Ему теперь очень недоставало мощи друга; недоставало его душевной поддержки, его неиссякаемого потока острот, замысловатых ругательств и песен.
Николай остался один. Руки его были изранены и совсем не гнулись. Ему мучительно хотелось спать; мысль о сне, о чудесном, глубоком сне завораживала, манила, влекла его к гибели. Он знал, стоит ему заснуть, холод проникнет в его тело, чудесный, притупляющий все чувства, успокаивающий боль холод. “Не спи. Ты не должен спать. Сон – это смерть. Отдохни, но не закрывай глаза. Закрой глаза, но не спи. Нет. Ты не должен закрывать глаз!” Брови его с усилием приподнялись, стараясь удержать веки, не дать им опуститься. “Не надо спать. Просто отдохни немножко. Не спи. Просто на минутку прикрой глаза. Только прикрой… глаза…”
* * *
Он оставил Ле Каго у подножия каменного конуса, там, где тот умер. Похоронить баска было невозможно, но теперь, когда вход в пещеру завален валунами, вся она стала громадным мавзолеем Ле Каго. Баскский поэт будет вечно покоиться в сердце своих родных баскских гор.
Когда кровь перестала наконец струиться изо рта погибшего баска, Хел бережно отер ему лицо и накрыл тело спальным мешком.
После этого Хел опустился рядом с телом друга на корточки и погрузился в неглубокую медитацию, пытаясь вновь обрести ясность ума и успокоить смятенные чувства. Ему удалось достичь лишь относительного, весьма непрочного спокойствия, но и этого было достаточно, чтобы он, вернувшись к действительности, смог обдумать создавшееся положение. Принять решение было нетрудно – выбора не оставалось. Его шансы на то, что он сумеет один, с почти непосильным грузом, проделать путь по длинному и узкому стволу шахты, обогнуть “Шишку Хела”, пробраться через немыслимый, первозданный хаос “вздымающейся” пещеры, спуститься сквозь водопад в граненую пещеру, а из нее – вниз, по склизкому глинистому стоку в отстойник “винного погреба”, – его шансы на то, что он сумеет преодолеть все эти препятствия без помощи Ле Каго и его страховки были ничтожны. Но ставкой в этой игре была жизнь. Не стоит пока что задумываться о том, как проплыть через трубу, начинающуюся на дне “винного погреба”, трубу, в отверстие которой вода устремляется с такой страшной силой, что на поверхности она натягивается, выгибаясь, как увеличительное стекло. Он подумает об этом, когда придет время.
Преодоление “Шишки Хела” чуть не положило конец всем его проблемам. Привязав веревку к баллону с воздухом, он уложил его в неустойчивом равновесии на узком выступе над мчащимся по расселине потоком и обогнул камень, лежа поперек провала, упираясь в один его край плечами и в противоположный – пятками, колени его дрожали от напряжения и от чрезмерной тяжести веревки, крест-накрест перепоясывавшей его грудь. Оказавшись по ту сторону “Шишки”, он стал обдумывать, как лучше перетащить баллон. Теперь с ним не было Ле Каго, который мог бы перебросить ему веревку. Ничего другого не оставалось, как только опустить баллон в воду и тянуть его, стараясь побыстрее приподнимать всякий раз, как он будет ударяться о дно. Николаю не удалось достаточно быстро выбрать веревку; баллон проплыл под тем местом, где он находился, и течение понесло его дальше; веревка дергалась и раскачивалась во все стороны. У него не было страховки; когда баллон отплывет подальше и веревка натянется, она увлечет его за собой, и он слетит с этого узкого уступа. Он не мог допустить, чтобы поток унес его баллон с воздушной смесью. Потерять его – значило потерять все. Николай широко расставил ноги над узкой расселиной, одной ногой упираясь в край уступа, другой – в гладкий камень противоположной стены, где не было никакой опоры, так что он держался только благодаря тому, что резиновая, с шипами, подошва его ботинка буквально впаялась в отвесную скалу. Он собрал все свои силы, чтобы удержаться в таком положении; жилы у него на ногах набухли и натянулись, казалось, они вот-вот лопнут. Веревка скользила в его руках. Стиснув зубы, он покрепче сжал кулаки, удерживая ее. Мокрая веревка вонзилась в ладони, сдирая с них кожу и причиняя жгучую боль. В пенящийся поток вливались кровавые ручейки, сбегавшие с ободранных рук. Чтобы заглушить боль, он стал кричать – громко, неистово, до хрипоты – и крик его, теряясь в реве потока, неслышным эхом отдавался в узком ущелье.
