Должен признаться, она привлекала меня, но я не хотел никаких интрижек. Я люблю свою жену. И других забот у меня сейчас предостаточно.
Остаток пути мы прошли молча, немного смущенные. Между нами образовалась некая настороженная пустота, которая возникает, когда не произошло что-то, что могло произойти.
Хирш нетерпеливо поджидал меня на крыльце. Он бросил любопытный взгляд на Лоранс, схватил меня за локоть и зашептал:
– У меня есть ответ. То, что надо. Пойдем...
Он показал распечатку электронного письма. Хозяин, дель Рьеко, согласился уточнить, что да, существовал диск о рыбной ловле; действительно, американский программист был заинтересован в его экспорте в Европу. Мастрони уже составлял предложения по контракту.
– Что будем делать? – спросил он. – Создавать филиал?
Мы немного пообсуждали это. Были и "за", и "против". Фактор времени играл решающую роль.
Мы еще ни к чему не пришли, когда ворвалась Лоранс. Скулы ее пылали, в глазах блестели слезы. Она нервно улыбнулась Хиршу и испуганно уставилась на меня:
– Жером, могу я поговорить с вами?
Не прошло и получаса, как мы расстались.
– Что случилось, Лоранс?
Она мотнула головой:
– Нет, наедине, если возможно...
Один лишь раз я видел такое лицо: когда моей секретарше сообщили, что ее сына сбил грузовик. Должно быть, произошло что-то серьезное. Похлопав Хирша по руке, я извинился и последовал за Лоранс к выходу.
Не сделав и трех шагов, она резко повернулась ко мне:
– Шарриак нападает на мой капитал!
Я недоуменно посмотрел на нее:
– Как это?
Она ломала руки и в то же время пыталась справиться со своим лицом, но все усилия были тщетны. Лоранс сверлила меня взглядом.
– Вы знаете, из чего состоит ваш капитал?
Мысленно я отвесил себе звонкую пощечину. Думал я обо всем, только не об этом. Я нисколько не сомневался, что являюсь главным акционером, и даже не проверил этот немаловажный факт.
– Э-э-э... нет...
– Так вот, ознакомьтесь! Я это только что сделала!
– Минутку, мы котируемся на бирже? Он выбросил свои акции на рынок?
– Даже не это. Намного проще. У меня – треть акций и у других двоих по столько же. Он только что купил долю одного из моих акционеров и делает предложение второму.
– А откуда у него деньги?
Она мяукнула, словно разъяренная кошка.
– Я ничего не знаю! Может, у него есть накопления, или он сговорился с банком. Скажите мне, Жером, умоляю, вы-то по крайней мере в этом не участвуете?
Я широко улыбнулся:
– Нет, клянусь.
Она кивнула, нахмурилась:
– Жером, мне нужна ваша помощь! Если он отхватит кусок, я останусь в меньшинстве и могу убираться восвояси. Это невозможно, Жером, мне крайне нужна эта работа! Я объясню вам почему.
У всех свои причины, и они трагически схожи.
– А что говорят профсоюзы? – спросил я. – Они не очень-то любят слияния: за ними автоматически следуют увольнения.
– Им плевать на профсоюзы! – выкрикнула она. – На кону большие деньги!
– Сколько?
Лоранс назвала цифру. Примерно столько мы намеревались инвестировать в импорт дисков. Она ухватилась за мою руку.
– Послушайте, Жером, у меня нет другого выхода. Вам надо купить третью долю. Тогда все будет поровну: треть у него, треть у вас и треть у меня. Если мы объединимся, мы вытолкнем его. У него будет только блокирующее меньшинство. По сути, оно уже у него есть.
– А если бы вы увеличили капитал? Он не сможет тягаться...
– Слишком поздно. Мне бы пораньше это сделать. Но я не остерегалась... Моя судьба в ваших руках, Жером. Все зависит от вас.
– Я не один... У меня команда...
Она увидела в моем взгляде нечто большее, нежели колебание. Ее глаза увлажнились. Бросив на меня последний взгляд, Лоранс отвернулась. Обхватив плечи руками, словно ей стало холодно, она сделала три шага по гравию аллеи.
– Если вы меня бросите, я погибла, – проговорила Лоранс.
Я попытался приободрить ее:
– Это игра, Лоранс...
– Нет. Это не игра. На карту поставлена жизнь.
Я подло выкручивался из постыдного положения:
– Послушайте же, я не сказал "нет". Я сказал, что мне надо посоветоваться с командой. О них тоже следует подумать. Я не отказываюсь, но вы должны понять...
Я увидел ее очень усталое лицо.
