Кроме того, я еще немного пошарил по дворцу и нашел бутылку «Либфраумильх». Охладить ее возможности не было, поскольку из-за дефицита электричества холодильники не работали; тем не менее и салат и вино, когда я наконец вынес карточный столик, накрыл его скатертью и поставил стулья, выглядели достаточно празднично.
– Вкусно, – сказала Эллен, когда мы ели салат, и на душе у меня потеплело.
– Рад слышать. Представляешь, а ведь я почти и не знаю, что ты больше всего любишь.
– Я все люблю, – ответила она.
– Вот и хорошо. Потому что у нас еще очень не скоро будет то же, к чему мы привыкли, – сказал я и продолжал говорить о том, чем нам предстоит питаться этой зимой, даже если и удастся вырастить хороший урожай.
Я все говорил и говорил о том о сем, надеясь, что она невольно подскажет мне, как легче перевести разговор на нужную мне тему. Однако она не говорила ничего, что могло бы мне помочь. Тем не менее, расслабившись от съеденного и выпитого, я на волне своих собственных слов начал плыть туда, куда собирался.
– Есть только две вещи, которые могут помочь защитить Мэри и остальных. Во-первых, то, что когда солдаты Полы придут и увидят, что местность, где мы жили, изменилась, они могут подумать, что я с помощью колдовства перенес всех куда-нибудь в недосягаемое для них место, и когда они сообщат об этом Поле, она купится на это...
– Неужели ты серьезно думаешь, что она поверит в такое? Я заколебался.
– Нет, – сказал я. – Будь она психически нормальна, я бы еще мог надеяться. Но подсознательно она все время будет продолжать искать меня, и рано или поздно до нее дойдут слухи о том, что кто-то встретил и узнал тех, кто остался. И тогда она снова возобновит охоту. Все, на что мы можем надеяться, так это на задержку.
– А что второе?
– Это маловероятно. Если я когда-нибудь войду в контакт со здешними борцами со штормом времени и начну работать с ними, возможно, я узнаю способ вернуться и сделать так, чтобы Мэри и остальные были надежно защищены от Полы – возможно, перемещу саму Полу в какое-нибудь другое время.
Эллен ничего не сказала. В разговоре возникла небольшая пауза. Муха нашла пустую бутылку из-под вина, несколько раз облетела вокруг горлышка и исчезла внутри, очевидно, утонув.
– Помоги ей Бог! – воскликнул я. И тут же у меня совершенно неожиданно вырвалось:
– Боже, помоги им всем!
– Это было ее собственное решение, – напомнила Эллен.
– Помню, – вздохнул я. – Но... Я взглянул на нее.
– Насколько сильно ее уход связан с Полой? – спросил я.
– Не сильно, – ответила Эллен.
– Вы ведь обе знали, как я отреагировал на.., на Полу. Поверь, я и сам это осознал только после того, как выяснил, что она собой представляет на самом деле, и тогда понял, что нужно оттуда выбираться.
– Для Мэри Пола была не так уж важна.
– С чего ты взяла? Если бы не Пола и не мое отношение к ней, Мэри и Уэнди сейчас были бы с нами.
– Не думаю, – сказала Эллен.
– Как ты можешь говорить «не думаю»? Ведь Мэри раньше никогда не говорила о том, что собирается уйти.
– Тебе не говорила. А мне говорила, причем неоднократно. Я изумленно уставился на Эллен.
– Говорила? Но почему?
– Марк, она же объясняла тебе почему перед уходом, – сказала Эллен, – только ты не слушаешь. Это, кстати, тоже одна из причин ее ухода.
– Конечно же слушаю! Она промолчала.
– Эллен, я любил Мэри! – сказал я. – Почему же я не слушаю человека, которого люблю? Я любил Мэри.., и люблю тебя!
– Нет. – Эллен встала из-за стола, собрала грязные тарелки, вилки и направилась в дом. – Нет, Марк. Никого ты не любишь.
