Она оглядела присутствующих плутовским взглядом и вынесла им приговор:
- Болтуны! Языкам покою не дают. А надо в дорогу собираться, с вещами расправляться. Если ещё что про русских удое скажете, плюну и уйду. Ковыряйтесь сами! Вяжите, выбрасывайте... Больно знатные! А как что надо по делу, так "где ты, тетя Надя?" Обижайтесь не обижайтесь, а я вам об этом напрямки скажу напоследок-то... Вот папаша ваш, Ося, куда уважительнее был, хотя и служил по тюремному ведомству... Сажал, значит, людишек...
Я подрастерялась. Мне как-то неловко стало смотреть на взрослых людей, воображающих о себе Бог знает что и словно бы отшлепанных внезапной старушкой-озорушкой.
Однако никто из них не смутился, даже Софья Марковна протянула усмешливо:
- Теть Надь, вечно вы нападаете... Подумайте сами, на зачем нам в Америке какие-то валенки? Заберите себе, если надо. О чем говорить?
- Как это о чем говорить? - задорно выкрикнула старушка-озорушка. - О честности и говорить! Хороша бы я была, если бы без спросу прикарманивала чужое! Нет уж, Бог меня спасает от дурных хотений! Бог хочет, чтоб я на тот свет ушла без больших замечаний с его стороны! Это богатеям все нипочем! Им лишь бы деньги грести лопатой, даже если эти денежки от вдовьих и сиротских слез взмокли...
- Тетя Надя! - взмолилась Софья Марковна. - Хоть вы не философствуйте! Вам же ещё надо антресоли доразбирать! И всякий откровенный хлам выбросить...
- Хватилась! - старушка-озорушка прижала к груди валенки, как букет цветов. - И разобрала и выбросила. Целых четыре пачки желтых бумаг... Тяжелые...
Глаза у Софьи Марковны расширились. Она вскочила с кресла:
- Какие пачки?! Кто вас просил?!
- Так вы сами, и чего теперь спрашивать? - стояла на своем старуха-домработница, - если по всему виду бумага старая, в пыли...
- Ося? - гневно позвала Софья Марковна. - Ты понимаешь, что сделала эта упрямая? Что она выбросила?
Когда её гневливо-расстроенный взгляд встретился с матово-невозмутимым взглядом мужа - они вдруг разом понятливо кивнули друг другу, и Ося перешел сразу на крик:
- Тетя Надя! Сейчас же вниз и найдите эти бумаги, и принесите их сюда!
- Господи Иисусе! - перекрестилась старушка-озорушка, уж точно только делая вид, будто насмерть испугалась. - А ничего если я сверху кинула банку с протухшим томатом? Ничего если заодно с вонью принесу?
- Ничего! Главное - найдите и принесите! - потребовал Ося.
А я... я решила, что нахожусь на самом верном пути к решению задачки про трупы пятерых человек... Только бы под тент над машиной не залезли какие-нибудь мальчишки и не унесли чемодан с рукописями В.С. Михайлова...
Старуха, между тем, ушла. Сердитый Ося и раздраженная Софья Марковна прильнули к окну, видимо, наблюдая за тем, как тетя Надя роется в контейнере для отбросов...
Бесполезность её попыток сыскать необходимое тотчас отразилась на лицах мужчины и женщины. Они одеревенели.
Первым оборвал затянувшееся молчание муж:
- непонятно, куда могла подеваться такая кипа бумаги!
- Возможно, кто-то взял её заворачивать продукты, - откликнулась жена. - Сейчас все берут, воруют...
- Твоя непредусмотрительность не делает тебе чести, - сказал муж.
- Но почему непременно следует думать о худшем? - воскликнула она с надрывом.
- Не рви мне барабанные перепонки! - попросил он. - Теперь понимаешь, почему бизнесмен я, а не ты? В деле мелочей не бывает.
Цена рукописей В.С. Михайлова, припрятанных мной так вовремя, подскочила ещё выше в моих глазах...
Возвращения ни с чем старушки-озорушки я ждала с тревогой. Но она явилась агрессивно-веселой:
- Украли бумаги! Уперли! Может, бедные какие люди, чтоб в макулатуру сдать. А вы-то чего страдаете попусту? Вон сколько времени не вспоминали про эти пачки. Теперь, значит, здрасьте! Спохватились! Если б загодя предупредили, чтоб тетя Надя к ним и не прикасалась, тетя Надя бы их за три версты обошла б.
- Уймитесь! - повелительно сказала Софья Марковна. - Не вашего ума дело, что нам важно, что нет.
- Софочка, ах, Софочка, - внезапно хозяин показал в улыбке свои наполовину голубоватые, наполовину золотые зубы, - рухнул твой бизнес в самом начале... А удача, казалось, была в руках... Вывод? Цени меня, своего мужа, и держись за него всеми ноготками!
