Сейчас она в эвакуации, а сынок на фронте.— Сынок — это я. И если я еще раз вас увижу…— Извиняйте, извиняйте.Человек исчез, словно растворился в полумраке лестницы. Муравьев вошел в квартиру и позвонил в домоуправление, рассказал о странном визите.— Так, — ответил домоуправ, — интересно. Действительно, есть распоряжение Моссовета о временном вселении в свободные квартиры. — Он помолчал немного и добавил: — В общем, вы не волнуйтесь. За сигнал спасибо. Мне уже подобные поступали, да я думал… Вы сами в милиции работаете, поэтому знаете, всякие люди бывают. Еще раз спасибо за сигнал.Игорь повесил трубку и подумал о том, как быстро повылезала из щелей всякая нечисть. Как умело маскировалась она до войны, платила взносы в МОПР и Осоавиахим, ходила на собрания, ждала своего часа. Но нет, их время не пришло и не придет никогда, для этого он и служит в уголовном розыске.Муравьев открыл шкаф, достал из него синий костюм, тот самый, который сшил перед войной. На работе мать премировали талоном на отрез, и она взяла бостон специально для сына. Шил костюм знакомый мастер и, конечно, сделал все как надо. Всего один раз надел его Игорь, когда ходил с Инной в Большой театр на «Красный мак». Господи, давно же это было, как будто совсем в другой жизни! Он надел голубую шелковую рубашку, повязал полосатый галстук, натянул пиджак и подошел к зеркалу. Да, он казался себе необычным, просто отвык за два года от штатского костюма. Почти все время Игорь ходил в форме или в обыкновенной зеленой гимнастерке без петлиц.Впрочем, тот, другой человек в зеркале, Муравьеву понравился. Костюм на нем сидел хорошо, даже с долей этакой небрежности, которая придает элегантность. Жаль только, что орден надеть нельзя. Он был бы кстати на этом костюме: темно-синий бостон, а на нем рубиновая звезда.Игорь еще раз поглядел на себя в зеркало и начал собираться.Машина ждала его прямо у крыльца подъезда. Когда он открыл дверцу, шофер, недовольно оторвавшись от газеты, рыкнул:— Куда лезете, не видите, что ли? — Но тут же смущенно улыбнулся, замотал головой: — Вот это да. Игорь Сергеевич, быть вам богатым — не узнал.— Ну что ж, это неплохо.Приехав в управление, Игорь сразу же стал звонить Королеву. Майора не было, и Муравьев сидел в своей комнате, ожидая звонка. Пока все складывалось крайне неудачно. Ему необходимо было ехать на Тишинку, а проклятый телефон молчал. Игорь начал уже со злостью поглядывать на аппарат, словно именно он был виноват в том, что Королев никак не освободится. Конечно, можно было бы встать и уйти, но Данилов категорически приказал передать майору письмо и на словах добавить, что очень ждет результата.А управление жило своей обычной жизнью, и Муравьев уловил ее сразу по возвращении. Она состояла из знакомых ему привычных забот. В кабинет заходили ребята из его отделения и рассказывали о новостях. Заглянул начхоз и сказал, что он, Игорь, поставлен на довольствие. Потом явился комендант и начал по ведомости сверять номер табельного оружия, числящегося «за оперуполномоченным первого отделения тов. Муравьевым И. С.».— Все ждешь? — в комнату вошел Борис Парамонов.— Как видишь.— Завтракал?— Нет пока.— Я тоже не успел. Давай сообразим.— У меня, к сожалению, ничего нет.— Если бы я на таких, как ты, надеялся, — Парамонов встал, одернул гимнастерку, — давно бы ноги протянул. Я сейчас.Он вернулся минут через десять. В одной руке Парамонов нес чайник, в другой — что-то завернутое в газету.— Ну, давай, — он расстелил чистую бумагу, поставил банку консервов с яркой этикеткой.— Ух ты, — удивился Игорь, — что это?— Второй фронт.— Что?— Ну, консервы, колбаса американская. Вкусная, прямо сил нет.— Я такой и не пробовал.— А она только что и появилась, — Парамонов взял банку, и Игорь увидел сбоку, прямо на ней ключик. Борис повернул его, и жесть, закатываясь в трубочку, начала освобождать крышку.— Придумали же.— С умом делают. Вот сейчас в Москве появились консервы ихние, колбаса, тушенка свиная, сало консервированное, шоколад. Машины грузовые. Между прочим, в каждой, говорят, кожаное пальто лежит.— Врут.— Я тоже думаю. Наливай чай. Вот сахар в пакетике.