Два чёрных БМВ лежали, опрокинувшись, рядом с дорогой. Кому-то здорово не нравились их владельцы, решил Кларк. По этому шоссе редко ездили автомобили, но, как и в любом месте мира, где существуют машины, водители сбавляли скорость, чтобы взглянуть на место происшествия.— Кто-то вытряхнул из них мозги, — заметил Ларсон. Оценка Кларка была более профессиональной:— Пулемёты тридцатого калибра, огонь вели с близкого расстояния. Хорошо организованная засада. Это автомашины БМВ типа М-3.— Большие, с мощными двигателями? Тогда это парни из высшей лиги. Вы не считаете?..— В нашем деле редко приходится «считать». Сколько времени нужно, чтобы узнать о том, что здесь случилось?— Два часа после нашего возвращения.— Хорошо.Полицейские смотрели на проезжающие машины, но не обыскивали их. Один полицейский посветил фонариком внутрь «Субару». Сзади лежали кое-какие необычные предметы, но размерами и формой они не походили на пулемёты. Он махнул рукой, разрешая продолжать путь. Кларк задумался об увиденном. А вдруг вооружённая война между фракциями картеля, на которую он надеялся, уже началась? * * * Робби Джексону пришлось ждать два часа, прежде чем он поднялся на борт С-141В, который с присоединённым заправочным шлангом походил на зелёного змея, откинувшего назад крылья. Внутри находилось примерно шестьдесят солдат в полном снаряжении. Лётчик-истребитель посмотрел на них с улыбкой. Вот так же зарабатывает на жизнь его младший брат. Спросив разрешения — капитан первого ранга выше по званию на две ступени, — рядом сел майор.— Вы из какой части?— Седьмая дивизия лёгкой пехоты. — Майор откинулся назад, стараясь устроиться как можно удобнее. У него на коленях лежал шлем. Робби взял шлем и с любопытством посмотрел на него. Похож по форме на немецкий времён второй мировой войны, только сделан из кевлара и покрыт маскировочной тканью, а вокруг удерживаемые эластичной лентой узловатые полоски из такой же ткани.— Знаете, майор, мой брат тоже носит такую штуку. Тяжёлая. Для чего она?— Называется «капустой». — Майор улыбнулся, не открывая глаз. — Ну, назначение кевлара — предохранить голову, а этот веник вокруг шлема меняет его очертания — затрудняет распознавание на местности, сэр. Вы говорите, ваш брат служит с нами?— Недавно закончил академию — у вас его называют младшим лейтенантом. Служит в каком-то подразделении «Ниндзя» или что-то вроде...— Три-семнадцать. Первая бригада. Я — начальник разведотдела во второй. А вы чем занимаетесь?— Сейчас отбываю срок в Пентагоне, от двух до трех. Вообще-то лётчик-истребитель, если начальство не поручит летать на письменном столе.— Наверно, приятно служить сидя, — заметил майор.— Не скажите, — усмехнулся Робби. — Лучшее заключается в том, что в случае необходимости могу тут же спастись в укрытии.— Это действительно здорово, капитан. Что привело вас в Панаму?— Недалеко отсюда в море авианосная группа. Прилетел посмотреть. А вы?— Обычная подготовка на местности с одним из батальонов. Нас готовят к действиям в джунглях и лесу. Стараемся прятаться как можно лучше, — объяснил майор.— Вроде партизанских действий?— Тактика примерно та же. Вообще-то, проводилось разведывательное учение пытались подобраться поближе и собрать информацию, провести несколько скрытых рейдов и тому подобное.— Ну и как, получилось?Майор недовольно покачал головой.— Не так хорошо, как хотелось бы. Недавно у нас забрали несколько отлично подготовленных специалистов, занимавших ключевые должности. У вас, наверно, происходит то же самое. Кого-то переводят к нам, а кого-то у нас забирают.Потому требуется время, чтобы приучить новичков к уверенным действиям. На этот раз больше всего специалистов забрали у разведывательных подразделений, это нанесло немалый урон. Вот почему мы проводим учения, — заключил майор. Подготовка у нас некогда не прекращается.— У нас все иначе. Мы развёртываем свои части, и все остаются на местах до возвращения на сушу.— Я всегда считал, что на флоте служат умные парни, сэр.— А что, у вас действительно бывают трудные времена? Брат говорил мне, что у него забрали превосходного командира отделения. Неужели это имеет такое значение?