Полдня ушло на звонки по нему. Трубку на Мичуринском проспекте упорно никто не брал.
После третьей рюмки танцевали все. Стол был отодвинут к стене. Грохочущие звуки, вырывавшиеся из магнитофона, били по барабанным перепонкам. Мотоциклист в расстегнутой до пупа рубахе танцевал особенно лихо. Остальные старались от него не отставать.
Улучив момент, Вика собрала со стола грязные тарелки и под предлогом их мытья выскользнула из комнаты.
— Леша, — зашептала она, привстав под антресолью на цыпочки. — Я принесла тебе сосисечку!
— На хрена мне сосисечка! Ссать хочу, сил нет терпеть!
— Ой, ты что! — Вика растерянно огляделась. — Как же быть? Слушай, может, тебе бутылку пустую дать?
— Давай, только быстрей! Она вернулась в комнату.
— Герл, брось ты эту посуду! — Вадим подскочил к ней и схватил за руки. — Ты клево танцуешь!
— Правда, Вика, — подхватила Синицына, — брось, я сама все вымою!
Петровой ничего не оставалось, как начать танцевать. Вадим наклонялся к ней, обдавая запахами табака и бензина, и громко шептал:
— А то прокатимся с ветерком, а?
— Лучше в другой раз, — отвечала Вика. Синицына хохотала.
— Куда тебе «с ветерком», ты же выпивши!
— Что такое три рюмки? — Вадим высоко подпрыгивал и тряс руками. — В меня полбутылки водки нормально влезает, доказано многократно!…
Когда через четверть часа Вика наконец вырвалась в коридор, до ее слуха долетел дробный звук бьющей в таз струи…
Отчаявшись дозвониться, Шредер вернулся в больницу. Еще один разговор с Викиной сменщицей ничего не дал. Он поговорил с врачихой и медсестрой, но те знали не больше сменщицы. Медсестра предположила, что погибшего Петрова отвезли в крематорий. Шредера от ее слов бросило в холод. Он полчаса не мог опомниться и уже собрался было звонить в гостиницу — Фриц наверняка придет в бешенство от такой новости! — как в больничном коридоре наткнулся на только что пришедшую уборщицу. В первую же минуту разговора он выяснил, что старуха частенько оставалась здесь на ночь и неплохо знала Вику. Шредер поспешил сунуть ей коробку конфет и в следующие полчаса узнал множество самых разнообразных сведений о работавшей здесь медсестре и ее покойном муже. В основном это были сплетни. Старуха терпеть не могла новоявленных коммерсантов, в ее понимании все они были ворюги, и она была уверена, что и покойный Петров тоже воровал, а жена знала об этом и всячески его покрывала. Шредер терпеливо поддакивал ей и кивал, дожидаясь момента, когда можно будет задать вопрос насчет крематория. Сейчас это больше всего его волновало.
— В крематорий? Нет… — Старуха даже поморщилась. — Сюда мамаша его приезжала, совала всем деньги, распоряжалась, видно, что тоже буржуйка! Повезли на кладбище!
Уборщица, которая Викиного мужа и в глаза не видела и только распространяла слухи о нем, конечно, не могла отказать себе в удовольствии поглазеть на него, хотя бы и мертвого. Она рассказала Шредеру, как ходила в морг, когда там проводилось, опознание трупа.
— Его опознала жена, — тараторила она, не давая немцу вставить слово. — Как откинули с него простыню, Петрова вся затряслась, побледнела, закричала: «Это он! Леша! Лешенька! Что ж с тобой сделалось!» — и упала в обморок. Тут же милиция стоит, понятые, Петрову валерьянкой отпаивают…
— Вы лично видели этот труп? — спросил наконец Шредер.
— Вот как вас сейчас! Весь разбит, окровавлен, живого места нет…
— Как — живого места нет? — ужаснулся Шредер. — И живот пропорот?
Старуха на несколько секунд задумалась.
— Нет, живот вроде был цел… — Шредер облегченно вздохнул. — Но все лицо разбито до того, что нельзя узнать человека. И в груди вмятина…
— Бедная Вика! — притворно опечалился Шредер. — Так, говорите, в груди вмятина, а живот цел?
— Цел, цел живот, и ноги целы, вообще весь низ туловища уцелел, а верхняя часть разбита.
— Это хорошо… То есть, тьфу, бедный Алексей! Это ужасно!
— Как хотите, но я так думаю, что его Бог наказал. Они квартиру купили в рассрочку трехкомнатную, в богатом доме, сам за границу ездил чуть не каждый месяц. Жене изменял вовсю. Но и она-то, не будь дура, тоже водила его за нос…
И старуха пустилась в многословный рассказ о Викином хахале — морговском санитаре Бутыкине и о ее отлучках к нему во время дежурства, за что она не раз получала выговоры от главврача.