Игорь разлил чай, насыпал в кружки коричневатый крупный сахарный песок. До войны он такого и не видел никогда. Чай сразу помутнел, покрылся сероватой пенкой.— Ничего, — Парамонов взял кружку, — зато он сладкий, лучше, чем сахарин. У меня от этого сахарина во рту кисло становится, словно я лимон со шкуркой съел.— У меня тоже.Игорь сглотнул слюну, следя за Парамоновым, который резал красноватую, покрытую желе, колбасу. Несмотря на подозрительный цвет, колбаса оказалась удивительно вкусной.— Ну, как харч?— Подходящий. Это ты что, спроворил где или из пайка?— Колбаса-то? Пайковая. Видишь, наклейка какая? Помощь от союзников. Я вчера газету читаю, смотрю, сводка с ихнего фронта. В Месопотамии стычки патрулей, несколько раненых. И колбаса эта. — Парамонов повертел банку в руках. — Стычки, колбаска. Легко воюют, чужими руками, кровью чужой, а как мы немцу хребет сломим, так они сразу заорут: мы тоже, мол, дрались… Баночками этими. Как думаешь?— А что думать? И я читал. О том, что на фронте появляются части из армии Роммеля, которая в Африке. Значит, могут они оттуда дивизии снимать, раз там только стычки патрулей. В общем, противно.— Это ты точно сказал — противно. За консервы, конечно, спасибо, — Борис бросил пустую банку в корзину с мусором, — но история всем воздаст.— При чем здесь история, — сказал Игорь, — разве в ней дело… Нам о сегодняшнем дне думать надо. Самим, без их консервов и патрулей.Зазвонил телефон.— Муравьев слушает.— Товарищ Муравьев, соединяю вас с майором Королевым.В трубке щелкнуло, и Игорь услышал Королева.— Здоров, Игорь Сергеевич, что там, как дела?— У меня для вас письмо от Данилова, приказано лично вручить.— Раз приказано — вручай. Жду через двадцать минут. Пропуск сейчас закажут.Через полчаса Игорь сидел в кабинете Королева. Виктор Кузьмич прочитал письмо, хмыкнул, поглядел на Игоря.— Твой начальник думает, что госбезопасность — справочное бюро.— Он просил на словах передать, что очень на вас надеется.— А ты хоть знаешь, что в этом письме? Стало быть, не рассказал начальник. Хороший он у тебя мужик. Очень хороший. Иван Александрович пишет, что погиб Полесов. Жаль. Ведь у меня были соображения насчет него. Хотел к нам Степана Андреевича забрать.— Он бы не пошел.— Пошел бы. Докладывай, что у тебя.Игорь медленно, стараясь не опускать мелочей, рассказал Королеву о готовящейся операции на Тишинском рынке. Майор слушал внимательно, временами что-то помечал в блокноте. Слушал, не перебивая, и, только когда Игорь закончил, сказал:— Есть одна мелочь, которую вы, братцы, не предусмотрели.— Какую? — встревожился Муравьев.— Нельзя Кострову в форме-то ходить. На рынке военных патрулей полно, а документики, как я понял, у него липовые. Наверняка, заберут. Тогда как?— Освободим.— Это не вопрос. Как он потом там покажется? Или вы на дураков рассчитываете?Игорь молчал. Он только теперь начал понимать, что так хорошо, на первый взгляд, продуманная операция внезапно оказалась под угрозой срыва.— Немедленно переодеть Кострова, — приказал майор. — С начальником МУРа я созвонюсь. Иди. — И уже в спину сказал: — Данилову, если позвонит, передай: все сделаю. Костров Рядом с проходным двором два парня зазывали желающих.— И только на туза! Только на туза! Как шестерку с восьмеркой подняли, так вы и проиграли! И только на туза! Как туз — так и денег картуз!Один из них грязными пальцами с обломанными ногтями разбрасывал на фанерке три замусоленных карты. Оба были в кепках-блинчиках, под пиджаками грязные тельняшки, брюки заправлены в начищенные, смятые гармошкой хромовые сапоги. Они казались близнецами, сходство подчеркивали сальные косо подстриженные челки, спадающие на лоб, и золотистый блеск коронок под мокрыми губами. Вот к ним подошел какой-то человек, полез в карман. Вокруг сразу собралась толпа.— Ну, дядя, — ощерился парень, — спытай счастье. Оно не лошадь, вдруг повезет.— Давай.— Сколько?— Пятьсот.— Предъяви.Человек вытащил из кармана мятые бумажки:— На, гляди. Теперь ты.Парень достал из-за пазухи пять сотенных и положил их на дощечку.— Метать?Три одинаковые карты легли рубашками вверх. Человек подумал, выплюнул окурок с изжеванным мундштуком и осторожно поднял одну из карт.— Туз, — пронесся по толпе вздох.