— Ничего, к шуму ты скоро привыкнешь, — убеждала его Мэри, массируя ему шею и плечи.
«Да она просто мысли мои читает! — подумал Уоллингфорд. — Экая умненькая девочка!» Он обхватил ее бедра и поцеловал в мягкий плоский живот, пытаясь представить, как изменится ее тело месяцев через шесть — восемь.
— Но ведь для ребенка твоя квартира действительно лучше, Пат, — ворковала Мэри, лаская язычком его ухо.
Уоллингфорд не умел загадывать далеко вперед; ему оставалось только восхищаться теми качествами Мэри, которые он раньше недооценивал. Может быть, стоит у нее поучиться? Может быть, тогда сбудется его желание — устроить совместную жизнь с миссис Клаузен и маленьким Отто? Вот только действительно ли он так к этому стремится? Он вдруг совершенно утратил уверенность в себе. А что, если ему всего лишь хочется уйти с телевидения и убраться подальше от Нью-Йорка?
— Бедненький, — Мэри нежно погладила его пенис, но тот на ласку никак не отреагировал, — устал, наверно. Пусть отдохнет и наберется сил для подвигов в Висконсине.
— Знаешь, Мэри, для нас обоих было бы лучше, если бы в Висконсине у меня все удачно сложилось. Я имею в виду оба наших плана. — Она чмокнула его пенис, едва прикоснувшись к нему губами — так многие ньюйоркцы чмокают в щечку просто знакомых или не очень близких приятелей.
— Какой ты понятливый, Пат! И, в общем, ты действительно хороший и добрый, что бы там о тебе ни говорили.
— Ага, и скоро окажется еще, что я отличный источник генетического материала, — грустно пошутил Уоллингфорд.
Он попытался представить себе сценарий пятничной вечерней программы. Разумеется, Эдди уже внес свою лепту в его подготовку. Интересно, думал он, что именно добавит Мэри? Над тем, что Патрик Уоллингфорд произносил перед камерой, трудилось много невидимых рук, и, как он теперь понимал, Мэри была одной из участниц крупной игры.
Когда сделалось ясно, что Уоллингфорд более не расположен к любовным забавам, Мэри предложила отправиться на работу пораньше.
— Я же знаю, ты любишь заранее ознакомиться с тем, что потом запустят на телесуфлер, — сказала она, когда они уже ехали на такси в сторону центра, — а у меня есть парочка интересных идей.
Ее способность верно определить нужный момент была почти магической. Патрик слушал ее болтовню насчет «концовки» и того, что надо «как-то закруглять эту историю с Кеннеди», и догадывался, что она уже написала соответствующий текст.
Они миновали пост охраны и поднимались на лифте к себе в отдел новостей, и тут Мэри, видимо, посетила какая-то запоздалая мысль. Она взяла его за левую руку — прямо над отсутствующей кистью, тем исполненным симпатии и сочувствия жестом, который был свойствен многим женщинам, — и доверительно сказала:
— На твоем месте, Пат, я бы не стала обращать особого внимания на Эдди. Не стоит.
Войдя в редакцию, Уоллингфорд сперва решил, что царящий там шум-гам вызван тем, что они с Мэри приехали вместе — несомненно, кое-кто из сотрудниц видел, как они вчера вместе уезжали, и теперь, разумеется, об этом знали все. Но оказалось, что дело совсем в другом: Эдди выгнали с работы! Уоллингфорд ничуть не удивился невозмутимости Мэри. Надо думать, для нее это известие не было неожиданным. (С еле заметной улыбкой она поспешила нырнуть в дамскую комнату.)
Удивило Патрика вот что: когда его пригласили на встречу с начальством, в кабинете было всего двое — одна дама, известный продюсер, и один член правления, луноликий молодой человек по фамилии Уортон, который всегда выглядел так, словно с трудом подавляет рвотные позывы. Может быть, этот Уортон имел гораздо больший вес, чем казалось Уоллингфорду? Может быть, он, Патрик, и этого Уортона тоже недооценивал? Он вдруг почувствовал в безобидном Уортоне некую угрозу. Казалось, тот страдает бледной немочью, — таким бескровным было его лицо, но за равнодушием и вялостью вполне могла скрываться жажда власти, готовность смести с дороги любого — как Эдди, так и Патрика Уоллингфорда. Впрочем, Уортон ограничился тем, что лишь кратко упомянул о вчерашнем маленьком бунте Уоллингфорда и увольнении Эдди, дважды произнеся при этом «к сожалению», а потом оставил Патрика наедине с дамой-продюсером.