– О, понятно. Каждый за себя.
– С самого начала, Лоранс, каждый был за себя... Не надо паниковать. Мы сделаем вот что: я объясню им положение дел. Не исключено, что нам самим потребуется защититься. Скорость меняется, и нам надо разобраться в ситуации. А потом, если обнаружится хоть один шанс, вы придете и объясните, почему все это в наших интересах. Передайте мне документацию – балансы, место на рынке и так далее мы должны все изучить.
Она опять поежилась.
– Короче говоря, я продаюсь Шарриаку, но прежде я отдаюсь вам... Могу я задать один вопрос?
– Задавайте.
– Если бы я переспала с вами, это изменило бы что-нибудь?
– Нет, – тотчас ответил я.
– Спасибо. Мне нужно было это знать.
Схватив Лоранс за плечо, я встряхнул ее:
– Лоранс, шевелитесь же! Ничто пока не потеряно! Не уподобляйтесь девочке, сломавшей куклу! Только не вы, только не это! У вас вид побежденной. Примите-ка душ, переоденьтесь, соберитесь с духом и идите в атаку.
Она вяло улыбнулась мне и ушла. Медленным шагом я вернулся в свое логово. Мне необходимо было все обдумать. Со всех сторон. Несомненно, наступление Шарриака имело целью выбить Лоранс; он этого никогда и не скрывал. Но это могло быть и еще одним тестом для меня. Как я поступлю, выбирая между интересами предприятия и симпатией, которую явно испытывал к молодой женщине? Они, очевидно, рассчитывали, что я без зазрения совести буду участвовать в дележе добычи. Или я сам прикончу ее. Может быть, не к трем-четырем приценивались они с самого начала, а к одному – ко мне. Им нужен был убийца? Он у них будет.
Придя к своим коллегам, я коротко рассказал о состоянии дел. Мастрони отреагировал первым:
– Нормально. Тем и должно было кончиться.
– Одно лишнее предприятие отрасли?
– Нет, нет. Финансы. Сегодня деньги зарабатывают не изготовлением чего-то и удовлетворением потребителей. Их делают на бирже. Биржевые сделки. Именно там проливается золотой дождь и зеленеет трава. То, что они называют конкуренцией, заключается в покупке соперника, чтобы прикрыть его лавочку. А как выглядит наш капитал?
Хирш уже терзал свой компьютер.
– Я внимательно просмотрел ставки самофинансирования и не ошибся с собственными фондами. Я знал, что мы не играем на бирже, и полагал, что мы в безопасности. Вот, взгляните-ка: крупного пакета акций нет ни у кого, самое большее – одиннадцать процентов. Есть три банка – вместе у них двадцать семь процентов.
– Маловато.
– Ну да. Так как мы не набираем тридцати трех...
– И конечно же, денег у нас нет, чтобы выкупить третью часть у Лоранс?
– Конечно, нет.
– Считайте, она пропала, – подтвердил Мастрони.
– И поделом, – вынесла приговор Брижит Обер. – Она всегда мне действовала на нервы своим важничаньем...
Я оборвал ее:
– Да, но Шарриак-то жиреет. Так не годится... Если он нас столкнет, то сможет диктовать свои условия на рынке. Банкротство Лоранс может стать началом нашего... Мы ничего от этого не выигрываем, вы об этом не подумали?
– Все равно, – сказал Мастрони, – настоящего равновесия не было. У мадам Карре три акционера, у нас сорок два... А Шарриак? Можно подобраться к его капиталу?
– Сейчас посмотрим, – откликнулся Хирш, начиная заполнять экран.
Мастрони почесал в затылке.
– Финансовая война. До чего я не люблю ее! Нужны профессионалы. Дурачье мы, могли бы и предположить... Какой дурак делает сейчас рыболовные крючки? Деньги нужно делать. Эти крючки у нас сейчас в заднице! Мы играли в белот, а они – в покер.
Я по очереди посмотрел на них:
– Не мы, а я. Ответственность на мне. Мастрони прав, я выбрал не ту игру. Устаревший капитализм. Странно, что мы не купили русские долги. Ты полностью прав: деньги больше не делают на какой-либо продукции, их отнимают у других. Этим мы и займемся.
Сидя к нам спиной, Хирш бросил:
– Капитал Шарриака равен нашему. Самый большой пакет – семнадцать процентов, остальные – меньше восьми. Он тоже в ус не дует.
– Короче, одна только бедняжка Лоранс на качелях, – заключила Мэрилин.
– Ей следовало бы подстраховаться. Троих акционеров легче контролировать, чем полсотни, – заявила Брижит Обер.
