(Перевод Т. Стрешневой)
Персидско-таджикская поэзия принадлежит всем народам Центральной Азии. Среди классиков этой поэзии мы найдем и таджиков Рудаки и Руми, и азербайджанцев Низами и Хакани, и индийца Дехлеви.
Культура любого большого региона – всегда синтез. Этот синтез не обедняет никого. Он обогащает всех.
М.А. Дробышев
Абульхасан Рудаки
Об авторе
Абульхасан Рудаки (ум. в 941 г.) – родился неподалеку от Самарканда, значительную часть жизни провел в Бухаре и под конец жизни, попав в опалу, вернулся в родной кишлак. Из огромного поэтического наследия Рудаки (130 тысяч или 1 миллион 300 тысяч бейтов – сообщение источников допускает двоякое толкование) сохранилось всего немногим более одной тысячи бейтов.
Рудаки писал в самых разнообразных жанрах, главное же место в его творчестве занимали касыды с лирическими вступлениями.
Касыды
Перевод В.Левина
О старости

Во рту – ни единого зуба. Давно искрошились
они.
Но зубы – то светочи были в мои золотые дни.
Как серебро, как жемчуг они сверкали тогда,
Как перлы дождя, как светлая утренняя звезда.
Но выпали, искрошились, зияет провалом рот,
Иль в этом гнев Сатурна и времени мстительный
счет?
Нет, то не ярость Сатурна, не месть затянувшихся лет.
Так что же? Слушайте правду: то вечных богов завет.
Наш мир вращается вечно, природа его такова,
Таков закон вселенной: круговорот естества.
Лекарство боль усмиряет, недуг исцеляет оно,
Но станет источником боли, что нам как лекарство дано.
Становится новое старым, потом промчатся года –
И старое сменится новью, так было, так будет всегда.
Песками лежит пустыня, где прежде цвели сады,
Но сменят сады пустыню, алкающую воды.
Не знаешь, мускуснокудрая, прекрасная пери моя,
Каким был раб твой прежде, в расцвете бытия.
Човганами локонов разве теперь разогнешь его стан?
А был он прежде стройным, и кудри вились, как човган.
Он радостен был и весел в те золотые года,
Хоть в золоте нехватка была у него иногда.
Он, не считая, сыпал дирхемы, когда завлекал
Тюрчанок с гранатовой грудью, с губами, как пламенный лал.
А сколько прекрасных гурий желали его и тайком
Прокрадывались ночью в его роскошный дом!
Искристые вина, красавицы, исполненные огня, –
То было для многих дорого, но дешево для меня.
Я жил, не зная печали, все блага изведать спеша,
Для радости нивой цветущей моя раскрывалась душа.
Как часто песней крылатой я в мягкий воск обращал
Сердца, что были жестки и холодны, как металл.
Всегда для прекраснокудрых приветлив был мой взор.
Всегда для красноречивых бывал мой слух остер.
Ни жен, ни детей не имел я, амбары стояли пусты.
И тело было свободно, а помыслы чисты.
На Рудаки ты взираешь, о многомудрый маг,
Но ты не видал его прежде, среди веселых гуляк.
Увидев, как он чарует стихами врагов и друзей,
Ты молвил бы: «Тысячепесенный к нам прилетел соловей!»
Певцом Хорасана был он, и это время прошло.
Песней весь мир покорил он, и это время прошло…
Да, был я велик и счастлив, имел все блага земли, –
Недаром Саманиды меня высоко вознесли.
Но годы весны сменились годами суровой зимы.
Дай посох! Настало время для посоха и сумы.