— Так вы точно знаете, что его не отвозили в крематорий? — перебил ее Шредер.
— Она ведь, скаредная баба, хотела его сжечь, потому что так дешевле выйдет, но мамаша его не дала. На кладбище повезли хоронить!
— Славная у Алексея мамаша! А на каком кладбище его похоронили, вы случайно не в курсе?
— В курсе, милый, отчего же. Под Москвой его хоронили, в Ромашкове. Там кладбище есть большое…
— В Ромашкове? — Искатель алмаза достал записную книжку. — Это точно?
— Точно, я случайно ее разговор по телефону услышала, она договаривалась с его мамашей насчет похорон…
Шредер взглянул на запястье.
— Пятый час! Извините. Мне надо срочно ехать…
Надобность в свидании с вдовой теперь отпадала. Лишний раз «светиться» незачем. Чем меньше народу будет знать «о прибалтийском родственнике», тем лучше.
Выбежав из больницы, немец бросился останавливать попутку. Машины подъезжали и уносились прочь: за город ехать никто не хотел. Лишь через полчаса он уговорил какого-то таксиста съездить в Ромашково за двести тысяч.
По дороге Шредер попросил остановиться у магазина, где продают садово-огородный инвентарь, и купил небольшую штыковую лопату. К самому кладбищу он подъезжать не стал, высадился метрах в пятистах от ворот. К ним вела утрамбованная колея. Пройдя немного и убедившись, что вокруг никого нет, немец свернул к обочине и спрятал лопату под кустом.
Перед воротами, справа, стояло маленькое деревянное здание, на двери которого чернела таблица с надписью: «Администрация кладбища». Шредер постучал. Никто не ответил. Дверь была незаперта, и он вошел.
Поскольку день подходил к концу, никого из начальства уже не было. В конторе находились только двое кладбищенских рабочих — Кондратьев и Заливако. Как всегда в конце дня, оба были основательно выпивши. Кондратьев лежал на скамейке, норовя сползти на пол, и что-то неразборчиво мычал. Заливако, которого водка брала меньше, пытался поставить его на ноги.
— Вам чего, гражданин? — спросил он, хмуро посмотрев на вошедшего.
— Мне надо найти могилу.
— Никого нету. Завтра приходите.
— Завтра я уезжаю. Мне сегодня надо с братом родным попрощаться, понимаете? Сегодня! Я только утром узнал, что он погиб!
— Ничем не могу помочь. Обратитесь в абдм… амдм… в амсрацию кладбища!
— Хорошо. В таком случае — где она, эта администрация?
— Я же вам объясняю: никого нету! Кондратьев снова замычал и начал валиться на пол. Заливако подхватил его под мышки.
— А вы не можете мне помочь?
— Мы — рабочие, — ответил Заливако грубо. — А ты бы, мужик, еще бы позже пришел! Восьмой час уже!
Он мутными глазами смотрел на Шредера и беззвучно ругался. Его землистого оттенка лицо заросло двухдневной щетиной, под вздернутой «заячьей» губой торчал желтый зуб.
Брезгливо принюхиваясь к запаху сивухи, Шредер приблизился и достал из бумажника две десятидолларовые купюры.
— Знаешь, что это такое? — Он поднес их к самым глазам Заливако. — Получишь еще пятьдесят баксов, если сегодня покажешь мне могилу.
Рабочий отпустил своего пьяного товарища и взял деньги. С минуту он рассматривал их, даже поднимал на свет.
— Пятьдесят говоришь, дашь?
— Дам, если поторопишься.
— Ладно… — Заливако убрал деньги в карман и подошел к столу. — Как, стало быть, фамилия брата?
— Петров. Алексей Петров. Он похоронен недавно…
— А точнее? — Заливако уселся за стол и достал из ящика амбарную книгу.
— Точно не знаю, но недавно. Неделю или две назад.
— Петров… Петров… — Могильщик дрожащими пальцами переворачивал страницы и, прищуриваясь, вглядывался в строчки. — А, вот. Есть такой. Петров, Алексей Михайлович… Пятнадцатого июля… Скончался девятого седьмого девяносто шестого…
— Это он! Он! — Шредер выхватил у него книгу. Напротив фамилии «Петров» стояли даты рождения и смерти. Покойнику было двадцать шесть лет, почти двадцать семь!
Немец вперился глазами в Заливако.
— Разыщи мне его. Пятьдесят баксов плачу!