Баллон остановился.
Осторожно, пядь за пядью, Николай стал подтягивать его к себе против течения; веревка, точно раскаленное железо, жгла его окровавленные ладони, связки расставленных ног натянулись до предела, жилы на лбу набухли и пульсировали. Ухватившись наконец за лямку баллона, он рванул ее вверх и закинул себе на шею. Теперь, когда тяжелый баллон висел, покачиваясь, у него на груди, нужна была поистине цирковая ловкость, для того чтобы перебраться обратно на выступ. Дважды он пытался оттолкнуться от гладкой стены и оба раза, покачнувшись, откидывался обратно, удерживая равновесие и заново упираясь в скалу подошвой ботинка, чувствуя, как связки у него в паху просто разрываются от напряжения. Третья попытка удалась, и он, тяжело дыша, прижался к стене, опираясь обеими ногами о карниз, который был настолько узок, что только каблуки умещались на нем, а для носков уже не было опоры и они нависали над ревущим внизу потоком.
Преодолев последний короткий отрезок пути, остававшийся до каменистой насыпи, ведущей во “вздымающуюся” пещеру, Николай тяжело опустился на камень, привалившись спиной к вертикальной стене, измученный, совершенно без сил, с тяжелым баллоном на груди.
Нельзя было оставаться здесь надолго. Руки его онемеют, станут неуклюжими, и тогда он уже ничего не сможет сделать.
Перекинув баллон на спину, Николай проверил зажимы и переднее стекло на маске. Бели зажимы пострадали, то и стекло вряд ли могло уцелеть. Маска каким-то образом перенесла всю эту тряску и удары о баллон. Он начал медленно подниматься по крутому склону, отходящему почти под прямым углом от направления, в котором исчезала река. Тут по-прежнему оставалось множество выступов и углублений, было куда поставить ногу и за что ухватиться руками, но хрупкий сланец при первом же прикосновении к ним обламывался и крошился, так что большие куски породы оставались у него в руках, а мелкие крошки и камешки вонзались в ободранные ладони. Сердце судорожно колотилось у Николая в груди, кровь отчаянно пульсировала в висках. Выбравшись наконец на плоский уступ между двумя опиравшимися друг о друга обломками, образовывавшими нечто вроде замочной скважины, за которой открывалась “вздымающаяся” пещера, он лег плашмя на живот и лежал без движения, прижавшись щекой к шероховатому камню, чувствуя, как слюна потихоньку сочится из уголка его рта.
Он выругал себя за то, что отдыхал слишком долго. Ладони его стали липкими от засохшей крови и висели распухшие, неуклюжие, словно клешни омара. Он поднялся на ноги и постоял немного, сжимая и разжимая кулаки, не обращая внимания на боль, пока руки снова не стали ему повиноваться.
Николай и сам не знал, сколько времени он брел, спотыкаясь, через “вздымающуюся” пещеру, ощупью находя свой путь, огибая громадные, величиной с дом, валуны, рядом с которыми он казался себе ничтожной пылинкой, протискиваясь между привалившимися одна к другой каменными плитами, не так давно упавшими сверху. Иссеченный шрамами бесчисленных обвалов потолок пещеры уходил далеко ввысь, в непроглядную тьму, куда не достигал лучик света от лампочки на шлеме Николая. Он осторожно пробирался вдоль громоздящихся друг над другом, опасно нависших над головой скал, которые, будь они наверху, на воздухе, давно уже обрушились бы под воздействием солнца и ветра, холодов и дождей. Река уже не служила ему путеводной нитью, теряясь под грудами обвалившихся камней, растекаясь на тысячи ручейков, струящихся в разных направлениях по сланцевому, кристаллическому полу пещеры. Три раза, изнемогая от усталости и невыносимого напряжения, Хел терял дорогу; каждый раз его охватывал ужас оттого, что ему придется растрачивать драгоценную энергию, блуждая вслепую в поисках выхода. Но всякий раз он заставлял себя остановиться и успокоиться, дожидаясь, пока предчувствие не подскажет ему верный путь.
