На улице было пустынно. По площади ковыляла отощавшая собака, остановилась, поглядела на незнакомого человека, словно думая, перепадет ли от него что-нибудь съестное, и, видимо поняв, что ничего путного от него не дождешься, пошла дальше.«Зря отпустил участкового, — подумал Полесов, — Ефимов наверняка бы помог найти нужных людей». Степан еще раз огляделся и внезапно понял: трубы дымили, значит, печи кто-то топит. Он усмехнулся внутренне своей беспомощности и пошел к ближайшей трубе.У первого двора забора не было, но уже заботливые руки подняли ворота. Они стояли как напоминание о том, что когда-то здесь жили хорошие, крепкие, любящие порядок хозяева. Степан решил войти именно через ворота, словно отдавая дань уважения тем, кто живет на этом дворе. Он толкнул калитку, с удовольствием услышал, как мягко, без скрипа подалась она, и решил, что на этом дворе должны жить люди во всех отношениях степенные.Не успел он войти, как из-за обугленной печи выскочила огромная лохматая собака. Полесов мгновенно отступил назад, к воротам. Вид молчаливого пса не сулил ничего хорошего. Степан увидел прислоненный к воротам обломок штакетины и подумал, что это вполне пригодное в подобной ситуации оружие. Он взял доску и смело пошел на собаку.— Ты чего это, товарищ военный? — окликнул его чей-то голос.Из землянки вылезла старушка в засаленном зеленом ватнике.— Да я, мамаша…— Степан так и не успел окончить фразы. Собака прыгнула, но он, увернувшись, сунул ей в пасть штакетину.— Назад, аспид, пошел вон! — закричала старуха, замахнувшись на пса.Собака поджала хвост и с рычанием покинула поле боя.— Приблудная она, — извиняющимся голосом сказала старуха, — мы уж ее и прогнать хотели, да со своими больно она ласкова. А чужих, особенно военных, страсть до чего не обожает. Ты уж прости, сынок.— Да что вы, мамаша. Я зашел спросить, где мне сейчас нового председателя найти.— Клавдию, что ли? Так это моя дочь. Сейчас времени-то сколько?— Третий час.— Вот сейчас она аккурат и прибудет. Ты проходи на двор, подожди.— А если ваша собачка опять со мною пообщаться захочет? — улыбнулся Степан.— Иди, иди. Я ее привяжу.Степан уселся на бревно, закурил. Над землей повисло неподвижное солнце. Казалось, что все живое замерло, только кузнечики продолжали свою бесконечную перекличку. Старушка не появлялась. Степану очень хотелось пить, и он мысленно выругал себя, что не спросил, как звать хозяйку. Неудобно же кричать на весь двор: «Эй, мамаша, напиться принеси!» А искать ее за кустами — дело небезопасное. Второй же раз с приблудной собакой он встречаться не хотел. Полесов вообще не любил собак. И шло это с далеких дней беспризорного детства. В Сибири, где он пацаном шатался по деревням, каждый двор караулили огромные злые волкодавы. Ох и натерпелся он от них — страшно подумать. Вот с тех пор и не любил их. Всех, независимо от породы, размеров и применения. Терпел только служебно-розыскных, как неизбежное дополнение работы.За кустами, которыми порос двор, виднелся на скорую руку сколоченный сарайчик, оттуда доносились характерные звуки: кто-то работал рубанком. И по тому, как потрескивало дерево, как запинался резак, Степан понял, что орудует рубанком слабый и неумелый.Он еще раз внимательно огляделся и пошел к сарайчику. Дощатое сооружение, которое он увидел, меньше всего напоминало сарай: просто навес, под которым стоял грубо сколоченный верстак. Старушка бойко, хотя и без сноровки, строгала доску.— Хозяйка, — Степан подошел, погладил доску, — это не женское дело, давайте я помогу.— Теперь, товарищ военный, все стало нашим, бабьим делом. Мужики-то на фронте, вот мы…— Вот и пользуйтесь, пока к вам в наем мужик попал, — Полесов засмеялся и начал стягивать с себя гимнастерку.— Спасибо тебе, сынок, я пойду пока обед погляжу, скоро Клавдия придет.Степан удобно уложил доску, проверил пальцем резец: ничего, работать можно. Он вытер вспотевшие ладони и взял рубанок. Вжик — пошла первая стружка, желтоватая, ровно загибающаяся кольцом. Вжик — и сразу же терпко запахло смолой, а доска, по которой спешил резец, обнажила коричневатые прожилки и темные кружки сучков. Степан работал ровно. Эх, давно уже он не занимался этим делом. Бывший кузнец-деповец, он надел милицейскую форму несколько лет назад, а руки все равно скучали по труду, просили его. Энергично двигая рубанком, Степан подумал, что хорошо бы после войны уволиться и опять пойти в депо.