Никоныч достал ещё широченный плащ, зюйдвестку и велел:
- Надевай. Пароход мыть будем.
Потом осмотрел меня со всех сторон быстрым зелёным глазом - второй у него был белёсый, как в тумане, - и загудел:
- Ну, гвардия, пошли! Ты - с Витей и с Яшей мыть надстройку. Остальные - за мной, на палубу. Вымыть мне пароход, как младенца! Чтоб всё...
- .. .как положено, - закончил бородач Яша и выбил вдруг ногами чечётку.
- Точно, - подтвердил боцман.
Я схватил ведро, побежал за горячей водой и заплутал. Смотрю, на трапе - Наталья, рукава тельняшки закатала, что-то напевает и драит ступеньки тряпочкой. Вспыхивают медяшки, как золотые. Оглянулась на меня и показывает: "Горячая вода в душе!"
Набрал я воды. Яша наладил шланг, Витя - щётки. Развели в кипятке мыло и взялись за дело.
Помыли переборки, добрались до трубы. Витя посмотрел вверх, сдвинул берет на затылок и говорит:
- Сверху мыть надо.
Забрался на трубу, пристроился и давай сверху щёткой гарь счищать. Я натираю трубу снизу, а Яша из шланга грязь смывает. Вода свистит, даже без солнца, как павлиний хвост, сверкает. Яша мокрый, вся борода в ручьях!
Вдруг шланг вырвался у него из рук, струя хлестнула вверх. Витя нырнул за трубу, как закричит:
- Ты что, борода! Меня смоешь!
Яша засмеялся, весело сверкнули зубы: "Ничего! Не смою!"
Взялся за шланг я. И у меня он хитрит, как живой. Выворачивается, упрямится. Направил я воду на трубу, а брызги в ответ по лицу, по плащу, как дробью, хлещут. Я прихватил брандспойт покрепче, прижал пальцем край, и вода веером пошла по трубе. Краска под нею как лаковая засветилась. Даже посветлело кругом!
Посмотрел я на палубу вниз, там боцман стоит в плаще и зюйдвестке, как рыцарь в латах, и тоже брандспойтом орудует. Вокруг него волны гуляют. Летят вниз обрывки японских газет, коробки от сигарет, куски щепы! Мойка!
Забежал на минуту "грузовой" Виктор Саныч проведать. Оглядел нас, мокрых, и спрашивает:
- Ну как?
- Как положено, - говорю.
Наконец вымыли трубу. Яша обошёл вокруг неё и опять выбил чечётку.
- Ну что, пошли дальше?
А Витя спрыгнул, достал сигарету и сказал:
- Подожди, цыган, не посидишь! Тебе бы с табором кочевать!
- А я и так кочую, - засмеялся Яша. - Вон как - от Владивостока до Америки! И с табором! Это тебе сидеть бы всё на месте, в родной деревне, морковку дёргать. Палубу красишь, а про огород думаешь.
- Ну, цыган! - улыбнулся Витя. - Всё бы ему смеяться!
Так и сверкает зубами. Небось специально вставил, чтоб блестело!
Тут и я рассмеялся: это он верно подметил. Любят цыгане, чтоб блестело.
- Конечно, специально! - отозвался Яша. - Клюшкой на стадионе по зубам вклеили, а жевать-то охота!
Мы захохотали все вместе.
- Жевать, точно, хочется, - сказал Витя и потёр живот. - Ты бы вот погадал, когда обед.
- Позолоти ручку! - подмигнул Яша.
Но тут Никоныч махнул с палубы зюйдвесткой:
- Шабаш, хлопцы! Обедать пора!
И всё вдруг стихло. В машине отключили воду. Шланги успокоились, умолкли. Только ручейки в стоках-шпигатах фурчат, как после тропического ливня. И с нас капли падают: кап-кап...
Докурил Витя сигарету. Бросил - как раз в поток. Она побежала по ручейку и нырнула за борт.
Как положено.