В конце концов, он услышал звук, ставший для него надежным путеводителем на оставшийся отрезок пути. По мере того как он приближался к противоположному концу “вздымающейся” пещеры, струйки воды где-то глубоко под его ногами сплетались воедино, и журчание их постепенно перешло в оглушительный рев и грохот гигантского водопада, низвергающегося в граненую пещеру. Впереди него потолок пещеры полого спускался, образуя непроходимую стену из острых, зазубренных обломков камней. Взобраться по этой стене, пробираясь через безумную, невероятно запутанную сеть бесчисленных трещин и расщелин, затем спуститься с другой стороны сквозь ревущий, грохочущий водопад, не имея возможности принять какие-либо меры предосторожности, не надеясь на страховку Ле Каго, будет наиболее опасной и трудной задачей. Прежде чем приступать к ней, нужно было хоть немного отдохнуть.
Тогда-то Хел и сбросил с себя ремни, на которых был подвешен баллон с воздушной смесью, и тяжело опустился на обломок скалы, уткнувшись подбородком в грудь и жадно хватая ртом воздух, чувствуя, как пот, стекая по волосам, заливает ему глаза.
Сделав большой глоток из xahako, он лег навзничь на плоскую каменную плиту, даже не позаботившись снять с себя каску.
Все его тело, казалось, взывало к нему, умоляя об отдыхе. Но он не должен спать. Заснуть – значит погибнуть. Нужно только отдохнуть немного. Но не спать. Ни в коем случае не спать. Просто закрыть глаза на минутку. Просто закрыть… глаза…
* * *
– Ах-х!
Николай проснулся внезапно, буквально вырванный из своего неглубокого, мучительного сна; он снова видел, как огонек на каске Ле Каго стремительно несется вниз, с потолка пещеры, прямо на него! Он сел рывком, дрожа и обливаясь потом. Поверхностный, полный кошмаров сон не освежил его; накопившаяся в нем усталость словно сгустилась, тяжелыми волнами разлившись по всему телу; руки страшно распухли, стали неловкими, точно ласты какого-нибудь морского животного; ссадины на плечах набухли; к горлу от постоянного перенапряжения подкатывала тошнота.
Так он сидел, бессильно поникнув, не думая о том, чтобы идти дальше, ощущая лишь абсолютное безразличие и пустоту. Затем внезапно ошеломляющее значение слов Даймонда ворвалось в его сознание. Его замка больше не существует? Что они сделали с ним? Успела ли Хана уехать до того, как все это началось?
Тревога за нее и жажда отомстить за Ле Каго сделали то, что в обычных обстоятельствах могли бы сделать пища и отдых, Николай выгреб из кармана оставшиеся там кубики глюкозы и положил их в рот, запив остатками вина, смешанного с водой. Потребуется несколько минут для того, чтобы сахар успел проникнуть в кровь, циркулирующую в организме, заряжая его новой энергией. А пока что Хел сжал зубы покрепче и принялся разрабатывать свои руки, обдирая свежую, недавно образовавшуюся корку засохшей крови, терпеливо перенося жгучую, саднящую боль в ладонях.
Когда руки его вновь обрели гибкость, он закинул на спину баллон с воздушной смесью и начал с трудом взбираться по нагромождению обвалившихся кусков скал, преграждавших вход в граненую пещеру. Ему вспомнилось, как Ле Каго просил его взять немного левее, поскольку баск расположился как раз на траектории возможного падения Хела и слишком удобно устроился, чтобы двигаться с места.
Дважды ему пришлось снимать с себя ремни, удерживавшие баллон, ощупывая камень в поисках опоры, так как расщелина, по которой ему предстояло пробираться чуть ли не ползком, была слишком узка для того, чтобы можно было протиснуться сквозь нее с баллоном на спине, не рискуя при этом повредить висевшую на груди маску. Каждый раз при этом он тщательно привязывал баллон, так как при падении крепления могли сорваться и цилиндр взорвался бы, оставив его без воздуха, необходимого для того, чтобы выбраться из пещеры по подземной реке; тогда все его труды и мучения пропали бы даром.
Достигнув наконец узкого выступа, нависавшего прямо над грохочущим водопадом, Николай направил луч света вниз, туда, где над падающей с высоты водой поднимался, клубясь в неподвижном воздухе, влажный туман. Он помедлил, ровно столько, чтобы отдышаться и утишить сердцебиение. С этого момента ему не придется больше отдыхать, его тело и руки будут постоянно заняты, и разыгравшееся воображение никак не сможет подорвать его решимость.
