Головин положил Александру на голову тяжелую руку и спросил:
— Кота видел или соврал?
— Нет, не видел. Соврал.
— Зачем? Лги только в крайности, ради жизни спасения...
Головин помолчал и еще спросил:
— Чего за столом рассмеялся?
— У боярыни зайчики в глазах прыгали... Такие веселые!
— Бойся женских глаз, отрок. Почему одной каши спросил?
— А я поросенка не люблю: он на ребенка похож.
— Так. «Будь умерен в пище и питии». Это хорошо. Человек выше
сытости...
— Коли нечего есть, так и каши запросишь...
— Ты спросил: «Кто все это съест?» Они! — Головин повел рукой
вокруг. — Нынче ради тебя и матери, почитай, две сотни людей сыты.
Рука Головина все тяжелее давила на голову Александра. Он пытался и
не мог выпрямиться. Боярин придавил голову Суворова почти к коленям:
— А за то, что невежей был, вот тебе!
Александр больно стукнулся носом о свою коленку. Из носа брызнула
кровь. Он вырвался из-под руки Головина и закричал.
— Ох, батюшка, — всполошился старик, — да я тебе, никак, нос разбил?
Ай-ай! Враг попутал... Прости ты мне, окаянному!
Головин схватил вдруг колотушку, подбежал к окну и застучал. В то же
мгновение на дворе засвистели, закричали дозорные во много голосов,
застучали колотушки, затрещали трещотки, затрубили рожки, забунчала
чугунная доска.
Головин, повалив пюпитр с книгой, упал в кресло, закатив глаза. Свеча
погасла. Светила теперь одна лампада в углу.
Александр испугался, кинулся к одной двери, к другой, но обе они
оказались запертыми снаружи. Напрасно мальчик бил в двери ногами и
кулаками. Никто не отзывался. Да и нельзя было услышать беспомощный стук
средь грохота, гама и звона со двора.
Александр увидел, что убежать нет возможности. Он подошел к Головину.
Боярин лежал в кресле с закрытыми глазами и, казалось, заснул.
Шум на дворе постепенно затихал и наконец прекратился. Александр
поставил пюпитр, поднял книгу и положил на место, затеплил от лампады
свечу и прикапал ее на место к пюпитру.
Осторожно Александр открыл книгу, стоя рядом с креслом, и радостно
вскрикнул: об этой книге он мечтал, из нее много ему рассказывал отец, но
нигде не мог достать, хотя и обещал давно. Книга Квинта Курция о делах
содеянных Александра Великого, царя Македонского, переведена повелением
Царского Величества с латинского языка на российский лета 1709-го и
напечтана в Москве в 1711 году в декабре месяце.
Боярин, пробужденный от забытья радостным восклицанием Суворова,
ласково положил ему руку на плечо и спросил:
— Здорово я тебе нос разбил?
— Ничего, ничего, сударь!.. Какая у вас книга!
— Сию книгу я читаю, когда мне не спится. Вот погоди...
Дрожащей рукой Головин открыл двадцать первую страницу и начал читать
вслух:
— «...Александр мнози филозофы и риторы встречают, кроме Диогена,
который тогда был в Коринфе, и Александра ни во что вменяя, в бочке
живяше: удивлялся же ему Александр при солнце сидящему, прииде и вопроси,
чего требует. Он же рече: «Требую, да того от меня не отъимеши, чего мне
дать не можеше». Которым ответом Александр весьма утешился и, ко своим
обратися, рече: «Хотел бы аз быти Диоген, аще не бы Александр был». И,
паки обратясь к Диогену, Александр вопросил: «Неужто не могу ничего тебе
дати?» Диоген ответствовал тако: «Усторонись несколько и не застанавливай
мне солнце...»
Положив руку на страницу, Головин спросил:
— А ты кем бы хотел быть: Александром Великим или Диогеном? Что тебе
сходнее?
Александр живо ответил:
— Диоген не мог стать Александром, сударь!
— Ну, а тот?
— Быв Александром Великим, стать Диогеном — нищим! После великих
почестей и славы поселиться в собачьей конуре!
Головин засмеялся:
— Да, милый, такого не бывало... Вот слушай еще! — Головин перевернул
несколько страниц.
— Давайте я буду читать, — сказал Александр, — а вы слушайте.
