Яркость открытого пространства уходила вдаль вместе с солнцем.Шоссе № 132 привело меня в центр Хайанниса. Умиротворяющее волнение от карликовых сосен и бескрайнего моря сменилось «Макдональдсами» и «Холлидей Инн», прочими компаниями, отгородившимися от мира фабричными оградами, торговыми рядами, мотелями «Шератон Моторс» и массой других менее привлекательных заведений, где можно поесть, поспать, выпить в обстановке, мало чем отличающейся от домашней. За исключением разве что рыболовной сети на стенке. Если бы тот самый Бартоломью Госнолд приблизился к Кейп-Коду с этого направления, он, не задерживаясь ни на миг, отправился бы дальше.От площади аэропорта я покатил на восток по Мейн-стрит. Хайаннис, если в него въезжать на машине, кажется удивительно перенаселенным. Мейн-стрит переполнена магазинами, большая часть которых является филиалами бостонских или нью-йоркских торговых компаний. Нужный мне мотель находился в восточной оконечности города. Крупное курортное заведение с клубом здоровья и хорошим рестораном, обставленным в викторианском стиле. На большой зеленой вывеске перед домом было написано «Дафнис». Я останавливался здесь два месяца назад с Брендой Лоринг и очень неплохо провел время.К восьми тридцати я уже был в номере и даже распаковал вещи. Позвонил Шепарду. Он ждал меня. Оушен-стрит находилась в пяти минутах ходьбы от мотеля. Она являлась продолжением Си-стрит, и главной ее примечательностью было огромное количество выгоревших панелей на стенах и синих ставен. Дом Шепарда не являлся исключением. Большой, в колониальном стиле, панели из белого кедра, выгоревшие до цвета серебра, синие ставни на всех окнах. Он расположился на пригорке, на океанской стороне Оушен-стрит. Перед домом стоял белый «кадиллак» с опущенным верхом. Плавно изгибающаяся, мощенная кирпичом дорога вела к центральному входу, дом обрамляли маленькие вечнозеленые кустики. Входная дверь была синяя. Я нажал на кнопку и услышал, как внутри раздался звонок. Дверь открыла светловолосая девушка в крошечном сочно-зеленом купальнике. На вид ей было лет семнадцать. Я попытался не пялить на нее глаза и произнес:— Меня зовут Спенсер, и я хотел бы повидаться с мистером Шепардом.— Входите, — сказала девушка.Я вошел в переднюю, и она оставила меня там, а сама отправилась за отцом. Я закрыл за собой дверь. Пол в передней был выложен камнем, а стены производили впечатление изготовленных из кедров панелей. По обе стороны располагались двери, еще одна была на задней стене, на второй этаж вела лестница. Потолок был белым и равномерно грубым, на такой потолок штукатурка наносилась струёй, и не было видно следов рук человека.Вернулась дочь Шепарда. Я незаметно поедал ее глазами из-за солнечных очков. Совсем иное дело, нежели открыто пялиться. Быть может, она была слишком молода, но возраст подчас трудно определить точно.— У моего отца сейчас посетитель, он просил вас подождать немного.— Хорошо.Она ушла, оставив меня стоять в передней. Я не претендовал на бокал портвейна в гостиной, но такой прием показался мне чересчур холодным. Быть может, она находилась в смятении из-за исчезновения матери. Но она не выглядела такой. Она выглядела сердитой. Возможно, из-за того, что пришлось открывать дверь. Вероятно, хотела заняться педикюром, а я оторвал ее. Бедра, однако, сногсшибательные. Для такой маленькой девочки.Из двери за лестницей появился Шепард. Вместе с ним высокий негр с бритой головой и крутыми скулами. Он был одет в свободный зеленовато-голубой костюм покроя «Ливайс» и розовую рубашку с большим воротником. Рубашка расстегнута до пояса, видимая часть груди и живота производит впечатление твердого, необработанного черного дерева. Он достал из нагрудного кармана небольшие солнечные очки, нацепил, долго смотрел на меня поверх них, затем стекла медленно упрятали его глаза, и он уставился на меня. Я глядел на него.— Хоук, — сказал я.— Спенсер.— Вы знаете друг друга? — спросил Шепард.Хоук кивнул.— Да, — сказал я.— Я попросил Спенсера разыскать мою жену, — сказал Шепард Хоуку.— Готов поспорить, у него это получится, — сказал Хоук. — Он просто огнем горит, когда нужно что-нибудь найти. Все готов разыскать. Правда, Спенсер?