Он не замечал жары, мокрой майки, прилипшей к спине. Он был весь поглощен давно забытым процессом созидания, дающим человеку физическую радость, счастье.— Где же ты, мама, такого работника нашла? — раздался у него за спиной густой женский голос.Степан обернулся, вытирая тыльной стороной ладони потное лицо. Высокая, стройная женщина в выгоревшем сарафане, улыбаясь, протянула ему руку У нее были большие светлые глаза, густые, отливающие бронзой волосы, собранные в тяжелый пучок на затылке.— Да вот, — Полесов пожал протянутую руку, — помог вашей мамаше немного.— Спасибо. Только вы сначала скажите, откуда такие помощники берутся?Степан расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вынул удостоверение. Женщина внимательно прочитала его.— Из Москвы, значит.— Оттуда, Клавдия…— Михайловна. Игнатова.— Вот и познакомились. Вы мне за труды праведные водички бы дали помыться.— Пойдемте, полью.Ледяная колодезная вода обожгла разгоряченные работой плечи. Степан вымылся по пояс, надел гимнастерку. Он заметил, как женщина уважительно поглядела на орден, на шпалы в петлицах, и ему стало приятно.— Я к вам, Клавдия Михайловна, по делу.— Что это за судьба у меня такая, — она опять улыбнулась, — такой мужчина видный — и по делам.— Жизнь такая, Клавдия Михайловна, — ответил Степан, а про себя подумал, что хорошо бы приехать к ней просто так, без всяких дел, помочь поставить дом, рыбы наловить, а вечером гулять с ней по пахнущему травой полю, обнимать ее упругие теплые плечи.— Вы, Степан Андреевич, по поводу убийства к нам приехали?— Точно. Хочу у вас спросить, как Ерохин узнал, что его в райцентр вызывают.— Да очень просто. Я в правлении была. Я же в одном лице и зам, и агроном, и парторг. Позвонил по телефону Аникушкин, заворг, и просил передать, что Ерохина вызывают. Вот и все.— Ну хорошо. Позвонил, передал, а вы что же?— Я сразу к Ерохину пошла и передала ему. Он собираться стал, вывел велосипед и поехал.— Сразу в район?— Нет, мы с ним еще в правлении с час-два документы подбирали. Ну, а потом он уж и поехал.— А кто еще знал о вызове?— Да никто. Люди в поле были.— Так уж и никто в правление не заходил?Клавдия подумала, а потом отрицательно покачала головой.— Нет, никто.— Дела, — Степан задумался.Все вроде совпадало. Убийца ждал Ерохина около часа. Значит, его предупредили сразу же, и он… Стоп. Конечно, он шел из райцентра. Точно, оттуда. Иначе бы он застрелил председателя сразу по выезде из деревни, в лесу.— Спасибо, Клавдия Михайловна, — Степан встал, стряхнул с брюк приставшую стружку, — спасибо, я, пожалуй, пойду.— Да куда же вы, Степан Андреевич? Так не пойдет. Из нашего колхоза гости голодными не уходят. Чем богаты…Степан взглянул на нее и будто утонул в ее огромных глазах. Нет, не мог он так просто уйти от нее.— Ну что, пошли к столу, — улыбнулась женщина. Муравьев Ну и дед. Ничего себе — восемьдесят лет. Да он покрепче его, Игоря, будет. Вон лапища какая, загорелая, жилы, словно канатики, перевились. Да такой этими вот пальцами пятак согнет. Старик сидел за столом, на них поглядывал хитровато, будто спрашивал: зачем пожаловали, граждане дорогие?— Ты чего, Ефимов, пришел? А? Какая такая у тебя во мне надобность? И молодого человека привел. Никак, в острог меня засадить хотите, дорогие милицейские товарищи.— Ты скажешь, — участковый сел на лавку, — тоже шутник.— Так зачем же? Дело какое, али в гости?— Считай, что в гости.— А раз в гости, то иди к шкафчику, лафетники бери. А я мигом.Старик вышел в сени. Игорь внимательно оглядел избу, вернее, не избу, а так, наскоро вокруг печки сколоченную комнату.— Зачем лафетники?— Самогон пить будем, — ответил Ефимов, расставляя на столе рюмки.— Да ты что, в такую-то жару, на работе…— Иначе разговора не получится, я этого деда распрекрасно знаю, характер его изучил лучше, чем Уголовный кодекс. Занятный старикашка. Между прочим, партизанский связной.В сенях загремело ведро, появился хозяин с литровой металлической фляжкой.