На смерть Шахида Балхи

Он умер. Караван Шахида покинул этот бренный свет.
Смотри, и наши караваны увлек он за собою вслед.
Глаза, не размышляя, скажут: «Одним на свете меньше стало»,
Но разум горестно воскликнет: «Увы, сколь многих
больше нет!»
Так береги от смерти силу духа, когда грозящая предстанет,
Чтобы сковать твои движенья, остановить теченье лет.
Не раздавай рукой небрежной ни то, что получил в подарок,
Ни то, что получил заботой и прилежаньем долгих лет.
Обуреваемый корыстью, чужим становится и родич,
Когда ему ты платишь мало, поберегись нежданных бед.
«Пугливый стриж и буйный сокол сравнятся ль яростью и
силой,
Сравнится ль волк со львом могучим», – спроси и дай себе
ответ.

Вино

(Из послания, приложенного
к дарственному кувшину с вином)
Сначала мать вина приносим в жертву мы,
Потом само дитя ввергаем в мрак тюрьмы.
Немыслимо дитя у матери отнять,
Покуда не убьешь и не растопчешь мать.
Но мудрость нам велит (ее закон блюди!)
Дитя не отнимать до срока от груди.
Семь месяцев ему питаться молоком
Со дня, как расцвели цветы весны кругом.
Когда же осени обильной минут дни,
Сажай дитя в тюрьму, а мать его казни.
И вот в узилище дитя заключено.
Семь дней, смятенное, безмолвствует оно;
Потом опомнится – припомнит боль обид,
Из глубины души застонет, закипит
И шумно прянет вверх, подняв протяжный вой,
И снова вниз и вверх – о стены головой.
В плавильне золото, когда кипит оно,
Не так свирепствует, как пленное вино.
Но пена наконец, как бешеный верблюд,
Взъярилась, вздыбилась и облила сосуд.
Тюремщик, пену снять! Настал заветный срок.
Исчезли муть и мгла – и светел красный сок.
Кипенья больше нет, – недвижность и покой!
Но укрощенное ты бережно закрой.
Вино очищено, и свет играет в нем,
И каждый род его другим горит огнем.
Как йеменский самоцвет, багров один,
Другому пурпур дал пылающий рубин.
Одни – весенних роз дыхание струят,
Другие – мускуса иль амбры аромат.
Итак – сосуд закрыт. Пусть минет Новый год,
Пускай апрель придет и полпути пройдет, –
Тогда в полночный час раскупори сосуд:
Как солнце яркое, струи вина блеснут.
И трус, его вкусив, внезапно станет смел,
Румяным станет тот, кто бледен был как мел.
Кто осушил его, возвеселится тот,
Свой разум оградив от скорби и забот,
И новой радости изведает прилив,
Десятилетние печали заглушив.
И если выдержан годами пьяный сок
И не дерзнул никто отпить хотя б глоток, –
Пир будет царственный. Укрась цветами стол,
Чтоб он жасминами меж роз и лилий цвел.
Преобрази твой дом в сияющий эдем,
Такое зрелище не видано никем.
Парча и золото, ковры, сплетенья трав,
Обилье многих яств – на всякий вкус и нрав.
Ковры цветные здесь, там чанг, а там барбут.
Там ноги стройные влюбленный взор влекут.
Эмиры – первый ряд, и Балъами средь них;
Азаты – ряд второй, средь них – дехкан Салих.
На троне выше всех сидит, возглавив пир,
Сам Хорасана царь, эмиров всех эмир.
И тюрок тысячи вокруг царя стоят,
Как полная луна, сверкает их наряд,
Пурпурный, как вино, румянец на щеках,
И волосы, как хмель, в душистых завитках.
И кравчий за столом красив, приветлив, юн,
Отец его – хакан и мать его – хатун.
Кипучий сок разлит, и царь внезапно встал
И, тюрком поданный, смеясь, берет фиал.
И возглашает царь с улыбкой на устах:
«Тебе во здравье пьем, о Сеистана шах!»