— Ты тоже всегда был одним из моих самых любимых героев, Хоук. Где остановился?— Я постоялец «Холлидей Инн», маса Спенсер.— Мы так больше не говорим, Хоук. Кстати, тебе удается говорить на этом идиотском диалекте не лучше, чем всегда.— Возможно, но тебе стоило бы послушать «Рассыпчатый хлеб» в моем исполнении.— Не сомневаюсь.Хоук повернулся к Шепарду:— Еще увидимся, мистер Шепард.Они пожали друг другу руки, и Хоук ушел. Шепард и я наблюдали через дверь, как он идет к «кадиллаку». Его походка была грациозной и легкой, крепкие мышцы — будто дольки тугого мяча, отчего казалось, что он вот-вот взлетит в воздух.Хоук посмотрел на мой «шеви» шестьдесят восьмого года, обернулся, и лицо его расплылось в довольной улыбке.— Как всегда, самая крутая тачка, а?Я пропустил это мимо ушей. Хоук сел в «кадиллак» и уехал. Хвастливо.— Откуда ты его знаешь? — спросил Шепард.— Двадцать лет назад выступали за одну команду, иногда тренируемся в одних и тех же залах.— Разве неудивительно, что через двадцать лет ты встречаешь его именно здесь?— А я не однажды встречался с ним с тех пор. По роду наших занятий.— Правда?— Да.— Понимаю. По-моему, вы совсем неплохо знаете друг друга. Привычка торговца оценивать людей, я думаю. Входи. Выпьешь кофе или еще что-нибудь? Мне кажется, для выпивки слишком рано...Мы прошли на кухню.— Растворимый сойдет? — спросил Шепард.— Конечно, — ответил я, и Шепард поставил воду в красном фарфоровом чайнике разогреваться.Кухня была длинной, разделенной надвое: в одной ее части готовили пищу, в другой — ели. В столовой грубый стол — с лавками по четырем сторонам — цвета топляка, что приятно контрастировало с голубым полом и голубой же стойкой.— Значит, ты был боксером?Я кивнул.— Значит, нос тебе еще тогда сломали?— Ага.— А шрам под глазом тоже с тех времен, готов поспорить.— Ага.— Черт, неплохо выглядишь, готов поспорить, даже сегодня ты смог бы выдержать несколько раундов, правильно?— В зависимости против кого.— Ты выступал в тяжелом весе?Я снова кивнул. Вода закипела. Шепард разложил кофе из большой банки «Тестерс Чойс» по чашкам.— Сливки, сахар?— Нет, спасибо.Он поставил кофе на стол и сел напротив меня. Я надеялся получить к кофе пончик или сладкую булочку. А Хоука, интересно, угостили?— На здоровье, — сказал Шепард и поднял свою чашку.— Харв, — сказал я, — у тебя значительно более серьезные неприятности, чем сбежавшая жена.— Что ты имеешь в виду?— Имею в виду то, что знаю Хоука, знаю, чем он занимается. Он выжимает деньги, таких ребят на моем углу обычно называют костоломами. Он работает по найму и последнее время довольно часто работает по найму на Кинга Пауэрса.— Погоди минуту. Я нанял тебя для поисков моей жены. Какими бы делами я ни был занят с Хоуком, они касаются одного меня. А не тебя. Я плачу тебе не за то, чтобы ты совал нос в мои дела.— Все верно. Но если ты имеешь дело с Хоуком, ты имеешь дело с болью. Хоук всем причиняет боль. Ты должен Пауэрсу деньги?— Я не знаю никакого Пауэрса. Не волнуйся о Пауэрсе, или Хоуке, или еще о ком-нибудь. Я хочу, чтобы ты искал мою жену, а не рылся в моих финансовых счетах, понятно?— Да, понятно. Но я уже много лет имею дело с людьми, подобными Хоуку. Знаю, как все бывает. На этот раз Хоук пришел просто поговорить с тобой, любезно объяснить, сколько ты должен, на сколько времени просрочил платежи по процентам и к которому дню ты обязан все выплатить.— Откуда, черт возьми, ты знаешь, о чем мы говорили?— А в самом конце разговора он пояснил с достаточно дружеской улыбкой на лице, что произойдет, если ты не расплатишься. Потом появился я, он вежливо попрощался и уехал.— Спенсер, ты собираешься тратить время на подобные разговоры, или займемся делом, для которого я тебя нанял?— Харв, Хоук не болтает попусту. Он достаточно скверный человек, но всегда держит слово. Если ты должен деньги, расплатись. Если у тебя нет денег, расскажи мне обо всем, чтобы мы могли заняться решением этой проблемы. Но не пытайся обмануть меня и не обманывай себя. Если дело дошло до Хоука, значит, тебя уже засосало с головой.— Не о чем говорить. Все. Оставим этот разговор.— Возможно, не хватит даже моего роста, чтобы тебя вытащить. 