— Случается. У меня был сержант по имени Муньос. Прирождённый разведчик, умел скрываться на местности и неслышно подкрадываться. Вдруг мне объявляют в один прекрасный день, что он исчез, срочно переведён куда-то для проведения специальных операций, черт побери. А парень, занявший его место, уже не так хорош. Ну что же, бывает. Приходится мириться.Джексон вспомнил имя Муньос, но вот где он его слышал?— Как бы мне добраться до Монтерея?— Да это совсем рядом. Хотите, отправляйтесь с нами, капитан. Правда, у нас нет такого комфорта, как на флоте.— Нам тоже иногда приходится нелегко. Черт побери, один раз, помню, мне не меняли постельное бельё целых три дня. И всю неделю нам давали на ужин «хот догс»! Никогда не забуду тот рейс. Хуже не бывает. Надеюсь, у вас в «джипах» есть кондиционеры? — Офицеры посмотрели друг на друга и рассмеялись. * * * Райана поселили в люксе из двух комнат, этажом выше губернаторской свиты.К удивлению Джека, его пребывание в отеле было оплачено кандидатом. Такое расположение номера понравилось Джеку — не придётся беспокоиться о безопасности. Теперь у Фаулера была охрана, как у президента, и останется до ноября, а если он победит на выборах, то и ещё на четыре года. Отель был новым, современным и удобным, с толстыми бетонными перекрытиями между этажами, но шум вечеринок всё-таки доносился снизу.Едва выйдя из душа, Джек услышал стук в дверь. В ванной висел махровый халат с монограммой отеля, и Райан надел его, направляясь к двери. В коридоре стояла женщина лет сорока, в эффектном красном платье — модный цвет для деловых женщин. Не будучи специалистом по женской моде, Джек не мог понять, каким образом цвет одежды может влиять на что-то, за исключением зрения.— Вы — доктор Райан? — спросила женщина. Тон её голоса внушил Джеку мгновенную неприязнь. Она разговаривала с ним, как с разносчиком инфекции.— Да. А вы кто?— Я — Элизабет Эллиот, — ответила она.— Привет, мисс Эллиот, — произнёс Джек. Она выглядела как «мисс». — У вас преимущество передо мной. Я не знаю, кто вы.— Я занимаю должность помощника советника по иностранным делам.— А-а. Ну что ж, заходите. — Райан открыл дверь настежь и жестом пригласил её войти. Да, ему следовало помнить это. Перед ним стояла Э. Э., профессор политологии в Беннингтоне, чьи геополитические взгляды, по мнению Райана, заставляли Ленина походить на Теодора Рузвельта. Он сделал несколько шагов и вдруг заметил, что Эллиот не идёт за ним.— Вы собираетесь заходить или нет?— Когда вы так одеты? — произнесла она вызывающе и, прежде чем заговорить снова, замерла на месте на добрых десять секунд. Джек продолжал вытирать полотенцем волосы, молча глядя на неё. В нём пробудилось любопытство.— Я знаю, кто вы, — заметила она наконец. Ну и что? — подумал Джек, не понимая, что происходит. К тому же у Райана был трудный и долгий день, он всё ещё не оправился от смены нескольких часовых поясов при перелёте из Европы и успел сменить ещё один часовой пояс в центральной части Америки. Этим можно объяснить резкость его ответа.— Послушайте, док, это вы постучали в дверь, когда я выходил из душа. У меня двое детей и жена — между прочим, тоже выпускница Беннингтона. Я не Джеймс Бонд и не увлекаюсь посторонними женщинами. Если вы хотите что-то сказать мне, будьте добры, говорите. Я провёл неделю, перелетая из одного места в другое, очень устал и хочу спать.— Вы всегда так невежливы? Господи!— Доктор Эллиот, если вы собираетесь играть в высшей лиге в Вашингтоне, вот урок номер один — дело есть дело. Хотите сказать мне что-то, говорите. Если нужно, спрашивайте.— Чем вы занимаетесь в Колумбии, черт побери? — резко бросила она.— Не понимаю, о чём вы говорите, — ответил Джек уже более спокойно.— Вы отлично знаете, что я имею в виду. Я знаю, что вам это известно.— В таком случае вас не затруднит освежить мою память?— Только что взорвали дом ещё одного главаря Медельинского картеля, — ответила она, нервно оглядываясь по сторонам, словно опасаясь, что кто-то, проходящий по коридору, подумает, что она ведёт переговоры о цене. Во время съездов такое случается очень часто, а Э.Э. была привлекательной женщиной.