– Дайте мне немного денег, и я помогу вам.
Офицер еще раз нетерпеливо взглянул на часы.
– О, разумеется, Бога ради, сделайте что-нибудь!
Австралийцы не поняли ничего из того, что говорил Николай сначала полисмену по-японски, затем по-русски красному офицеру, они уловили только, что он несколько раз повторил имя Мак-Артура. Это произвело немедленный эффект. Не прошло и пяти минут, как путь сквозь все это столпотворение автомобилей был расчищен и австралийский джип выехал на газон в парке, откуда уже нетрудно оказалось проехать напрямик на гравиевую дорожку, а с нее, под взглядами изумленных зевак, перескочить через поребрик и попасть на боковую улочку, тихую, свободную от всякой давки, оставив позади сбившиеся в кучу, яростно гудящие и ревущие автомобили. Николай вскочил в джип и уселся рядом с водителем. Как только они выбрались из всей этой уличной неразберихи, офицер приказал шоферу дать полный газ.
– Прекрасно. Итак, сколько я вам должен? Николай понятия не имел, какова нынешняя стоимость иностранных денег, и ляпнул наугад:
– Сто долларов.
– Сто долларов?!Вы в своем уме?
– Десять долларов, – тут же поправился Николай.
– А не многовато будет? – насмешливо поинтересовался офицер, однако вытащил бумажник. – О, господи! Пусто! Хоть бы одна бумажка завалялась! Шофер! Одолжите мне десятку на пару часов.
– Простите, сэр. Нет ни цента в кармане.
– Хм-м! Слушай. Вот что. Вон там, напротив, мое учреждение. – Он показал на здание Сан Син, центр связи Союзных оккупационных сил. – Пойдем, что-нибудь для тебя придумаем.
Уже в здании Сан Син офицер провел Николая в расчетный отдел, приказав выдать ему расписку на получение десяти долларов в валюте Оккупационных сил; затем он поспешил на условленную встречу. Однако, прежде чем уйти, он бросил короткий испытующий взгляд на Николая:
– Послушай-ка. Ты ведь не англичанин, правда?
Николай говорил по-английски с истинно британским акцентом, полученным им от своих домашних учителей, однако офицер никак не мог сопоставить его изысканное произношение, которое можно приобрести лишь в частном закрытом учебном заведении, с одеждой и внешним видом юноши.
– Нет, – ответил Николай.
– А! – вздохнул офицер с явным облегчением. – Я так и думал. – И он быстро зашагал к лифтам.
Около получаса Николай просидел на деревянной скамье под дверью одного из кабинетов, ожидая своей очереди; вокруг него, в коридоре, люди разговаривали на английском, русском, французском и китайском языках. Здание Сан Син было одним из немногих мест Токио, куда стекались представители различных Оккупационных сил, и, присмотревшись, человек наблюдательный мог ощутить во всей полноте ту атмосферу недоверия, которое скрывалось здесь под маской напускного дружелюбия. Штатские – чрезвычайно вежливые чиновники в большинстве своем были американцами. Здесь Николай впервые услышал раскатистое американское “р” и резкое, звенящее металлом звучание гласных.
К тому времени, как дверь распахнулась и секретарша-американка произнесла наконец его имя, Николай почувствовал себя совсем разбитым и ему ужасно захотелось спать. Оказавшись в приемной, он тут же получил анкету, которую нужно было заполнить, а молоденькая секретарша снова принялась стучать на машинке, время от времени украдкой бросая взгляды на этого странного юношу в грязном костюме. Однако любопытство ее было затронуто не слишком глубоко; по-настоящему ее мысли занимало свидание, назначенное на сегодняшний вечер с майором, который, как говорили ее подружки, был совершенно неотразим: он всегда водил своих дам в лучшие рестораны, а то, что следовало за этим, было просто сказкой.
Когда Николай протянул заполненную анкету, девушка бегло глянула на нее и, подняв брови, неодобрительно фыркнула, однако передала ее все же дежурной из расчетного отдела, Через несколько минут Николая вызвали в кабинет.
Дежурная оказалась женщиной лет сорока, чуть полноватой и очень приятной. Она представилась, назвавшись мисс Гудбоди<Гудбоди – англ. goodbody – букв. “пышнотелая”>. Николай даже не улыбнулся.