– Неверно, – возразил Мастрони. – Это намного труднее.
В этот момент вошел Эль-Фатави и положил на стол кипу документов.
– Меня попросили передать вам это. А что, ребятки, может сольемся?
– Очевидно, это главная ответная мера, – без улыбки сказал Мастрони.
Эль-Фатави непонимающе взглянул на него, робко улыбнулся и вышел. Мастрони поплотнее уселся на своем стуле.
– Я согласен с Жеромом. Нам невыгодно, чтобы Шарриак проглотил группу "В". Разве что его измотает эта операция.
Чем больше я слушал Мастрони, тем больше я начинал ценить его. Он был спокоен, сообразителен, сведущ... Я вполне мог на него положиться, и его угрюмость не была помехой.
Неожиданно Хирш заерзал на стуле.
– Победа! – торжественно вскричал он. – Решение найдено! Американец, тот с дисками, дает бабки. Он готов участвовать в нашем капитале из пятнадцати процентов. Так что деньги наши свободны, и мы можем переключиться на финансовый рынок.
Я присвистнул.
– И ты сам все это устроил?
– Ну да. Некоторые работают, пока другие шатаются, вот так. А теперь можно посмотреть отчеты группы "В", чтобы убедиться, не покупаем ли мы кота в мешке.
Поглощенный разгадыванием козней дель Рьеко, Шарриака и им подобных, я немного ослабил вожжи. Хирш и Мастрони уже наладили дело и самостоятельно принимали решения. Если и дальше так пойдет, опасность может возникнуть изнутри.
Мы предложили побольше, чем Шарриак, – это было нетрудно: он считал себя единственным и предлагал по минимуму. В четыре часа пополудни мы стали совладельцами команды "В".
Неплохое получилось дельце. Управляли они неважно, но у них были ресурсы. Пожертвовав одним или двумя видами продукции, мы должны уже в этом году обрести равновесие и рассчитывать на большее в три последующих года. Десятка два увольнений, не больше, да и то за счет предпенсионников. Дело было верным.
Через десять минут Шарриак прислал нам по электронной почте письмо. Он приглашал нас на заседание административного совета предприятия "В" в восемнадцать часов. Каждый руководитель мог прийти с помощником.
– По какому праву? – возмутился Мастрони. – Мадам Карре все еще президент, верно? Если совет собирается не в установленном порядке, мы можем потребовать его отмены в арбитражном суде.
– Да. Прибережем это на тот случай, если дела пойдут плохо. Но мне хочется послушать, что он будет петь, и посмотреть, как будет пыжиться.
Я заранее предвкушал его досаду. Но был разочарован. Он торжествовал даже больше, чем всегда. Собрались мы в рабочей комнате, которую до настоящего момента занимала Лоранс. С собой я взял Мастрони, Шарриака сопровождал Пинетти, а Лоранс посадила у стены кого-то из своей команды, в задачу которого входило записывать все, что будет говориться. Шарриак, в своем безупречном темно-синем костюме, открыл заседание:
– Так вот, произошли кое-какие изменения... мадам Карре должна поделиться с нами своими планами. Мне сдается, что у нее только два выхода: завтра сесть на катер или продолжать работу под нашим контролем. Мне это безразлично. Даже в том случае, если она согласится делать то, что мы ей прикажем. Уверен, что, если она выберет второе, мы сможем рассчитывать на ее лояльность.
– Минуточку, но ведь она все еще президент, – вмешался Мастрони, прежде чем я успел его одернуть.
Шарриак ухмыльнулся.
– Нет же! Нам решать, кем она будет. Мы, конечно, можем подискутировать о форме, но это ничего не изменит.
Лоранс смотрела прямо перед собой, внешне нечувствительная к пытке, которую ей устроил Шарриак.
Мастрони занервничал:
– Я не считаю, что соблюдение процедуры не имеет значения. Как и положено, она ведет заседание, предоставляет слово, устанавливает повестку дня. Кстати, а где повестка дня?
Шарриак заговорил терпеливым тоном учителя:
– Господин Мастрони, если бы мы находились в реальной ситуации, мы могли бы позволить себе порассуждать. Для развлечения. Но сейчас не тот случай. Для нас один день – это три месяца. Значит, один час равен примерно четырем дням. Если допустить, что юридические тонкости обычно отнимают три реальных часа, то мы должны им посвятить, э-э-э, около двух минут. Решено...
