..
- Вот что, - вдруг сказал Венечка. - Чего это мы с тобой такие недогадливые? Пошли в киоск, купим кассету, и я тебе все это перепишу для домашнего пользования.
- Венечка! Да ты разумник какой!
- Спрашиваешь!
Он приостановился вдруг и изрек:
- Ты готова быть честна передо мной? Готова открыть, ради чего я суечусь до седьмого пота?
- Готова, Венечка. Я хочу посмотреть, какая она, Любовь, ну девушка, что выпала с восьмого этажа на этой тусовке...
- Писать чего-то будешь?
- Если разберусь...
- Зачем выпала? Так я тебе сразу скажу - с жиру! На этой тусовке одни жировальщики! Небось, жена какого-нибудь "нового русского". Они вовсю атакуют! Их мужики воткнули в золотую клетку и ни шагу в нормальную жизнь! Разучивается даже ходить! А если мужик бросит - в петлю лезет. Я двоих таких знал...
- Эта девушка одинокая, - остановила я всезнающего Веню.
Но он не остановился, успел поведать мне о том, что в древнем Риме и Греции к самоубийцам относились без должного уважения. Другое дело, если страдала честь. Тогда, значит, власти сами заготавливали сильный яд, который мог получить тот, кого допекли.
Пока шла перезапись с его, казенной пленки на мою, личную, Венечка сумел обогатить меня ещё добавочным знанием:
- Знаешь, какая самоубийца мне в кайф? Клеопатра! Это же все брехня, будто она из-за любви к Антонию сунула руку в корзину с ядовитыми змеями! На самом деле эта красоточка не смогла пережить того факта, что потеряла власть! Во характерец!
Люблю своих собратьев по профессии, люблю их болтовню, за которой они, однако, не забывают о деле.
Взяла кассету из рук Венечки, поцеловала его в щеку и понеслась домой как угорелая. Казалось, что едва просмотрю пленку с тусовкой, как сразу пойму что-то очень существенное, связанное с "полетом" Любы Пестряковой из окна ресторана при изобилии гостей...
Но, очутившись дома, бросилась к телефону и принялась опять и опять набирать номер справочной Склифа. Однако, как и в прежние разы, ответ был скуп и грозен:
- Состояние тяжелое.
"Виновата ли я? Виновата ли я?" - нашептывала сама себе.
И отвечала: "Чем? В чем? Да ерунда это! Ну при чем здесь я?"
Но руки тряслись, когда вынимала кассету из сумки, но руки дрожали, когда вставляла её в дупло видака.
Мне очень хотелось, чтобы пленка с записью тусовки в ресторане гостиницы "Орбита" ответила на неожиданные, опасные вопросы, очистила от подозрений и успокоила меня.
Во-первых, я не присутствовала на той тусовке. Во-вторых, я не хотела ничего плохого Любе Пестряковой. В-третьих, разве можно все предусмотреть?
Нажала кнопку. Первые кадры показались фруктовым ассорти в движении. Но все это были сгустившиеся в одном месте блондинки, брюнетки, шатенки, разноцветные платья, летучие шарфы, шляпки, оголенные плечи и так далее.
Много, очень много народу тусовалось в тот вечер в ресторане... Сотни мужчин и женщин. И никаких примет скорой трагедии. Все пьют, все едят, кое-кто из молодых, отвязных корчит рожи в объектив телекамеры, кто-то алчно хватает с тарелки кусок пирога, на голубой ковер сыплются крошки, кто-то, закинув голову и энергично работая кадыком, пьет из бокала. А вон популярный чернявенький разговорник в черном фраке, как и все здешние мужчины. Он выразительно жестикулирует и забавляет окружающих говорком под Горбачева. А вон спекшийся "экономист" с лицом стареющего сома, с оттопыренными губами в кривой, многозначительной усмешке, который очень ловко в нужный момент сбежал в отставку и слинял в толпе. А вон и сами певучие девчаточки "Бархатные глазки" с наклеенными ресницами-веерами, в разноцветных париках... Они лихо наигрывают на гитарах и поют как бы вприпрыжку, а одна, как оказалось, способна ещё отбивать чечетку и попутно стучать в барабан. То ест все путем, все по делу сообразно сценарию...
И певец-шестидесятник с наклеенным париком тут как тут. Вот он, выпятив грудь, вышел на сцену и, дергая за хвост свою явно дохлую ностальгию по прошлому, запел про "советскую страну", про её восходы и закаты. Хотя всем известно - в прежнее-то время ему бы ни в жизнь не отгрохать серебряной свадьбы с полумиллионом гостей и чтоб кругом серебряные скатерти, серебряная посуда и всякие серебряные штучки в качестве подарков этим самым гостям...