У меня, как говорится, на кончике языка вертелся вопрос: "Что же у вас пропало? О чем такая глубокая печаль и три пуда раздражения впридачу? О каком рухнувшем бизнесе речь?"
Но смолчала, конечно. Подождала...
Зато свой текст выдал скептичный, неунывающий "похоронщик":
- А я скажу тебе, Софочка, кто уволок и куда эти самые бумаги. Это он лично, Владимир Сергеевич, и прямиком в свою могилу. Угадал твой замысел и подсуетился. Он умел опережать события, этого не отнять. Но почему ты забыла о Тане... Она же по делу...
Софья Марковна посмотрела на меня как на пустое место, но проронила:
- Так что вам от меня надо?
Конечно, я дрянь, конечно, лицедейка и потому, напустив на физиономию почтительную робость, а в голос добавив сбивчивость от смущения перед гранддамой, сказала:
- Заканчиваю большую статью о Владимире Сергеевиче... Обошла многих, кто его знал. Но без беседы с вами, уверена, мои знания о выдающемся писателе будут неполные... Прошу вас ответить всего на несколько вопросов. Скажите, Владимир Сергеевич был очень трудолюбивым человеком?
- Еще бы! Не отнять! Всюду успевал, - был ответ.
- А как вы расцениваете... если слышали, тот факт, что на крест, на его могиле кто-то несколько раз приклеивал бумажку с фамилиями трех писателей?
Софья Марковна и Ося обменялись быстрыми взглядами.
- Хулиганство! - сказала она. - У кого-то переизбыток чувства юмора. Или вы думаете, - женщина внезапно расхохоталась как девочка, - вы думаете, что это я сделала? Как бывшая жена, которую он бросил? Как эксцентричная женщина, когда-то в юности работавшая с папой-мамой в цирке? Кто-то так считает? Клавдия Ивановна, эта старая ханжа, пришла к такому выводу? И вам голову забила этой чепухой? Все не уймется! Никак не может простить, что Михайлову надоело её занудство и он предпочел меня, красавицу, хохотушку! Вот и носится со своим ханжеством! Вот и хвалится, что дети и внуки у неё от великого писателя! В Бога уверовала! Со свечкой в церкви стоит! Но лгунья, оборотень! Ах, как жаль, что я теперь не могу отплатить ей за все! Я же и название придумала своим воспоминаниям о Михайлове: "Клавдия, не лги..." Но ещё не все потеряно! Я ещё дам знать о себе. Все, что ни делается, все к лучшему! Америка открывает просторы! Я там сяду вплотную и напишу про эту лицемерку все, все и кое-что еще! У меня хватит материала! Подумаешь, рукописи... И без них будет что рассказать об этой парочке...
- О какой парочке?
- Да о них же! О них! О Клавдии и Михайлове! - рассердилась на мое тупоумие темпераментная Софья Марковна.
А я сейчас же и убедила её лишний раз в том, что ну не голова у меня, а полено, спросила, дебильновато расширив глазки:
- Но почему же вы здесь это не написали? Сейчас же сенсации читаются нарасхват!
- Здесь?! - Софья Марковна подозрительно уставилась на меня. - Вы работаете в газете и ещё спрашиваете почему? Вы словно не знаете, как здесь легко убить человека? Вы думаете, это совсем не опасно тронуть Клавдию, если у неё сыновья и внуки в бизнесе? Вам не известно, что на приеме в английском посольстве случилось? Нет? Вы и вообразить не можете!
- И что же?
