Съезд будет решать вопрос о руководстве партии.
«Кто будет вместо Ленина?» — спрашивали ее табачницы. «У нас есть Центральный Комитет, — ответила Землячка. — Испытанные соратники Ленина, они коллективно постараются возместить тяжелую утрату».
Она вспоминает письмо Надежды Константиновны, написанное ею в ответ на многочисленные выражения сочувствия по поводу кончины Владимира Ильича:
"Товарищи рабочие и работницы, крестьяне и крестьянки!
Большая у меня просьба к вам: не давайте своей печали по Ильичу уходить во внешнее почитание его личности. Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память и т.д. — всему этому он придавал при жизни так мало значения, так тяготился всем этим. Помните, как много еще нищеты, неустройства в нашей стране. Хотите почтить имя Владимира Ильича, — устраивайте ясли, детские сады, дома, школы, библиотеки, амбулатории, больницы, дома для инвалидов и т.д., и самое главное, — давайте во всем проводить в жизнь его заветы".
Землячка твердо верит в силу партии. Эта сила обнаружилась в дни ленинских похорон. Ленин еще находился в Колонном зале, когда в райком стали приходить рабочие. С заводов, с фабрик, из железнодорожных депо, из типографий, со всех предприятий района. Приходили и приносили заявления о приеме в партию. То же происходило во всех других районах Москвы. То же происходило в Ленинграде. В Минске. В Харькове. В Ростове-на-Дону. По всей Советской стране. Рабочие стремятся в партию, чтобы продолжать дело Ленина. В первую же неделю после смерти Ленина на Красной Пресне было подано свыше четырех тысяч заявлений о вступлении в партию. В Замоскворечье — около трех тысяч. Поток, который ничто не в силах остановить. В мастерских и цехах на собраниях беспартийные рабочие обсуждали кандидатуры тех, кто подал заявления. Одних рекомендовали, других отводили. Требования предъявляли самые высокие. Это было лучшее свидетельство единства партии и народа…
Для завтрашнего дня
Кончился май. Кончился XIII съезд партии.
Землячка возвращалась из ЦК. Вот уже четыре месяца, как она ростовчанка. На сегодняшний день донские дела ее интересуют больше, чем московские. И все-таки она всегда будет чувствовать себя москвичкой, такова волшебная власть этого необыкновенного города.
Для нее этот город, пожалуй, самая значительная часть ее партийной биографии. Все здесь близко, все знакомо, самые значительные силы ее души в продолжение многих лет отданы были Москве.
Москва… как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Съезды партии теперь собираются в Москве.
Тринадцатый… Первый съезд без Ленина.
Но у Землячки нет ощущения, что Ленин отсутствовал на этом съезде.
Это был ленинский съезд. Ни один оппозиционер, ни один уклонист не посмел поднять свой голос. Идеи Ленина пронизывали всю работу съезда.
Съезд дал директиву развернуть борьбу за металл, за подъем тяжелой промышленности, за увеличение производства средств производства. Дал указание усилить работу партии по кооперированию сельского населения, по борьбе с кулацкими элементами.
Каждая делегация была ознакомлена с ленинским «Письмом к съезду», называемым «Завещанием Ленина». Ленин писал в нем о мерах по усилению устойчивости партии и давал характеристику выдающимся деятелям ЦК.
Еще два-три дня, и Землячка покинет Москву. Надолго ли задержится она в Ростове?
Землячка шла вдоль Китайгородской стены.
Неисчерпаемые книжные развалы. Десятки букинистов торговали самой разнообразной литературой. Бесчисленные покупатели раскапывали книжные груды…
День был ясный, светлый, солнечный. Она свернула на Никольскую. Народу на ней множество. Бежали девушки в легких платьицах. С деловым видом торопился служилый люд. Лениво проезжали извозчики.
Красная площадь. Василий Блаженный. Мавзолей у Кремлевской стены.
Землячке вспомнился зимний морозный день, когда она стояла тут вместе со всеми…
Сейчас светит солнце, и вокруг множество оживленных, бодрых людей, и каждый делает свое дело, которое вливается в общее дело всей страны.
Ленин жив, он живет и продолжает жить вместе со всеми, во всей этой клокочущей и пенящейся вокруг жизни.
Люди будут приходить сюда вечно, думала Землячка, и Ленин будет постоянно заряжать революционной энергией миллионы и миллионы людей.