– А ну-ка вернись! – крикнул я ей вслед. Она остановилась и обернулась. – Хоть раз в жизни будь добра вернуться и сказать более трех слов подряд. Ради Бога, иди сюда. Сядь и давай поговорим! Между нами. В воздухе что-то есть. Я это чувствую. Я натыкаюсь на это каждый раз, когда поворачиваюсь. А ты говоришь мне, что и между нами с Мэри было что-то вроде этого, а я об этом не знал. Вернись и расскажи мне, что это было. Берись и поговори со мной, черт побери!
Она стояла, держа в руках тарелки и глядя на меня.
– Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Почему? Она не ответила.
– Ты меня любишь? – спросил я.
– Конечно. И Мэри любила.
– Значит, она любила, но хотела уйти от меня? Я ее не любил и хотел, чтобы она оставалась со мной. Какой же в этом смысл? Если бы ты меня любила, как говоришь, ты бы мне все это объяснила, чтобы я мог что-нибудь сделать – сделать с собой или то, что необходимо.
– Нет, – сказала она. – Ты все понимаешь совершенно превратно. Я люблю тебя просто так и вовсе не хочу, чтобы ты что-нибудь делал.
– Очень рад!
– Но ты просишь меня измениться. Разговоры даются мне с трудом. Ты это знаешь. Если для того, чтобы ты полюбил меня, мне нужно говорить, то ты меня не любишь. Ты хотел, чтобы и Мэри тоже изменилась, но она не смогла. Я могу, но не хочу. Это ты должен измениться, Марк, а не я.
Я уставился на нее, но не успел ничего сказать, потому что из-за угла дворца появился незнакомец и направился к нам. У него была удивительная внешность: он был на добрых четыре дюйма выше меня ростом, совершенно лысый, а из одежды на нем было лишь что-то вроде юбочки из белой ткани. Чертами лица он слегка напоминал эскимоса, но при этом кожа его было темно-коричневой, а мышцы под кожей напоминали стальные тросы. Он выглядел так, будто всю жизнь интенсивно занимался на кольцах и других гимнастических снарядах. Он подошел ко мне.
– Марк Деспард? – спросил он без заметного акцента, но тембр его голоса как-то неуловимо отличался от любого другого голоса, слышанного мной когда-либо прежде. – Меня зовут Обсидиан. Простите, что мы так долго не приходили, чтобы познакомиться с вами, но нам потребовалось некоторое время, чтобы сначала изучить вас.
Глава 32
Он протянул мне руку для рукопожатия. Я сжал его ладонь и машинально потряс ее. Я ожидал его или по крайней мере кого-нибудь вроде него, но прошло достаточно много времени, а он появился так внезапно, что ухитрился, несмотря на все мои ожидания, своим появлением вывести меня из равновесия. Я поймал себя на том, что провожу официальную процедуру знакомства.
– ..моя жена, Эллен.
– Эллен, – они обменялись рукопожатием, – меня зовут Обсидиан.
У него было округлое добродушное лицо, правда, немного приплюснутое и чуть монголоидное – в сочетании с безволосым черепом это придавало ему очень крутой вид.
– Привет, – сказала Эллен. – Откуда вы?
– Мы находимся примерно в двухстах милях от вас.
– Всего в двухстах милях от нас? – эхом переспросил я.
– Нам пришлось постараться сделать так, чтобы вы не обнаружили нас, пока мы вас изучаем, – ответил он. – Вы должны понять, что нам пришлось собирать о вас множество разных сведений, чтобы изучить ваш язык и ваши обычаи. И конечно же мы хотели собрать данные, необходимые для понимания случая, приведшего вас сюда.
– Случая? – переспросил я. – Мы пришли сюда по собственной воле.
Он долгую секунду таращился на меня.
– Вот как?