— Да мы с Валентином его и хоронили, и могилку копали. Пойдем, командир, покажу, где это, коль тебе невтерпеж…
— Пошли!
Заливако усадил пьяного Кондратьева поудобнее.
— Слышь, Валентин! — закричал он ему на ухо. — Я через полчасика приду! Не уходи никуда, а то опять до дома не дойдешь!
Шредер нетерпеливо толкнул его в плечо:
— Не уйдет, не бойся. Потопали!
На кладбище сгущались вечерние тени. Солнце догорало где-то за сосновым лесом, начинавшимся сразу за кладбищенским забором. Тускло серебрились кресты и решетки оград. Вокруг не видно было ни одной живой души.
— Мы могилы сейчас копаем вон там, — махнул рукой Заливако. — Tам еще место есть. Значит, и вашего брата в той стороне похоронили. Хотя и в другом месте тоже могли…
Нетвердой походкой могильщик шел по узкой дорожке между оградами. Шредер следовал за ним.
— В другом месте — это где? — спросил он.
— Да где придется. Мы иногда ходим, смотрим… Если когда увидим — старая могила, ни памятника, ничего нет, так считаем ее как пустое место…
— А брата ты не на таком же пустом месте закопал?
— Нет, не должен… Да ты не волнуйся, командир, будет тебе могила в лучшем виде. Я помню, к ней еще крест заказывали с надписью…
— Какой крест?
— Известно какой — металлический, с завитками. А на нем фамилия, имя, как положено…
Они подошли к углу кладбища, где на заборе последние багряные лучи высвечивали надпись:
«Спартак» — чемпион, ЦСКА — кони». Здесь Заливако остановился и начал озираться.
— Ничего, ничего, найдем сейчас…
Он двинулся от одной могилы к другой, вглядываясь в надгробия. Его небритое лицо морщилось, заячья губа шевелилась, беззвучно читая надписи.
— Так… Не тут… Не тут…
Шредер, засунув руки в карманы, глядел на него исподлобья. Заливако пнул ногой свалку у забора, огляделся и снова зашагал между могилами.
— Значит, не здесь, а вон там, подальше… — Он озадаченно почесал в затылке.
Немец хмыкнул, но не сказал ни слова. Они медленно шли по кладбищенской дорожке. Заливако уже вслух читал фамилии на надгробных плитах Однажды он радостно воскликнул:
— О! Петров!
Шредер приблизился и вгляделся в надпись.
— Петров Семен Константинович, — прочитал он. — Скончался в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году.
— Значит, Федот, да не тот. Ничего, командир, сейчас найдем!
Могильщик прошел дорожку до конца, потом повернул налево, уперся в тупик и двинулся в обратном направлении. Около часа они с Шредером бродили в этой части кладбища. Заливако трижды возвращался к углу с надписью на заборе про «Спартак» и «ЦСКА» и вновь принимался читать фамилии на здешних крестах. Потом уходил, недоуменно выпятив свою уродливую губу.
— Ничего не пойму… — бормотал он. — Вроде бы тут должно быть…
Шредера это бесцельное кружение по кладбищу начинало раздражать.
— Ты обещал ее найти быстро, — процедил он.
— Должно, закопали где-то в притыке.
— Каком притыке, что ты мелешь?
— Ну, нашли, значит, место свободное между могилами, и закопали. Землицы пустой на кладбище мало осталось, сами видите…
— Где этот твой «притык», говори толком!
— Да бис его знает… — Заливако остановился на пересечении дорожек и огляделся. — Тут и на трезвую голову не сообразишь сразу, а после стакана тем более…
— Так где эта могила? — рявкнул Шредер, окончательно теряя терпение. — Ты приведешь меня к ней или нет?
— Тут она, куда ей деваться… Где-то тут, значит… — Могильщик неопределенно развел руками. — Завтра Валентин проспите у него спросим. Он точно должен знать…
— Что ж ты мне голову столько времени морочил, козел?
— Мужик, ты языком-то не мели. — Заливако нахмурился. — Козла нашел!
С перекошенным от ярости лицом Шредер схватил его за грудки.
— Нажрался, руссиш швайн! Могилу найти не можешь!
Заливако замахнулся, но немец оказался проворнее. Аперкот правой в челюсть был настолько силен, что могильщик с громким криком опрокинулся на землю.
— Свинья! — проревел Шредер. — Ты еще вякать будешь!
Матерясь, пьяный начал подниматься и получил еще один удар — под дых. Чтобы удержаться на ногах, ему пришлось вцепиться в прутья могильной ограды.
— Что ты, что ты, мужик… — захрипел он примирительно.
— Надейся на вас, баранов! — Шредер пошарил по его карманам и вытащил свои доллары. — А теперь убирайся. Поговорим, когда прочухаешься!