Лоранс прервала его словоизлияния. Как это часто бывало, она обращалась к нам, стоя боком и пряча глаза:
– Господин Мастрони не ошибается: именно я должна открыть заседание. Я восхищена способностями господина Шарриака в устном счете, но, как и он, считаю, что мы теряем время. Полагаю, что первым пунктом желаемой вами повестки дня будет избрание председателя совета. Предлагаю приступить.
– Вот это благоразумные речи, – одобрил Шарриак. – Приступим. Я предлагаю кандидатуру присутствующего здесь господина Пинетти.
Я не удержался от насмешки.
– Это шутка? Нет никаких причин для того, чтобы вы взяли контроль...
– А я и не делаю этого. Подумайте сами: я не могу им быть, вы, Карсевиль, тем более. Им не может быть и мадам Карре, которая довела свое предприятие до ручки. Значит, нужен кто-то четвертый. Наподобие Гульбенкиана. Знаете, кто такой Гульбенкиан?
– Надеюсь, вы соблаговолите рассказать, – смирился Мастрони.
– Разумеется. Президенты двух нефтяных компаний ссорились из-за недр не знаю уж какой страны, Ирана или, может быть, Ирака. Ни один из них не мог иметь преобладающее количество акций, и никто не хотел, чтобы оно было у другого. Тогда они взяли себе по сорок девять с половиной процентов, вышли на улицу и отдали один процент первому встречному бродяге. Причем бесплатно, но с условием, чтобы тот абсолютно ни во что не вмешивался. Этот один процент сделал бродягу сказочно богатым, он стал вести роскошный образ жизни, открыл музеи, знаменитые на весь мир, создал художественный фонд и всегда держал свое обещание не лезть в их дела, только единственно своим существованием мешать образованию контрольного пакета. Моя мечта! Увы, подобное стечение обстоятельств случается лишь раз в столетие...
– Очень мило сравнить Пинетти с бродягой, – иронично заметил Мастрони.
Его высказывание не смутило Шарриака.
– Он на самом деле был не бродяга, а продавец ковров или какой-то коммерсант, не помню... Естественно, если господин Пинетти согласится взять на себя такую ответственность, то немедленно покинет мою команду.
– У меня не один процент, а тридцать три, – холодно уронила Лоранс.
Настала моя очередь взять слово. Пора было остановить полет Шарриака.
– Итак, Шарриак попытался подсунуть нам Пинетти, надеясь, что все мы обалдели еще до появления здесь: на это у него один шанс из тысячи. А теперь серьезно: кого вы имеете в виду?
На его лице появилось огорчение.
– Но я же вам сказал! Просто невероятно! Я толково разъясняю все, что думаю, а никто не хочет понимать, мне задают вопросы! Не вас, не меня и никого из присутствующих. Тогда кого? Никого от вас, никого от меня и никого от мадам Карре. Кто остается? Заместитель директора ее команды, которому даем наблюдательный совет. Или если это вам предпочтительнее, организуем директорию. Как зовут ваших субъектов, мадам Карре? Кого вы нам советуете?
Пинетти сделал вид, будто листает свой блокнот.
– Ну-ка, посмотрим... Шаламон, эль-Фатави, Леруа...
– Вот, пожалуйста, Шаламон, например. Только не Леруа, он целыми днями будет висеть на телефоне и скулить.
– Вы, полагаю, шутите?
Шарриак устало махнул рукой:
– Послушайте, в реальной жизни выбор больше. А здесь остров. Кроме нас, никого нет. Что есть, с тем и работаем. Либо не работаем вообще. Я сделал вам честное предложение: Пинетти, который выходит из моей команды, Шаламон или даже араб, если хотите. Вы отклоняете все. Я уж и не знаю, что делать. Разве что прикрыть лавочку. Послушаю вас...
Вот, значит, куда Шарриак клонил. Он подвел нас к выводу о неизбежном прекращении деятельности. Пристально взглянув на него, я широко улыбнулся.
– Шарриак, вы не очень хорошо изучили доску. У вас есть тридцать три процента, не больше. Я предлагаю кандидатуру мадам Карре и прошу ее приступить к голосованию.
Он в отчаянии воздел руки:
– Это абсурд! Не вижу смысла поддерживать ее на искусственном дыхании. Она уже проиграла, Карсевиль. Будь у нее хоть немного совести, она бы подала в отставку и укладывала сейчас чемоданы. Вы хотите, чтобы она пребывала здесь в коме?
Лоранс залилась краской. Я встал на ее защиту:
– Она имеет право играть до конца...
– Она проигралась в пух и прах, – запротестовал Шарриак. – С нее нечего больше взять. Все, что она выиграет, если она еще в состоянии что-либо выиграть, пойдет на пополнение наших ресурсов. Но вероятнее всего, она продолжит руководить спустя рукава, а мы будем подсчитывать убытки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Остаток пути мы прошли молча, немного смущенные. Между нами образовалась некая настороженная пустота, которая возникает, когда не произошло что-то, что могло произойти.