— Ну, товарищи милицейские, садитесь. — Он быстро разлил желтоватую, резко отдающую сивухой жидкость по стопкам. — С богом, — хозяин опрокинул водку куда-то в бороду.«Вот это да», — подумал Игорь и тоже одним махом выпил свою долю.Самогон показался слишком теплым и очень крепким. Закуски не было, и Муравьев достал папиросы. Закурили.— Ну, милицейские товарищи, — хитро прищурился хозяин, — какая во мне нужда?— Ты, Кузьмич, — спросил Ефимов, — среди других свою корзинку узнать можешь?— А то как же. Очень даже просто. Я в донышке, когда плету, обязательно крест выкладываю. А зачем тебе мои корзины-то?— Нашли мы одну, вроде твоя.— Это какая, эта, что ли?— Она самая.— И точно моя, я ее совсем недавно сделал.— А кому, не помнишь?— Ну как же, Виденеевым из Дарьина. Видишь, ручка проволокой обкручена, это их Витька сделал.— Семья-то у них большая?— У Виденеевых-то? Нет. Витька-пацан, невестка и сама старуха Мария Егоровна. А зачем они тебе?— Дело, Кузьмич, у нас к ним срочное, безотлагательное дело…У правления их ждал Полесов.— Ну, что у тебя? — спросил он Муравьева.— Вроде нашли. А у тебя?— Глухо.— Иди докладывай.Они опять с трудом протиснулись в тамбур и попали в маленькую комнату правления. Степан подошел к телефону, висевшему на стене, закрутил ручку. В трубке что-то шумело, слышались отдаленные разряды. Наконец женский голос ответил: «Город». Степан назвал номер райотдела и попросил соединить его с Даниловым. Они с Игорем по очереди условными выражениями доложили о результатах.— В Дарьино я поеду сам, буду там через час, — сказал Данилов.Степан повесил трубку, посмотрел на Игоря:— Далеко до Дарьина?— Надо у Ефимова спросить.Игорь высунулся в окно и подозвал участкового:— Ефимов, до Дарьина далеко?Участковый, подумав, ответил:— Если лесом напрямки — минут двадцать, а по дороге, так час с гаком.Они не успели еще дойти до околицы Глуховки, как их догнала полуторка, переделанная под автобус.— Наша, — обрадовался Ефимов, — райотдельская.Машина притормозила. Из кабины высунулся молодой светловолосый парень:— Далече, Ефимов?— В Дарьино. Ты бы нас подбросил, Копытин. Со мной товарищи из Москвы, а по такой жаре пехом взмокнешь.— Садитесь.Через несколько минут они были на месте. Дарьино, в отличие от Глуховки, совершенно не пострадало от оккупации. Дома стояли так, как им и было положено. Казалось, что война и не заходила в эти места.— Н-да, — сказал Муравьев, — у меня создалось впечатление, что мы попали в рай.— Вроде того, — отозвался Ефимов, — лучшая деревня на моем участке. Видите, вон там дом под шифером. Там Виденеевы живут. Вы идите туда, а я зайду к бойцам-ястребкам, их в деревне двое, что-нибудь насчет обеда соображу, а то от голода сил никаких нет.— Вот это дело, — обрадовался Игорь, — а то вечер на носу, а мы еще ничего не ели.Степан молчал. Он пообедал у председателя, и теперь ему как-то было неудобно говорить об этом.— Пошли к Виденеевым, поговорим со старушкой.Они разошлись по пыльной деревенской улице. Жара постепенно спала, пахло зеленью и рекой. У виденеевского дома Степан остановился, прислушался. Вроде собак не было. Они открыли калитку.— Пошли.На крыльце сидел белобрысый паренек и немецким штыком-ножом строгал палку. Он только поднял глаза на пришедших, продолжая так же яростно кромсать здоровую орешину.— Ты Витька? — спросил Игорь.— Витька, — ответил мальчик.— Ну, тогда здравствуй.— Здравствуйте, дяденьки. Вы из милиции?— Точно.— А зачем к нам?— Да вот корзинку вашу в лесу нашли, — Игорь протянул лукошко, — занести решили.— Ой, и впрямь наша. Ее бабушка потеряла.— А где она?— До соседа подалась, скоро будет. Вы подождите. Это у вас парабеллум? Да? У меня два таких было, да дяденька Ефимов отобрал.— Где же ты их взял?— А их по весне много на полях находили. И наганы, и автоматы. Немцы покидали. — Витька встал, начал собирать стружку. — Я за молоком пойду, а вы подождите бабуню, она скоро.В углу двора за кустами малины лежали бревна с истлевшей корой.— Пошли покурим, посидим, — сказал Степан, — а то день уж больно колготной, ноги гудят прямо.Они присели, не спеша закурили.— Понимаешь, Игорь, — Степан глубоко затянулся, папироса затрещала, — странная история получается. Выходит так, что о поездке Ерохина в райцентр никто и не знал.