— Мне ничего не известно ни о каких операциях такого рода, проводимых американским правительством. Могу уточнить — по интересующему вас вопросу я не располагаю никакой, абсолютно никакой информацией. Я не всеведущ. Хотите верьте, хотите — нет, но даже если на вас снизошла благодать и вы служите в Центральном разведывательном управлении, это совсем не значит, что вы знаете обо всём, происходящем на каждом квадратном метре земного шара. Ну и что говорят средства массовой информации?— Но вы должны знать, — запротестовала Элизабет Эллиот. Она выглядела озадаченной.— Доктор Эллиот, два года назад вы написали книгу о том, что агенты ЦРУ находятся повсюду. Это напомнило мне старый еврейский анекдот. Какой-то старик-еврей, живущий в царской России за чертой оседлости со своими двумя курицами и хромой клячей, читает омерзительную газетёнку, выпускаемую антисемитами. Понимаете, в газетёнке говорится, что евреи захватили то, овладели тем и тому подобное. К нему подходит сосед и спрашивает, зачем он читает такую чепуху. Старик отвечает, что ему приятно узнать, какой он всемогущий. Такова и ваша книга, вы уж извините меня: один процент правды и девяносто девять процентов брани. Если вас действительно интересует, на что мы способны и на что нет, я могу кое-что рассказать вам — в пределах допуска к секретной информации, разумеется. Уверяю вас, вы будете не менее разочарованы, чем часто бываю я сам. Очень сожалею, что мы не обладаем даже половиной той мощи, какую вы нам приписываете.— Но вы убивали людей!— Вы имеете в виду меня лично?— Да.Может быть, этим и объясняется её отношение ко мне, подумал Джек.— Да, мне приходилось убивать людей. Когда-нибудь я расскажу вам о кошмарах, которые меня мучают. — Райан помолчал. — Горжусь ли я этим? Нет. Рад ли, что сумел убить их? Да, рад. Вы можете спросить — почему? Моя жизнь, жизнь моей жены и дочери, жизни других невинных людей подвергались опасности, и я сделал это, чтобы защитить себя и этих людей. Ведь вы помните обстоятельства, правда?Это не интересовало Эллиот.— Губернатор хочет встретиться с вами в восемь пятнадцать.Значит, мне удастся поспать шесть часов, подумал Райан.— Я приду в назначенное время.— И он спросит вас относительно Колумбии.— Тогда вы можете завоевать расположение своего босса, передав ему ответ прямо сейчас: я ничего не знаю.— Если он одержит победу на выборах, доктор Райан, вас...— Выбросят вон? — Джек посмотрел на неё с добродушной улыбкой. — Знаете, доктор Эллиот, это напоминает мне сцену из плохого фильма. Если ваш кандидат в президенты победит, у вас, может быть, и появится возможность уволить меня.Позвольте объяснить, что это будет для меня значить.Вы лишите меня необходимости проводить каждый рабочий день по два с половиной часа в автомобиле; лишите меня тяжёлой, напряжённой, полной стрессов работы, из-за которой я вынужден бывать дома с семьёй гораздо меньше, чем мне хотелось бы. Вы позволите мне вести образ жизни, соответствующий тому количеству денег, которое я заработал лет десять назад, заставите меня вернуться к письменному столу, где я смогу писать книги по истории, или снова заняться преподаванием — ведь именно благодаря этому я и получил учёную степень доктора. Мне пришлось, доктор Эллиот, видеть заряженные автоматы, направленные на мою жену и дочь, и я успешно справился с этой опасностью. Если вы серьёзно намерены угрожать мне, придумайте нечто большее, чем увольнение с работы. Думаю, утром мы снова увидимся, но должен предупредить вас, что мне поручено ознакомить с положением дел только губернатора Фаулера. Я получил распоряжение беседовать с ним с глазу на глаз, и в комнате не должно быть больше никого.Джек закрыл дверь на засов и накинул цепочку. Он сознавал, что выпил в самолёте слишком много пива, но ещё никто и никогда не пытался так жёстко и бесцеремонно обращаться с ним.Доктор Эллиот предпочла лестницу лифту. В отличие от большинства сопровождающих губернатора Фаулера лиц его главный советник был совершенно трезв — он вообще редко пил спиртное — и уже занимался составлением плана кампании, которая должна начаться через неделю, не ожидая, как это принято, Дня труда.— Ну и что? — спросил он Э.Э.— Говорит, что ему ничего не известно. Думаю, он лжёт.