Она миновала Исторический музей, перешла Манежную площадь и пошла по Моховой, мимо университета.
Она любила и само это здание, и то, что в этом здании находилось, бурлило и жило трепетной и нестареющей жизнью. Она всегда любила молодежь, и молодежь тоже тянулась к ней, несмотря на ее строгую сдержанность.
— Розалия Самойловна! — закричал издалека кто-то, еще невидимый ей среди прохожих.
Она остановилась.
По тротуару, обгоняя юношей и девушек, стайками бродивших возле университета, к Землячке чуть не бегом приближался молодой человек.
— Розалия Самойловна! — сказал он, запыхавшись. — Никак не могу вас догнать…
Это был Соловьев, делегат Тринадцатого съезда, выбранный вместе с Землячкой на Восьмой Кубано-Черноморской партийной конференции. Молодой еще коммунист, но старательный работник.
— Слушаю вас, товарищ Соловьев, — как всегда суховато отозвалась Землячка.
Вместо ответа Соловьев повел головой в сторону университета и с неуверенной улыбкой взглянул на Землячку.
— Отпустили бы меня, Розалия Самойловна…
— Куда?
— Учиться, — уточнил Соловьев. — Маловато у меня знаний. Пошлите в университет. Давно хочу просить…
«Давно» — преувеличение, Соловьев лишь недавно демобилизован из армии, но адрес для своего обращения он избрал правильный: Землячка заведовала организационным отделом, и именно от ее решения в значительной степени зависела судьба любого партийного или советского работника в области.
Она пристально посмотрела на Соловьева и задумчиво покачала головой.
— Нет, товарищ Соловьев. Года через два, три…
— Но ведь учиться-то надо? — возразил Соловьев, хоть и не очень уверенно: он знал, что оспаривать решения Землячки безнадежно. — Поручили мне строить завод, а что я перед инженерами?
— Вы — коммунист, товарищ Соловьев, — с необычной мягкостью попыталась ему объяснить Землячка. — Это тоже кое-что значит. Вроде как комиссар при инженерах. А учиться… Не можем сразу послать всех, университет от вас не уйдет.
— Это я понимаю, — покорно согласился Соловьев и любовно посмотрел на здание, стоящее в глубине двора. — Годы только уходят…
Дымка грусти прошла по лицу Соловьева. Он понимал старую большевичку, отказывающую ему, молодому коммунисту, в самом, можно сказать, необходимом, понимал время, в которое он живет, когда интересы отдельной личности подавляются ради интересов всего общества, все это он понимал, но от этого ему не становилось легче.
И Землячка понимала Соловьева. Понимала его желание учиться, понимала его невысказанный протест против ее решения и его согласие жертвовать собой ради общего блага. Вот такими людьми и сильна партия. Такие люди не мыслят себя вне общества и всегда пожертвуют личными интересами ради интересов общества. Ей даже жалко стало Соловьева. При его упорстве и целеустремленности из него вышел бы хороший инженер. Но время тоже не ждет. Страна восстанавливается, надо строить, строить. Без передышки, без промедления…
Невольно она вернулась мыслями в прошлое. В молодости ей хотелось стать врачом. Ей хотелось быть полезной людям. Из нее получился бы неплохой врач. Но перед ней возникла более высокая цель. Не только самой подняться на какую-то ступень, но подняться вместе со всем обществом. Какая у нее специальность? Самая расплывчатая и самая всеобъемлющая: партийный работник. Партия всегда посылала ее туда, где наиболее трудно, наиболее опасно.
Она гордится этим. Ничто не может доставить большего удовлетворения, чем ощущение полной слитности с обществом, ради которого живешь и работаешь.
Неожиданно для самой себя она провела ладонью по руке Соловьева и не то чтобы смутилась, но сама удивилась непривычному для нее жесту, у нее не было детей, но ей подумалось, что Соловьев мог бы быть ее сыном.
— Я сама охотно пошла бы учиться, — вырвалось вдруг у нее. — Но не можем мы вас отпустить, не можем…
Она уже загнала куда-то глубоко внутрь себя этот внезапно нахлынувший на нее приступ сентиментальности.
— Ничего, товарищ Соловьев, перетерпим, — сказала она спокойнее и суше. — Вашим детям уже не придется ломать голову над такими проблемами.