4 У меня возникло чувство, назовите его интуицией, что Шепард не хочет говорить о своих делах с Хоуком, Кингом Пауэрсом или еще с кем-либо. Он хочет говорить о своей жене.— Твою жену зовут Пам, верно?— Верно.— Девичья фамилия?— Какое это имеет значение?— Она могла вспомнить о ней после побега.— Пам Нил. — Он произнес по буквам.— Родители живы?— Нет.— Родственники?По какой-то непонятной мне причине он вдруг смутился.— Братья или сестры?— Нет. Она была единственным ребенком.— Где она росла?— Белфаст, штат Мэн. На побережье, рядом с Сиэрспортом.— Я знаю, где это. У нее там остались друзья, к которым она могла бы поехать?— Нет. Она уехала оттуда сразу после окончания колледжа. Вскоре после этого умерли ее родители. Она не возвращалась туда уже лет пятнадцать, мне кажется.— В какой колледж она ходила?— Колби.— В Уотервиле?— Да.— Как насчет друзей по колледжу?— Выпуск пятьдесят четвертого года, мы оба. Были влюблены друг в друга еще тогда.— Так как насчет друзей по колледжу?— Понятия не имею. Мы и сейчас встречаемся с людьми, с которыми учились вместе. Думаешь, она поехала к кому-нибудь из них?— Ну, если она отсюда выбежала, то должна куда-то и прибежать. Когда-нибудь работала?— Никогда. — Он покачал головой. — Мы поженились вскоре после выпускного вечера. Я поддерживал ее материально с той поры, когда это перестал делать ее отец.— Она когда-нибудь путешествовала без тебя? Раздельные отпуска и тому подобное?— Нет, Господи, она может заблудиться в телефонной будке. Я хочу сказать, что она очень боялась путешествовать. Куда бы мы ни отправлялись, я всегда был рядом.— Итак, ты оказался на ее месте — ни специальности, ни опыта путешествий, ни другой семьи, кроме вашей. Куда бы ты отправился?Он пожал плечами.— Она взяла с собой денег?— Совсем немного. Я дал ей деньги на еду и дом в понедельник, а она убежала во вторник, успев купить, однако, припасы на всю неделю. У нее не могло остаться более двадцати долларов.— О'кей, возвращаемся к вопросу, куда она могла отправиться. Она нуждается в чьей-то помощи. На двадцать долларов не разгуляешься. К кому из друзей она могла поехать?— Ну, могу сказать только, что большинство ее друзей это и мои друзья тоже. Понимаешь, я знаю мужа, она знает жену. Не думаю, что она спряталась у кого-то из них. Кто-нибудь из ребят давно сообщил бы мне.— Незамужняя подруга?— Мне кажется, я не знаю никого, кто не был бы замужем.— А твоя жена?— По-моему, нет. Но я ведь не фиксировал каждое ее движение. По-моему, кое-кто из ее подруг по колледжу до сих пор не вышли замуж, хотя некоторые из них были совсем недурны.— Можешь мне назвать их имена, последние известные адреса и тому подобное?— Господи, не знаю. Попытаюсь, но на это уйдет какое-то время. Я действительно практически ничего не знаю о том, чем она занималась в течение дня. Может, писала кому-нибудь из них? Не имею понятия.— Хоть кто-нибудь из ее подруг живет рядом?— Не знаю. Спенсер. Быть может, Милли знает.— Твоя дочь?— Да, ей уже шестнадцать. Достаточно, чтобы они говорили между собой, делились секретами и тому подобное. Может, она знает что-то полезное для тебя. Позвать ее?— Да. Старые счета за телефонные переговоры, письма и подобные вещи могут явиться для нас ключом к разгадке. И еще мне нужна ее фотография.— Хорошо. Я позову Милли, а сам поищу счета и письма, пока ты с ней разговариваешь.Вот так! Он вчера не поехал домой и не занялся тем, что ему было сказано. Возможно, мне не хватает качеств лидера?По виду Милли можно было понять, что ее не радует перспектива беседовать со мной. Она села за стол и принялась безостановочно крутить перед собой пустую кофейную чашку отца. Шепард отправился на поиски телефонных счетов и писем. Милли ничего не говорила.— Милли, у тебя есть какие-нибудь мысли по поводу того, куда могла отправиться мать?Она покачала головой.— Ты не знаешь или не хочешь говорить?Она пожала плечами, продолжая аккуратно вращать чашку.— Хочешь, чтобы она вернулась?Она снова пожала плечами. Когда я привлекаю на помощь все свое обаяние, женщины плавятся, как масло.— Твое мнение, почему она убежала?— Не знаю, — ответила она, уставившись на чашку, — наверное, начинала открывать мне свое сердце.— Ты бы убежала на ее месте?