Пинок в зад прибавил могильщику скорости. Спустя считанные секунды его удаляющиеся шаги стихли вдали.
Искатель алмаза, переводя дыхание, огляделся. Солнце окончательно погасло. Кресты и ограды угрюмо темнели под бледно-лиловым небом. Где-то здесь, совсем рядом, может лежать бриллиант стоимостью в двенадцать миллионов долларов. Эта мысль подстегнула бандита, и он торопливо двинулся вдоль могил, вглядываясь в надписи…
Липке чертыхнулся, снимая с себя наушники. Шредер идет по ложному следу. В могиле, которую он ищет, никакого алмаза нет. И вообще в ней похоронен не Петров, а какой-то неизвестный, погибший в автокатастрофе. Но и в том Петрове, который должен был, по идее, в ней лежать, тоже нет алмаза. Резидент это знал точно. Но как сообщить об этом Шредеру, не раскрыв свое инкогнито?
Поразмыслив, агент решил не суетиться и оставить все как есть. Пусть Шредер ищет могилу. Пусть он ее найдет и раскопает. Когда убедится, что алмаза в ней нет, он с еще большим рвением возьмется за поиски последнего, четвертого, Петрова!
Взглянув на экран компьютера, подключенного к сети «Интернет», Липке вздрогнул. В левом нижнем углу показался знакомый сигнал, означавший, что в ноль часов сорок пять минут по московскому времени он должен получить очередное послание из Берлина. Ввиду чрезвычайной срочности оно будет передано в шифрованном виде через всемирную компьютерную сеть.
Резидент вооружился фотоаппаратом и замер в ожидании. Текст появился на экране точно в назначенное время и держался ровно столько, сколько требовалось для нажатия на кнопку «Кодака».
Был уже поздний вечер, когда шумная компания наконец покинула квартиру. Гости и хозяйка долго прощались в прихожей. Подвыпивший Вадим настаивал на том, чтобы Вика пошла их провожать. Синицыной стоило немалых усилий утихомирить его.
Из прихожей прощание переместилось на лестничную площадку. Вика, вышедшая сюда вместе с гостями, вскоре незаметно от всех вернулась в квартиру.
— Они ушли? — зашептал с антресолей Алексей. — Я слезаю!
— Ты что! Они стоят за дверью…
— Мне всю ночь, что ли, тут торчать?
— Синицына может войти в любую минуту!
— Тогда забери отсюда этот таз, чтобы я мог хотя бы улечься нормально!
— Давай… — Вика поднялась на табуретку. Алексей передал ей вышеупомянутый предмет, осторожно держа его обеими руками.
— Смотри не облейся, — хмыкнул он.
— Придется тебе переночевать здесь, — сказала Вика. — Ты не храпишь, так что все будет в порядке. А Синицына как ляжет, сразу уснет. Она выпила много…
Алексей заворочался на антресолях, устраиваясь удобнее.
— Надо было мне тащиться сюда сегодня… — пробурчал он. — На улице ночевать и то лучше… Так ты точно знаешь, что завтра в семь она слиняет?
— Абсолютно точно!
— Тогда ладно. Завтра с утра мы заскочим к нам на квартиру за вещами, а оттуда я еду на вокзал. Нечего мне больше делать в этой Москве…
— Тихо! Синицына идет!
Петров умолк. Хлопнула входная дверь, и в квартире появилась запыхавшаяся хозяйка.
— Ну, как тебе Вадя? — с сияющими глазами бросилась она к подруге. — Классный парень правда?
— Только какой-то неуравновешенный.
— Когда ты познакомишься с ним поближе он тебе понравится. Ты на него произвела неотразимое впечатление, точно тебе говорю!
Вике очень хотелось сказать, что Вадим — козел, но она сдержалась, только улыбнулась и махнула рукой:
— Давай лучше спать, я так устала сегодня!
* * *
Скоро Шредеру стало ясно, что если он хочет что-то здесь найти, то должен действовать по определенному плану. Прежде всего кладбище надо разбить на квадраты (дорожки могу послужить границами). Затем наметить очередность обследования этих квадратов. И только потом начать методичный обход могил.
Он вернулся к воротам и мысленно выделил небольшой кусок кладбища слева от них. Вглядываясь в надписи, Шредер двинулся по периметру отмеченного участка.