Мисс Гудбоди указала Николаю на его бланк.
– Знаете, вы все-таки должны заполнить эти пробелы.
– Не могу. Я хочу сказать, что не могу заполнить все графы.
– Не можете? – Весь многолетний служебный опыт женщины воспротивился этому слову. – Что вы имеете в виду… – Она быстро взглянула на верхнюю строчку бланка, – …Николай?
– Я не могу указать мой адрес. У меня его нет. И номера удостоверения личности у меня тоже нет. И я не знаю, что это такое – “организация, берущая на себя поручительство”…
– Ну… это организация, которая ручается за вас. Учреждение или контора, где работаете вы или ваши родители.
– У меня нет такой организации. Какое это имеет значение?
– Понимаете, мы не можем рассчитаться с вами, пока вы не заполните бланк на получение денег по всем правилам. Вы меня поняли?
– Я голоден.
На мгновение мисс Гудбоди растерялась. Она наклонилась вперед:
– Где ваши родители? Они работают в Оккупационных силах, Николай?
Она решила, что перед ней офицерский сынок, сбежавший из дома.
– Нет.
– Вы одни здесь? – недоверчиво спросила служащая.
– Да.
– Хм-м… – Она нахмурилась и слегка передернула плечами, видя, что все ее расспросы ни к чему не приводят.
– А сколько вам лет, Николай?
– Двадцать один.
– О боже! Простите меня. Я думала… Я хочу сказать, вы выглядите лет на четырнадцать-пятнадцать, не больше. Ах, ну что ж, это совсем другое дело. Посмотрим. Как же нам поступить?
В душе мисс Гудбоди жила настоятельная необходимость по-матерински о ком-нибудь заботиться; чувство это становилось все сильнее и чище, по мере того как годы шли, а ее любовь, так же как и ее роскошное тело, оставалась невостребованной. Женщину как-то странно притягивал к себе этот молодой человек, по виду напоминавший ребенка, потерявшего мать, но по возрасту оказавшийся вполне зрелым мужчиной, годившимся в любовники. Всю эту мешанину противоречивых чувств, закипевших в ее душе, мисс Гудбоди приняла за желание по-христиански озаботиться будущим юноши.
– Не могли бы вы просто выдать мне мои десять долларов? Может быть, хотя бы пять долларов?
– Так дела не делаются, Николай. Даже если нам каким-то образом и удастся заполнить ваш бланк, все равно вам выдадут деньги не раньше, чем через десять дней.
Николай почувствовал, как последняя его надежда улетучивается. Ему не хватало опыта, чтобы понять, что тонкие, невидимые, бюрократические барьеры столь же жестки и непроницаемы, как и те мостовые, по которым он бродил целыми днями.
– Так, значит, мне совсем не дадут денег? – спросил он еле слышно.
Мисс Гудбоди слегка пожала плечами и встала.
– Мне очень жаль, но… Послушайте, у меня сейчас как раз обеденный перерыв. Пойдемте со мной в наш кафетерий для служащих. Мы там перекусим на скорую руку, а заодно подумаем, что делать дальше.
Улыбнувшись Николаю, она положила руку ему на плечо.
– Ну как, договорились?
Николай молча кивнул.
* * *
Следующие три месяца, вплоть до того дня, когда мисс Гудбоди перевели обратно в Соединенные Штаты, навсегда остались в ее памяти как нечто сияющее и восхитительное. Николай более чем все, кого она когда-либо знала, походил на ребенка, и в то же время это был единственный в ее жизни сколько-нибудь продолжительный роман. Она никогда не осмеливалась выразить вслух свои ощущения или даже попытаться разобраться в самой себе, в том переплетении мыслей и чувств, которые захлестнули ее ум и тело в те месяцы. Мисс Гудбоди, без сомнения, наслаждалась тем, что стала нужна кому-то, тем чувством уверенности и надежности, которое дает женщине сознание, что она подчинена мужчине. К тому же она была по-настоящему доброй женщиной и любила помогать тем, кто нуждался в ее помощи. В их плотских любовных отношениях всегда сохранялся оттенок очаровательной стыдливости, раздвоение между матерью и любовницей, пьянящая смесь нежной привязанности и греха.