- А то, немыслимое, невообразимое! Я приобрела белое чудесное итальянское платье, и мне его залил крюшоном михайловский внучек, клипмейкер Игнатий! При всех залил! Испортил дорогую вещь безвозвратно! Я его тете Наде отдала... Может, её племянница как-то что-то из него себе соорудит... Сирота... только в жизнь вступает... Ну так о чем мы? Об этом абсолютном сволоче Игнатии! Думаете, он случайно этот крюшон опрокинул на мое белое платье? Он, подлец, так вот отплатил мне за то, что я как-то... прилюдно... в гостях у приличных на вид людей сказала, что собираюсь писать мемуары и такое в них порасскажу про Михайлова и его верную Клавочку... Всего-то! Кто-то передал! Всегда найдутся добрые люди! Итог - дорогое платье к черту! Ах, с какой ухмылкой, такой волчьей, он как будто извинился передо мной! "Простите, будьте добры! Но здесь так толкаются... а некоторые даже хотят сочинить поклеп на моих любимых бабушку и дедушку. Бедные людишки! Даже не представляют, что их можно в момент превратить в желе! Позвольте мне посыпать солью на это чудовищное пятно. Говорят, помогает..." Ничего себе! Как сыграл! Артист! Думает, раз имеет дворянское происхождение, ему все можно! Мой родной дедушка по матери тоже многое мог! Он в девятнадцатом был переведен из Киева в Москву. У них с бабушкой не было квартиры, одна комната целых семь месяцев. Но мой дедушка был тогда, слава Богу, большевик и член какого-то там большого совета по просвещению. Он работал в Бюро с такими важными людьми, как, представьте себе, Зорин, Лацис, Нахимсон, Корсак, Вера Слуцкая. На их счастье, из Москвы убирались все эти зажравшиеся расфуфыренные дворяне, и одна такая бросала квартиру из трех комнат. Мне рассказывали, какая это была запущенная квартира. Там на двуспальной кровати сидела эта буржуйка в кудряшках. В ногах у нее, представьте, лежала породистая собака с тремя щенками. Она раскладывала пасьянс. И тут же петух на соломе. И ни куска хлеба. Эта неприспособленная дура пробовала гадать посторонним людям и совершенно не вписывалась в социалистические лозунги. Ее как нетрудовой элемент могли и арестовать. Она сразу согласилась отдать эту свою квартиру моим бабушке и дедушке. Они потом получили совсем хорошую, из пяти комнат.
- А потом их расстреляли как врагов народа в тридцать седьмом. Так и идет, - вставил "похоронщик". - Ты, вроде, о платье начала, а влезла в дебри политики.
- Не волнуйся, я ещё не потеряла рассудок, как Наталья. Мне не снятся белые свиньи и красные быки. Я отлично помню, о чем говорю. Как я его ненавижу! Какой наглец! Но он дал мне своим случайным крюшоном подумать. Я подумала и решила, что мне вряд ли стоит выпускать свои мемуары в этой бандитской стране, где одни сплошные революции. Я не смогу спокойно спать, потому что эти михайловские потомки на все способны. Они, я убеждена, могут и киллера нанять. Вы удивлены, дорогая газетчица? - Софья Марковна посмотрела на меня и сказала раздельно. - Ха-ха! Вы их плохо знаете! Но я-то знаю! И поэтому решила писать свои мемуары в Америке. Со всех сторон польза. Там и заплатят как надо. И бояться не обязательно этих зарвавшихся игнатов... Вы, надеюсь, не настолько близки с этой семейкой, чтоб...
- Да нисколько! - открестилась я с пылом. - Об этом Игнатии вообще первый раз слышу! Негодяй, конечно, если позволил себе такое... с платьем...
- Тот ещё негодяй! Подлец! Скотина!
- Скажите, Софья Марковна, - полезла я в огонь, но осторожненько и довольно грациозно, - а у вас случайно не сохранились черновики Владимира Сергеевича? Хоть какие-то? Я буду очень вам признательна, если...
- Черновики? - она резко тряхнула своими обильными медно-золотыми волосами, рассыпанными по плечам, и глянула на меня недобро, пиявисто. Какие черновики?
Я сейчас же и приладила к лицу уже не раз опробованное дебильновато-простодушное выражение и вымолвила с кротостью:
- Да любые... Даже не черновики, а какая-нибудь страничка... Чтобы дать в газете к моему материалу факсимиле...
- Очень своевременное желание! - с фальшивой торжественностью отозвалась моя собеседница. - Неужели вы ничего не поняли? Здесь же при вас все... И эта вредная тетя Надя с валенками... Невезучая вы! Вот только что, перед вашим приходом, исчезли рукописи! Несколько штук! Я их хранила, хранила! На всякий случай... Затолкала в самый дальний угол антресолей. Но эта вредная, глупая старуха переусердствовала, выбросила рукописи на помойку! И кто-то успел схватить! А то бы, а то бы, - женщина хихикнула, вы имели счастье лицезреть эти страницы, где прославленный, выдающийся и так далее и тому подобное...
- Я слышала, что он все их писал от руки?
Софья Марковна помедлила, пригладила указательным пальцем левую бровь, потом правую и швырнула мне сквозь улыбающиеся губы последнее откровение:
- Как же! Только от руки! Все сидел, все вкалывал, писал, писал... Кстати, вы второй человек, который интересуется рукописями Владимира, вдруг сказала она и удивилась. - Верно, второй человек за этот месяц...
- И что вы ему сказали?
- Мужику-то этому? А нет у меня ничего, не сохранилось. Мало ли какие у него цели. Сейчас лишнего человека в дом пускают только идиоты. Буквально на днях наших соседей чуть не ограбили. Уже дверь выбили одну металлическую. Со второй возились... Но тут хозяйка приехала в лифте и как завопит... Спугнула.
