или приехал знатный гость, или будет семейное торжество, или
получили необычайное известие из Санкт-Петербурга, или боярыня собралась,
что редко бывало, в гости к богатому соседу, почти родне, — боярину
Головину.
— Да что же это такое? — приговаривала мать, повертывая перед собой
Александра. — Да где же это ты себя так отделал? Весь в грязи, рубаха
порвана, под глазом расцарапано! Да как же я тебя такого ему покажу?
— Кому, матушка? — тихо спросил Александр, прислушиваясь: из комнат
слышался веселый, громкий говор отца, прерываемый восклицаниями и смехом
гостя. — Кто это, матушка, у нас?
— Да ты еще, голубь мой, не знаешь, какая у нас радость! К нам явился
благодетель наш, Ганнибал! Он уже генерал.
— Ганнибал! — вскричал с изумлением Александр. — Матушка, да ты
смеешься надо мной!
— Что же ты удивился? Чего ты дрожишь? Уж ты не простудился ли? —
шептала мать, увлекая сына за собой во внутренние покои дома. — Пойдем-ка,
я тебя приодену.
— Погоди, матушка!.. Какой он из себя?
— Ну, какой? Черный, как сажа. А глаза! Белки сверкают, губы алые,
зубы белые! Самый настоящий эфиоп!.. Идем! Идем!
Мать провела Александра в спальную свою и начала поспешно раздевать.
Александр увидел, что на кровати разложены вынутые из того же сундука с
большим ключом части его праздничного наряда: белые панталоны, башмаки с
пряжками, зеленый кафтанчик с белыми отворотами, усаженный золотыми
гладкими пуговицами, и коричневый пестрый камзол.
Умывая, одевая, прихорашивая сына, мать вертела им, как куклой.
— Да стой ты, вертоголов! Да что ты, спишь? Что ты, мертвый? Давай
руку! Куда суешь?! — шипела мать сердито гусыней.
Александра разбирал смех. Ему уже давно перестали рассказывать
сказки, а он их любил. Теперь ему хотелось вполне довериться матери, что в
дом их приехал карфагенский полководец Ганнибал, о котором он читал всю
ночь. И жутко и смешно — статочное ли это дело!
Александр просунул голову в воротник чистой сорочки и, сдерживая
смех, прошептал:
— Матушка, слышь ты: Ганнибал-то ведь давно умер!
— Полно-ка чушь городить!
— Да нет же, он умер давным-давно. Чуть не две тысячи лет. Он не мог
совсем победить римлян и выпил яд. Он всегда носил с собой яд в перстне.
— Сказки! Идем-ка, вот ты его увидишь своими глазами, живого. Да
смотри, веди себя учтиво, смиренно. Смиренье — молодцу ожерелье.
Мать взяла Александра за руку, чтобы вести к гостю. Александр уперся.
И чем больше уговаривала его мать, тем сильнее он упирался и наконец
уронил стул. Возню их в спальной услыхал отец. Разговор его с гостем
прервался. Отец приблизился к двери, распахнул ее и сказал:
— А вот, отец и благодетель мой, изволь взглянуть на моего недоросля.
Александр вырвал свою руку из руки матери, вбежал в горницу и, широко
раскрыв глаза, остолбенел на месте. За столом сидел важный старик с
трубкой в зубах. Скинутый им завитой напудренный парик лежал на столе.
И гость молча разглядывал Александра. Сшитый на рост кафтанчик
Александра мешковат. Из широкого воротника камзола на тонкой шее торчит
большая голова со светлыми, немного навыкате глазами. Лоб мальчика широк и
высок. Как ни старалась мать пригладить светлые волосы сына помадой,
спереди над лбом у Александра торчал упрямый хохолок.
— Вы, сударь, Ганнибал? — преодолев смущение, недоверчиво спросил
Александр.
Старик усмехнулся и, пыхнув дымом, кивнул головой.
— Подойди к руке! — шепнула на ухо Александру мать. — Не срами отца с
матерью.
Александр по тяжелому дыханию отца, не поднимая головы, понял, что
тот едва сдерживает гнев... Александр расхохотался... Отец так ловко дал
ему крепкий подзатыльник, что мальчишка с разбегу ткнулся в грудь
Ганнибала. Старик обнял его, приложил к его губам холодную иссиня-черную
руку и посадил рядом с собой на скамью.
— Не гневайся, Василий Иванович, на малого! — добродушно сказал
черный старик. — Не то что дети — и взрослые люди видом моим бывают
смущены... Что делать, если я черен!