ПРОСТАЯ РАБОТА
После работы Витя показывал команде кино. В коридоре было пусто. Одна Наталья наблюдала, как мы с Яшей играли в китайский бильярд. Бильярд как бильярд. Только вместо шаров бегают по полю шашки. Прицелился... хлоп киём! - и шашка в лузе.
Я уже собрался загнать шашку в лузу, как всё разом сдвинулось, шашки поехали, будто с горы вниз. Это под пароход подкатила волна. За ней другая!..
- Ну, началось, - сказал Яша. - Ох и укачает тебя сегодня, Наташка!
- Меня? - рассмеялась Наталья. - Меня ни в один шторм не укачивало!
А я вдруг встревожился. Сам хотел, чтоб "штивануло", а теперь забеспокоился: прежде-то меня не укачивало, а сейчас не знаю...
Полночи я прислушивался, как ухали за бортом волны, как сипел в тумане гудок. А потом уснул - и хоть бы что!
Сел завтракать - и тут аппетит нормальный. Судно ходит из стороны в сторону. А мне хоть бы что.
Но главное-то работа. Как там получится?
Я побежал в малярку. Кругом туман, всё сырое. По тросам и цепям перебегают из стороны в сторону капельки воды. Ноги скользят.
Но вот поставили мы на палубу железные бочки, положили доски, забрались на них и стали красить потолок. Протрём потолок насухо тряпкой, а потом по сухому уже кистью слева направо, взад-вперёд.
Сбоку волны гудят, забираются одна выше другой. Болтанка и толчея! А мне ничего. Вроде и не замечаю этого. Стою, крашу. Работа простая, а нешуточная: пароход из твоих рук как новенький выходит.
Заработался я, забыл и про качку и про туман. Да Ни-коныч напомнил.
КАК ДОПРАШИВАЛИ БОЦМАНА
Мы бросили кисти в ведёрко с водой, чтоб не засохли, и оттирались керосином. У меня всё лицо в зелёных веснушках, у Яши борода, словно у лешего, зелёным мхом подёрнута. А Вите с потолка прямо на пшеничный ус капнуло.
Никоныч в вязаной шапочке с помпоном выглядывал за борт, смотрел, как перекатываются по воде молочные туманные хлопья, и гудел:
- Ну, проклятущий, вот проклятущий! Палубу из-за него никак не покрасишь!
- Из-за кого, Никоныч? - спросил Витя.
- Да из-за тумана! Лягушки по палубе скоро запрыгают!
- Ну уж у вас запрыгают!
- Всё равно не люблю я его.
- Будто я люблю!
- Ты - это одно. А я-то всё равно больше твоего не люблю, - сказал Никоныч и сел на перевёрнутый ящик.
Витя мне подмигнул: увидеть Никоныча сидящим в рабочее время - дело редкое. Сейчас что-то расскажет.
Я бросил тряпку в ведро и пристроился рядом на бочке.
- Камень Опасности знаете? - спросил Никоныч.
- А как же!
- Так вот, лет сорок назад сели мы на него брюхом. В трюме пробоина, под нами глубина, а тут как тут самураи. Они тогда на Южном Сахалине хозяйничали. Согнали под оружием всех на берег - и пытать: "Где советские войска, какое у них оружие?" Капитана били-били - молчит. Они кричат: "Боцмана!" Притащили меня в штаб, стали допрашивать - я молчу. Предложили сигареты, а я говорю: "Не курю!" Тогда один молодой офицерик закурил сам и сигаретой мне в глаз. Один-то у меня окалиной побит, так он в другой прицелился... Я хоть раньше никогда никого пальцем не трогал, схватил табуретку: "Ну, сейчас они меня уложат, но и я их всех переломаю".
Я посмотрел на руки Никоныча, усмехнулся: таким кулаком приложишь все винтики-шурупчики разлетятся!