- Но это мог быть и литературовед... Ведь имя Михайлова на слуху, его жизнь и творчество...
- Ай! Не надо этих особенных слов! - Софья Марковна поморщилась как от горького. - Зачем мне забивать свои мозги какими-то литературоведами? Если, к тому же, среди них полно идиотов? Что они знают, что? Роются как черви в чужих гробах... Да и времени у меня тогда не было болтать. Сказала - ничего нет, никаких черновиков. Мы с Осей улетали в Лондон, к его сестре. Она там имеет целый замок. И лошадей. Ей даже дали какой-то титул... Пошли они куда подальше, все эти литературоведы! Я ж говорю - всех переплюну, если опубликую "Клавдия, не лги..." Бомба! Атомный взрыв! И за свое белое испорченное платье отплачу! Этот наглый Игнат ещё взвизгнет у меня! Еще покроется пеной! А то в такой славе! И дедушка у него прямо из марципана! Прямо чистенький, как ягненочек! Шарахну Клавдии и её потомкам в лицо такое - мало не покажется! Если, конечно, Ося не остановит... Он у меня осмотрительный. Он не хочет, чтобы его любимую Софочку разнесло в клочья, как принцессу Диану.
- Нет. Не хочу, - подтвердил её супруг и выключил забытую всеми газовую горелку, трудившуюся зря. - Нам ещё предстоит много всего. Вся жизнь впереди.
- Как хорошо ты сказал! - отозвалась Софья Марковна. - Сразу подарил какую-то необыкновенную легкость и хорошее настроение. Ося, Осенька, ты же знаешь, я человек настроения. Я люблю суету, шум, движение. Тогда жизнь кажется бесконечной! Хочу в цирк! Чтобы музыка гремела и все сверкало вокруг! В цирке я чувствую себя совсем молоденькой! Кажется, захочу и пробегу по канату, как когда-то... Плевать, Ося, на пропажу! Значит, так было угодно судьбе! Ося! Осенька! Не важничай! Тур вальса!
Она вскочила со стула, сдернула с места своего терпеливого толстячка, обхватила его за талию и принялась вертеть, впрочем, без особого успеха. Но именно эта неспособность бизнесмена к танцам и умилила её до восторженного крика:
- Бегемотик мой! Носорожик!
Мне пора было исчезнуть. Произнесла, как показалось, весьма удачную фразу:
- Простите, но я, действительно, как-то не вовремя. Вы собираетесь в дорогу, а я с Михайловым...
- В какой-то степени - таки да, - отозвался запыхавшийся муж Софьи Марковны. - Заниматься посторонними вопросами... в такой момент...
До лифта меня взялся проводить "похоронщик". Я нажала кнопку вызова. Но машинка не сработала. Слезать пешком с тринадцатого этажа не хотелось. Михаил Маркович смотрел на меня остреньким умным взглядом и размышлял вслух:
- Не простая вы девушка, Танечка. Я поспрашивал... у своих... Если вы чем-то интересуетесь - это опасно для кого-то.
- Но не для вас, - нашлась я.
- Боже мой! Я позволю себе немножко посмеяться! Вы из тех, кто хочет усовершенствовать мир. Вы ещё верите, что тут можно что-то сделать.
- А вы во что верите, Михаил Маркович?
- В фортуну, в колесо. Иной и умный, и талантливый, и благородный, а нет ему фарта, не идет... Всю жизнь мучается, мается, вечно без денег, без пристанища, где ждет добрый, любимый человек. А иной, глядишь, ни умом, ни внешностью не блещет, а все у него так удачливо, складненько и само по себе... Увы, не от ума, не от красоты, а от везения судьба складывается у кого счастливо, а у кого - хуже некуда, вечная невезуха.
Лифт пришел, отворил зев, затворил и ушел. "Похоронщику" хотелось выговориться. Было очевидно - это человек смертельно усталый и одинокий.
- Вы атеист? - спросила я его.
- Был атеистом. И очень убежденным. Верил в то, что человек вроде туши коровьей или там бычьей - мясо, и не о чем больше говорить. Тем более после смерти - прах и не более того, удобрение. Но близость к "царству мертвых", печальные мои обязанности поколебали эту мою атеистическую необременительную для души веру. Со мной произошло. Мысли одолели... Хорошо, думаю, человек создан природой наподобие всего живого. Но ведь именно человек - сложнейшее явление природы! Тончайший её инструмент! Как же в таком случае природа может обращаться с ним небрежно? Умер и все? В яму безо всяких последствий? Добрый или злой, честный или вор? Весь ушел? Не верю! Согласен с теми, кто доказывает - энергия не исчезает. Думаю, даже дурная. Вроде сумасшедшей жажды славы, успеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48