Землячка стояла с Соловьевым на тротуаре прямо против тяжеловатого, приземистого здания, построенного еще в конце позапрошлого века, а видела иное здание, высокое и светлое, которое воздвигнут когда-нибудь на этом месте, видела иные масштабы и свершения, достойные нового стремительного века.
Мимо Землячки и Соловьева текли прохожие, перекликалась рядом молодежь, и, всматриваясь в оживленные лица москвичей, она заглядывала в будущее.
Каким-то оно будет?…
Завтра Землячка уедет в Ростов. Вместе с нею уедет Соловьев. Он будет строить завод, а она — подбирать людей, которые должны обеспечить успех строительства. Подбирать людей для других новостроек, подбирать работников для партийных комитетов. Будет руководить ими.
Если бы ее озарило предвидение, она увидела бы себя в Мотовилихе, куда ее вскоре пошлют на партийную работу, а потом в Москве, где ей долго придется работать в органах партийного и советского контроля, а позже стать одним из руководителей Советского правительства.
Для нее не так важно — работать ли в заводском центре Урала или в каком-либо сельском районе на Дону, занимать ли руководящий пост или находиться на низовой работе, главное в том, что, где бы она ни была и что бы ни делала, до последнего своего часа она будет жить и работать так, как учил Ленин. Его образ она пронесет в своем сердце через всю свою жизнь. Пройдут годы, а Ленин будет жить, жить и сопутствовать все новым и новым поколениям человечества.
И лишь одно не дано никому предвидеть — когда и при каких обстоятельствах оборвется его жизнь.
Землячка умерла спустя двадцать три года после смерти Ленина, в тот же день, что и он, 21 января…
Случайное совпадение? В общем-то, наверное…
Но в годовщину смерти дорогого нам человека воспоминание о нем приходит к нам с особою силой.
В сутолоке будней воспоминание стирается и затухает боль, но вот приходит день поминовения, день воспоминаний, и снова с нами близкий и дорогой человек.
Вспоминаешь, каким он был, как ходил, как говорил. Закрываешь глаза, и он приближается к тебе, и ты меришь его судом свою жизнь, ощущаешь, как он тебе нужен, и сердце сжимается в такой невыносимой боли, что невозможно выдержать…
Вероятно, так оно и случилось на самом деле.

ОТ АВТОРА
Заканчивая повесть о Землячке, пожалуй, стоит все-таки сказать, как возник ее замысел.
Несколько товарищей советовали мне написать о Землячке, причем одним из доводов служило то, что я был с нею знаком.
Однако сказать «знаком» было бы преувеличением, но видеть я ее действительно видел, так будет вернее.
Все же одно это обстоятельство вряд ли могло побудить меня писать о Землячке, любому литератору приходится в течение своей жизни встречаться со множеством выдающихся людей, но это не значит, что обо всех следует писать.
Каждый человек является носителем каких-то идей, правильнее даже — какой-то одной идеи, определяющей его жизненное кредо, и вот интерес к такой идее, созвучность твоему собственному мироощущению — гораздо большее основание к изучению чужой жизни, чем просто обычное знакомство.
Я встречал, точнее все-таки, видел Землячку раза три или четыре… впрочем, буду точен — четыре раза, и об этих встречах нужно коротко рассказать.
Первая встреча произошла в октябре 1919 года.
Это было время жестоких боев за Орел, Красная Армия переходила в наступление против Деникина.
Я только что вступил в комсомол, и волостная партийная организация послала меня с поручением в политотдел Тринадцатой армии.
Политотдел находился на станции Отрада, между Орлом и Мценском.
Я ждал появления начальника политотдела, и вот он появился. Это было незабываемое впечатление!
Начальником политотдела оказалась женщина в кожаной куртке и хромовых сапогах…
Мне приходилось видеть до революции строгих ученых дам — педагогов, врачей, искусствоведов, и вот передо мною была одна из них.
Начальнику политотдела доложили обо мне, она повернулась, хотя у меня до сих пор сохранилось ощущение, будто какая-то незримая сила сама поставила меня перед нею. Повернулась и… поднесла к своим близоруким глазам лорнет.
Да, лорнет!
Эта встреча описана мною в романе «Двадцатые годы», а первое слово, услышанное мною из ее уст, было «расстрелять».
Да, расстрелять!
Возможно, прежде чем это сказать, она говорила что-то еще, но до сих пор у меня в ушах звучит этот приговор.