– Именно, – кивнул я. – Наверное, лучше мне отвести вас в лабораторию и познакомить с Порнярском. Извините, возможно, я впрягаю телегу впереди лошади. Но после того как мы ожидали вашего появления каждый день, с тех пор как переместились сюда, а вы появились только сейчас...
– Ожидали моего появления с момента вашего прибытия? – спросил Обсидиан.
Казалось, мы говорили на разных языках.
– Конечно! Мы прибыли сюда потому, что я хотел вступить в контакт с вами, с людьми, которые пытаются что-то сделать со штормом времени...
– Одну секунду, – сказал он. – Извините.
И исчез.
Однако через секунду он не вернулся. Не вернулся он и к вечеру этого дня, и на следующий день. Только неделю спустя, когда я вышел из дверей летнего дворца, выходящих на автомобильную стоянку, увидел, что он стоит там и утреннее солнце ярко блестит на его обнаженных плечах. В дверях появилась Эллен и остановилась у меня за спиной.
– Прошу прощения за то, что не смог вернуться раньше. Возможно, в первое свое посещение я исходил из совершенно неверных предпосылок. Мы сообща обсудили проблему и пришли к выводу, что имеющиеся у нас данные крайне неполны. Вы не против, если мы присядем и вы расскажете мне всю историю о том, как вы попали сюда, чтобы у нас появилась информация, с которой можно работать?
– Буду только рад, – сказал я, поворачиваясь к двери. – Не хотите зайти?
– Нет. Чуть позже я с удовольствием воспользуюсь случаем осмотреть ваш летний дворец, но не сейчас. Не можем ли мы побеседовать здесь?
– Конечно.
– Хорошо. – Он сел на траву, скрестив ноги.
– Если не возражаете, я воспользуюсь стулом, – сказал я.
– Ничуть, – ответил он. – Мне даже интересно. Неужели вам действительно удобно сидеть на этом предмете?
– Во всяком случае удобнее, чем сидеть так, как вы. Я, конечно, могу сидеть и так, но не слишком долго.
– Понятно.
Я вернулся во дворец, взял там два стула – для себя и для Эллен – и вынес их на улицу. Мы уселись.
– Впрочем, в мое время стулья были в основном продуктом западной культуры, – сказал я. – На Востоке же даже тогда люди чувствовали бы себя вполне удобно, сидя так, как сидите вы.
– Благодарю, – сказал он. – Именно такая информация и представляет для нас особую ценность.
– Хорошо, – продолжал я. – С чего мне лучше будет начать?
– Любая и вся информация, которую вы сможете нам дать, будет весьма полезна.
– В таком случае я начну со шторма времени. В этом мы заодно, не так ли? Вы знаете, что я имею в виду, говоря о шторме времени?
– О да, – сказал Обсидиан. – Мы знаем о шторме времени.
– Ну вот, а мы о нем не имели ни малейшего понятия до тех пор, пока в один прекрасный день он на нас не обрушился. В то время я находился в северном диком районе штата, называвшегося Миннесота, на севере центральной части этого континента...
Я стал рассказывать свою историю с того момента, когда решил, что у меня второй инфаркт. Мне казалось, что весь рассказ о дальнейших событиях займет не больше часа или около того, но я здорово недооценил, сколько мне придется рассказать, и вообще представить себе не мог, сколько самых разных вещей придется объяснять Обсидиану. Мы начали с вопроса о моем инфаркте, который сам по себе потребовал почти получасовых объяснений, и двинулись дальше, частенько впадая в то, что, наверное, звучало как водевиль, построенный на сюжете, где двое слепых встречаются в центре Сахары в полночь.
– Но ведь сейчас никаких признаков повреждения сердца у вас нет.
– Разве нет?
– Вы хотите сказать, что не знаете об этом?
...И так далее. Разговор затянулся далеко за полночь. Через некоторое время Эллен, правильно рассудив, что нам необходимо, сходила за Порнярском и привела его, а потом попросила Дока сообщить остальным, что происходит. Через несколько часов у нас с Обсидианом появилась тихая внимательная аудитория, рассевшаяся полукругом вокруг нас и состоящая из всех способных добраться из городка до посадочной площадки.