Уоллингфорд так и не понял, что все это означает и почему для разговора с ним выбрали именно эту даму. Впрочем, начальство и раньше не раз поручало ей проводить нравоучительные беседы — особенно когда Уоллингфорду требовалось дать пинка или «внятно разъяснить», что ему следует и чего не следует делать.
Даму звали Сабина. Она давно уже пробилась наверх, хотя много лет назад начинала как и все — рядовой сотрудницей новостной редакции. Патрик однажды спал с нею — она тогда была значительно моложе и в первый раз замужем.
— Полагаю, у вас уже есть замена для Эдди? Хотя бы временная? — спросил Патрик. — Еще один «эддиот», так сказать… В общем, новый главный?
— Вряд ли стоит называть это «временной заменой», — перебила его Сабина. — Во всяком случае, на вашем месте я бы не стала этого делать. (Патрик заметил, что в ее словаре, как и у Мэри, выражение «на вашем месте» встречалось достаточно часто.) Я бы скорее назвала это давно ожидаемым назначением, в котором нет абсолютно ничего «временного».
— Так это вы, Сабина? — спросил Уоллингфорд. («Неужели Уортон?» — подумалось ему.)
— Нет, это Шаннахан. — В ее голосе прозвучала какая-то горькая нотка.
— Шаннахан? — Фамилия ничего не говорила Патрику.
— Ну, Мэри! — подсказала Сабина.
Так вот какая у нее фамилия! А он-то все пытался вспомнить! Ну да, Мэри Шаннахан! Надо было все-таки знать заранее.
—Ладно, желаю вам удачи, Патрик. Встретимся на обсуждении программы. — Больше Сабина не прибавила ни слова, оставив его наедине с собственными мыслями. Впрочем, обдумать все как следует ему не дали.
Когда Уоллингфорд явился на обсуждение программы, остальные сотрудницы уже собрались. Дамы даже повизгивали от нетерпения и перетявкивались — точь-в-точь маленькие злобные собачонки. Одна из них так резко подтолкнула к Патрику по столу стопку листков, что та чуть не улетела на пол. На первый взгляд это был обыкновенный пресс-релиз со всеми новостями, которые Патрику были уже известны, но потом он увидел самое главное — в дополнение к своим новым обязанностям шефа отдела Мэри стала одним из продюсеров. Так вот почему Сабина была столь немногословна! Она ведь тоже продюсер, но, видно, Мэри ее здорово потеснила!
Что же касается Уортона, то сей луноликий молчальник при обсуждении программ сидел, не раскрывая рта. Он вообще не спешил сказать свое слово, будучи, как говорится, крепок задним умом. И на летучке он хотел лишь выяснить, кто именно несет ответственность за слова, произнесенные Патриком Уоллингфордом перед камерой. Насколько влиятелен сам Уортон, так и осталось неясным.
Сначала они просмотрели и отобрали монтажные материалы. Среди них не оказалось ни одного кадра, который уже не стал бы достоянием общественности. Самыми бесстыдными были пленки, отснятые тайком, когда Кэролайн Кеннеди-Шлоссберг пыталась загородить от камеры своего сына. Четкостью изображение не отличалось, но можно было рассмотреть, что мальчик играет в мяч на подъездной дорожке к летнему дому Шлоссбергов в Сагапонаке. Похоже, оператор пользовался телеобъективом: кустарник на заднем плане оказался не в фокусе. (Наверное, репортер умудрился просунуть камеру сквозь живую изгородь.) Мальчик камеру не заметил или делал вид, что не замечает.
Кэролайн Кеннеди-Шлоссберг была заснята в профиль. Она по-прежнему держалась с достоинством, но лицо ее выглядело осунувшимся — то ли от бессонницы, то ли от тяжких переживаний. Да и весь ее облик говорил, что свыкнуться с горем не так-то легко и никакие утешительные сентенции тут не помогут.
—Зачем вытащили эту съемку? — возмутился Патрик Уоллингфорд. — Неужели не стыдно? Ведь это по меньшей мере бестактно!
— Ничего страшного, Пат. Здесь просто требуется определенное голосовое сопровождение, — спокойно возразила ему Мэри Шаннахан.
— Ага! И что скажет мой голос за кадром? Что-нибудь такое: «Мы, ньюйоркцы, всегда славились своим уважением к частной жизни известных людей, однако в последнее время наша репутация несколько пошатнулась». Годится? — спросил Уоллингфорд.
Ему никто не ответил. Голубые глаза Мэри сверкали, как лед, на лице сияла улыбка. Сотрудницы отдела новостей аж чесались от возбуждения. Того и гляди, перекусают друг друга, подумал Патрик.