Вокруг большинства могил стояли решетчатые ограды. Проходы между ними подчас оказывались настолько узкими, что искатель алмаза с трудом протискивался вперед. Небо быстро темнело. Вскоре Шредеру, чтобы прочитать очередную надпись, приходилось приближаться к ней почти вплотную, для чего каждый раз надо было перелезать через ограду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
После третьей рюмки танцевали все. Стол был отодвинут к стене. Грохочущие звуки, вырывавшиеся из магнитофона, били по барабанным перепонкам. Мотоциклист в расстегнутой до пупа рубахе танцевал особенно лихо. Остальные старались от него не отставать.
Улучив момент, Вика собрала со стола грязные тарелки и под предлогом их мытья выскользнула из комнаты.
— Леша, — зашептала она, привстав под антресолью на цыпочки. — Я принесла тебе сосисечку!
— На хрена мне сосисечка! Ссать хочу, сил нет терпеть!
— Ой, ты что! — Вика растерянно огляделась. — Как же быть? Слушай, может, тебе бутылку пустую дать?
— Давай, только быстрей! Она вернулась в комнату.
— Герл, брось ты эту посуду! — Вадим подскочил к ней и схватил за руки. — Ты клево танцуешь!
— Правда, Вика, — подхватила Синицына, — брось, я сама все вымою!
Петровой ничего не оставалось, как начать танцевать. Вадим наклонялся к ней, обдавая запахами табака и бензина, и громко шептал:
— А то прокатимся с ветерком, а?
— Лучше в другой раз, — отвечала Вика. Синицына хохотала.
— Куда тебе «с ветерком», ты же выпивши!
— Что такое три рюмки? — Вадим высоко подпрыгивал и тряс руками. — В меня полбутылки водки нормально влезает, доказано многократно!…
Когда через четверть часа Вика наконец вырвалась в коридор, до ее слуха долетел дробный звук бьющей в таз струи…
Отчаявшись дозвониться, Шредер вернулся в больницу. Еще один разговор с Викиной сменщицей ничего не дал. Он поговорил с врачихой и медсестрой, но те знали не больше сменщицы. Медсестра предположила, что погибшего Петрова отвезли в крематорий. Шредера от ее слов бросило в холод. Он полчаса не мог опомниться и уже собрался было звонить в гостиницу — Фриц наверняка придет в бешенство от такой новости! — как в больничном коридоре наткнулся на только что пришедшую уборщицу. В первую же минуту разговора он выяснил, что старуха частенько оставалась здесь на ночь и неплохо знала Вику. Шредер поспешил сунуть ей коробку конфет и в следующие полчаса узнал множество самых разнообразных сведений о работавшей здесь медсестре и ее покойном муже. В основном это были сплетни. Старуха терпеть не могла новоявленных коммерсантов, в ее понимании все они были ворюги, и она была уверена, что и покойный Петров тоже воровал, а жена знала об этом и всячески его покрывала. Шредер терпеливо поддакивал ей и кивал, дожидаясь момента, когда можно будет задать вопрос насчет крематория. Сейчас это больше всего его волновало.
— В крематорий? Нет… — Старуха даже поморщилась. — Сюда мамаша его приезжала, совала всем деньги, распоряжалась, видно, что тоже буржуйка! Повезли на кладбище!
Уборщица, которая Викиного мужа и в глаза не видела и только распространяла слухи о нем, конечно, не могла отказать себе в удовольствии поглазеть на него, хотя бы и мертвого. Она рассказала Шредеру, как ходила в морг, когда там проводилось, опознание трупа.
— Его опознала жена, — тараторила она, не давая немцу вставить слово. — Как откинули с него простыню, Петрова вся затряслась, побледнела, закричала: «Это он! Леша! Лешенька! Что ж с тобой сделалось!» — и упала в обморок. Тут же милиция стоит, понятые, Петрову валерьянкой отпаивают…
— Вы лично видели этот труп? — спросил наконец Шредер.
— Вот как вас сейчас! Весь разбит, окровавлен, живого места нет…
— Как — живого места нет? — ужаснулся Шредер. — И живот пропорот?
Старуха на несколько секунд задумалась.
— Нет, живот вроде был цел… — Шредер облегченно вздохнул. — Но все лицо разбито до того, что нельзя узнать человека. И в груди вмятина…
— Бедная Вика! — притворно опечалился Шредер. — Так, говорите, в груди вмятина, а живот цел?
— Цел, цел живот, и ноги целы, вообще весь низ туловища уцелел, а верхняя часть разбита.
— Это хорошо… То есть, тьфу, бедный Алексей! Это ужасно!
— Как хотите, но я так думаю, что его Бог наказал. Они квартиру купили в рассрочку трехкомнатную, в богатом доме, сам за границу ездил чуть не каждый месяц. Жене изменял вовсю. Но и она-то, не будь дура, тоже водила его за нос…
И старуха пустилась в многословный рассказ о Викином хахале — морговском санитаре Бутыкине и о ее отлучках к нему во время дежурства, за что она не раз получала выговоры от главврача.