Головин согласился. Александр начал читать вслух и забыл все, что
было кругом. Хозяин иногда забывался и дремал. Тогда Александр повышал
голос. Головин испуганно открывал глаза, вскакивал с кресел, хватал
колотушку и подбегал с ней к окну, неистово стуча. Со двора сейчас же
отзывались свистом. Трещотки, колотушки, рожки, звон колокола, стук в
чугунное било не смолкали несколько минут. Затем наступала тишина.
— Читай дальше! — приказывал боярин.
Александр читал все тише и тише. Головин наконец захрапел. Свеча
догорала, и, хотя на столике лежало несколько запасных свечей, Александр
закрыл книгу, улегся на пышной постели из сена, приготовленной для
боярина. Свеча мигнула и погасла. Громко храпел хозяин. Должно быть,
заснула и стража на дворе: стук и гром больше не повторялись. Заснул и
Александр.

СЕЛО СЕМЕНОВСКОЕ
Авдотья Федосеевна возвратилась от Головиных совсем расстроенная.
Боярин Василий Васильевич совсем из ума выжил, невесть что творит и не
только не застращал Александра тягостями военной службы, а, наоборот,
подарил ему любимую свою книгу Квинта Курция и, даря, говорил:
— Попытай быть и Александром Великим и мудрым Диогеном. Попытай!
Вася Головин простился с Суворовым в слезах и в минуту расставанья
все просил отца, чтобы он и его записал в Семеновский полк солдатом.
— Ладно, — утешил он Васю, — лишь вырастешь до Суворова, запишу.
Ну-ка, померяйтесь.
Александр и Вася стали затылками друг к другу. Семилетнему Васе (он,
правда, старался вытянуть насколько можно шею) оставалось расти до
Александра не более вершка. И опять Авдотья Федосеевна обиделась за свое
хилое детище.
— Быть тебе в полку, — сказала она сыну, — в двенадцатой роте,
левофланговым.
— Зато у нас в первой роте на правом фланге Прошка Великан, — ответил
Александр.
Давно в усадьбе Головиных не видали боярина в таком добром духе: он
сам вышел провожать гостей до нового парадного подъезда и вел под руку
Авдотью Федосеевну. За ними шла хозяйка, ведя по одну руку Васю, а по
другую шел Александр с книгой Курция под мышкой.
Слуги в парадных кафтанах выстроились в два длинных ряда от выходных
дверей до суворовского убогого возка с лубяным верхом. Доведя Авдотью
Федосеевну до экипажа, Головин сам подсадил ее в повозку.
Тройка побежала. Двадцать конных егерей в польских красных кунтушах,
расшитых шнурами, в синих рейтузах и в сапогах с огромными медными шпорами
поскакали за тройкой по два в ряд: им было приказано проводить гостей до
пограничного столба головинских владений.
Всю дорогу домой Авдотья Федосеевна не сказала сыну ни одного слова.
Александр, раскрыв книгу Квинта Курция, начал читать ее с того места, где
остановился ночью, усыпив чтением боярина.
Ветер перелистывал страницы...
Когда открылась в долине замшелая крыша суворовской усадьбы, Авдотья
Федосеевна вздохнула, потянулась к сыну, сжала ладонями его лицо и
поцеловала:
— Бедненький мой солдатик!..
Начали собираться на зиму в Москву — учиться Александру «указным
наукам» в деревне не у кого, да и книг нужных не достать.
На дверях амбаров и кладовок повисли большие калачи замков и восковые
печати. Дядька Александра, Мироныч, — его не брали в Москву — с горя
загулял и был наказан на конюшне.
Вперед отправился небольшой обоз с запасами: мукой, крупой,
соленьями, медом и яблоками. За последней телегой плясал на привязи,
косясь кровавым глазом, любимый жеребчик Александра, Шермак...
День спустя в Москву покатили на двух тройках и Суворовы: отец с
сыном на одной, мать с дочерью на второй. Книги, увязанные в рогожу,
лежали у Александра в ногах.
Морозным ранним утром Суворовы въехали в Москву. Столица встретила их
колокольным звоном, криком и мельканьем галочьих стай. Близ Никитских
ворот, невдалеке от городского дома, Суворовы нагнали свой деревенский
обоз.
Александр первым выскочил из возка. Отец и мать захлопотались с
разгрузкой возов и не скоро хватились сына.
— Где он? — всполошилась мать.
Ей доложили, что Александр отвязал Шермака, вскочил на неоседланного
коня и ускакал неведомо куда. Родители, привычные к выходкам
быстронравного сына, не очень обеспокоились. Мать безнадежно махнула
рукой.