— Или вот, к примеру, другой вариант, — неторопливо продолжил он. — «Согласно всеобщему мнению, Джон Ф. Кеннеди-младший был человеком скромным. Да-да, скромный, порядочный парень. Подобные качества можно только приветствовать, ведь нам-то они совершенно не свойственны!»
Возникла пауза, которую можно было бы назвать вежливой, если бы не преувеличенно тяжкие вздохи сотрудниц новостной редакции.
— Я тут кое-что подготовила, — вкрадчиво сказала Мэри. Текст, впрочем, был уже записан на телесуфлер; должно быть, она сделала это еще вчера или даже позавчера.
«Бывают дни или даже недели, — говорилось там, — когда приходится выступать в неблагодарной роли гонца, приносящего дурную весть…»
— Чушь собачья! — не сдержался Уоллингфорд. — Какая там «неблагодарная роль»! Да мы ею наслаждаемся, этой ролью!
Но Мэри промолчала, по-прежнему сдержанно улыбаясь, а телесуфлер продолжал выдавать текст дальше: «Мы бы, конечно, предпочли роль друга и утешителя, а не ужасного вестника, но сейчас выпала как раз такая неделя». Далее по сценарию следовала пауза.
— Мне нравится, — сказала одна из сотрудниц. И Уоллингфорд отлично знал, что они, конечно же, успели все обсудить еще до летучки. (Так всегда бывало в редакции: обсуждение перед обсуждением.) И, несомненно, договорились, кто из них первым скажет это «мне нравится».
Потом другая сотрудница коснулась левой руки Патрика в известном месте и поддержала свою товарку:
— И мне нравится. Ты не то чтобы извиняешься, но несколько смягчаешь свои вчерашние слова. — Руку свою она не убирала несколько дольше, чем было бы естественно или необходимо.
— Кстати, рейтинги той программы оказались просто потрясающими, — сообщил Уортон. Патрик старался на него не смотреть; круглая физиономия этого типа, сидевшего по ту сторону стола, расплывалась перед глазами, как блеклое пятно.
— Да, Пат, вчера ты был на высоте! — в свою очередь высказалась и Мэри.
Ее замечание прозвучало очень вовремя и, несомненно, тоже было заранее отрепетировано на том «обсуждении перед обсуждением», что состоялось в кулуарах Не раздалось ни единого смешка; лица были строги, как у присяжных перед вынесением вердикта. Уортон, наверное, единственный среди всех собравшихся не знал, что вчера вечером Патрик Уоллингфорд уехал домой вместе с Мэри Шаннахан. Впрочем, для Уортона это ровно ничего не меняло.
Мэри дала Патрику вполне достаточно времени для ответа. Остальные тоже хранили вежливое молчание. Но, поняв, что никакого ответа не последует, Мэри сказала:
— Ну, если всем все ясно…
Уоллингфорд не дослушав ее, встал и пошел в гримерку. Перебирая в памяти последние события, он не жалел только об одном разговоре с Мэри: когда они во второй раз трахались, окруженные розовыми сполохами рассвета, он рассказал ей, что безумно захотел девчонку-гримершу. Мэри тут же его заклеймила:
— Энжи?! Ты в своем уме, Пат?
А он и понятия не имел, как ее зовут, эту гримершу.
— Не знаю… Эта девчушка еще все время жвачку жует…
— Ну да, Энжи! — воскликнула Мэри. — Да она же полная ду-у-ура!
— Ну и что? Она меня жутко заводит. Черт ее знает, почему. Может, из-за жвачки?
— А может, тебе просто неймется?
— Может быть.
Но на этом разговор о гримерше не кончился. Они шли пешком через центр, направляясь в кафе на Мэдисон-авеню, когда Мэри вдруг взорвалась:
— Энжи! Господи помилуй, Пат! Да это же просто посмешище! Она до сих пор с родителями живет! И папаша у нее из транспортной полиции или что-то в этом роде. Она ведь из Куинса, Пат!
— Какая разница, из какого она района? — осведомился Уоллингфорд.
Вспоминая об этом, он подумал: интересно! Мэри хотела иметь от него ребенка, хотела заполучить его квартиру, хотела присоветовать ему, как наиболее выгодным способом добиться увольнения… В общем, она как будто хотела стать ему другом (в тщательно просчитанных пределах, разумеется). Она хотела даже, чтоб у него и в Висконсине все устроилось — во всяком случае, явной ревности по отношению к миссис Клаузен она не проявляла. И в то же время ее чуть удар не хватил, стоило ей услышать, что у него на уме юная гримерша. С чего бы это?