- Разбежались японцы по углам, побоялись... И стали остальных допрашивать. Всех били, допрашивали... - сказал боцман. - А уж когда приехали за нами наши представители из посольства, самураи такими хорошими прикидывались! Конфетами угощали, вино наливали. Тоже тумана напускали. Только мы ни к чему не прикасались!.. - Боцман прищурил глаз и сказал уже тише: - Народ-то японцы неплохой, работящий. И моряки хорошие, и рыбаки. Да ведь сидит среди них где-то и тот фашист. Он ведь молодой был. Так что ходить по Японии я хожу, глядеть - гляжу. Где-нибудь он, офицерик, среди тумана да вынырнет. Вот так! Такая с туманом история.
- Да, история - хоть капитану рассказывай! - заметил Яша.
- Это точно! - поддержал его Витя. - Хотя капитан не истории любит, а историю. Вот любит! И знает назубок. Где какое сражение, какая морская битва.
- Ага! - подхватил Яша. - По рубке ходит, а на горизонте, поди, видит Трафальгар или Синоп.
- Смотри-ка! И ты сечёшь в этом деле? - поддел его Витя.
- А как же! С каким капитаном плаваю! От капитана на судне вся музыка, - сказал Яша.
СРАЖЕНИЕ
Теперь, заглядывая в рулевую рубку, я тоже примечал: капитан и впрямь ходит, как адмирал перед боем. Ушаков - и только! То вглядывается в горизонт, словно видит там вражескую эскадру, то окидывает взглядом поле исторического сражения, а порой втянет голову в плечи и думает, думает, словно решает ход боя. Как-то я пошёл к нему за книгой и остановился у порога каюты. На полках стояли фолианты с золотыми тиснениями. История! Из магнитофона разносилась музыка композитора Равеля. Такая, что под неё армиям двигаться в решительную битву:
Трам, та-та-там, та-та-там, та-та-там!
Трам, та-та-там, та-та-там, та-та-там!
Капитан стоял у стола над картой, выстукивал эту мелодию пальцем. Точно разбирал какое-то сражение...
- Разрешите? - сказал я тихо.
- А, - улыбнулся Пётр Константинович, - входите. А я тут раздумываю, как лучше провести одно дело. - И он показал на карту.
Я подошёл ближе.
Никакой карты не было. Вместо неё на столе белел лист ватмана, на котором был вычерчен наш "Новиков".
- Вот думаю, как бы перестроить наши трюмы, чтобы брать больше грузов, удобней ставить контейнеры. Кажется, кое-что придумал.. .
Капитан посмотрел на меня и тряхнул головой:
- Но переделать пароход - всё равно что выиграть сражение.
Я рассмеялся: он, оказывается, не только про историю помнит.
- Не верите? - спросил капитан. - Целое сражение! Самое настоящее! воскликнул он и, пройдясь по каюте, пропел: - Трам-та-та-там, та-та-там, та-та-там! Трам-та-та-там, та-та-там, та-та-там!
Потом вдруг посмотрел исподлобья в окно, словно увидел на горизонте предстоящее сражение, выигранный бой и наш "Новиков". Только он был ещё красивее, быстрее, лучше.
СКОЛЬКО ЕЩЁ ДО АМЕРИКИ?
Ночью я стоял рядом с вахтенным и всматривался в чёрные с белыми гребешками волны, когда капитан вошёл в рубку.
- Что, не терпится Америку увидеть? - спросил он.
- Не терпится, - сказал я.
- Ничего, - рассмеялся капитан. - Скоро начнётся: "Дорого-дёшево, дорого-дёшево".
- Как это? - не понял я.
- А так! О чём бы они ни говорили, всё оценят: дорого или дёшево. Дом? "Дорого-дёшево". Земля? "Дорого-дёшево". Гость? "Дорого или дёшево".
Я посмотрел на капитана, не шутит ли. А он глянул в окно и спокойно сказал:
- Сейчас узнаем, сколько вам ждать... Атлас Вогизыч! Сколько до Америки? По-моему, три тысячи пятьдесят миль.
Я удивился: будто у него в голове целый вычислительный центр: раз, раз - и готово!