Хирш нетерпеливо поджидал меня на крыльце. Он бросил любопытный взгляд на Лоранс, схватил меня за локоть и зашептал:
– У меня есть ответ. То, что надо. Пойдем...
Он показал распечатку электронного письма. Хозяин, дель Рьеко, согласился уточнить, что да, существовал диск о рыбной ловле; действительно, американский программист был заинтересован в его экспорте в Европу. Мастрони уже составлял предложения по контракту.
– Что будем делать? – спросил он. – Создавать филиал?
Мы немного пообсуждали это. Были и "за", и "против". Фактор времени играл решающую роль.
Мы еще ни к чему не пришли, когда ворвалась Лоранс. Скулы ее пылали, в глазах блестели слезы. Она нервно улыбнулась Хиршу и испуганно уставилась на меня:
– Жером, могу я поговорить с вами?
Не прошло и получаса, как мы расстались.
– Что случилось, Лоранс?
Она мотнула головой:
– Нет, наедине, если возможно...
Один лишь раз я видел такое лицо: когда моей секретарше сообщили, что ее сына сбил грузовик. Должно быть, произошло что-то серьезное. Похлопав Хирша по руке, я извинился и последовал за Лоранс к выходу.
Не сделав и трех шагов, она резко повернулась ко мне:
– Шарриак нападает на мой капитал!
Я недоуменно посмотрел на нее:
– Как это?
Она ломала руки и в то же время пыталась справиться со своим лицом, но все усилия были тщетны. Лоранс сверлила меня взглядом.
– Вы знаете, из чего состоит ваш капитал?
Мысленно я отвесил себе звонкую пощечину. Думал я обо всем, только не об этом. Я нисколько не сомневался, что являюсь главным акционером, и даже не проверил этот немаловажный факт.
– Э-э-э... нет...
– Так вот, ознакомьтесь! Я это только что сделала!
– Минутку, мы котируемся на бирже? Он выбросил свои акции на рынок?
– Даже не это. Намного проще. У меня – треть акций и у других двоих по столько же. Он только что купил долю одного из моих акционеров и делает предложение второму.
– А откуда у него деньги?
Она мяукнула, словно разъяренная кошка.
– Я ничего не знаю! Может, у него есть накопления, или он сговорился с банком. Скажите мне, Жером, умоляю, вы-то по крайней мере в этом не участвуете?
Я широко улыбнулся:
– Нет, клянусь.
Она кивнула, нахмурилась:
– Жером, мне нужна ваша помощь! Если он отхватит кусок, я останусь в меньшинстве и могу убираться восвояси. Это невозможно, Жером, мне крайне нужна эта работа! Я объясню вам почему.
У всех свои причины, и они трагически схожи.
– А что говорят профсоюзы? – спросил я. – Они не очень-то любят слияния: за ними автоматически следуют увольнения.
– Им плевать на профсоюзы! – выкрикнула она. – На кону большие деньги!
– Сколько?
Лоранс назвала цифру. Примерно столько мы намеревались инвестировать в импорт дисков. Она ухватилась за мою руку.
– Послушайте, Жером, у меня нет другого выхода. Вам надо купить третью долю. Тогда все будет поровну: треть у него, треть у вас и треть у меня. Если мы объединимся, мы вытолкнем его. У него будет только блокирующее меньшинство. По сути, оно уже у него есть.
– А если бы вы увеличили капитал? Он не сможет тягаться...
– Слишком поздно. Мне бы пораньше это сделать. Но я не остерегалась... Моя судьба в ваших руках, Жером. Все зависит от вас.
– Я не один... У меня команда...
Она увидела в моем взгляде нечто большее, нежели колебание. Ее глаза увлажнились. Бросив на меня последний взгляд, Лоранс отвернулась. Обхватив плечи руками, словно ей стало холодно, она сделала три шага по гравию аллеи.
– Если вы меня бросите, я погибла, – проговорила Лоранс.
Я попытался приободрить ее:
– Это игра, Лоранс...
– Нет. Это не игра. На карту поставлена жизнь.
Я подло выкручивался из постыдного положения:
– Послушайте же, я не сказал "нет". Я сказал, что мне надо посоветоваться с командой. О них тоже следует подумать. Я не отказываюсь, но вы должны понять...
Я увидел ее очень усталое лицо.
– О, понятно. Каждый за себя.