Любу я углядела среди молодежи и остановила этот кадр. Мне очень не хотелось увидеть здесь, где-то поблизости, и рокового Анатолия Козырева, в которого она, несомненно, была влюблена насмерть... Не хотелось и все.
Да нет, не так. Не хотелось потому, что тогда, крути не крути, слишком большая доля вины падает на меня лично... Тогда так и лезет формулировка: "Если бы ты не затевала свое "следствие", то..."
Однако нигде, даже чуть-чуть, не мелькнул черногривый красавец-тенор. А уж если бы он там был, небось, оператор тотчас нацелил объектив на его колоритную, фантазийную фигуру. Рядом же с Любой стояли две девушки и два парня без особых примет, а так: блондин, шатен, блондинка, шатенка. Они могли быть молодыми певцами-певицами, музыкантами, актерами и вовсе "никем", а всего лишь родственниками знаменитостей, отдавших им свои пригласительные билеты. Да и внешне эти четверо были "никакие" - ни красавцы, ни уроды, средних внешних данных и среднего роста. Хотя один был повыше прочих и, пожалуй, поспортивней и чем-то походил в профиль на молодого Вячеслава Тихонова. Хотя не факт. Он слишком быстро повернулся к объективу "бетакама" спиной.
Конечно, можно сейчас же и засечь сие действие, и дать ход своим подозрениям: "А случайно ли он, этот типчик, повернулся спиной? А не испугался ли телекамеры? А если испугался, значит, на то были у него свои потайные причины?"
Но я решила не придавать значения тому, что некий молодой человек, который стоял в профиль, вдруг резко отвернулся и оставил на обозрение свой затылок, стриженный коротко, и свою широкую черную спину. Почему-то в тот момент мне больше всего не хотелось, чтобы Люба и Козырев были рядом, вместе, у всех на виду. И у меня отлегло от сердца, когда я увидела, что Люба с этими "серенькими", что у Любы улыбчивое лицо и красивое темно-розовое платье с глубоким вырезом, открывающее её покатые плечи, как на известном портрете Натальи Гончаровой. И очень ей к лицу длинные серьги и жемчужные бусы в два ряда. Скорее всего, поддельные, но смотрятся...
- Ты сегодня что, голодать решила? - спросила мать за моей спиной. Ни суп не тронула, ни кашу...
- Разве? Ах, да... Не беспокойся, досмотрю и поем...
- Не обмани. Я ушла на дежурство.
- Смотри за ними получше, за своими богатенькими Буратино, посоветовала я. - Чтоб никто их не тронул! Чтоб в целости-сохранности продолжали пастись на зеленых "баксовых" лужаечках!
- Глупая, - отозвалась мать. - Смирись! Что ест, то есть... Консьержка - звучит не хуже, чем училка.
Мы бы с ней, возможно, до чего-нибудь и доспорились, но зазвонил телефон. Я взяла трубку.
- Татьяна! Ничего-ничегошеньки! Журнальчики разве.
- Веруня! Ты, что ли? О ком это?
- Как о ком? О нем! О твоем любимом раскрасавце Анатолии Козыреве! Ты что, не проснулась ещё или что? Ради чего тогда я бегмя бегала, если тебя этот фрукт больше не волнует? Ну ты, девушка, даешь...
- Боже мой! Я и впрямь словно в сонной одури, если забыла о самом-самом! Прости, Веруня! Говори! Рассказывай! Библиофил? Библиоман? Ты сама не представляешь, как дороги твои сведения!
- Сыпанешь горстку бриллиантов?
- Само собой! Ну!