— Что ещё? — Арнольд ван Дамм поднял голову.— Он высокомерен, нагл и несдержан.— Ты тоже, Бет. — Они рассмеялись. Вообще-то, они не любили друг друга, но во время политических кампаний могут появляться самые странные союзники.Директор политической кампании губернатора Фаулера как раз читал характеристику Райана, написанную конгрессменом Эланом Трентом, недавно избранным председателем Специального комитета конгресса по контролю за деятельностью спецслужб. Доктор Эллиот не видела её. Она рассказала ван Дамму, который уже сам знал об этом (хотя ни один из них не имел представления о том, как все это случилось и почему), что Райан в Вашингтоне публично обозвал Трента гомосексуалистом. Трент никогда не забывал и не прощал оскорблений и не был склонен хвалить кого-то без серьёзных на то оснований. Однако, говоря о Райане, он называл его умным, бесстрашным и честным человеком. Что бы это могло значить, черт побери, удивился ван Дамм. * * * Чавез не сомневался, что нынешнюю ночь они в третий раз проведут без рейда. Они двинулись в путь сразу после захода солнца и только что миновали вторую поляну, где, как подозревалось, велась первичная очистка кокаина.Действительно, там были видны следы недавней деятельности. Трава, выжженная пролитой кислотой, утоптанная почва, разбросанный мусор — все указывало на то, что здесь бывали люди и посещали, по-видимому, это место регулярно, но не сегодня и, наверно, не в течение двух предыдущих ночей. Динг знал, что этого следовало ожидать. Во всех уставах, руководствах, во всех прослушанных им за время армейской службы лекциях подчёркивался тот факт, что боевые операции являются безумным сочетанием скуки и ужаса, — скуки из-за того, что большей частью ничего не происходит, а ужаса потому, что «это» может случиться в любую минуту. Теперь он понимал, почему солдаты могут стать небрежными и рассеянными при операциях. Во время учений всегда знаешь — что-то обязательно произойдёт.Армия редко тратила время понапрасну на манёвры, при которых воинские части не вступают в соприкосновение друг с другом, потому что это обходится слишком дорого. И вот теперь он столкнулся с неприятным и раздражающим его обстоятельством, заключающимся в том, что действительные боевые операции менее интересны, чем учения, но несравненно более опасны. От подобной двойственности у молодого сержанта болела голова.Впрочем, болела у него не только голова. Теперь он проглатывал пару таблеток тиленола каждые четыре часа из-за боли в мышцах и неопасных, но многочисленных растяжений, а также в результате самого обычного стресса. Он был ещё молод, но уже познал, что сочетание телесной усталости и умственного напряжения быстро превращает тебя в старика. Говоря по правде, он устал ничуть не более конторского служащего, который провёл за своим письменным столом несколько удлинённый рабочий день, однако операция и условия, в которых она проводилась, во много раз увеличили эту усталость и все переживания, выпавшие на его долю. Печаль и ликование, восторг и депрессия, страх и уверенность в своей непобедимости — все это ощущалось здесь намного сильнее. Короче говоря, боевые операции вовсе не служили источником веселья. Но если дело обстояло именно так, то почему он... не то, чтобы они ему нравились, но... Чавез отогнал от себя эту мысль. Она мешала сосредоточенности.И хотя Динг Чавез не знал этого, ответ заключался в том, что он был прирождённым солдатом, самой природой созданным для боя. Однако как хирург больницы «скорой помощи» не получает удовольствия, глядя на изувеченные тела пострадавших в несчастных случаях, так и Чавез предпочёл бы сидеть у стойки бара с хорошенькой девушкой или смотреть футбольный матч со своими друзьями. Но хирург знает, что его мастерство критически необходимо у операционного стола и может спасти жизнь пациентов, и Чавез тоже понимал, что его сноровка и опыт разведчика, прокладывающего путь, исключительно важны для успеха операции.Именно здесь его место. При проведении операции всё было на удивление ясно, даже в тех случаях, когда он испытывал замешательство, но и это казалось ясным в каком-то ином, очень странном смысле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104