Газели и лирические фрагменты
* * *

Ветер, вея от Мульяна, к нам доходит.
Чары яр моей желанной к нам доходят…
Что нам брод Аму шершавый? Нам такой,
Как дорожка златотканная, подходит.
Смело в воду! Белоснежным скакунам
По колена пена пьяная доходит.
Радуйся и возликуй, о Бухара:
Шах к тебе, венчанная, приходит.
Он как тополь! Ты как яблоневый сад!
Тополь в сад благоухания приходит.
Он как месяц! Ты как синий небосвод!
Ясный месяц в небо раннее восходит.
Перевод И.Сельвинского
* * *

Для радостей низменных тела я дух оскорбить бы не мог.
Позорно быть гуртоправом тому, кто саном высок.
В иссохшем ручье Эллады не станет искать воды
Тот, кто носителем правды явился в мир, как пророк.
Мой стих – Иосиф Прекрасный, я пленник его красоты.
Мой стих – соловьиная песня, к нему приковал меня рок.
Немало вельмож я видел и не в одном распознал
Притворную добродетель и затаенный порок.
Одно таил я желанье: явиться примером для них.
И вот… разочарованье послал в награду мне бог.
Перевод В.Левина
* * *

О пери! Я люблю тебя, мой разум сокрушен тобой,
Хоть раз обрадуй Рудаки, свое лицо ему открой.
Ужель так тягостно тебе открыть лицо, поцеловать
И так легко меня терзать, губить навеки мой покой?
Что для меня легко – тебе великим кажется трудом,
Что тяжело мне, то тебе забавой кажется пустой.
Перевод В.Левина
* * *

Рудаки провел по струнам и на чанге заиграл,
И едва запел он песню – закипел вином фиал.
Если б ты, мой друг, увидел темно-красную струю,
Ты расплавленным рубином эту влагу бы назвал.
В них одна первооснова, только облик чуть не схож,
Ибо тверд кристалл рубина и текуч вина кристалл.
Ты фиала чуть коснулся, а уже рука красна,
Ты фиал едва пригубил, а смотри, уж пьяным стал.
Перевод В.Левина
* * *

Казалось, ночью на декабрь апрель обрушился с высот,
Покрыл ковром цветочным дол и влажной пылью – небосвод.
Омытые слезами туч, сады оделись в яркий шелк,
И пряной амбры аромат весенний ветер нам несет.
Под вечер заблистал в полях тюльпана пурпур огневой,
В лазури скрытое творцом явил нам облаков полет.
Цветок смеется мне вдали – иль то зовет меня Лейли.
Рыдая, облако пройдет – Маджнун, быть может, слезы льет.
И пахнет розами ручей, как будто милая моя
Омыла розы щек своих в голубизне прозрачных вод,
Ей стоит косу распустить – и сто сердец блаженство пьют,
Но двести кровью изойдут, лишь гневный взор она метнет.
Покуда розу от шипа глупец не в силах отличить,
Пока безумец, точно мед, дурман болезнетворный пьет.
Пусть будут розами шипы для всех поклонников твоих,
И, как дурман, твои враги пусть отвергают сладкий мед…
Перевод В.Левина
* * *

Тебе, чьи кудри точно мускус, в рабы я небесами дан,
Как твой благоуханный локон, изогнут мой согбенный стан.
Доколе мне ходить согбенным, в разлуке мне страдать доколе?
Как дни влачить в разлуке с другом, как жить под небом
чуждых стран?
Не оттого ли плачут кровью мои глаза в ночи бессонной?
Не оттого ли кровь струится потоком из сердечных ран?
Но вот заволновалась тучка, как бы Лейли, узрев Маджнуна,
Как бы Узра перед Вамиком, расцвел пылающий тюльпан.
И солончак благоухает, овеян севера дыханьем,
И камень источает воду, весенним ароматом пьян.
Венками из прозрачных перлов украсил ветви дождь весенний,
Дыханье благовонной амбры восходит от лесных полян.
И кажется, гранит покрылся зеленоблещущей лазурью,
И в небесах алмазной нитью проходит тучек караван…
Перевод В.Левина
* * *