- Три тысячи четыреста шестьдесят, Пётр Константинович! - крикнул Атлас.
- Завтра определимся по звёздам, - сказал капитан.
За окном всё гудел ветер. Звёзд не было. Но на горизонте (или мне показалось?) вдруг вспыхнуло какое-то пятно и засветилось облако. Потом пламя поднялось выше.
Атлас Вогизыч, выбежав на крыло, тревожно крикнул:
- Пётр Константинович! Судно! Смотрите!
- Это вон то, где пожар? - небрежно спросил капитан. Я поразился. На тебе: пожар, а он хоть бы что!
- Это поднимается луна, штурман! - усмехнулся капитан.
Атлас засмеялся:
- Вот ёлки-палки!
В самом деле, через несколько минут из облака вырвался серп, боднул одну тучу, другую и быстро побежал вперёд. А за ним по морю потянулась ломкая золотая дорожка.
И капитан сказал:
- Ну вот, будет завтра боцману радость! Так оно и получилось.
Повеселел к утру ветер, напружился, навалился на стену тумана и сдвинул её за корму. Вырвалось сверху солнце, вывалило разом все лучи. Будто долго было связано, и вдруг лопнула эта связка, разлетелся свет во все стороны. На палубу, на облака.
Посинели волны, побежали широкие, чистые, каждая с белым воротником.
Боцман вышел, глазом, как миноискателем, прошёлся по палубе, посмотрел вверх и шумнул:
- Ну, гвардия, за дело! Не терять солнышка.
ОТ АКУЛ ДО ЗВЕЗД
Как-то ко мне в каюту заглянул Федотыч:
- В машину сводить просил?
- Просил, - сказал я.
- Ну пошли. Только забежим за Виктором Санычем. Но Виктор Саныч, закатав рукава, вычерчивал на ватмане трюмы, размечал положение груза и отмахнулся:
- Некогда, Федотыч! Капитан ждёт. Это не то, что твоё хозяйство. Тут нужен расчёт!
- Ну ладно, - сдерживая улыбку, сказал мне Федотыч. - Что ж, пошли. Посмотрим, что ты скажешь про наше хозяйство.
- Только осторожно! - крикнул мне вслед Виктор Саныч. - А то он привык по сопкам бегать за козлами да кабанами. Охотник.
Из машинного отделения вырвался такой жар и грохот, будто навстречу летел невидимый раскалённый поезд. У порога стояло с десяток пар сандалий, а в сторонке несколько пар замасленных - сменных, только для машины. Федотыч надел одни, я - другие и, держась за поручни, стал спускаться за ним.
Надраенные металлические лесенки уходили вниз этажей на десять. Кругом грохотали механизмы, гулко двигались гигантские поршни. Они выдыхали жар и потно блестели от горячего масла, совсем как спины людей во время напряжённой работы. Шумел целый металлический городок. Тут и там сверкали яркие цилиндры и кубы. А в отсеке за решёткой работала такая электростанция, что не у всякого города найдётся.
Изредка нам кивали деловитые бледные машинисты.
Ладони припекало: поручни были горячие.
Я торопился, спешил за Федотычем. А он сбегал быстро, легко, как охотник по сопкам за козлами. Тренировка. Десять лестниц пробежали, а дно всё ещё было где-то внизу. Я взмок. Но и у Федотыча рубаха пошла влажными пятнами.
Наконец он остановился, открыл люк в палубе и сказал:
- Ну, вот мы и рядом с акулами. Тут тебе шахта гребного вала, на котором работает винт. А там, - он постучал в борт, - вода, акулы... Как, ничего хозяйство?
Я говорю:
- Ничего.
Поднялся наверх, вышел на корму под звёзды. Отдышаться. Смотрю, как бегут от винта волны, и думаю: это работа Федотыча. Ничего себе хозяйство! От звёзд до акул! И нужно, чтобы каждое колесико, каждый винтик работали как следует.