– С самого начала, Лоранс, каждый был за себя... Не надо паниковать. Мы сделаем вот что: я объясню им положение дел. Не исключено, что нам самим потребуется защититься. Скорость меняется, и нам надо разобраться в ситуации. А потом, если обнаружится хоть один шанс, вы придете и объясните, почему все это в наших интересах. Передайте мне документацию – балансы, место на рынке и так далее мы должны все изучить.
Она опять поежилась.
– Короче говоря, я продаюсь Шарриаку, но прежде я отдаюсь вам... Могу я задать один вопрос?
– Задавайте.
– Если бы я переспала с вами, это изменило бы что-нибудь?
– Нет, – тотчас ответил я.
– Спасибо. Мне нужно было это знать.
Схватив Лоранс за плечо, я встряхнул ее:
– Лоранс, шевелитесь же! Ничто пока не потеряно! Не уподобляйтесь девочке, сломавшей куклу! Только не вы, только не это! У вас вид побежденной. Примите-ка душ, переоденьтесь, соберитесь с духом и идите в атаку.
Она вяло улыбнулась мне и ушла. Медленным шагом я вернулся в свое логово. Мне необходимо было все обдумать. Со всех сторон. Несомненно, наступление Шарриака имело целью выбить Лоранс; он этого никогда и не скрывал. Но это могло быть и еще одним тестом для меня. Как я поступлю, выбирая между интересами предприятия и симпатией, которую явно испытывал к молодой женщине? Они, очевидно, рассчитывали, что я без зазрения совести буду участвовать в дележе добычи. Или я сам прикончу ее. Может быть, не к трем-четырем приценивались они с самого начала, а к одному – ко мне. Им нужен был убийца? Он у них будет.
Придя к своим коллегам, я коротко рассказал о состоянии дел. Мастрони отреагировал первым:
– Нормально. Тем и должно было кончиться.
– Одно лишнее предприятие отрасли?
– Нет, нет. Финансы. Сегодня деньги зарабатывают не изготовлением чего-то и удовлетворением потребителей. Их делают на бирже. Биржевые сделки. Именно там проливается золотой дождь и зеленеет трава. То, что они называют конкуренцией, заключается в покупке соперника, чтобы прикрыть его лавочку. А как выглядит наш капитал?
Хирш уже терзал свой компьютер.
– Я внимательно просмотрел ставки самофинансирования и не ошибся с собственными фондами. Я знал, что мы не играем на бирже, и полагал, что мы в безопасности. Вот, взгляните-ка: крупного пакета акций нет ни у кого, самое большее – одиннадцать процентов. Есть три банка – вместе у них двадцать семь процентов.
– Маловато.
– Ну да. Так как мы не набираем тридцати трех...
– И конечно же, денег у нас нет, чтобы выкупить третью часть у Лоранс?
– Конечно, нет.
– Считайте, она пропала, – подтвердил Мастрони.
– И поделом, – вынесла приговор Брижит Обер. – Она всегда мне действовала на нервы своим важничаньем...
Я оборвал ее:
– Да, но Шарриак-то жиреет. Так не годится... Если он нас столкнет, то сможет диктовать свои условия на рынке. Банкротство Лоранс может стать началом нашего... Мы ничего от этого не выигрываем, вы об этом не подумали?
– Все равно, – сказал Мастрони, – настоящего равновесия не было. У мадам Карре три акционера, у нас сорок два... А Шарриак? Можно подобраться к его капиталу?
– Сейчас посмотрим, – откликнулся Хирш, начиная заполнять экран.
Мастрони почесал в затылке.
– Финансовая война. До чего я не люблю ее! Нужны профессионалы. Дурачье мы, могли бы и предположить... Какой дурак делает сейчас рыболовные крючки? Деньги нужно делать. Эти крючки у нас сейчас в заднице! Мы играли в белот, а они – в покер.
Я по очереди посмотрел на них:
– Не мы, а я. Ответственность на мне. Мастрони прав, я выбрал не ту игру. Устаревший капитализм. Странно, что мы не купили русские долги. Ты полностью прав: деньги больше не делают на какой-либо продукции, их отнимают у других. Этим мы и займемся.
Сидя к нам спиной, Хирш бросил:
– Капитал Шарриака равен нашему. Самый большой пакет – семнадцать процентов, остальные – меньше восьми. Он тоже в ус не дует.
– Короче, одна только бедняжка Лоранс на качелях, – заключила Мэрилин.
– Ей следовало бы подстраховаться. Троих акционеров легче контролировать, чем полсотни, – заявила Брижит Обер.
– Неверно, – возразил Мастрони. – Это намного труднее.