О трех рубашках, красавица, читал я в притче седой.
Все три носил Иосиф, прославленный красотой.
Одну окровавила хитрость, обман разорвал другую,
От благоухания третьей прозрел Иаков слепой.
Лицо мое первой подобно, подобно второй мое сердце,
О, если бы третью найти мне начертано было судьбой!
Перевод В.Левина
* * *

Будь весел и люби красавицу свою.
Подобен этот мир бегущему ручью.
О прошлом позабудь, грядущим утешайся,
Живи и радуйся живому бытию.
Я с луноликою в саду благоуханном,
Я с чернокудрою, как с гурией в раю.
Несчастен, кто берет, но не дает взаимно,
Я счастлив оттого, что брал, но и даю.
Подобен облаку и ветру мир неверный…
Так будь что будет! Пей кипящую струю!
Только раз бывает праздник, раз в году его черед, –
Взор твой, пери, праздник вечный, вечный праздник в сердце
льет.
Раз в году блистают розы, расцветают раз в году,
Для меня твой лик прекрасный вечно розами цветет.
Только раз в году срываю я фиалки в цветнике,
А твои лаская кудри, потерял фиалкам счет.
Только раз в году нарциссы украшают грудь земли,
А твоих очей нарциссы расцветают круглый год.
Эти черные нарциссы, чуть проснулись – вновь цветут,
А простой нарцисс, увянув, новой жизнью не блеснет.
Кипарис – красавец гордый, вечно строен, вечно свеж,
Но в сравнении с тобою он – горбун, кривой урод.
Есть в одних садах тюльпаны, розы, лилии – в других,
Ты – цветник, в котором блещут все цветы земных широт.
Ярче розы твой румянец, шея – лилии белей,
Зубы – жемчуг многоценный, два рубина – алый рот.
Вот из жилы меднорудной вдруг расцвел тюльпан багряный,
На багрянце тоном смуглым медный проступил налет.
Зьется кругом безупречным мускус локонов твоих.
В центре – киноварью губы, точно ярко-красный плод,
Ты в движенье – перепелка, ты в покое – кипарис,
Ты – луна, что затмевает всех красавиц хоровод.
Ты – луна в кольчуге страсти и с колчаном нежных стрел,
Перепелка – с кубком хмельным, кипарис, что песнь поет.
Не цепями приковала ты влюбленные сердца –
Каждым словом ты умеешь в них метать огонь и лед…
Перевод В.Левина
* * *

О ты, чья бровь – как черный лук, чей локон петлею завит,
Чьи губы красны, как рубин, нежнее шелка пух ланит!
Тюльпаном расцветает шелк, и пахнет мускусом аркан,
Лук мечет стрелы галия, и. жемчуга рубин таит.
Под сводами бровей цветут нарциссы огненных очей.
Но пышный гиацинт волос в их завитках покуда скрыт,
Твоих кудрей волнистый шелк волшебник мускусом натер
И губы в сахар обратил, чтоб влажный лал не знал обид.
О, сколько раз я в сеть любви смятенным сердцем попадал!
О, сколько раз я, как змеей, был страстью пламенной обвит!
Но гибели я не страшусь, хоть вижу гибельную сеть,
Не замечаю смертных уз, хотя и мне аркан грозит.
Твой взор – двойник души твоей, он тем те полон волшебством.
Мой стан – двойник твоих кудрей, в том горький мой и сладкий
стыд.
Но стан и кудри – что роднит? – Дугой согбенная спина!
Но взор и душу – что роднит? – Желанье, что тебя томит!
Не Заратуштры ли огонь пылает на твоих щеках?
Не мускус ли и галию кудрей поток струит?
Кудрями сердце отняла, его глазам ты отдала.
Моя душа полна тоской, но сердце радостью горит…
Перевод В.Левина
* * *