КИТЫ
Акул, однако, на этот раз мы не видели. Наверное, холодно здесь для них. Мы вошли в холодное течение. Это Куросиво добралось до самого севера, остыло и повернуло вдоль американского берега на юг.
Несколько раз, пока я красил трюмы, выпрыгивало из воды огромное стадо каких-то маленьких дельфинов и скрывалось у горизонта. Все уже привыкли, что смотреть здесь не на что, и не часто выглядывали за борт.
Но вот однажды на мостик вышел вахтенный с биноклем в руках. За ним показался капитан.
Я оторвался на минуту от работы. А боцман подвёл ладонь под шапочку с помпоном и сказал:
- Кит.
Я сначала ничего не видел, кроме чёрной качающейся бочки. Но потом бочка всплыла, вытянулась. А из самого её носа ударил вверх фонтан. Тут и я понял, что это кит.
Я ждал, когда он подойдёт поближе. Но кит близко не подходил, а всё нырял среди волн, то и дело выбрасывая короткие султанчики воды.
- Не подходит, боится людей! - вздохнул Никоныч. - Запугали. А сколько их тут бродило! В войну, бывало, идёт кит, а думаешь, не подводная ли лодка гонится. Запугали, выбили... - горько повторил он. - И море без них опустело. А как было хорошо. Посмотришь, плывёт рядом такая махина, фонтан пускает. И работать веселей! А теперь не то...
К первому киту подошёл ещё один, поменьше. Пристроился боком, и вдвоём, выбрасывая фонтан за фонтаном, они пошли в стороне от нас.
Я снова стал красить трюм. Окуну каток в краску, прокатаю лист посмотрю на китов. Плывут! Покрашу ещё - опять взгляну. Плывут!
Действительно, веселей. Море-то с китами живое! Живёт, небу радуется. И мне с живым морем весело!
НИЧЕГО СЕБЕ АМЕРИКА!
До Америки было ещё несколько суток ходу. А на палубе только и слышалось: Америка да Америка.
Мы уже подровняли шаровой краской фальшборт, подновили охрой трапы и докрасили палубу. А Витя взял кисть и стал закрашивать белилами рымы скобы на палубе.
- Ты что? - удивился я. Никогда такого не видел.
- Так в Америку плывём, - говорит. - Кто-нибудь из американцев о рым споткнётся, нос расшибёт, скажет: "По вашей вине. Платите за нос".
- Там так! - подтвердил Яша. Я засмеялся:
- Шутишь!
- Какие там шутки! - сказал Витя. - Ты лучше бери кисть и помогай!
Помогать так помогать.
Вытянули мы на палубе целое многоточие. Положил Витя на место кисть, закурил и выглянул за борт. А Яша подошёл, говорит:
- Что, Америки не видно?
- Да скорей бы... - вздохнул Витя. - В Америку, а оттуда домой, в отпуск. - И пошутил: - На огород! Целый год дома не был!
Это понять можно. За год любая палуба надоест. Это мне пока ничего. Америку посмотреть хочется. Да ещё Новая Зеландия и Австралия впереди.
А Яша погладил бороду и толкнул Виктора в бок:
- Ничего, не скучай! Придём в Лос-Анджелес, всё быстро раскрутится, если под забастовку не попадём. Ещё приедет Серж с Джоном, развеселит.
- Я ему кино везу, - сказал Витя.
- И у меня есть подарочек, - улыбнулся Яша. А я поинтересовался:
- Какой Серж?
- Да такой. Армянин. Говорят, мальчишкой его фашисты угнали откуда-то в Германию, а потом попал сюда.
- А почему не вернётся? - спросил я.
- Не так всё просто, - сказал Яша. - Родственников у него вроде бы не осталось. Жена американка. Дети уже... Сначала бедовал, а теперь прижился. Домик у него свой, магазинчик на колёсах для моряков.
- И не только это...
- Ага, - сверкнул Яша огромными глазами и посмотрел на море, будто там что-то увидел. - Заехали к нему в гости, а он вдруг достаёт из-под подушки автомат-пистолет и в нас целится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18