Александр, проскакав во весь опор мимо Кремля, городом вынесся в
улицу села Покровского. За селом открылось Семеновское поле. Александр
придержал Шермака и пустил его шагом. Эти московские места были до сей
поры мало знакомы Александру, но его то и дело обгоняли верхами в
сопровождении рейткнехтов* офицеры, а он обгонял военные повозки,
караульные команды. Дороги не приходилось спрашивать: все стремились к
одному месту — к большому, вытоптанному солдатскими сапогами плацу среди
огородов и рощ. Оттуда слышались взвизги флейт, рокот барабанов. На плацу
шло учение. Покрикивали командиры. Солдаты маршировали, выкидывали ружьями
артикул**.
_______________
* Р е й т к н е х т — нижний чин, обязанность которого состояла
в уходе за офицерскими лошадьми.
** А р т и к у л — ружейные приемы.
В обстроенном длинными магазинами квадрате полкового двора рядами
стояли с поднятыми вверх дышлами полковые ящики: белые — палаточные;
голубые — церковные, с крылатыми ангелочками по бокам; казначейский —
желтый, на нем изображен рог изобилия, из коего сыплются золотые деньги;
красный — патронный, на нем изображена пороховая бочка; аптечный — синий,
с нарисованными на нем банками лекарств; артиллерийский — огненного цвета,
с пылающими гранатами и громовыми стрелами; канцелярский — белый, с синими
полосами, с изображением книги, а на ней чернильницы с воткнутым в нее
гусиным пером. Далее виднелись белые с зеленым провиантские фуры с
изображенным на боках золотым рогом изобилия, обвитым пышными колосьями.
Извозчики, солдаты нестроевой роты, у длинных коновязей чистили рослых
лошадей. У черной кузницы с пылающим горном ковали в станках коней.

В ШТАБЕ
Александр налюбовался досыта ящиками, фурами, конями и направил
Шермака к двухэтажному дому, угадав в нем полковую съезжую избу.
К этому дому то и дело подъезжали на конях офицеры и, бросив поводья
денщикам, вбегали в раскрытую настежь дверь. Александр привязал Шермака к
окованному железом (чтобы не грызли кони) бревну и вошел в избу. В сенях,
в полной амуниции, двое караульных солдат сидели, верхом по концам
скамейки, лицом один к другому. Середина скамейки расчерчена шашачницей.
Караульные играли в шашки.
— Стой, малый! — взглянув на Александра, сказал первый караульный. —
Куда лезешь? Зачем? Кто таков?
— Александр Суворов, недоросль, записан в полк солдатом. Явился
определиться.
Караульный задумался над ходом. Александр хотел идти наверх по
лестнице. Второй караульный, тоже глядя на доску, сказал:
— Погоди! Наверх нельзя — там штапы присутствуют.
— Да ведь мне туда и надо!
— Погоди, говорю! Сказано, нельзя! — Караульный сделал ход и тут же
горестно ахнул: — Ах ты, язви тебя!
— Фук, да и в дамки! — воскликнул противник, стукнув шашкой по
доске. — Гони денежку.
Выкинув из кармана медяк, караульный подманил Александра и, взяв его
за ухо, сказал:
— Чего ты пристал? Вот я из-за тебя проиграл денежку. Чего тебе надо?
Пошел вон! — И, ухватив его за ухо, солдат, поведя рукой, указал Суворову
дверь наружу.
— Пусти ухо! — закричал Суворов. — Я сам солдат!
— Оставь малого! Чего ему ухо крутишь? — ставя шашки, сказал второй
караульный. — Тебе ходить.
Караульный выпустил ухо Александра, повернулся к доске и сделал ход.
Александр больше не раздумывал — кинулся вверх по лестнице, скача
через три ступеньки разом.
— Держи его! Держи! — крикнул, стукнув шашкой по доске, первый
караульный.
— Держи его, держи! — подхватил второй, не подымая головы от доски.
Наверху Александр очутился в большой комнате, заставленной
канцелярскими столами. Над одним столом сгрудилось несколько писарей,
сдвинувшись головами. Так бывает в осенний день, если бросить окуням в
пруд корку хлеба: собравшись стайкой головами к хлебу, окуни до той поры
не разойдутся, пока до крошки не уничтожат хлеб. У каждого писаря за ухом
торчало гусиное перо, свежеочиненное, еще не замаранное чернилами. Писаря
навалились на стол, о чем-то шептались, порой давясь смехом.