- Не читает! - торжественно объявила моя самоотверженная в дружбе Веруня. - Почти не читает. Дома всего три полки с книгами. Старье. Классика. Я подослала к нему фотокора нашего. Снял роскошно, в белом костюме, на фоне этих самых книг. Красив, элегантен. Думаю, если будет случай поместить его на нашей обложке - Никита Михалков-Паратов тотчас вымрет от зависти. Но вот что почитывает регулярно, как признался фотокору, так это "Игрока" Достоевского. Пытается что-то постичь... Подчеркивает карандашом целые страницы. Фотокор схватил с листа, потом уточнила вот это: "... Голос её звучал как напряженная струна:
- Слушайте и запомните: возьмите эти семьсот флоринов и ступайте играть, выиграйте мне на рулетке сколько можете больше; мне деньги во что бы то ни стало теперь нужны..." Вторая книга, которую читает и перечитывает, как ни странно, изыскания профессора Бурсова "Личность Достоевского". Фотокор обнаружил и на ней следы зеленого фломастера, особенно в тех местах, где речь о деньгах, об игре. Я не поленилась, сходила в библиотеку, взяла этого Бурсова и вот какие выписки сделала для тебя. Первая: "Для Достоевского проблема денег - одна из граней проблемы свободы, как в бытовом, так и в бытийном плане. При помощи денег он рассчитывал добиться независимости от угнетающих обстоятельств, погоня за деньгами загоняла его в ещё большую несвободу... Деньги принуждали Достоевского браться за перо. Но чтобы писать - требовалось вдохновение. И чем в большую зависимость попадал он от денег, тем настоятельнее требовал от себя вдохновения. Деньги давили на него, вдохновение поднимало, и поднятый вдохновением на вершину дарования - он сводил счеты с деньгами, преображался в грозного судию века торгашества и предпринимательства". Не уснула? Еще одна, последняя цитатка. В письме к своей жене он, Достоевский, криком кричит: "Аня, милая, друг мой, жена моя, прости меня, не называй меня подлецом! Я сделал преступление, я все проиграл, что ты мне прислала, все, все, до последнего крейцера, вчера же получил и вчера проиграл. Аня, как я буду теперь глядеть на тебя, что скажешь ты про меня теперь! Одно и только одно ужасает меня: что ты скажешь, что подумаешь обо мне?.. О, друг мой, не вини меня окончательно..." Остальные подробности - если придешь ко мне, если тебя издалека манит запах кофе. Мой "спонсор" не жадничает, притащил мешок кило на три...
Она это все ещё проговаривала, а я уже искала босой ногой босоножку на низком каблуке, чтоб нестись было сподручнее...
Веруня открыла мне дверь, едва я нажала на звонок. Я укорила ее:
- В глазок не глядя? В наше-то время?
- Так ведь только ты жмешь на кнопочку не переставая! Сирена скорой помощи! Бегу, оглушенная, лишь бы вернуть тишину!
- Ой, как вкусно пахнет!
- Бразильский! Высший сорт! На кухне или в гостиной? Под рондо-каприччиозо маэстро Паганини или под "Все бабы стервы" мадам... как ее... ну с попсового рынка?
- В кухне, где, уверена, стол "качается хрустальный" и кресла обшиты чернобуркой, ибо так нравится твоему "спонсору"...
У Веруни однокомнатная, но большая, с просторной кухней, после недавнего евроремонта, где почти все белое - стены, мебель, унитаз и так далее, и похоже все это усредненное роскошество на комфортабельный номер в гостинице средней руки. Но Веруня счастлива проживать на данной кубатуре, потому что её мамочка с папочкой, несмотря на звание докторов каких-то сугубо технических наук, как жили безвылазно в двухкомнатной на первом этаже хрущевки, так и продолжают жить. Им не светило богатство из принципа. Они в науке сидели с головой. Чего-то там открывали. Но привалила перестройка со всеми вытекающими, и их наука накрылась медным тазом. Дело по нынешним временам обычное, дело житейское... Но прозябать в комнатенке с родителями и не сметь свое суждение иметь по поводу сексуальных проблем, то есть ждать-пождать, согласно старообрядческой" теории мамы-папы, некоего прынца с хорошими манерами и приличной зарплатой, умненькая-разумненькая Веруня не стала. Хотя дань традиции отдала - только в последний год согласилась на "спонсорство" и покинула "пропахший иллюзиями" родительский дом...
Солнце лезло в просторные окна со страшной силой, и мы тотчас раскрепостились до трусиков и босиком - в комнату, где можно плотными шторами цвета морской волны перекрыть дорогу уж слишком ослепительным солнечным лучам.
- Значит, Анатоль Козырев - запойный игрок? Так надо понимать?
- Пожалуй, - согласилась Веруня, покачивая чашечкой и роняя на свои розовые грудки черные капли. - Скорее всего. Но я ещё уточню у кое-кого, чтоб знать доподлинно.
- Интересное кино, - сказала я. - Страстишка-то, как и мне известно из литературы, - роковая... Последняя моя к тебе предсмертная просьба - узнай как-нибудь, а есть у него деньги-то для игры... Для большой или маленькой?
- Ты меня что, за дурочку держишь? Узнала. Деньги есть периодически, все-таки, певец, но быстро утекают. В его квартире на бачке нет даже крышки. Разбилась, а он все не соберется купить. Это фотокора как-то даже смутило. И его, певца, халат. Весь в пятнах. И тапки, хоть и бархатные, но косые-кривые, кое-какие... И люстра, хоть хрустальная, но в паутине. И рояль хоть какой-то старинный, но пыли на нем, как на плацу, где солдаты маршируют...