Оглушительный рев низвергающегося с высоты потока и клубящийся туман не позволяли Николаю думать ни о чем другом, кроме той непосредственной задачи, которую ему сейчас предстояло выполнить. Он шел по краю скользкого, осыпающегося уступа, являвшегося когда-то одним из порогов водопада, пока не нашел скалистый выступ, с которого Ле Каго страховал его в тот раз, когда он впервые спускался вдоль блестящего шлейфа падающей воды. На этот раз у него не будет никакого прикрытия, никакой страховки. Медленно, осторожно продвигаясь вниз, Николай добрался до первого крюка, который он вбил здесь раньше, и, пропустив через него в два ряда веревку, накрепко привязал ее; продолжая спускаться, он вдевал и привязывал ее к каждому из крючьев, укорачивая отрезок возможного падения на тот случай, если он потеряет опору. Снова, как и прежде, трение, которое испытывала веревка, проходя через целый ряд крепежных колец, привело к тому, что протягивать ее через них стало весьма трудным и опасным делом, тем более что при этом Николаю приходилось отрываться от поверхности скалы, теряя найденную опору под ногами и те удобные трещины или выступы, за которые можно было ухватиться руками.
Вода и веревка терзали его ладони, и он, цепляясь за какой-нибудь выдававшийся из скалы камень, сжимал их все сильнее и сильнее, точно желая показать боли, что теперь ему уже все равно: чем хуже – тем лучше. Добравшись до того места, где ему нужно было, прорвавшись через пелену воды, оказаться по ту сторону водопада, он понял, что не в силах больше тащить вниз эту провисшую мокрую веревку. Тяжесть обрушивавшихся на нее струй, количество крюков, через которые она была пропущена, и, наконец, нараставшая в нем самом слабость делали это невозможным. Ему придется оставить веревку и спускаться дальше без нее. Как и раньше, Николай протянул руку через гладкую, серебристо-черную поверхность воды, и она, на мгновение разойдясь, тут же сомкнулась вокруг его запястья тяжелым пульсирующим браслетом, Он стал ощупывать камень, пока не обнаружил маленькую, невидимую за стеною падающей воды расселину, за которую он в прошлый раз уцепился пальцами. Теперь нырнуть под водопад будет труднее, баллон у него на спине вызовет дополнительное сопротивление воды. Его ободранные пальцы распухли и онемели, а силы были на исходе. Только одно движение – резкое, стремительное. Нужно всего лишь оттолкнуться и качнуться вперед. Там, по другую сторону водопада, есть прекрасный, удобный выступ, там булыжники, лесенкой выступающие из скалы, сделают спуск достаточно легким и безопасным. Он трижды глубоко вдохнул в себя воздух и метнулся вперед, в низвергающийся сверху поток. После недавних дождей стена падающей воды стала в два раза плотнее, тяжесть ее тоже удвоилась. Тяжелые струи ударили его по шлему, по плечам, пытаясь сорвать баллон у него со спины. Онемевшие пальцы выскользнули из узкой расселины. И он упал.
* * *
Первое, что Николай осознал, когда пришел в себя, была относительная тишина. Второе – вода. Он находился за водопадом, у подножия насыпи и сидел чуть ли не по пояс в воде. Возможно, он на какое-то время лишился сознания, но не помнил этого. Все случившееся мгновенно пронеслось у него в голове: удары водяных струй по спине и по баллону; боль, которая обожгла его ободранные пальцы, когда напором воды их вырвало из расселины; грохот, шум, сотрясение, когда он упал на груду булыжников и покатился по ней вниз; потом относительная тишина и вода по пояс там, где раньше были просто влажные камни. С тишиной все было ясно, она не удивила его. Еще в прошлый раз он заметил, что рев водопада становится значительно глуше, когда находишься по ту его сторону. Но вода? Означало ли это, что недавно прошедшие дожди просочились внутрь, превратив в озеро пол граненой пещеры?