Патрик сидел в гримерке, размышляя о причинах своей реакции на эту девушку, а Энжи трудилась, убирая морщинки и темные круги у него под глазами.
— Плохо спали, да? — спросила она, умело накладывая грим. Сегодня у нее была другая жвачка — вчера от нее пахло мятой, а теперь чем-то фруктовым.
— Да, к сожалению. Бессонница, — ответил Патрик.
— А отчего не спится-то? — спросила Энжи. Уоллингфорд нахмурился: он решал, как далеко можно с ней зайти.
— Не надо хмуриться! Расслабьтесь, расслабьтесь! — велела Энжи, мягкой кисточкой нанося ему на лоб пудру телесного цвета. — Вот, так-то оно лучше! Так чего вам не спится? Может, скажете?
«Да ладно, какого черта!» — подумал Патрик. Если миссис Клаузен его отвергнет, все остальное ему до лампочки. Ну, сделал он ребенка новому боссу, и что с того? Он уже решил — где-то посредине обсуждения программы, — что не станет меняться с Мэри квартирами. Но если Дорис скажет «да», это будет последняя ночь его мужской свободы. Известно же, что многие гуляки становятся добропорядочными семьянинами. Это напоминал о себе прежний Патрик Уоллингфорд — легкомысленный и беспутный, как в молодые годы.
— А не спится мне потому, что я все время думаю о тебе, Энжи, — признался он.
Гримерша большим и указательным пальцами массировала складку в углах его губ — Энжи называла ее «улыбчатой». И Патрик почувствовал, что пальцы ее замерли.
На ней была удобная кофточка с короткими рукавами, цветом напоминавшая апельсиновый шербет. На шее — цепочка с толстым перстнем, явно мужским; перстень тяжело лежал в ложбинке между грудей. Впрочем, даже груди ее, казалось, застыли как каменные. Она, похоже, и дышать перестала.
Потом все же вздохнула — и в воздухе сразу разлился отчетливый запах чуингама. Патрик видел в зеркале только свое лицо; лица Энжи видно не было, и он повернулся к ней. Она стояла, понурившись; мышцы на шее напряглись; пряди иссиня-черных волос до плеч упали на лицо. Сквозь ее оранжевую кофточку просвечивали бретельки лифчика, а сама кофточка задралась выше пояса узкой черной юбки. Олив-ково-смуглые руки были покрыты мягкими темными волосками.
Ей было всего двадцать с небольшим, так что Уоллингфорд ничуть не удивился, узнав, что она все еще живет с родителями. Многие работающие девушки в Нью-Йорке жили вместе с родителями — завести собственную квартиру им не по карману, а родители все же лучше, чем неведомые и ненадежные соседи.
Патрик уж и верить перестал, что Энжи когда-нибудь выйдет из ступора и ее мягкие пальчики возобновят свою работу. Наконец девушка глубоко вздохнула, задержала дыхание, как бы обдумывая, что сказать, потом медленно выдохнула, распространяя сильный фруктовый запах, и снова принялась жевать, быстро работая челюстями и так же быстро дыша. Уоллингфорду стало не по себе, он чувствовал, что она внимательно изучает его лицо, причем не только пятна и морщинки.
— Так вы на свидание меня приглашаете, что ли? — шепотом спросила Энжи и опасливо оглянулась на распахнутую дверь гримерной. Она все время оглядывалась на дверь, хотя в гримерной они с Патриком были одни. Ее напарница, занимавшаяся прическами, спустилась на улицу — выкурить сигаретку.
— Ну, если хочешь, можно взглянуть на это иначе, — тоже шепотом ответил ей Патрик, слыша, как часто и возбужденно она дышит. — Это, между прочим, называется «сексуальными домогательствами на рабочем месте» — если ты, конечно, сумеешь правильно разыграть эту карту.
Сказав так, Патрик остался очень собой доволен: ему удалось придумать такой способ быть уволенным, какой Мэри Шаннахан и в голову не пришел бы. Вот только юная Энжи не поняла, что говорит он вполне серьезно, и решила, что он шутит, придуривается. К тому же, как правильно догадался Уоллингфорд, она действительно была влюблена в него как кошка.
— Ха! — сказала вдруг Энжи, одарив Патрика игривой улыбкой, и он впервые разглядел, какого цвета у нее жвачка: пурпурного! (Должно быть, в него был добавлен виноградный сок или какой-то синтетический заменитель.) А Энжи тем временем достала щипчики и нацелилась прямо ему в переносицу. Когда она низко наклонилась над ним, он вдохнул смешанные ароматы духов, волос, жвачки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39