— Твое, — с сожалением сказал банкомет и протянул ему деньги. Может, еще? Иль боишься?— Сколько?— Эх, трус в карты не играет, на отыгрыш: ты тысячу, я тысячу. А?— Годится.Опять легли три карты. И опять по толпе прокатился восторженный шепоток.— Может, еще?— Хватит, — человек, не считая, сунул в карман комок денег и скрылся в толпе.До чего любопытная была эта толпа своей невероятной пестротой! Кого только не встретишь здесь! Рынок разросся, занял все близлежащие переулки. Это было горькое порождение войны, с ее нехваткой, дороговизной, бедностью. Здесь можно было купить все. Краснорожие барыги в солдатских шинелях с чужого плеча могли продать хлеб и водку, пенициллин и зажигалки. Это была грубая и грязная накипь войны. Регулярно ее снимали, эту накипь, но она появлялась вновь, и бороться с ней было необыкновенно трудно.Мишка, стоя на углу Большого Кондратьевского, наблюдал за этой толпой и думал: неужели нельзя облить бензином всю эту сволочь, облить и поджечь, пусть горит. Он даже Зое тихо сказал об этом.— Зачем же так, Миша, — ответила она, — здесь не одни барыги. Нехватка, вот люди понесли сюда то, что могут продать или обменять, и нет в этом ничего зазорного. Люди свое, не ворованное, продают или на продукты меняют. А сволочи есть, конечно. Они здесь и собрались, потому что их, как магнитом, тянет к человеческому горю. Вон, видишь, — она кивнула головой в сторону игроков.Мишка сам давно уже наблюдал, как эти двое нагло обманывают простодушных людей, зараженных азартом.— Ну-ка, подожди, — Мишка шагнул к толпе.— Зачем? — Зоя схватила его за руку.— Сейчас увидишь.— Миша!— Так надо.Мишка раздвинул плечами любопытных, подошел к банкомету.— Что, товарищ военный, спытай счастье, — улыбнулся один из парней.— Давай.— А ставишь что?— Вот, — Мишка вытянул из кармана золотое кольцо.— Дай гляну, — сказал второй и протянул руку.— Смотри из моих рук.Парень наклонился, внимательно рассмотрел кольцо.— Рыжье, — шепнул он напарнику, державшему карты.— Сколько против него? — спросил банкомет, прищурившись.— Три куска.— Идет.— Предъяви.— Не в церкви…— Здесь тоже не фраера.Банкомет достал из кармана толстую пачку денег.— Мечи.Три карты шлепнулись на дощечку. Мишка пододвинулся к банкомету вплотную и крепко взял его за руку. Парень дернулся. Но Костров держал крепко.— Ты что, фраер, а? — прошипел банкомет.— Тихо, сявка, кого лечить решил? — Мишка выдернул из рукава банкомета карту, бросил на дощечку.— Вот он туз, — сказал он спокойно, забирая деньги, и, повернувшись к угрожающе надвинувшемуся на него второму, добавил: — Тихо, тихо, сопли вытри, а то я тебя сейчас по стенке разотру.Толпа весело загудела. Мишка повернулся и пошел к Зое. Вслед ему несся тяжелый мат.— Зачем ты? — спросила Зоя.— Золото им показал. Теперь, где надо, разговор пойдет, мол, появился карась с рыжьем.— А что такое рыжье?— Это на блатном языке означает золото.Потом они продирались сквозь толпу. Мимо старушек, торгующих постным сахаром, пацанов, пронзительно кричавших: «Папиросы! Папиросы „Пушка“!», женщин с невидящими глазами, вынесших на рынок немудреные предметы домашнего быта, мимо юрких подростков в кепках-малокозырках.Они шли через этот сорящий, гомонящий, торгующийся человеческий клубок, ища только им одним нужные лица. Их толкали, извинялись и бранили, но они продолжали свой путь. Купили у старушки сахар и пошли дальше, аппетитно похрустывая, приценились к совсем новеньким сапогам, постояли рядом со старичком, торговавшим старыми часами. Потом они выбрались из толпы и подошли к кинотеатру «Смена». У касс толпился народ: шел американский фильм «Полярная звезда». На огромной афише был нарисован горящий самолет. Здесь можно было передохнуть. Но напротив кинотеатра находилась как раз трамвайная остановка, и битком набитые красные вагоны выбрасывали на тротуар десятки людей. День был воскресный, и многие со всех концов города ехали на рынок.— Давай подойдем, — сказала Зоя.Они отошли за кассы кинотеатра, встали у проходного подъезда каменного двухэтажного дома, через него можно было попасть во двор.— Да, — сказал Мишка, — к этой сутолоке привыкнуть надо. Сразу и не разберешься.— Это сегодня, — ответила Зоя, — все-таки выходной.— А в обычные дни?