Беседа продолжалась четыре дня. Обсидиан явно пришел с целью получить информацию, при этом почти не предоставляя ее в ответ. Но вскоре выяснилось, что мы не сможем дальше общаться, если он не расскажет о своем времени и цивилизации. У нас с ним не было ничего общего, кроме языка, который его товарищи изучили за первые недели записей, а потом научили его говорить без акцента, и к концу первого часа мы оба поняли, что этого катастрофически недостаточно.
Слова сами по себе, без смысловых определений, значили очень мало; они же у нас с ним были разделены тысячами, а возможно – сотнями тысяч лет. Странное ощущение возникало, когда ты слышал предложение, состоящее исключительно из старых знакомых звуков, и в то же время понимал, что у тебе нет ни малейшего представления о том, что имел в виду Обсидиан, выговаривая их. К счастью, он был умным человеком и, кроме того, обладал чувством юмора. В противном случае беседа прекратилась бы просто из-за того, что мы разозлились бы друг на друга.
Но он был достаточно умен и достаточно разумен, чтобы проявить гибкость и отступить от условия, с которым его послали, – слушать, но не говорить. К концу третьего дня он рассказывал нам о своем народе почти столько же, сколько мы рассказывали ему о себе, и с этого момента информационный обмен стал возможен, по крайней мере, хоть в незначительном объеме.
К этому времени мы уже снова разговаривали тет-а-тет, но с магнитофоном, запитанным от автомобильного аккумулятора, который зарядили с помощью ветрогенератора Билла. Записи тут же размножали, и их могли слушать члены коммуны. Одним из самых интересных фактов, который мы все узнали, – общество Обсидиана и его товарищей, здесь, на Земле, принадлежащих к человечеству будущего, насчитывало менее тысячи членов, которые в основном были раскиданы, причем очень редко, по обитаемым планетам Галактики.
Однако эти люди думали о себе не столько как о представителях какой-то расы, а как о представителях гораздо более широкого сообщества, включающего миллионы других цивилизованных рас, с которыми они перемешались. Представители этих других рас тоже были разбросаны по множеству пригодных для обитания миров, и некоторых из них, так же как и представителей человечества, можно было найти повсюду во вселенной – это было связано с особыми обстоятельствами, которых Обсидиан пока не объяснил.
Причиной, по которой все эти индивидуалы были так широко рассеяны, очевидно, послужило то, что: а) шторм времени сократил население обитаемых миров до такой степени, что на каждое разумное существо приходилось по несколько пригодных для жизни планет, и б) очевидно, существовали способы путешествовать не просто со скоростью, превышающей световую, а во много раз ее превышающей, поэтому даже посещение иных галактик не являлось невозможным. Обсидиан уклонился от ответа на мои вопросы, когда я попытался узнать об этих способах перемещения побольше. Очевидно, понятие «сверхсветовая скорость» не описывало их достаточно точно в его понятиях, и он не был уверен, что способен объяснить все это мне на нашем нынешнем уровне общения.
Мы обнаружили несколько таких точек обоюдного непонимания. Основной проблемой являлось полное несоответствие наших понятий, поэтому мы постоянно натыкались на то, что говорим о совершенно разных вещах. Некоторые культурные несоответствия выявлялись случайно. Например, оказалось, что Обсидиан не имя – по крайней мере, оно не соответствовало тому смыслу, которое мы вкладываем в это слово. Он вообще не имел конкретного имени, поскольку обладал некой уникальной личностной характеристикой, структурой или ценностью – в наших понятиях это просто невозможно было выразить, – которая признавалась в качестве него его собратьями-людьми и представителями других рас, которые были знакомы с ним и имели возможность познакомиться с этой его уникальной личностной характеристикой.