— Так уж и никто?— Знала только Игнатова, заместитель Ерохина.— В такой ситуации никому верить нельзя.— Фома неверующий, — Степан удивленно посмотрел на Муравьева. — Наоборот, надо верить, только, конечно, проверять все необходимо…Где-то вдали на деревенской улице раздался треск мотоцикла.— Вон, — усмехнулся Игорь, — бабка Виденеева едет.Звук мотора все приближался и наконец оборвался, заглох у самого дома.— Смотри-ка, — засмеялся Степан, выглядывая из-за кустов, — и точно бабка приехала.У ворот стоял армейский мотоцикл. За рулем, положив автомат на колени, сидел боец без пилотки, из коляски, расстегивая кобуру, вылезал командир, петлиц его Степан не разглядел. Но в позе бойца, который глядел на дом, и в движениях командира Полесов вдруг почувствовал еще не осознанную опасность.А командир уже приближался к воротам.— Игорь, — шепотом скомандовал Полесов и выдернул пистолет.Муравьев все сразу понял. Он быстро переместился ближе к дому, так что солнце оказалось за его спиной.Военный подошел к крыльцу и уже занес ногу на первую ступеньку.— Руки, — тихо, но необычайно твердо сказал Муравьев, — руки вверх!Командир дернулся и чуть обернулся, неохотно отнимая руку от кобуры.— В чем дело?— Кто вы такой? — Игорь внимательно следил за неизвестным.— Я помощник коменданта, нам сообщили, что в этом доме скрывается дезертир. — Командир повернулся лицом к Муравьеву: — Кто вам позволил…— Об этом после. Документы.— Пожалуйста, — лениво произнес старший лейтенант и сунул руку в карман галифе.Игорь мгновенно почувствовал опасность: там второй пистолет! И в тот момент, когда неизвестный выдергивал руку из кармана, Муравьев, падая, нажал на спусковой крючок. Два выстрела слились в один. Им ответила длинная автоматная очередь, взревел мотор мотоцикла.Старший лейтенант лежал, отброшенный к стене тяжелой пулей парабеллума, глядя перед собой остановившимися глазами, из угла рта на гимнастерку сбегала тоненькая струйка крови. Игорь только на секунду задержал на нем взгляд и бросился к воротам.Степан, положив ствол нагана на изгиб локтя, целился в мчавшегося по улице мотоциклиста. Муравьев тоже вскинул пистолет, пытаясь поймать на мушку широкую, согнувшуюся спину.Наперерез машине выскочили Ефимов и два бойца с винтовками. Мотоциклист рванул машину к обочине, стараясь выскочить на поле. Глухо ударил винтовочный выстрел. Над мотоциклом взметнулся клуб голубоватого света. Водитель, выброшенный взрывом из седла, объятый пламенем, пролетел несколько метров и упал в траву.Когда Муравьев и Полесов подбежали к месту взрыва, Ефимов уже сбил огонь с одежды мотоциклиста. Игорь увидел сгоревшие волосы, черное, обуглившееся лицо и отвернулся.— Живой, — Ефимов поднял голову водителя, — дышит. Боец наш по шине стрелял, да попал в бак с бензином.У околицы в клубах пыли появилась «эмка». Это приехал Данилов. Данилов — Так, — сказал Иван Александрович, оглядевшись, — атака слонов под Фермопилами. Живой? — он кивнул на мотоциклиста.— Пока.— Срочно в машину. Полесов с ним. В город, в больницу. Потом обратно. Срочно. Виденеева жива?— Все в порядке, — ответил Игорь, — там, во дворе, еще один лежит.— Научились стрелять…— Данилов выругался. — Мне не трупы нужны, а свидетели.— Так ситуация…— Догадываюсь. Машинку новую не терпелось опробовать…— Иван Александрович…— Я сорок два года Иван Александрович. Давай веди.Они подошли к виденеевскому дому. У забора, прижав к себе Витьку, стояла старушка. Она с ужасом смотрела на оперативников.— Что, напугалась, мамаша?Старушка молчала, только сильнее прижимала к себе внука. Данилов вошел во двор, долго рассматривал убитого, словно пытаясь вспомнить, где видел это лицо. Нет, он просто был похож на всех покойников. А их много видел Иван Александрович на своем веку. Смерть делает всех людей похожими, покрывает лицо синевой, обостряет черты.— Обыскать, — повернулся он к Белову, — внимательно только, а потом в машину и в город. Где хозяйка?— Вон она, — кивнул Муравьев в сторону старушки.— Так, — Данилов подошел к Виденеевой. — Вас как зовут? Ага. А меня Иван Александрович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20