— В обычные народу мало. Заняты люди, работают.— Ну, а барыги?— Эти-то здесь крутятся…Внезапно она сжала Мишкину руку:— Смотри!Мишка, прикуривая, чуть повернулся и увидел на другой стороне улицы парня в знакомой кепочке-малокозырке и с косой челкой под ней.Рядом с банкометом стоял высокий, сутулый человек в мешковатом, неопределенного цвета костюме. В нем Костров сразу же узнал того самого «счастливчика», выигравшего полторы тысячи. Они о чем-то говорили, иногда поглядывая в Мишкину сторону.«Засуетились, сволочи, — внутренне усмехнулся Мишка, — три куска — деньги немалые. Посмотрим, что будет дальше». Он взял Зою под руку. Девушка сразу же прижалась к нему, игриво улыбаясь.— Товарищ старшин сержант, — услышал Костров за своей спиной глуховатый, официальный голос. Он оглянулся и увидел пожилого младшего лейтенанта в очках и двух красноармейцев с винтовками. На рукавах у них алели повязки с белыми буквами КП.Патруль! Мишка похолодел. Вот сейчас он достанет липовый документ и повезут его в комендатуру. Конечно, там все разъяснится, выпустят, но зачем лишние сложности, да еще на глазах этих двоих.Тут ему в голову пришла дерзкая мысль.Мишка подтолкнул Зою к проходному двору, а сам вытянулся, бросив руку к пилотке.— Документы, — еще раз устало приказал командир и протянул руку.— Есть, товарищ младший лейтенант, — Мишка краем глаза увидел, что Зоя уже скрылась в подворотне, теперь все было в порядке.Мишка, оторвав руку от пилотки, медленно начал расстегивать карман гимнастерки, сделав незаметно полшага вперед. Теперь он стоял как раз между младшим лейтенантом и бойцом. «Ну, — внутренне собрался он, — давай, Миша. Давай!» Сильным ударом сапога он подсек ноги лейтенанта, одновременно правой ударил бойца чуть выше пряжки ремня. Не оборачиваясь, сбив с ног какую-то женщину, он бросился в подворотню. За спиной раздалось запоздалое: «Стой!» Но он уже был во дворе рядом со спасительным подъездом.Зоя открыла дверь и увидела Мишку, прислонившегося к косяку, глаза у него были совсем шальные.Костров вошел молча, косо посмотрел на Зою и сел на диван.— Ну, как ты? — спросила она.— Как видишь, — Мишка расстегнул ворот гимнастерки.Заскрипела дверь в соседнюю комнату, показалась голова Самохина.— Вы чего? — спросил он, удивленно глядя на Мишку.— Патруль, — вздохнула Зоя, — напоролись, глупо совсем.— Ну и что?— Сбежали.— А они?— Они ничего, — сказал Мишка. — Им, старичкам этим, салажат ловить, а не нас. Знаешь, Самохин, — он хитро прищурился, — помог нам патруль-то этот.— Как же так?— А вот так, зови ребят, расскажу. Зоя, ты бы разыскала Игоря, пусть мне штатское пришлет, завтра опять пойдем в карты играть. Глава шестаяРайцентр. 13 августа Данилов — Хорошо, допустим. Ну, если честно, я ничего не понимаю в специфике вещей, только по тону чувствую, что больной на поправку идет, — Данилов подвинулся к столу главврача. — Когда он сможет говорить? Поймите, это для меня сейчас главное.— Как вам сказать, — врач посмотрел на Данилова, потом перевел взгляд куда-то за его спину, — ожоги. Сильные ожоги. Плюс, конечно, элемент симуляции имеет место быть. Я не бог, хотя понимаю вас отлично. Должен к тому же сказать, что он не транспортабелен пока.— А это вы к чему?— Возможно, вы захотите забрать его к себе. Возможно, ваши врачи…— Доктор, — тихо сказал Данилов, почти шепотом, — вы же интеллигентный человек, о чем говорите! У нас работают точно такие же врачи, как и везде. Зря вы это…Данилов откинулся на спинку, а главврач опустил руки, помолчал и наконец произнес:— Не раньше чем через пять дней.— Что же делать. Против науки не попрешь, — Данилов встал, протянул врачу руку. — Значит, буду надеяться.Прежде чем выйти на улицу, Иван Александрович прошел к комнате, в которой лежал «мотоциклист». У дверей дежурил милиционер.— Ну как? — спросил его Данилов.— Да все так же, товарищ начальник.Данилов немного постоял, посмотрел на плотно закрытую дверь палаты и, козырнув вытянувшемуся милиционеру, пошел к выходу. Вчера из Москвы прислали данные на «мотоциклиста» — Виктора Степановича Колугина, 1910 года рождения, по профессии шофера, уроженца города Дмитрова Московской области.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20