— Нет, нет! — воскликнул Александр, ободренный защитой гостя. —
Батюшка не станет меня пороть. Не беспокойте себя, сударь, напрасно.
Батюшка знал, наверное, что вы будете к нам, и ведь ничего мне не сказал,
а дал мне читать про ваши битвы. Я всю ночь читал... Только... как же это?
Да нет! Это не вы, сударь. Что за ерунда!
И Александр опять смутился и смолк.
Отец, угрюмо потупясь, опустился на скамью напротив сына. Мать стояла
опустив руки.
— Да полно-ка, Авдотья Федосеевна, с кем же греха не бывает! Да и где
же было еще отроку научиться светскому учтивству? И мы с Василием
Ивановичем ни шаркунами паркетными, ни вертопрахами не бывали, а вот я —
генерал, а Василий Иванович — по должности полковник. Да и что нам
чиниться: мы по отцу нашему, блаженной памяти императору Петру
Алексеевичу, хотя и гораздо разных лет, братьями должны почитаться. И мой
и твоего отца крестный отец, знаешь ли ты, — обратился Ганнибал к
Александру, — царь Петр Первый. А я тебе по нему вроде родного дяди.
— А почему же, сударь дядюшка, — спросил, осмелев, Александр, — вы
Ганнибалом прозываетесь?
Ганнибал усмехнулся:
— Быть мне Ганнибалом — тоже воля Петра Алексеевича: он так прозвал
меня в чаянии, что я свершу великие военные подвиги вроде моего
карфагенского тезки. Смотри на меня, отрок, и поучайся. Ты видишь на плече
моем эполет и аксельбант. Я — генерал. Но из какого я возник
ничтожества!.. Ты, стало быть, читаешь Ролленеву историю про Ганнибаловы
похождения — сие похвально, хотя то и сказки. А вот послушай, коли тебе
любопытно, мою простую историю... Не покажется ли она тебе сказкой, хотя
то и быль...
И отец и мать Александра успокоились, видя, что важный гость ничуть
не рассердился на неловкие выступки их сына. Они с почтительным вниманием
выслушали неторопливый рассказ Ганнибала, хотя только одному Александру в
рассказе этом была новость...
— Был я арапчонком в серале у турецкого султана, откуда меня выкрали,
потом привезли в невскую столицу и подарили Петру. Коль скоро я вырос,
Петр Алексеевич послал меня в Париж учиться военным наукам. Вернулся я,
гораздо зная инженерное дело и фортификацию, и сделан был капралом
Преображенского полка. В мое капральство отдали из недорослей нескольких
солдат, с тем чтобы я их научил арифметике, тригонометрии, геометрии
планов, фортификации. В моем капральстве был твой отец, о чем, я чаю, он
тебе говаривал...
Василий Иванович проговорил, вздыхая:
— Беда моя, что Александр только военными делами и бредит!
— Какая же в том беда?
— Да вот спроси мою Авдотью Федосеевну, — с досадой ответил Василий
Иванович. — Она мать...
Авдотья Федосеевна не садилась и чинно слушала разговор мужчин,
сложив жеманно руки накрест. Когда же Ганнибал к ней обратился, она
церемонно присела и ответила:
— Помилуй, государь мой, да какой же из Сашеньки воин выйти может?
Ему двенадцатый ведь годок, а дать можно от силы девять. Хилый, хлипкий.
Солдату надо быть развязному, красивому, видному, а он у меня, как
девочка, застенчив. А хоть он мне мил и такой, голубчик, — какой же из
него может выйти генерал? Вот вы, сударь мой, у вас и осанка, и рост, и
вид, и красота мужская, — польстила в заключение сановному гостю Авдотья
Федосеевна.
— Я сейчас, сейчас! — внезапно срываясь со скамьи, закричал
Александр, взвился и выбежал из горницы в сени.
— Что с ним? Живот схватило? Или я ему наскучил? — изумился Ганнибал,
прислушиваясь к топоту Александра по лестнице.
— Помилуй, что ты, Абрам Петрович! Он у нас уж такой «перпетуй
мобиль»!*
_______________
* Искаженное латинское «перпетуум-мобиле» — вечное движение.
— Василий Иванович, в какой ты записал Александра полк? В свой,
Преображенский? — спросил Ганнибал.
— Ни в какой.
— Как же это могло случиться? Ты упустил столько времени! Ведь
сверстники его уже капралы.