- Один живет?
- Когда как, судя по всему. Фотокор обнаружил в ванной комнате, под раковиной, дамские колготки черного цвета, правда, не нараспашку, а сбитые в комочек.
- Так-так-так, - сказала я.
Мысль же неизреченная в полном объеме выглядела следующим образом: "Во что бы то ни стало встретиться с певцом-игроком! Лицом к лицу! Он, судя по всему, натура нервная, дерганая... такие легко поддаются на ласку, уговоры, способны о своих горестях поговорить по душам. Он вон мне брякнул про роман Пестрякова-Боткина, что да, читал "Рассыпавшийся человек"... Брякнул и спохватился. Но поздно! Надо бы так устроить, чтобы мы с ним как бы слились в экстазе. Что если встретиться в казино, за одним игровым столом? Что если сесть рядом с ним и проиграть хоть немного на его глазах, а потом, к примеру, расплакаться на его плече? Или что-то в этом роде? Чтоб он расположился, доверился? А почему бы ему и не... Впрочем, если только... вот именно... он не причастен ни к какому криминалу, если он, черногривый, огненноглазый, не имеет никакого отношения к смерти-убийству прозаика Пестрякова... И его внучки Любы... то ест к её полету из окна. Иначе сразу насторожится и ускользнет... Но попытаться стоит".
- Веруня, золото, - сказала я. - Пошли дальше. Я кассету приволокла с этими молодыми прожигателями жизни, которые мне не известны, но я хочу, чтобы были известны.
- Ну так суй в видак! - обломком печенья Веруня указала мне путь к действию.
Нужные кадры я пустила на маленькой скорости и с остановками. Веруня хрустела печеньем, отпивала из чашки и молчала, глядя на картинки.
- Так ты их не знаешь? - спросила я разочарованно.
- Наоборот, - наконец отозвалась моя полусообщница. - Красавицу в центре, белокурое это видение, частенько встречала в свете, кажется, театроведка или что-то в этом роде. Далее девочки. Абсолютно точно знаю из кордебалета. Работают с попсовиком Леликом Гондаревым. Мальчик-блондин оттуда же. А вот пятого, шатена, что спиной стал, не стану врать, впервые вижу. Хотя, возможно... профиль больно знакомый... Слишком быстро отвернулся. Объектива испугался, что ли? С комплексами, небось! Таких теперь навалом!
- Говори, где я могу встретиться с этими девочками и мальчиком...
- Не скажу. Хочу быть твой благодетельницей, чтоб ты до конца своей карьеры целовала следы моих ног. Сама отыщу девчат. У меня с этой группой славные отношения. А тебе надо ещё пробиваться через всякие препоны.
- Ишь ты какая самоотверженная!
- Плачу по счетам! Ввек не забуду, как ты мне подсобила шпаргалкой на литературе. Иначе б мне журфака не видать! И как прокладки не пожалела в сложнейшей для меня ситуации! И как слезки мне утирала, когда мной пренебрег Костя Зацепин...
- Всего-то навсего?
Веруня прошлась по комнате в ритме румбы, тряся тугими грудками как какая-нибудь полинезийка и ответствовала, остановившись:
- Бери в расчет, Татьяна, также надежность импортных презервативов с запахом лимона. У меня же ещё дите не плачет. Хотя, конечно, хотела бы знать: ты как, на чью разведку работаешь, на внешнюю или на внутреннюю?
- Веруня! - я застыла с ладошкой у виска, поставленной чуть косо, то есть в пионерском приветствии, и торжественно пообещала. - Все, все объясню тебе первой, как только сама разберусь, что к чему.
- Небось, опять за идею, а не за хорошую денежку? - уличила меня она тоном Арлекина, у которого вот только что уворовали Коломбину. - Странная ты девушка: упрямо думаешь, что жить с человеком, а не с деньгами...
Никто нас, журналюг, с ходу не поймет. И не оценит глубины нашего падения во вседозволенность... Но мы за то и тяготеем друг к другу, что способы "развести бодягу", наерничать, наглумиться и вообще и не щадя самих себя... Жизнь такая... Без юмора - никак... Без анекдотов на злобу дня - ни дня. Языкастые ребята, эти самые журналюги, в конферанс способны вступать безо всяких предварительных репетиций, что ест благо, разрядка, психотерапия... Словом, расставаясь с Веруней, я ещё и ещё раз поблагодарила МГУ, факультет журналистики и, само собой, судьбу...
... На следующий день мы с Веруней встретились аккурат возле того здания, где репетировала поп-звезда Лелик Гондаров. Перспективно мыслящая девушка посоветовала мне посидеть снаружи, на скамеечке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48