Для тех, кто никогда с ним не встречался, его определяли справочным кодовым словом или символом, которые позволяли определить, откуда он родом и чем занимается. Но они, за исключением подобного рода справок, никогда не использовались. Для обычного общения он располагал несколькими – назвать их прозвищами было бы не правильно, но это, с моей точки зрения, ближайшее по смыслу понятие – прозвищами, которые зависели от отношения обращающегося к нему индивидуума. Самым распространенным из этих прозвищ, которое он сам предпочитал всем остальным и которое особенно часто использовали его товарищи здесь на Земле, было название, сравнивавшее его с минералом, который мы называли «обсидиан». Поскольку за тот месяц или около того, что они записывали нашу речь, было установлено, что мы поймем это слово, он им себя и назвал, когда в первый раз представился мне и Эллен.
Проблема с именами носила отнюдь не маловажный характер, как могло показаться на первый взгляд. Все выглядело гораздо сложнее. Проблема имен лучше всего характеризовала то, насколько иначе он и его сообщество людей и представителей других рас будущего думали и работали, и пока я не сумею понять, почему они называли друг друга именно так, для меня останется тайной жизненно важный пласт их культуры. Соответственно, я отчаянно пытался понять и заставить его объяснить все это так, чтобы я мог понять.
Вопрос с именами был переплетен с понятием личности в ее самом глубинном смысле, что было связано с их занятиями в гораздо большей степени, чем у нас, что в свою очередь было связано с совершенно иным типом баланса между индивидуальными и групповыми ответственностями; поэтому они не вступили с нами в контакт сразу, как только мы появились, а затаились и изучали нас.
Они избрали такой образ действий не потому, что боялись нас. Для Обсидиана страх был гораздо более академическим понятием, чем для меня. Просто его товарищи считали, что, прежде чем вступить с нами в контакт, они должны иметь возможность общаться с нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Вкусно, – сказала Эллен, когда мы ели салат, и на душе у меня потеплело.
– Рад слышать. Представляешь, а ведь я почти и не знаю, что ты больше всего любишь.
– Я все люблю, – ответила она.
– Вот и хорошо. Потому что у нас еще очень не скоро будет то же, к чему мы привыкли, – сказал я и продолжал говорить о том, чем нам предстоит питаться этой зимой, даже если и удастся вырастить хороший урожай.
Я все говорил и говорил о том о сем, надеясь, что она невольно подскажет мне, как легче перевести разговор на нужную мне тему. Однако она не говорила ничего, что могло бы мне помочь. Тем не менее, расслабившись от съеденного и выпитого, я на волне своих собственных слов начал плыть туда, куда собирался.
– Есть только две вещи, которые могут помочь защитить Мэри и остальных. Во-первых, то, что когда солдаты Полы придут и увидят, что местность, где мы жили, изменилась, они могут подумать, что я с помощью колдовства перенес всех куда-нибудь в недосягаемое для них место, и когда они сообщат об этом Поле, она купится на это...
– Неужели ты серьезно думаешь, что она поверит в такое? Я заколебался.
– Нет, – сказал я. – Будь она психически нормальна, я бы еще мог надеяться. Но подсознательно она все время будет продолжать искать меня, и рано или поздно до нее дойдут слухи о том, что кто-то встретил и узнал тех, кто остался. И тогда она снова возобновит охоту. Все, на что мы можем надеяться, так это на задержку.
– А что второе?
– Это маловероятно. Если я когда-нибудь войду в контакт со здешними борцами со штормом времени и начну работать с ними, возможно, я узнаю способ вернуться и сделать так, чтобы Мэри и остальные были надежно защищены от Полы – возможно, перемещу саму Полу в какое-нибудь другое время.
Эллен ничего не сказала. В разговоре возникла небольшая пауза. Муха нашла пустую бутылку из-под вина, несколько раз облетела вокруг горлышка и исчезла внутри, очевидно, утонув.
– Помоги ей Бог! – воскликнул я. И тут же у меня совершенно неожиданно вырвалось:
– Боже, помоги им всем!