Из соседней комнаты, куда вела плотно затворенная дверь, слышались
громкие голоса, прерываемые взрывами веселого хохота.
Одиноко за столом у окна сидел старый писарь с головой, покрытой
густой седой щеткой подстриженных бобриком волос. В зубах писарь держал
гусиное перо и, одним пальцем осторожно прикасаясь к косточкам, словно
боясь обжечься, клал на счетах. Старичок взглянул на Александра
исподлобья. Суворов, сняв шапку, поклонился учтиво:
— Здравствуйте, сударь!
Старик кивнул. Вынув изо рта перо, обмакнул его в чернила, написал
что-то в тетради и с насмешливой, непонятной Александру угрозой сказал:
— Здравствуйте, здравствуйте, сударь!
Затем старик, воткнув перо в стакан с дробью, достал из кармана
табакерку, задал в обе ноздри порядочную порцию табаку и, держа наготове
раскрытый платок, блаженно зажмурился.
— Апчхи! — громогласно чихнул старик в подставленный платок.
— Будьте здоровы, сударь! — сказал Александр, кланяясь.
— Здравия желаем, Акинф Петрович! — хором отозвались все писаря, не
подымая голов.
Старик вытер нос и поманил к себе Александра.
— Что надо? Кто таков?
Александр объяснил, кто он и что ему надо.
— Так ведь ты, милый, записан сверх комплекта, без жалованья, и
отпущен к родителям для обучения указным наукам на два года...
— Я хочу быть в полку.
— Мало ли чего ты еще захочешь! Ростом не вышел... Иванов! В какую
роту зачислен недоросль Александр Суворов?
Один из писарей, чуть подняв голову, через плечо ответил:
— Осьмую...
— Так. Ступай-ка, милый, домой. Где живешь? У Никитских ворот? Эка!
Ты через всю Москву драл. На коне? Ну, садись на своего коня и скачи
домой. Наверное, мамаша по тебе плачет.
— Я хочу быть при полку.
— Придет пора — и в полк возьмут...
— А где же мне учиться?
— Если учиться, ступай в полковую школу. Как раз она при восьмой
роте. Поди спроси съезжую избу осьмой роты. Там тебе все объяснят толком.
Александр хотел идти.
— Постой-ка! — остановил его старик. — Да у тебя есть в полку рука?
— Есть... Премьер-майор Соковнин Никита, моего батюшки приятель...
— Соковнин? Премьер-майор? — воскликнул старик, встав с табурета.
Все писаря вдруг поднялись от стола, вытянулись в струнку и
повернулись к Александру.
Старик встал из-за стола, заложив за ухо перо, одернулся, подошел к
закрытой двери и стукнул в нее, приклонив голову.
Смех и говор за дверью утихли. Старик приоткрыл дверь, протеснился
туда бочком.
Писаря расселись по табуретам за столами, зашуршали бумагами,
заскрипели перьями.
Половинка двери распахнулась, Акинф Петрович, выйдя, крикнул
торжественно:
— Солдат Суворов, к премьер-майору...
Он пропустил Александра, закрыл за ним дверь и погрозил пальцем
писарям.
В большой комнате, куда вошел Александр, облаком плавал трубочный
дым. В углу, одетые в чехлы, стояли в стойке четыре знамени.
Прямо от входа, за большим столом, крытым зеленым сукном, сидел
прямой и статный офицер, затянутый в мундир. Вокруг стола, в расстегнутых
мундирах, молодежь покуривала трубки.
— Здорово, богатырь! — улыбаясь Александру глазами, молвил Соковнин.
— Здравствуйте, сударь! — ответил, кланяясь, Александр.
Все рассмеялись.
— Не так, не так отвечаешь! — поправил Соковнин, разглядывая
Александра. — Надо стоять прямо и отвечать: «Здравия желаю, ваше
высокородие!» Как здоровье батюшки?
— Очень хорошо. И вам того же желаем, ваше высокородие! —
вытягиваясь, ответил Александр.
Соковнин улыбнулся:
— Вижу, из тебя выйдет бравый солдат. Поди ко мне ближе. Это Василий
Иванович тебя в полк послал?
— Нет, я сам, господин премьер-майор.
— Давно ли в Москву возвратились?
— Сегодня утром, сударь.
— Вот как! И ты прямо в полк явился? Достойно похвалы. Чего ж ты
хочешь?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Александр Суворов'


1 2 3 4 5 6 7