— Так вы точно знаете, что его не отвозили в крематорий? — перебил ее Шредер.
— Она ведь, скаредная баба, хотела его сжечь, потому что так дешевле выйдет, но мамаша его не дала. На кладбище повезли хоронить!
— Славная у Алексея мамаша! А на каком кладбище его похоронили, вы случайно не в курсе?
— В курсе, милый, отчего же. Под Москвой его хоронили, в Ромашкове. Там кладбище есть большое…
— В Ромашкове? — Искатель алмаза достал записную книжку. — Это точно?
— Точно, я случайно ее разговор по телефону услышала, она договаривалась с его мамашей насчет похорон…
Шредер взглянул на запястье.
— Пятый час! Извините. Мне надо срочно ехать…
Надобность в свидании с вдовой теперь отпадала. Лишний раз «светиться» незачем. Чем меньше народу будет знать «о прибалтийском родственнике», тем лучше.
Выбежав из больницы, немец бросился останавливать попутку. Машины подъезжали и уносились прочь: за город ехать никто не хотел. Лишь через полчаса он уговорил какого-то таксиста съездить в Ромашково за двести тысяч.
По дороге Шредер попросил остановиться у магазина, где продают садово-огородный инвентарь, и купил небольшую штыковую лопату. К самому кладбищу он подъезжать не стал, высадился метрах в пятистах от ворот. К ним вела утрамбованная колея. Пройдя немного и убедившись, что вокруг никого нет, немец свернул к обочине и спрятал лопату под кустом.
Перед воротами, справа, стояло маленькое деревянное здание, на двери которого чернела таблица с надписью: «Администрация кладбища». Шредер постучал. Никто не ответил. Дверь была незаперта, и он вошел.
Поскольку день подходил к концу, никого из начальства уже не было. В конторе находились только двое кладбищенских рабочих — Кондратьев и Заливако. Как всегда в конце дня, оба были основательно выпивши. Кондратьев лежал на скамейке, норовя сползти на пол, и что-то неразборчиво мычал. Заливако, которого водка брала меньше, пытался поставить его на ноги.
— Вам чего, гражданин? — спросил он, хмуро посмотрев на вошедшего.
— Мне надо найти могилу.
— Никого нету. Завтра приходите.
— Завтра я уезжаю. Мне сегодня надо с братом родным попрощаться, понимаете? Сегодня! Я только утром узнал, что он погиб!
— Ничем не могу помочь. Обратитесь в абдм… амдм… в амсрацию кладбища!
— Хорошо. В таком случае — где она, эта администрация?
— Я же вам объясняю: никого нету! Кондратьев снова замычал и начал валиться на пол. Заливако подхватил его под мышки.
— А вы не можете мне помочь?
— Мы — рабочие, — ответил Заливако грубо. — А ты бы, мужик, еще бы позже пришел! Восьмой час уже!
Он мутными глазами смотрел на Шредера и беззвучно ругался. Его землистого оттенка лицо заросло двухдневной щетиной, под вздернутой «заячьей» губой торчал желтый зуб.
Брезгливо принюхиваясь к запаху сивухи, Шредер приблизился и достал из бумажника две десятидолларовые купюры.
— Знаешь, что это такое? — Он поднес их к самым глазам Заливако. — Получишь еще пятьдесят баксов, если сегодня покажешь мне могилу.
Рабочий отпустил своего пьяного товарища и взял деньги. С минуту он рассматривал их, даже поднимал на свет.
— Пятьдесят говоришь, дашь?
— Дам, если поторопишься.
— Ладно… — Заливако убрал деньги в карман и подошел к столу. — Как, стало быть, фамилия брата?
— Петров. Алексей Петров. Он похоронен недавно…
— А точнее? — Заливако уселся за стол и достал из ящика амбарную книгу.
— Точно не знаю, но недавно. Неделю или две назад.
— Петров… Петров… — Могильщик дрожащими пальцами переворачивал страницы и, прищуриваясь, вглядывался в строчки. — А, вот. Есть такой. Петров, Алексей Михайлович… Пятнадцатого июля… Скончался девятого седьмого девяносто шестого…
— Это он! Он! — Шредер выхватил у него книгу. Напротив фамилии «Петров» стояли даты рождения и смерти. Покойнику было двадцать шесть лет, почти двадцать семь!
Немец вперился глазами в Заливако.
— Разыщи мне его. Пятьдесят баксов плачу!
— Да мы с Валентином его и хоронили, и могилку копали. Пойдем, командир, покажу, где это, коль тебе невтерпеж…
— Пошли!