– Это было ее собственное решение, – напомнила Эллен.
– Помню, – вздохнул я. – Но... Я взглянул на нее.
– Насколько сильно ее уход связан с Полой? – спросил я.
– Не сильно, – ответила Эллен.
– Вы ведь обе знали, как я отреагировал на.., на Полу. Поверь, я и сам это осознал только после того, как выяснил, что она собой представляет на самом деле, и тогда понял, что нужно оттуда выбираться.
– Для Мэри Пола была не так уж важна.
– С чего ты взяла? Если бы не Пола и не мое отношение к ней, Мэри и Уэнди сейчас были бы с нами.
– Не думаю, – сказала Эллен.
– Как ты можешь говорить «не думаю»? Ведь Мэри раньше никогда не говорила о том, что собирается уйти.
– Тебе не говорила. А мне говорила, причем неоднократно. Я изумленно уставился на Эллен.
– Говорила? Но почему?
– Марк, она же объясняла тебе почему перед уходом, – сказала Эллен, – только ты не слушаешь. Это, кстати, тоже одна из причин ее ухода.
– Конечно же слушаю! Она промолчала.
– Эллен, я любил Мэри! – сказал я. – Почему же я не слушаю человека, которого люблю? Я любил Мэри.., и люблю тебя!
– Нет. – Эллен встала из-за стола, собрала грязные тарелки, вилки и направилась в дом. – Нет, Марк. Никого ты не любишь.
– А ну-ка вернись! – крикнул я ей вслед. Она остановилась и обернулась. – Хоть раз в жизни будь добра вернуться и сказать более трех слов подряд. Ради Бога, иди сюда. Сядь и давай поговорим! Между нами. В воздухе что-то есть. Я это чувствую. Я натыкаюсь на это каждый раз, когда поворачиваюсь. А ты говоришь мне, что и между нами с Мэри было что-то вроде этого, а я об этом не знал. Вернись и расскажи мне, что это было. Берись и поговори со мной, черт побери!
Она стояла, держа в руках тарелки и глядя на меня.
– Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Почему? Она не ответила.
– Ты меня любишь? – спросил я.
– Конечно. И Мэри любила.
– Значит, она любила, но хотела уйти от меня? Я ее не любил и хотел, чтобы она оставалась со мной. Какой же в этом смысл? Если бы ты меня любила, как говоришь, ты бы мне все это объяснила, чтобы я мог что-нибудь сделать – сделать с собой или то, что необходимо.
– Нет, – сказала она. – Ты все понимаешь совершенно превратно. Я люблю тебя просто так и вовсе не хочу, чтобы ты что-нибудь делал.
– Очень рад!
– Но ты просишь меня измениться. Разговоры даются мне с трудом. Ты это знаешь. Если для того, чтобы ты полюбил меня, мне нужно говорить, то ты меня не любишь. Ты хотел, чтобы и Мэри тоже изменилась, но она не смогла. Я могу, но не хочу. Это ты должен измениться, Марк, а не я.
Я уставился на нее, но не успел ничего сказать, потому что из-за угла дворца появился незнакомец и направился к нам. У него была удивительная внешность: он был на добрых четыре дюйма выше меня ростом, совершенно лысый, а из одежды на нем было лишь что-то вроде юбочки из белой ткани. Чертами лица он слегка напоминал эскимоса, но при этом кожа его было темно-коричневой, а мышцы под кожей напоминали стальные тросы. Он выглядел так, будто всю жизнь интенсивно занимался на кольцах и других гимнастических снарядах. Он подошел ко мне.
– Марк Деспард? – спросил он без заметного акцента, но тембр его голоса как-то неуловимо отличался от любого другого голоса, слышанного мной когда-либо прежде. – Меня зовут Обсидиан. Простите, что мы так долго не приходили, чтобы познакомиться с вами, но нам потребовалось некоторое время, чтобы сначала изучить вас.