— Вина не моя... Родился он у нас хилой. Я думал было тотчас же
записать в свой полк — мать вступилась. Я подумал: куда спешить? Погодим —
может быть, он и не выживет. Прошел годок, а тут вышел указ, чтобы
младенцев в полки не записывать. Так и вышло, что сверстники моего
Александра в двенадцать лет капралы, а он остался у нас на руках
недорослем.
— Да знаешь ли ты, что прежний указ потерял силу и можно теперь
недорослей записывать?
— Знаю, но не раньше тринадцати лет. Стало быть, так: опять
Александру год дожидаться...

ИСПЫТАНИЕ
Скача «в три ноги», в горницу ворвался Александр и положил на стол
перед Ганнибалом книжку, бережно завернутую вместо переплета в пеструю
обложку из цветной «мраморной» бумаги.
— Ба! Ба! — воскликнул Ганнибал, развернув книгу. — Так это твое,
Василий Иванович, переложение Вобана?
Истинный способ укрепления городов, изданный от славного
инженера Вобана на французском языке, ныне же переложен с
французского на российский язык Василием Суворовым, напечатася
повелением Его Величества Петра Великого, Императора Самодержца
Всероссийского, в Санкт-Петербургской типографии лета господня
1724 года.
Ганнибал положил перед собой на стол книгу и взирал на нее с видимым
удовольствием.
Преодолев застенчивую робость, Александр подошел к старику и
доверчиво припал к его плечу.
— Ты читал эту книжку, надеюсь, внимательно?
— «Истинный способ» я знаю от слова до слова! — пылко воскликнул
Александр.
Василий Иванович вставил:
— Я по Вобану учил его французскому языку. Он и на французском
наизусть знает.
— Хорошо. Проэкзаменуем. Отойди несколько назад. Стань там.
Ответствуй: что есть фортификация?
— По-французски? — спросил Александр.
— Нет, зачем же: русский язык будет повальяжней*.
_______________
* П о в а л ь я ж н е й — от «вальяжный»: полновесный, прочный,
добротный.
— «Фортификация, — бойко, по-солдатски, отчеканил Александр, — есть
художество укреплять городы рампарами, парапетами, рвами, закрытыми
дорогами, гласисами, для того чтобы неприятель такое место не мог добывать
без потеряния многих людей, а которые в осаде, могли бы малолюдством
против многолюдства стоять...»
— Отменно! — похвалил Ганнибал, проверяя ответ Александра по
книжке. — Что есть авангардия?
— «Авангардия есть часть армии, еже марширует перед корпусом
баталии».
— А что есть граната? — спрашивает по книжке Ганнибал.
— «Граната есть едро пустое, в которое посыпают порох, в ее же запал
кладут трубочку: употребляют оную для зажигания в местах тесных и узких и
чтоб врознь разбить солдат от того места, где бы они ни собралися».
Перебирая страницы, Ганнибал задавал вопросы и, выслушивая ответы
Александра, приговаривал:
— Отменно! Отменно! Можно только дивиться.
Василий Иванович сиял, слушая ответы Александра, а мать ревниво
усмехалась.
— Он и «Юности честное зерцало» от слова до слова знает, — решилась
она сказать. — Испытайте его, сударь мой.
— Ну что ж, — снисходительно сказал Ганнибал, — отроку не мешает
знать правила учтивости. А есть у вас «Зерцало»?
Принесли и эту книгу, и Александр без особой охоты ответил на
несколько вопросов о том, «како отроку надлежит быть».
Авдотья Федосеевна, женщина очень набожная, не преминула кстати
похвастаться тем, что сын прекрасно знает церковную службу. И Александр
лихо отхватил наизусть «Шестопсалмие».
Ганнибал, крещенный в семь лет царем-безбожником, был беспечен в
церковных делах; ему оставалось принять на веру, что Александр знает и
церковную службу не хуже, чем «Истинный способ укрепления городов».
— Дьячок, прямо дьячок! — похвалил Ганнибал. — Блаженной памяти Петр
Алексеевич поцеловал бы непременно отрока вашего. Позвольте мне это
сделать в память нашего отца и благодетеля.
Ганнибал достал шелковый платок, вытер губы и, закинув рукой голову
Александра назад, поцеловал его в лоб...
Испытание продолжалось. Оказалось, что Александр знает немного
по-французски и по-немецки, а по-русски пишет не хуже самого генерала.
Считал мальчик быстро, а память у него отменная.
— Ну, скажи: кем же ты хочешь быть?
Александр, потупясь, молчал.
— Матушка твоя, кажись, хочет видеть тебя архиереем?