Не ранен ли он, нет ли каких-либо серьезных повреждений? Николай пошевелил ногами; все в порядке. Руки тоже вроде были целы. Правое плечо оказалось немного задето. Он мог поднять руку, но где-то в верхней части ключицы ощущалась тупая боль. Возможно, просто ушиб. Болезненно, но не опасно, Он уже решил было, что умудрился каким-то чудом, свалившись с такой высоты, остаться целым и невредимым, когда почувствовал, что у него что-то не в порядке с нижней частью лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Николай остался один. Руки его были изранены и совсем не гнулись. Ему мучительно хотелось спать; мысль о сне, о чудесном, глубоком сне завораживала, манила, влекла его к гибели. Он знал, стоит ему заснуть, холод проникнет в его тело, чудесный, притупляющий все чувства, успокаивающий боль холод. “Не спи. Ты не должен спать. Сон – это смерть. Отдохни, но не закрывай глаза. Закрой глаза, но не спи. Нет. Ты не должен закрывать глаз!” Брови его с усилием приподнялись, стараясь удержать веки, не дать им опуститься. “Не надо спать. Просто отдохни немножко. Не спи. Просто на минутку прикрой глаза. Только прикрой… глаза…”
* * *
Он оставил Ле Каго у подножия каменного конуса, там, где тот умер. Похоронить баска было невозможно, но теперь, когда вход в пещеру завален валунами, вся она стала громадным мавзолеем Ле Каго. Баскский поэт будет вечно покоиться в сердце своих родных баскских гор.
Когда кровь перестала наконец струиться изо рта погибшего баска, Хел бережно отер ему лицо и накрыл тело спальным мешком.
После этого Хел опустился рядом с телом друга на корточки и погрузился в неглубокую медитацию, пытаясь вновь обрести ясность ума и успокоить смятенные чувства. Ему удалось достичь лишь относительного, весьма непрочного спокойствия, но и этого было достаточно, чтобы он, вернувшись к действительности, смог обдумать создавшееся положение. Принять решение было нетрудно – выбора не оставалось. Его шансы на то, что он сумеет один, с почти непосильным грузом, проделать путь по длинному и узкому стволу шахты, обогнуть “Шишку Хела”, пробраться через немыслимый, первозданный хаос “вздымающейся” пещеры, спуститься сквозь водопад в граненую пещеру, а из нее – вниз, по склизкому глинистому стоку в отстойник “винного погреба”, – его шансы на то, что он сумеет преодолеть все эти препятствия без помощи Ле Каго и его страховки были ничтожны. Но ставкой в этой игре была жизнь. Не стоит пока что задумываться о том, как проплыть через трубу, начинающуюся на дне “винного погреба”, трубу, в отверстие которой вода устремляется с такой страшной силой, что на поверхности она натягивается, выгибаясь, как увеличительное стекло. Он подумает об этом, когда придет время.
Преодоление “Шишки Хела” чуть не положило конец всем его проблемам. Привязав веревку к баллону с воздухом, он уложил его в неустойчивом равновесии на узком выступе над мчащимся по расселине потоком и обогнул камень, лежа поперек провала, упираясь в один его край плечами и в противоположный – пятками, колени его дрожали от напряжения и от чрезмерной тяжести веревки, крест-накрест перепоясывавшей его грудь. Оказавшись по ту сторону “Шишки”, он стал обдумывать, как лучше перетащить баллон. Теперь с ним не было Ле Каго, который мог бы перебросить ему веревку. Ничего другого не оставалось, как только опустить баллон в воду и тянуть его, стараясь побыстрее приподнимать всякий раз, как он будет ударяться о дно. Николаю не удалось достаточно быстро выбрать веревку; баллон проплыл под тем местом, где он находился, и течение понесло его дальше; веревка дергалась и раскачивалась во все стороны. У него не было страховки; когда баллон отплывет подальше и веревка натянется, она увлечет его за собой, и он слетит с этого узкого уступа. Он не мог допустить, чтобы поток унес его баллон с воздушной смесью. Потерять его – значило потерять все. Николай широко расставил ноги над узкой расселиной, одной ногой упираясь в край уступа, другой – в гладкий камень противоположной стены, где не было никакой опоры, так что он держался только благодаря тому, что резиновая, с шипами, подошва его ботинка буквально впаялась в отвесную скалу. Он собрал все свои силы, чтобы удержаться в таком положении; жилы у него на ногах набухли и натянулись, казалось, они вот-вот лопнут. Веревка скользила в его руках. Стиснув зубы, он покрепче сжал кулаки, удерживая ее. Мокрая веревка вонзилась в ладони, сдирая с них кожу и причиняя жгучую боль. В пенящийся поток вливались кровавые ручейки, сбегавшие с ободранных рук. Чтобы заглушить боль, он стал кричать – громко, неистово, до хрипоты – и крик его, теряясь в реве потока, неслышным эхом отдавался в узком ущелье.