В этот момент вошел Эль-Фатави и положил на стол кипу документов.
– Меня попросили передать вам это. А что, ребятки, может сольемся?
– Очевидно, это главная ответная мера, – без улыбки сказал Мастрони.
Эль-Фатави непонимающе взглянул на него, робко улыбнулся и вышел. Мастрони поплотнее уселся на своем стуле.
– Я согласен с Жеромом. Нам невыгодно, чтобы Шарриак проглотил группу "В". Разве что его измотает эта операция.
Чем больше я слушал Мастрони, тем больше я начинал ценить его. Он был спокоен, сообразителен, сведущ... Я вполне мог на него положиться, и его угрюмость не была помехой.
Неожиданно Хирш заерзал на стуле.
– Победа! – торжественно вскричал он. – Решение найдено! Американец, тот с дисками, дает бабки. Он готов участвовать в нашем капитале из пятнадцати процентов. Так что деньги наши свободны, и мы можем переключиться на финансовый рынок.
Я присвистнул.
– И ты сам все это устроил?
– Ну да. Некоторые работают, пока другие шатаются, вот так. А теперь можно посмотреть отчеты группы "В", чтобы убедиться, не покупаем ли мы кота в мешке.
Поглощенный разгадыванием козней дель Рьеко, Шарриака и им подобных, я немного ослабил вожжи. Хирш и Мастрони уже наладили дело и самостоятельно принимали решения. Если и дальше так пойдет, опасность может возникнуть изнутри.
Мы предложили побольше, чем Шарриак, – это было нетрудно: он считал себя единственным и предлагал по минимуму. В четыре часа пополудни мы стали совладельцами команды "В".
Неплохое получилось дельце. Управляли они неважно, но у них были ресурсы. Пожертвовав одним или двумя видами продукции, мы должны уже в этом году обрести равновесие и рассчитывать на большее в три последующих года. Десятка два увольнений, не больше, да и то за счет предпенсионников. Дело было верным.
Через десять минут Шарриак прислал нам по электронной почте письмо. Он приглашал нас на заседание административного совета предприятия "В" в восемнадцать часов. Каждый руководитель мог прийти с помощником.
– По какому праву? – возмутился Мастрони. – Мадам Карре все еще президент, верно? Если совет собирается не в установленном порядке, мы можем потребовать его отмены в арбитражном суде.
– Да. Прибережем это на тот случай, если дела пойдут плохо. Но мне хочется послушать, что он будет петь, и посмотреть, как будет пыжиться.
Я заранее предвкушал его досаду. Но был разочарован. Он торжествовал даже больше, чем всегда. Собрались мы в рабочей комнате, которую до настоящего момента занимала Лоранс. С собой я взял Мастрони, Шарриака сопровождал Пинетти, а Лоранс посадила у стены кого-то из своей команды, в задачу которого входило записывать все, что будет говориться. Шарриак, в своем безупречном темно-синем костюме, открыл заседание:
– Так вот, произошли кое-какие изменения... мадам Карре должна поделиться с нами своими планами. Мне сдается, что у нее только два выхода: завтра сесть на катер или продолжать работу под нашим контролем. Мне это безразлично. Даже в том случае, если она согласится делать то, что мы ей прикажем. Уверен, что, если она выберет второе, мы сможем рассчитывать на ее лояльность.
– Минуточку, но ведь она все еще президент, – вмешался Мастрони, прежде чем я успел его одернуть.
Шарриак ухмыльнулся.
– Нет же! Нам решать, кем она будет. Мы, конечно, можем подискутировать о форме, но это ничего не изменит.
Лоранс смотрела прямо перед собой, внешне нечувствительная к пытке, которую ей устроил Шарриак.
Мастрони занервничал:
– Я не считаю, что соблюдение процедуры не имеет значения. Как и положено, она ведет заседание, предоставляет слово, устанавливает повестку дня. Кстати, а где повестка дня?
Шарриак заговорил терпеливым тоном учителя:
– Господин Мастрони, если бы мы находились в реальной ситуации, мы могли бы позволить себе порассуждать. Для развлечения. Но сейчас не тот случай. Для нас один день – это три месяца. Значит, один час равен примерно четырем дням. Если допустить, что юридические тонкости обычно отнимают три реальных часа, то мы должны им посвятить, э-э-э, около двух минут. Решено...
Лоранс прервала его словоизлияния. Как это часто бывало, она обращалась к нам, стоя боком и пряча глаза:
– Господин Мастрони не ошибается: именно я должна открыть заседание. Я восхищена способностями господина Шарриака в устном счете, но, как и он, считаю, что мы теряем время. Полагаю, что первым пунктом желаемой вами повестки дня будет избрание председателя совета. Предлагаю приступить.