Александр рассмеялся и, лукаво подмигнув матери, закричал:
— Кукареку!
— Ганнибалом?! — продолжал допрашивать генерал.
— С вами, сударь, их уже два. Я не хочу быть третьим.
— Ты хочешь быть первым? Ого! А хочешь быть солдатом?
— Да! — кратко ответил Александр.
— Посмотри-ка ты на себя в зеркало, герой! — воскликнула мать.
Александр взглянул на себя в зеркало, и все посмотрели туда.
— Да, неказист! — бросил сквозь зубы отец.
Александр скорчил в зеркало не то себе, не то Ганнибалу рожу и
отвернулся:
— Я не такой!
— Когда б он был записан в полк в свое время, то был бы теперь уж
сержант, а то и поручик! — досадливо заметил Василий Иванович.
— Время не упущено.
— Решено: запишу тебя, Александр, в полк! — стукнув по столу ладонью,
сказал Василий Иванович.
Александр быстро взглянул на мать. Она заголосила, протягивая к сыну
руки:
— Родной ты мой, галчоночек ты мой! Отнимают первенького моего от
меня!..
— Ну, матушка, отнимут еще не сразу. Годика три дома поучится. Полно
вопить... Достань-ка нам семилетнего травничку. Надо нового солдата
спрыснуть. Да и поснедать пора — час адмиральский!
Авдотья Федосеевна, отирая слезы, ушла, чтобы исполнить приказание
мужа.
— Ну, сынок, теперь ты доволен? — спросил Александра отец, когда мать
вышла.
Василий Иванович опасливо поглядел вслед жене.
Ганнибал заметил это и усмехнулся:
— Да что откладывать — еще передумаешь. Пиши, сударь, прошение, пока
государыня в Москве, я и устрою все это дело, — посоветовал гость.
— Сынок, подай перо и бумагу, — приказал отец.
Александр быстро принес из спальни ларчик, открыл его и подал отцу
чернильницу, песочницу, гусиное перо. Отец, обмакнув перо в чернила,
задумался.
— В какой же полк тебя писать? — задумчиво глядя на сына, спросил
Василий Иванович. — В Преображенский? И дядя твой, Александр Иванович, в
Преображенском, и я в Преображенском. Выходит, и тебе в Преображенский.
— Батюшка, — тихо сказал Александр, — пишите меня в Семеновский.
— В Семеновский? Почему же?
— Да мне матушку жалко стало: ей трудно со мной сразу расставаться.
Преображенский в Петербурге, а Семеновский полк в Москве квартирует... Все
ближе к дому.
— В Семеновский полк не напишут: у нас в Семеновском родни нет.
— А Прошка Великан? — напомнил Александр.
Василий Иванович усмехнулся.
— Кто же это будет Прошка Великан? — спросил Ганнибал.
— Прошка-то? Вы не знаете? — удивился Александр. — Его батюшка за то
в солдаты отдал, что он кобылу огрел оглоблей да спину ей сломал. К тому
же озорник. Все дрался: ударит, а мужик и с копыльев долой. Батюшка его и
сдал. Царица послала его с другими великанами к прусскому королю Фридриху.
А у Фридриха пушка в грязи завязла. Велел король своим солдатам пушку
тащить — десять вытащить не могут. Отступились. Прошка подошел, крякнул,
один пушку из грязи вынул да на сухое место и поставил. Только и сам
повалился около пушки — у него жила лопнула. А когда жилу ему срастили,
выходили, то отпустили его домой...
— Да как же Прошка с лопнутой жилой в строю?
— Да он ничего еще, только тяжелой работы не может.
— Чудо-богатырь! В Москве непременно погляжу на Прошку, — сказал,
рассмеявшись, генерал. — А ты еще не знаешь, Василий Иванович, что Никита
Соковнин в Семеновский полк вернулся?
— Неужто? Какой поворот судьбы! Никита Федорович Соковнин мне друг и
приятель. Истинно ты, Абрам Петрович, чудесные вести принес!

Г Л А В А  В Т О Р А Я
ЖРЕБИЙ БРОШЕН
Морозным утром Василий Иванович Суворов стоял в стеганом ватном
архалуке на покрытом инеем крыльце. Ключница сыпала курам из кошелки
горстями житарь*. Куры ссорились и дрались. Вороватые воробьи норовили
тоже клюнуть. Петух их отгонял, покрикивая: «Ты куда-куда? Пошел!»
_______________
* Ж и т а р ь — ячмень.
1 2 3 4 5 6 7