Баллон остановился.
Осторожно, пядь за пядью, Николай стал подтягивать его к себе против течения; веревка, точно раскаленное железо, жгла его окровавленные ладони, связки расставленных ног натянулись до предела, жилы на лбу набухли и пульсировали. Ухватившись наконец за лямку баллона, он рванул ее вверх и закинул себе на шею. Теперь, когда тяжелый баллон висел, покачиваясь, у него на груди, нужна была поистине цирковая ловкость, для того чтобы перебраться обратно на выступ. Дважды он пытался оттолкнуться от гладкой стены и оба раза, покачнувшись, откидывался обратно, удерживая равновесие и заново упираясь в скалу подошвой ботинка, чувствуя, как связки у него в паху просто разрываются от напряжения. Третья попытка удалась, и он, тяжело дыша, прижался к стене, опираясь обеими ногами о карниз, который был настолько узок, что только каблуки умещались на нем, а для носков уже не было опоры и они нависали над ревущим внизу потоком.
Преодолев последний короткий отрезок пути, остававшийся до каменистой насыпи, ведущей во “вздымающуюся” пещеру, Николай тяжело опустился на камень, привалившись спиной к вертикальной стене, измученный, совершенно без сил, с тяжелым баллоном на груди.
Нельзя было оставаться здесь надолго. Руки его онемеют, станут неуклюжими, и тогда он уже ничего не сможет сделать.
Перекинув баллон на спину, Николай проверил зажимы и переднее стекло на маске. Бели зажимы пострадали, то и стекло вряд ли могло уцелеть. Маска каким-то образом перенесла всю эту тряску и удары о баллон. Он начал медленно подниматься по крутому склону, отходящему почти под прямым углом от направления, в котором исчезала река. Тут по-прежнему оставалось множество выступов и углублений, было куда поставить ногу и за что ухватиться руками, но хрупкий сланец при первом же прикосновении к ним обламывался и крошился, так что большие куски породы оставались у него в руках, а мелкие крошки и камешки вонзались в ободранные ладони. Сердце судорожно колотилось у Николая в груди, кровь отчаянно пульсировала в висках. Выбравшись наконец на плоский уступ между двумя опиравшимися друг о друга обломками, образовывавшими нечто вроде замочной скважины, за которой открывалась “вздымающаяся” пещера, он лег плашмя на живот и лежал без движения, прижавшись щекой к шероховатому камню, чувствуя, как слюна потихоньку сочится из уголка его рта.
Он выругал себя за то, что отдыхал слишком долго. Ладони его стали липкими от засохшей крови и висели распухшие, неуклюжие, словно клешни омара. Он поднялся на ноги и постоял немного, сжимая и разжимая кулаки, не обращая внимания на боль, пока руки снова не стали ему повиноваться.
Николай и сам не знал, сколько времени он брел, спотыкаясь, через “вздымающуюся” пещеру, ощупью находя свой путь, огибая громадные, величиной с дом, валуны, рядом с которыми он казался себе ничтожной пылинкой, протискиваясь между привалившимися одна к другой каменными плитами, не так давно упавшими сверху. Иссеченный шрамами бесчисленных обвалов потолок пещеры уходил далеко ввысь, в непроглядную тьму, куда не достигал лучик света от лампочки на шлеме Николая. Он осторожно пробирался вдоль громоздящихся друг над другом, опасно нависших над головой скал, которые, будь они наверху, на воздухе, давно уже обрушились бы под воздействием солнца и ветра, холодов и дождей. Река уже не служила ему путеводной нитью, теряясь под грудами обвалившихся камней, растекаясь на тысячи ручейков, струящихся в разных направлениях по сланцевому, кристаллическому полу пещеры. Три раза, изнемогая от усталости и невыносимого напряжения, Хел терял дорогу; каждый раз его охватывал ужас оттого, что ему придется растрачивать драгоценную энергию, блуждая вслепую в поисках выхода. Но всякий раз он заставлял себя остановиться и успокоиться, дожидаясь, пока предчувствие не подскажет ему верный путь.