Николай так никогда и не увидел свои десять долларов; задача получить деньги, соблюдая все формальности, оказалась слишком сложной даже для мисс Гудбоди, с ее более чем двадцатилетним бюрократическим опытом. Однако ей удалось представить юношу директору службы переводов, и через неделю Николай уже работал по восемь часов в день, переводя различные документы, или мотался по нескончаемым заседаниям и конференциям, на двух или трех языках воспроизводя осторожные, упрятанные в паутину слов высказывания, которые дипломатические представители союзных стран осмеливались сделать публично. Он стал понимать, что в дипломатии главное – как можно лучше скрыть смысл сказанного.
С мисс Гудбоди Николай обходился дружелюбно и вежливо. При первой же возможности он, невзирая на ее протесты, расплатился за все, что она потратила на его одежду и туалетные принадлежности, а также настоял на том, чтобы поровну оплачивать расходы по хозяйству. Он не испытывал к ней тех чувств, при которых можно отбросить щепетильность. Это не значило, что женщина ему не нравилась, – она была не из тех дам, что отпугивают мужчин, но и не вызывала в нем сильной привязанности. Временами ее бессмысленное щебетание докучало Николаю, а чрезмерная заботливость становилась утомительной; но мисс Гудбоди так старательно, хотя и неуклюже, проявляла к нему внимание, а ее ласки доставляли ему столько удовольствия, что он терпел ее и даже испытывал к ней искреннюю симпатию, подобную той, какую испытываешь к глупому щенку или котенку.
Только одно качество мисс Гудбоди Николай выносил с трудом. Меню западной половины человечества, в отличие от восточной, включает в себя слишком много животных жиров, что придает существам, их потребляющим, слабый, но неприятный запах, который будит брезгливость в японце и гасит пыл его страсти. Николай долго не мог привыкнуть к этому, что значительно мешало ему в любовных играх. Мисс Гудбоди, естественно, недополучала немало удовольствия из-за своего, неизвестного ей самой, недостатка; но поскольку сравнивать ей было особенно не с чем, она решила, что все мужчины так же маловыносливы в постели, как и Николай.
Воодушевленная успешным опытом, женщина, вернувшись в Соединенные Штаты, попыталась завязать несколько романов, но все они были непродолжительными и принесли ей одни разочарования. Кончилось тем, что она стала играть заметную роль в феминистском движении.
Нельзя сказать, что Николай не почувствовал облегчения, когда увидел, как океанский корабль отчаливает от пристани, увозя мисс Гудбоди к берегам ее родной страны. Проводив любовницу, он немедленно выехал из того квартала, где они жили в ее служебной квартире, и переселился в дом, который он снял в районе Асакуса, на северо-западе Токио. Здесь, в этом старом квартале, Николай зажил с тихой, спокойной изысканностью и изяществом – почти в стиле шибуми: общался с европейцами и американцами только сорок часов в неделю, благодаря чему мог позволить себе вести японский образ жизни, и притом довольно роскошный, поскольку жалованье его было высоким. К тому же он получил редкую возможность приобретать вещи и продукты в американских военных магазинах. Дело в том, что Николай был теперь счастливым обладателем величайшего из человеческих благ – документов, удостоверяющих его личность. Их удалось получить посредством маленькой негласной сделки между мисс Гудбоди и ее друзьями из службы по гражданским делам. Николай владел теперь бумагой, удостоверявшей, что он является американцем, штатским и служащим, и другой, подтверждавшей его русское гражданство. В том маловероятном случае, если им заинтересуется американская военная полиция, он мог предъявить свое русское удостоверение; в то время как для любопытствующих граждан из всех остальных стран вполне подошли бы его американские документы. Взаимоотношения между русскими и американцами были основаны на недоверии и взаимном страхе, так что они, по возможности, старались не соваться во всякие мелкие делишки друг друга, хотя удавалось им это примерно так же, как человеку, переходящему через улицу, чтобы ограбить банк, удается соблюдать правила уличного движения. В течение следующего года в жизни Николая появилось много нового. Он продолжал работать переводчиком, и время от времени его приглашали в шифровальный отдел “Сфинкс/FE”, пока эту разведывательную организацию не поглотило наконец