Я потерял покой и сон – душа разлукою больна,
Так не страдал еще никто во все века и времена.
Но вот свиданья час пришел, и вмиг развеялась печаль, –
Тому, кто встречи долго ждал, стократно сладостна она.
Исполнен радости, я шел давно знакомою тропой,
И был свободен мой язык, моя душа была ясна.
Как с обнаженной грудью раб, я шел знакомою тропой,
И вот навстречу мне она, как кипарис, тонка, стройна.
И мне, ласкаясь, говорит: ты истомился без меня?
И мне, смущаясь, говорит: твоя душа любви верна?
И я в ответ: о ты, чей лик затмил бы гурий красотой!
О ты, кто розам красоты на посрамленье рождена!
Мой целый мир – в одном кольце твоих агатовых кудрей,
В човгаыы локонов твоих вся жизнь моя заключена.
Я сна лишился от тоски по завиткам душистых кос,
И от тоски по блеску глаз лишился я навеки сна.
Цветет ли роза без воды? Взойдет ли нива без дождя?
Бывает ли без солнца день, без ночи – полная луна?
Целую лалы уст ее – и точно сахар на губах,
Вдыхаю гиацинты щек – и амброй грудь моя полна.
Она то просит: дай рубин – и я рубин ей отдаю,
То словно чашу поднесет – и я пьянею от вина…
Перевод В.Левина
* * *

Налей вина мне, отрок стройный, багряного, как темный лал,
Искристого, как засверкавший под солнечным лучом кинжал.
Оно хмельно так, что бессонный, испив, отрадный сон узнал.
Так чисто, что его бы всякий водою розовой назвал.
Вино – как слезы тучки летней, а тучка – полный твой фиал.
Испей – и разом возликуешь, все обретешь, чего желал.
Где нет вина – сердца разбиты, для них бальзам – вина
кристалл.
Глотни мертвец его хоть каплю, он из могилы бы восстал.
И пребывать вино достойно в когтях орла, превыше скал.
Тогда – прославим справедливость! – его бы низкий не достал.
Перевод В.Левина
* * *

Самум разлуки налетел – и нет тебя со мной!
С корнями вырвал жизнь мою он из земли родной.
Твой локон – смертоносный лук, твои ресницы – стрелы,
Моя любовь! Как без тебя свершу я путь земной!
И кто дерзнет тебя спросить: «Что поцелуй твой стоит?» –
Ста жизней мало за него, так как же быть с одной?
Ты солнцем гордой красоты мой разум ослепила.
Ты сердце опалила мне усладою хмельной.
Перевод В.Левина

Рубай
Перевод В.Левина
* * *

Владыки мира все скончались, и ныне горсть земли они.
Пред смертью головы склонили и в вечность отошли они.
Скопили тысячи сокровищ и наслаждались высшей славой.
И что же! К дню своей кончины лишь саван донесли они.

* * *

Однажды время мимоходом отличный мне дало совет
(Ведь время, если поразмыслить, умней, чем весь ученый свет)
«О Рудаки, – оно сказало, – не зарься на чужое счастье.
Твоя судьба не из завидных, но и такой у многих нет».

* * *

Не для того черню я снег кудрей,
Чтобы грешить, как в цвете юных дней.
Но траур – одеяние печали,
А это – траур старости моей.

* * *

Сквозь оболочку мира глаз твой не видит жизни сокровенной,
Так научись глазами сердца глядеть на таинства вселенной;
На все, что зримо и телесно, гляди открытыми глазами,
Но сердце научи увидеть изнанку видимости бренной.

* * *

Фату на лик свой опустили в смущенье солнце и луна,
Как только с двух своих тюльпанов покров откинула она.
И с яблоком сравнить я мог бы ее атласный подбородок,
Но яблок с мускусным дыханьем не знает ни одна страна.

* * *

Всевышний спас меня от горя, четыре качества мне дав:
Прославленное имя, разум, здоровье и хороший нрав.
Любой, кому даны всевышним четыре качества такие,
Пройдет свой долгий путь без горя, людских печалей не узнав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38