— Я не стала бы бросать своих детей, — сказала она, сделав некоторое ударение на слове «своих».— Ты бросила бы своего мужа?— Его бы я бросила. — Она мотнула головой в сторону двери, за которой скрылся отец.— Почему?— Полное ничтожество.— Что же в нем особенно ничтожного?Она пожала плечами.— Слишком много работает? Проводит слишком много времени вне семьи?Она снова пожала плечами.— Милая, на углу, рядом с которым я привык околачиваться, если кого-нибудь называют ничтожеством, принято объяснять почему, особенно если речь идет о члене семьи.— Вот уж важное занятие, — фыркнула она.— Одна из особенностей, по которой дети отличаются от взрослых.— Кому хочется быть взрослым?— Я был и тем и другим, быть взрослым понравилось мне больше.— Конечно.— Кто лучшая подруга твоей матери?Она пожала плечами. Я уже стал подумывать о том, чтобы встать и вышвырнуть ее в окно. На мгновение мне стало легче от этой мысли, но люди, вероятно, посчитают меня хулиганом.— Ты любишь мать?Она подняла глаза к потолку и вздохнула:— Конечно.Она снова стала разглядывать кружки, оставленные донышком кофейной чашки. Быть может, мне стоило вместо девчонки выбросить в окно чашку.— Откуда ты знаешь, что она не попала в беду?— Я не знаю.— Откуда ты знаешь, что ее не похитили?— Я не знаю.— А может быть, она больна?О, богатство моего воображения! Быть может, она в плену у загадочного темного графа, в замке на английских болотах. Должен ли я говорить ребенку о подобной участи, которая предпочтительнее смерти?— Не знаю. Отец сказал, что она сбежала. Кому, как не ему, знать об этом наверняка?— Он ничего не знает, только предполагает. И присущим ему ничтожным образом пытается оградить тебя от еще больших волнений.— Тогда почему бы ему не узнать наверняка?— О, мысли гигант, освети нам дорогу. А зачем, по-твоему, он нанял меня?— Тогда почему и вы ничего не знаете? — Она перестала вращать чашку.— Именно сейчас я и пытаюсь все выяснить. Почему бы тебе не оказать мне помощь? До этого момента твой вклад в ее спасение составил четыре ответа «не знаю» и шесть пожиманий плечами. Плюс разговор о том, что твой отец — ничтожество, но ты не можешь объяснить причину.— А если она на самом деле убежала и не хочет возвращаться?— Значит, она не станет возвращаться. Я никогда не заковываю женщин в кандалы.— Я не знаю, где она.— Почему же она ушла? Есть хоть какие-то соображения на этот счет?— Вы уже спрашивали об этом.— Ты не ответила.— Мой отец действовал ей на нервы.— Каким образом?— Не знаю каким. Он всегда хватал ее, понимаете? Похлопывал по заду, просил поцеловать его, когда она пылесосила пол. И тому подобное. Ей это не нравилось.— Они обсуждали эту тему?— Не в моем присутствии.— А в твоем присутствии о чем они говорили?— О деньгах. Об этом разговаривал мой старик. А моя старуха некоторым образом слушала. Мой старик все время разговаривал о деньгах и бизнесе. Непрестанно повторял, что раскрутит дело и заработает кучу денег. Ничтожество.— Отец когда-нибудь плохо обращался с матерью?— Бил и тому подобное?— Все, что угодно.— Нет. На самом деле он обращался с ней как с королевой. Именно это и сводило ее с ума. Он не давал ей шагу ступить. Как вульгарно! Все время заискивал перед ней. Понимаете?— У нее были друзья, о которых не знал твой отец?Она слегка нахмурилась, потом покачала головой.— Мне никого не вспомнить.— Встречалась с другими мужчинами?— Мать? — удивленно переспросила Милли.— Такое иногда случается.— Только не с моей матерью. Никогда не поверю.— Милли, попытайся вспомнить что-нибудь такое, что может помочь мне разыскать твою мать.— Ничего не приходит в голову. Думаете, мне не хочется, чтобы она вернулась? Теперь ведь я готовлю еду, присматриваю за братом и сестрой, слежу за тем, чтобы вовремя приходила уборщица, и еще занимаюсь кучей других дел.— А где твой брат и сестра?— В клубе на побережье, счастливчики. А мне из-за вас приходится торчать дома.— Из-за меня?— Да, отец сказал, что я должна выполнять функции хозяйки. Пока не вернется мать. А мне так хочется пойти на скачки.— Жизнь временами бывает очень тяжелой, — сказал я.Она угрюмо надула губы. Мы помолчали с минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19