Заливако усадил пьяного Кондратьева поудобнее.
— Слышь, Валентин! — закричал он ему на ухо. — Я через полчасика приду! Не уходи никуда, а то опять до дома не дойдешь!
Шредер нетерпеливо толкнул его в плечо:
— Не уйдет, не бойся. Потопали!
На кладбище сгущались вечерние тени. Солнце догорало где-то за сосновым лесом, начинавшимся сразу за кладбищенским забором. Тускло серебрились кресты и решетки оград. Вокруг не видно было ни одной живой души.
— Мы могилы сейчас копаем вон там, — махнул рукой Заливако. — Tам еще место есть. Значит, и вашего брата в той стороне похоронили. Хотя и в другом месте тоже могли…
Нетвердой походкой могильщик шел по узкой дорожке между оградами. Шредер следовал за ним.
— В другом месте — это где? — спросил он.
— Да где придется. Мы иногда ходим, смотрим… Если когда увидим — старая могила, ни памятника, ничего нет, так считаем ее как пустое место…
— А брата ты не на таком же пустом месте закопал?
— Нет, не должен… Да ты не волнуйся, командир, будет тебе могила в лучшем виде. Я помню, к ней еще крест заказывали с надписью…
— Какой крест?
— Известно какой — металлический, с завитками. А на нем фамилия, имя, как положено…
Они подошли к углу кладбища, где на заборе последние багряные лучи высвечивали надпись:
«Спартак» — чемпион, ЦСКА — кони». Здесь Заливако остановился и начал озираться.
— Ничего, ничего, найдем сейчас…
Он двинулся от одной могилы к другой, вглядываясь в надгробия. Его небритое лицо морщилось, заячья губа шевелилась, беззвучно читая надписи.
— Так… Не тут… Не тут…
Шредер, засунув руки в карманы, глядел на него исподлобья. Заливако пнул ногой свалку у забора, огляделся и снова зашагал между могилами.
— Значит, не здесь, а вон там, подальше… — Он озадаченно почесал в затылке.
Немец хмыкнул, но не сказал ни слова. Они медленно шли по кладбищенской дорожке. Заливако уже вслух читал фамилии на надгробных плитах Однажды он радостно воскликнул:
— О! Петров!
Шредер приблизился и вгляделся в надпись.
— Петров Семен Константинович, — прочитал он. — Скончался в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году.
— Значит, Федот, да не тот. Ничего, командир, сейчас найдем!
Могильщик прошел дорожку до конца, потом повернул налево, уперся в тупик и двинулся в обратном направлении. Около часа они с Шредером бродили в этой части кладбища. Заливако трижды возвращался к углу с надписью на заборе про «Спартак» и «ЦСКА» и вновь принимался читать фамилии на здешних крестах. Потом уходил, недоуменно выпятив свою уродливую губу.
— Ничего не пойму… — бормотал он. — Вроде бы тут должно быть…
Шредера это бесцельное кружение по кладбищу начинало раздражать.
— Ты обещал ее найти быстро, — процедил он.
— Должно, закопали где-то в притыке.
— Каком притыке, что ты мелешь?
— Ну, нашли, значит, место свободное между могилами, и закопали. Землицы пустой на кладбище мало осталось, сами видите…
— Где этот твой «притык», говори толком!
— Да бис его знает… — Заливако остановился на пересечении дорожек и огляделся. — Тут и на трезвую голову не сообразишь сразу, а после стакана тем более…
— Так где эта могила? — рявкнул Шредер, окончательно теряя терпение. — Ты приведешь меня к ней или нет?
— Тут она, куда ей деваться… Где-то тут, значит… — Могильщик неопределенно развел руками. — Завтра Валентин проспите у него спросим. Он точно должен знать…
— Что ж ты мне голову столько времени морочил, козел?
— Мужик, ты языком-то не мели. — Заливако нахмурился. — Козла нашел!
С перекошенным от ярости лицом Шредер схватил его за грудки.
— Нажрался, руссиш швайн! Могилу найти не можешь!
Заливако замахнулся, но немец оказался проворнее. Аперкот правой в челюсть был настолько силен, что могильщик с громким криком опрокинулся на землю.
— Свинья! — проревел Шредер. — Ты еще вякать будешь!
Матерясь, пьяный начал подниматься и получил еще один удар — под дых. Чтобы удержаться на ногах, ему пришлось вцепиться в прутья могильной ограды.
— Что ты, что ты, мужик… — захрипел он примирительно.
— Надейся на вас, баранов! — Шредер пошарил по его карманам и вытащил свои доллары. — А теперь убирайся. Поговорим, когда прочухаешься!