В конце концов, он услышал звук, ставший для него надежным путеводителем на оставшийся отрезок пути. По мере того как он приближался к противоположному концу “вздымающейся” пещеры, струйки воды где-то глубоко под его ногами сплетались воедино, и журчание их постепенно перешло в оглушительный рев и грохот гигантского водопада, низвергающегося в граненую пещеру. Впереди него потолок пещеры полого спускался, образуя непроходимую стену из острых, зазубренных обломков камней. Взобраться по этой стене, пробираясь через безумную, невероятно запутанную сеть бесчисленных трещин и расщелин, затем спуститься с другой стороны сквозь ревущий, грохочущий водопад, не имея возможности принять какие-либо меры предосторожности, не надеясь на страховку Ле Каго, будет наиболее опасной и трудной задачей. Прежде чем приступать к ней, нужно было хоть немного отдохнуть.
Тогда-то Хел и сбросил с себя ремни, на которых был подвешен баллон с воздушной смесью, и тяжело опустился на обломок скалы, уткнувшись подбородком в грудь и жадно хватая ртом воздух, чувствуя, как пот, стекая по волосам, заливает ему глаза.
Сделав большой глоток из xahako, он лег навзничь на плоскую каменную плиту, даже не позаботившись снять с себя каску.
Все его тело, казалось, взывало к нему, умоляя об отдыхе. Но он не должен спать. Заснуть – значит погибнуть. Нужно только отдохнуть немного. Но не спать. Ни в коем случае не спать. Просто закрыть глаза на минутку. Просто закрыть… глаза…
* * *
– Ах-х!
Николай проснулся внезапно, буквально вырванный из своего неглубокого, мучительного сна; он снова видел, как огонек на каске Ле Каго стремительно несется вниз, с потолка пещеры, прямо на него! Он сел рывком, дрожа и обливаясь потом. Поверхностный, полный кошмаров сон не освежил его; накопившаяся в нем усталость словно сгустилась, тяжелыми волнами разлившись по всему телу; руки страшно распухли, стали неловкими, точно ласты какого-нибудь морского животного; ссадины на плечах набухли; к горлу от постоянного перенапряжения подкатывала тошнота.
Так он сидел, бессильно поникнув, не думая о том, чтобы идти дальше, ощущая лишь абсолютное безразличие и пустоту. Затем внезапно ошеломляющее значение слов Даймонда ворвалось в его сознание. Его замка больше не существует? Что они сделали с ним? Успела ли Хана уехать до того, как все это началось?
Тревога за нее и жажда отомстить за Ле Каго сделали то, что в обычных обстоятельствах могли бы сделать пища и отдых, Николай выгреб из кармана оставшиеся там кубики глюкозы и положил их в рот, запив остатками вина, смешанного с водой. Потребуется несколько минут для того, чтобы сахар успел проникнуть в кровь, циркулирующую в организме, заряжая его новой энергией. А пока что Хел сжал зубы покрепче и принялся разрабатывать свои руки, обдирая свежую, недавно образовавшуюся корку засохшей крови, терпеливо перенося жгучую, саднящую боль в ладонях.
Когда руки его вновь обрели гибкость, он закинул на спину баллон с воздушной смесью и начал с трудом взбираться по нагромождению обвалившихся кусков скал, преграждавших вход в граненую пещеру. Ему вспомнилось, как Ле Каго просил его взять немного левее, поскольку баск расположился как раз на траектории возможного падения Хела и слишком удобно устроился, чтобы двигаться с места.
Дважды ему пришлось снимать с себя ремни, удерживавшие баллон, ощупывая камень в поисках опоры, так как расщелина, по которой ему предстояло пробираться чуть ли не ползком, была слишком узка для того, чтобы можно было протиснуться сквозь нее с баллоном на спине, не рискуя при этом повредить висевшую на груди маску. Каждый раз при этом он тщательно привязывал баллон, так как при падении крепления могли сорваться и цилиндр взорвался бы, оставив его без воздуха, необходимого для того, чтобы выбраться из пещеры по подземной реке; тогда все его труды и мучения пропали бы даром.
Достигнув наконец узкого выступа, нависавшего прямо над грохочущим водопадом, Николай направил луч света вниз, туда, где над падающей с высоты водой поднимался, клубясь в неподвижном воздухе, влажный туман. Он помедлил, ровно столько, чтобы отдышаться и утишить сердцебиение. С этого момента ему не придется больше отдыхать, его тело и руки будут постоянно заняты, и разыгравшееся воображение никак не сможет подорвать его решимость.