новое ненасытное бюрократическое инфраправительство ЦРУ. Однажды случилось так, что никто не мог перевести расшифрованное послание на английский язык, поскольку русский вариант шифровки представлял собой какую-то немыслимую тарабарщину. Николай попросил посмотреть оригинал зашифрованного текста. Благодаря своей, проявившейся еще в детстве, склонности к теоретической математике, способности мыслить абстрактно и производить в уме многочисленные разветвленные построения, развитой и усовершенствованной им за годы обучения мастерству го, а также благодаря свободному владению шестью языками, Николай смог сравнительно легко найти ошибки в дешифровке. Он обнаружил, что оригинал послания был неправильно зашифрован кем-то, кто писал на исковерканном русском языке, строя фразы весьма своеобразно, на китайский манер расставляя в них слова, что в результате сбило с толку сложные декодирующие машины “Сфинкса/FE”. Николай был знаком с китайцами, кое-как владевшими русским языком и говорившими на нем, располагая слова в соответствии с китайским синтаксисом, поэтому содержание шифровки скоро прояснилось. Однако на канцелярско-бухгалтерские умы Шифровального отдела его работа произвело громадное впечатление, и Николай получил прозвище “чудо-мальчик”, так как большинство из знавших его людей было уверено, что он еще подросток. Один из молодых “рубящих” в своем деле служащих отдела заинтересовался Николаем, назвав его работу по дешифровке четкой и совершенной.
Так Николая перевели в “Сфинкс/FE” на постоянную работу с соответствующим повышением должности и жалованья; теперь он проводил свои рабочие часы в маленьком уединенном кабинете, развлекаясь распутыванием шифровальных загадок и ребусов и переводя донесения, не вызывавшие в нем ни малейшего интереса.
К некоторому своему удивлению, Николай со временем заключил нечто вроде духовного перемирия с американцами, среди которых ему приходилось работать. Это не значит, что он начал больше любить их или доверять им; просто он понял, что американцы – вовсе не такие безнравственные и развращенные люди, как можно было бы предполагать, судя по их политическим и военным действиям. Правда, большинство из этих людей было культурно неразвито, нахально, бестактно и меркантильно; они выглядели довольно шумными и самоуверенными субъектами, и общаться с ними было довольно утомительно; но в сущности янки оказались добродушными и открытыми людьми, желающими – нет, прямо-таки настаивавшими на том, чтобы поделиться своей идеологией со всем миром.
Николай пришел к выводу, что все американцы – коммерсанты, ядром и основой американского духа являлось стремление покупать и продавать. Они, как лавочники, торговали своими демократическими взглядами, подкрепляя словесные лозунги экономическим давлением и потрясая оружием. Их войны были гигантским комплексом производства и поставок; их правление – рядом социальных контрактов; их образование – проданными и оплаченными человеко-часами; их браки были сделками в области чувств; договор можно было легко разорвать, если одна из сторон не выплачивала условленных процентов. Понятие чести для них заключалось в честной, без обмана и мошенничества, торговле. Они отнюдь не представляли собой – как считали сами – бесклассовое общество; это было общество, в котором властвовал один-единственный класс – класс торговцев. Верхушкой его, так называемым “цветом общества”, были миллионеры; мелкие служащие и фермеры – срываясь и оступаясь, упорно карабкались наверх, но их финансовая карьера обычно стопорилась где-то на уровне среднего класса. Крестьяне и пролетариат в Штатах обладали ухватками коммивояжеров, страховых агентов и мелких дельцов; единственная разница между слоями общества выражалась в суммах, затрачиваемых на жизнь и удобства: моторка вместо гоночной яхты, кегельбан вместо закрытого загородного клуба, Атлантик-сити вместо Монако.
Воспитание и внутренние наклонности приучили Николая искренне восхищаться талантом, трудом и душевными качествами людей, принадлежавших к любому классу. Он одинаково уважал землевладельцев и ремесленников, художников и воинов, ученых и священников. Но он не мог чувствовать ничего, кроме презрения, к искусственно созданному, насквозь фальшивому классу торгашей, которые живут тем, что покупают и продают вещи, созданные чужими руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61