб.
— В принципе, согласен…
— Вот и давай начнем! — с нажимом потребовал Иван Иванович.
— Прежде нужно разобраться… Семен, с»умеем ли мы раскрыть убийство командира танкового полка?
Специально упомянул о должности Степана, опустив его фамилию. Не хочет лишний раз травмировать отца.
— Постараемся, — осторожно пообещал член Штаба, ведающий разведкой. — Нацелю своих ребяток.
Генерал Семен Аббакумов — отставник КГБ. В бытность службы в этой, ныне заброшенной грязью, организации он ведал одним из отделов зарубежной разведки. Поэтому и избран на аналогичную должность в Удаве.
— И сколько времени понадобится твоим «ребяткам»? — с прослушиваемой иронией спросил хозяин. — Дело не терпит. Вообразят убийцы, что покушение прошло безнаказано, предпримут новые. Слава Богу, в армии много честных офицеров, способных помешать бандитам и насильникам.
Аббакумов промолчал. А что он мог пообещать, когда каждое проникновение в банду требует если не года, то иногда нескольких месяцев. Без налаженных связей, разного рода подслушивающей и подсматривающей техники — нелегкое задание.
— Сема, ты не уснул?
— Нет… Думаю… Маловато у меня кадра для массового внедрения. Неопытные не годятся, а где набираться опыта молодым лейтенантам?… Постараемся, Толя…
Анатолий Маркович сочувственно вздохнул. Он и без оправданий Аббакумова знал о трудностях Удава. И не только в организации расширенной разведки и контрразведки. Ощущалось нехватка боевиков-снайперов и взрывников, их подготовка требовала солидного времени.
— Что нам скажут кадровики? Говори, Гена.
Геннадий Вахтангович Чурадзе оторовался от листа бумаги, на которой он рисовал профили присутствующих. Задумчиво потеребил почему-то один левый ус.
— Что можем — делаем. На днях направим Сомову двух снайперов… Вернее, один — снайпер, второй — его помощник…Капитан и старший лейтенант…
— Спасибо, — оживился генерал-боевик. — я их быстро к делу приспособлю… Только пора решать: кого убрать первым? — потихоньку, таясь от окружающих, потер левую половину груди и добавил. — Узнать бы, кто выстрелил в… Степана?
— Узнаем! — на этот раз с несвойственной ему твердостью заверил Аббакумов. — Рзобьюсь, а через неделю-другую узнаю… Пока не мешает отправить к чертовой пробабушке Лягаша. Мерзкий тип, садист и убийца… Давно к нему подбираюсь. Глава 3
Лягаш низко склонился над столом. Щуплый, с очками на остром носу, с вытянутой лисьей мордочкой, сгорбленный, он напоминал хорька, вынюхивающего на разложенных бумагах запах денег. В горнице деревенского дома тихо и покойно. Перед иконой в углу горит две свечи, в окна льется сумрачный свет ненастного дня.
Возле двери дремлет личный телохранитель и секретарь босса — угрюмый, узколобый парень. Кликуха — Кариес. Мастер на все руки: охраняет босса, защишая его от возможных нападений, стирает и гладит, готовит еду и пробует её, при необходимости — палач и пытошник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36