Оглушительный рев низвергающегося с высоты потока и клубящийся туман не позволяли Николаю думать ни о чем другом, кроме той непосредственной задачи, которую ему сейчас предстояло выполнить. Он шел по краю скользкого, осыпающегося уступа, являвшегося когда-то одним из порогов водопада, пока не нашел скалистый выступ, с которого Ле Каго страховал его в тот раз, когда он впервые спускался вдоль блестящего шлейфа падающей воды. На этот раз у него не будет никакого прикрытия, никакой страховки. Медленно, осторожно продвигаясь вниз, Николай добрался до первого крюка, который он вбил здесь раньше, и, пропустив через него в два ряда веревку, накрепко привязал ее; продолжая спускаться, он вдевал и привязывал ее к каждому из крючьев, укорачивая отрезок возможного падения на тот случай, если он потеряет опору. Снова, как и прежде, трение, которое испытывала веревка, проходя через целый ряд крепежных колец, привело к тому, что протягивать ее через них стало весьма трудным и опасным делом, тем более что при этом Николаю приходилось отрываться от поверхности скалы, теряя найденную опору под ногами и те удобные трещины или выступы, за которые можно было ухватиться руками.
Вода и веревка терзали его ладони, и он, цепляясь за какой-нибудь выдававшийся из скалы камень, сжимал их все сильнее и сильнее, точно желая показать боли, что теперь ему уже все равно: чем хуже – тем лучше. Добравшись до того места, где ему нужно было, прорвавшись через пелену воды, оказаться по ту сторону водопада, он понял, что не в силах больше тащить вниз эту провисшую мокрую веревку. Тяжесть обрушивавшихся на нее струй, количество крюков, через которые она была пропущена, и, наконец, нараставшая в нем самом слабость делали это невозможным. Ему придется оставить веревку и спускаться дальше без нее. Как и раньше, Николай протянул руку через гладкую, серебристо-черную поверхность воды, и она, на мгновение разойдясь, тут же сомкнулась вокруг его запястья тяжелым пульсирующим браслетом, Он стал ощупывать камень, пока не обнаружил маленькую, невидимую за стеною падающей воды расселину, за которую он в прошлый раз уцепился пальцами. Теперь нырнуть под водопад будет труднее, баллон у него на спине вызовет дополнительное сопротивление воды. Его ободранные пальцы распухли и онемели, а силы были на исходе. Только одно движение – резкое, стремительное. Нужно всего лишь оттолкнуться и качнуться вперед. Там, по другую сторону водопада, есть прекрасный, удобный выступ, там булыжники, лесенкой выступающие из скалы, сделают спуск достаточно легким и безопасным. Он трижды глубоко вдохнул в себя воздух и метнулся вперед, в низвергающийся сверху поток. После недавних дождей стена падающей воды стала в два раза плотнее, тяжесть ее тоже удвоилась. Тяжелые струи ударили его по шлему, по плечам, пытаясь сорвать баллон у него со спины. Онемевшие пальцы выскользнули из узкой расселины. И он упал.
* * *
Первое, что Николай осознал, когда пришел в себя, была относительная тишина. Второе – вода. Он находился за водопадом, у подножия насыпи и сидел чуть ли не по пояс в воде. Возможно, он на какое-то время лишился сознания, но не помнил этого. Все случившееся мгновенно пронеслось у него в голове: удары водяных струй по спине и по баллону; боль, которая обожгла его ободранные пальцы, когда напором воды их вырвало из расселины; грохот, шум, сотрясение, когда он упал на груду булыжников и покатился по ней вниз; потом относительная тишина и вода по пояс там, где раньше были просто влажные камни. С тишиной все было ясно, она не удивила его. Еще в прошлый раз он заметил, что рев водопада становится значительно глуше, когда находишься по ту его сторону. Но вода? Означало ли это, что недавно прошедшие дожди просочились внутрь, превратив в озеро пол граненой пещеры?
Не ранен ли он, нет ли каких-либо серьезных повреждений? Николай пошевелил ногами; все в порядке. Руки тоже вроде были целы. Правое плечо оказалось немного задето. Он мог поднять руку, но где-то в верхней части ключицы ощущалась тупая боль. Возможно, просто ушиб. Болезненно, но не опасно, Он уже решил было, что умудрился каким-то чудом, свалившись с такой высоты, остаться целым и невредимым, когда почувствовал, что у него что-то не в порядке с нижней частью лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61