– Вот это благоразумные речи, – одобрил Шарриак. – Приступим. Я предлагаю кандидатуру присутствующего здесь господина Пинетти.
Я не удержался от насмешки.
– Это шутка? Нет никаких причин для того, чтобы вы взяли контроль...
– А я и не делаю этого. Подумайте сами: я не могу им быть, вы, Карсевиль, тем более. Им не может быть и мадам Карре, которая довела свое предприятие до ручки. Значит, нужен кто-то четвертый. Наподобие Гульбенкиана. Знаете, кто такой Гульбенкиан?
– Надеюсь, вы соблаговолите рассказать, – смирился Мастрони.
– Разумеется. Президенты двух нефтяных компаний ссорились из-за недр не знаю уж какой страны, Ирана или, может быть, Ирака. Ни один из них не мог иметь преобладающее количество акций, и никто не хотел, чтобы оно было у другого. Тогда они взяли себе по сорок девять с половиной процентов, вышли на улицу и отдали один процент первому встречному бродяге. Причем бесплатно, но с условием, чтобы тот абсолютно ни во что не вмешивался. Этот один процент сделал бродягу сказочно богатым, он стал вести роскошный образ жизни, открыл музеи, знаменитые на весь мир, создал художественный фонд и всегда держал свое обещание не лезть в их дела, только единственно своим существованием мешать образованию контрольного пакета. Моя мечта! Увы, подобное стечение обстоятельств случается лишь раз в столетие...
– Очень мило сравнить Пинетти с бродягой, – иронично заметил Мастрони.
Его высказывание не смутило Шарриака.
– Он на самом деле был не бродяга, а продавец ковров или какой-то коммерсант, не помню... Естественно, если господин Пинетти согласится взять на себя такую ответственность, то немедленно покинет мою команду.
– У меня не один процент, а тридцать три, – холодно уронила Лоранс.
Настала моя очередь взять слово. Пора было остановить полет Шарриака.
– Итак, Шарриак попытался подсунуть нам Пинетти, надеясь, что все мы обалдели еще до появления здесь: на это у него один шанс из тысячи. А теперь серьезно: кого вы имеете в виду?
На его лице появилось огорчение.
– Но я же вам сказал! Просто невероятно! Я толково разъясняю все, что думаю, а никто не хочет понимать, мне задают вопросы! Не вас, не меня и никого из присутствующих. Тогда кого? Никого от вас, никого от меня и никого от мадам Карре. Кто остается? Заместитель директора ее команды, которому даем наблюдательный совет. Или если это вам предпочтительнее, организуем директорию. Как зовут ваших субъектов, мадам Карре? Кого вы нам советуете?
Пинетти сделал вид, будто листает свой блокнот.
– Ну-ка, посмотрим... Шаламон, эль-Фатави, Леруа...
– Вот, пожалуйста, Шаламон, например. Только не Леруа, он целыми днями будет висеть на телефоне и скулить.
– Вы, полагаю, шутите?
Шарриак устало махнул рукой:
– Послушайте, в реальной жизни выбор больше. А здесь остров. Кроме нас, никого нет. Что есть, с тем и работаем. Либо не работаем вообще. Я сделал вам честное предложение: Пинетти, который выходит из моей команды, Шаламон или даже араб, если хотите. Вы отклоняете все. Я уж и не знаю, что делать. Разве что прикрыть лавочку. Послушаю вас...
Вот, значит, куда Шарриак клонил. Он подвел нас к выводу о неизбежном прекращении деятельности. Пристально взглянув на него, я широко улыбнулся.
– Шарриак, вы не очень хорошо изучили доску. У вас есть тридцать три процента, не больше. Я предлагаю кандидатуру мадам Карре и прошу ее приступить к голосованию.
Он в отчаянии воздел руки:
– Это абсурд! Не вижу смысла поддерживать ее на искусственном дыхании. Она уже проиграла, Карсевиль. Будь у нее хоть немного совести, она бы подала в отставку и укладывала сейчас чемоданы. Вы хотите, чтобы она пребывала здесь в коме?
Лоранс залилась краской. Я встал на ее защиту:
– Она имеет право играть до конца...
– Она проигралась в пух и прах, – запротестовал Шарриак. – С нее нечего больше взять. Все, что она выиграет, если она еще в состоянии что-либо выиграть, пойдет на пополнение наших ресурсов. Но вероятнее всего, она продолжит руководить спустя рукава, а мы будем подсчитывать убытки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24