Пинок в зад прибавил могильщику скорости. Спустя считанные секунды его удаляющиеся шаги стихли вдали.
Искатель алмаза, переводя дыхание, огляделся. Солнце окончательно погасло. Кресты и ограды угрюмо темнели под бледно-лиловым небом. Где-то здесь, совсем рядом, может лежать бриллиант стоимостью в двенадцать миллионов долларов. Эта мысль подстегнула бандита, и он торопливо двинулся вдоль могил, вглядываясь в надписи…
Липке чертыхнулся, снимая с себя наушники. Шредер идет по ложному следу. В могиле, которую он ищет, никакого алмаза нет. И вообще в ней похоронен не Петров, а какой-то неизвестный, погибший в автокатастрофе. Но и в том Петрове, который должен был, по идее, в ней лежать, тоже нет алмаза. Резидент это знал точно. Но как сообщить об этом Шредеру, не раскрыв свое инкогнито?
Поразмыслив, агент решил не суетиться и оставить все как есть. Пусть Шредер ищет могилу. Пусть он ее найдет и раскопает. Когда убедится, что алмаза в ней нет, он с еще большим рвением возьмется за поиски последнего, четвертого, Петрова!
Взглянув на экран компьютера, подключенного к сети «Интернет», Липке вздрогнул. В левом нижнем углу показался знакомый сигнал, означавший, что в ноль часов сорок пять минут по московскому времени он должен получить очередное послание из Берлина. Ввиду чрезвычайной срочности оно будет передано в шифрованном виде через всемирную компьютерную сеть.
Резидент вооружился фотоаппаратом и замер в ожидании. Текст появился на экране точно в назначенное время и держался ровно столько, сколько требовалось для нажатия на кнопку «Кодака».
Был уже поздний вечер, когда шумная компания наконец покинула квартиру. Гости и хозяйка долго прощались в прихожей. Подвыпивший Вадим настаивал на том, чтобы Вика пошла их провожать. Синицыной стоило немалых усилий утихомирить его.
Из прихожей прощание переместилось на лестничную площадку. Вика, вышедшая сюда вместе с гостями, вскоре незаметно от всех вернулась в квартиру.
— Они ушли? — зашептал с антресолей Алексей. — Я слезаю!
— Ты что! Они стоят за дверью…
— Мне всю ночь, что ли, тут торчать?
— Синицына может войти в любую минуту!
— Тогда забери отсюда этот таз, чтобы я мог хотя бы улечься нормально!
— Давай… — Вика поднялась на табуретку. Алексей передал ей вышеупомянутый предмет, осторожно держа его обеими руками.
— Смотри не облейся, — хмыкнул он.
— Придется тебе переночевать здесь, — сказала Вика. — Ты не храпишь, так что все будет в порядке. А Синицына как ляжет, сразу уснет. Она выпила много…
Алексей заворочался на антресолях, устраиваясь удобнее.
— Надо было мне тащиться сюда сегодня… — пробурчал он. — На улице ночевать и то лучше… Так ты точно знаешь, что завтра в семь она слиняет?
— Абсолютно точно!
— Тогда ладно. Завтра с утра мы заскочим к нам на квартиру за вещами, а оттуда я еду на вокзал. Нечего мне больше делать в этой Москве…
— Тихо! Синицына идет!
Петров умолк. Хлопнула входная дверь, и в квартире появилась запыхавшаяся хозяйка.
— Ну, как тебе Вадя? — с сияющими глазами бросилась она к подруге. — Классный парень правда?
— Только какой-то неуравновешенный.
— Когда ты познакомишься с ним поближе он тебе понравится. Ты на него произвела неотразимое впечатление, точно тебе говорю!
Вике очень хотелось сказать, что Вадим — козел, но она сдержалась, только улыбнулась и махнула рукой:
— Давай лучше спать, я так устала сегодня!
* * *
Скоро Шредеру стало ясно, что если он хочет что-то здесь найти, то должен действовать по определенному плану. Прежде всего кладбище надо разбить на квадраты (дорожки могу послужить границами). Затем наметить очередность обследования этих квадратов. И только потом начать методичный обход могил.
Он вернулся к воротам и мысленно выделил небольшой кусок кладбища слева от них. Вглядываясь в надписи, Шредер двинулся по периметру отмеченного участка.
Вокруг большинства могил стояли решетчатые ограды. Проходы между ними подчас оказывались настолько узкими, что искатель алмаза с трудом протискивался вперед. Небо быстро темнело. Вскоре Шредеру, чтобы прочитать очередную надпись, приходилось приближаться к ней почти вплотную, для чего каждый раз надо было перелезать через ограду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26