Речь шла вот о чем. Старик-отец прятал в клуне или, сказать понятнее, в риге сына-дезертира, парня нашли, и обоих только что доставили в трибунал.
С Землячкой советовались, как с ними поступить.
Дезертиры в те дни были бедствием армии, им нельзя было давать потачки, и Землячка не могла, не имела права проявить мягкость.
Несколькими часами позже у меня с нею состоялся душевный разговор, но много воды утекло с той встречи до той поры, когда я понял, что эта черта ее характера именуется не жестокостью, а твердостью.
Снова я встретил Землячку спустя почти десять лет.
В декабре 1928 года на сессии ЦИК СССР обсуждался вопрос о мероприятиях по подъему урожайности. Докладчиком по этому вопросу выступал Я.А.Яковлев, редактор «Крестьянской газеты» и одновременно заместитель Г.К.Орджоникидзе, председателя ЦКК и наркома РКИ.
А я в эти годы служил в «Крестьянской газете» и по поручению Я.А.Яковлева писал отчет о сессии.
С Землячкой я столкнулся на лестнице Большого Кремлевского дворца.
Только что кончилось заседание, я выскочил из зала и мчался вниз, торопясь в редакцию. Бежал сломя голову, перепрыгивая через ступеньки, и вдруг опять незримая сила остановила меня. Навстречу мне поднималась сухонькая строгая дама в платье серо-жемчужного цвета.
Она возникла на одном из маршей беломраморной лестницы, и я сразу ее узнал, хотя с первой встречи миновало девять лет. Мне хотелось промчаться мимо, однако ноги мои налились свинцом. Я прижался к перилам. Я боялся ее, о строгости ее ходили легенды.
«Ну скорее, скорее, — мысленно подгонял я ее, — иди же, иди, поторопись в зал…»
Но она остановилась. Подняла руку и поманила к себе пальчиком. Так, как сделала бы это любая классная дама. Что оставалось делать? Медленно пошел я по широким ступеням лестницы навстречу своей безжалостной судьбе, принявшей на этот раз образ Розалии Самойловны Землячки.
На черном шнурке, струившемся вниз от ее шеи к поясу, покачивался лорнет в черепаховой оправе. Землячка близоруко прищурилась, подняла лорнет, приставила к глазам и внимательно на меня посмотрела.
Душа моя ушла в пятки.
Посмотрела, укоризненно покачала головой и, не произнеся ни слова, пошла своею дорогой.
Вся встреча длилась не более двух-трех минут, а вот подите ж, запомнилась на всю жизнь.
Розалию Самойловну здорово все побаивались, недаром Демьян Бедный посвятил Землячке такие стихи:
От канцелярщины и спячки
Чтоб оградить себя вполне,
Портрет товарища Землячки
Повесь, приятель, на стене…
Бродя потом по кабинету,
Молись, что ты пока узнал
Землячку только по портрету…
В сто раз грозней оригинал!
Землячка пошла дальше, но я уже перестал прыгать козлом и тоже степенно зашагал вниз.
Потом Землячка приехала как-то в редакцию «Крестьянской газеты», она интересовалась постановкой массовой работы, а так как в ту пору я заведовал отделом селькоров, мне пришлось давать ей объяснения.
«Крестьянская газета» многих своих селькоров направляла учиться в различные учебные заведения страны, часть их училась в Москве, и студенты эти долго не порывали связи с газетой и постоянно толклись в редакции.
Беседовали мы в кабинете заместителя Яковлева — С.Б.Урицкого.
Землячка поинтересовалась, есть ли сейчас кто-нибудь из селькоров в редакции, и я предложил, если она хочет, позвать в кабинет хоть десять, хоть двадцать человек.
Землячка согласилась, селькоры были призваны, она предложила Урицкому и мне покинуть кабинет — беседовать с селькорами она будет, мол, с глазу на глаз.
Как выяснилось, она интересовалась отношением редакции к селькорам, нет ли в редакции бюрократизма.
Но грозу пронесло, селькоры не подвели, не дали Землячке поводов для нахлобучки.
И в последний раз мне пришлось видеть Землячку в ЦКК на заседании партколлегии. Решалась судьба одного инженера Керченского металлургического завода.
Незадолго до этого «Комсомольская правда» опубликовала серию моих очерков об этом заводе, которые затем издала отдельной книжкой «Молодая гвардия».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28