Глава 32
Он протянул мне руку для рукопожатия. Я сжал его ладонь и машинально потряс ее. Я ожидал его или по крайней мере кого-нибудь вроде него, но прошло достаточно много времени, а он появился так внезапно, что ухитрился, несмотря на все мои ожидания, своим появлением вывести меня из равновесия. Я поймал себя на том, что провожу официальную процедуру знакомства.
– ..моя жена, Эллен.
– Эллен, – они обменялись рукопожатием, – меня зовут Обсидиан.
У него было округлое добродушное лицо, правда, немного приплюснутое и чуть монголоидное – в сочетании с безволосым черепом это придавало ему очень крутой вид.
– Привет, – сказала Эллен. – Откуда вы?
– Мы находимся примерно в двухстах милях от вас.
– Всего в двухстах милях от нас? – эхом переспросил я.
– Нам пришлось постараться сделать так, чтобы вы не обнаружили нас, пока мы вас изучаем, – ответил он. – Вы должны понять, что нам пришлось собирать о вас множество разных сведений, чтобы изучить ваш язык и ваши обычаи. И конечно же мы хотели собрать данные, необходимые для понимания случая, приведшего вас сюда.
– Случая? – переспросил я. – Мы пришли сюда по собственной воле.
Он долгую секунду таращился на меня.
– Вот как?
– Именно, – кивнул я. – Наверное, лучше мне отвести вас в лабораторию и познакомить с Порнярском. Извините, возможно, я впрягаю телегу впереди лошади. Но после того как мы ожидали вашего появления каждый день, с тех пор как переместились сюда, а вы появились только сейчас...
– Ожидали моего появления с момента вашего прибытия? – спросил Обсидиан.
Казалось, мы говорили на разных языках.
– Конечно! Мы прибыли сюда потому, что я хотел вступить в контакт с вами, с людьми, которые пытаются что-то сделать со штормом времени...
– Одну секунду, – сказал он. – Извините.
И исчез.
Однако через секунду он не вернулся. Не вернулся он и к вечеру этого дня, и на следующий день. Только неделю спустя, когда я вышел из дверей летнего дворца, выходящих на автомобильную стоянку, увидел, что он стоит там и утреннее солнце ярко блестит на его обнаженных плечах. В дверях появилась Эллен и остановилась у меня за спиной.
– Прошу прощения за то, что не смог вернуться раньше. Возможно, в первое свое посещение я исходил из совершенно неверных предпосылок. Мы сообща обсудили проблему и пришли к выводу, что имеющиеся у нас данные крайне неполны. Вы не против, если мы присядем и вы расскажете мне всю историю о том, как вы попали сюда, чтобы у нас появилась информация, с которой можно работать?
– Буду только рад, – сказал я, поворачиваясь к двери. – Не хотите зайти?
– Нет. Чуть позже я с удовольствием воспользуюсь случаем осмотреть ваш летний дворец, но не сейчас. Не можем ли мы побеседовать здесь?
– Конечно.
– Хорошо. – Он сел на траву, скрестив ноги.
– Если не возражаете, я воспользуюсь стулом, – сказал я.
– Ничуть, – ответил он. – Мне даже интересно. Неужели вам действительно удобно сидеть на этом предмете?
– Во всяком случае удобнее, чем сидеть так, как вы. Я, конечно, могу сидеть и так, но не слишком долго.
– Понятно.
Я вернулся во дворец, взял там два стула – для себя и для Эллен – и вынес их на улицу. Мы уселись.
– Впрочем, в мое время стулья были в основном продуктом западной культуры, – сказал я. – На Востоке же даже тогда люди чувствовали бы себя вполне удобно, сидя так, как сидите вы.
– Благодарю, – сказал он. – Именно такая информация и представляет для нас особую ценность.
– Хорошо, – продолжал я. – С чего мне лучше будет начать?
– Любая и вся информация, которую вы сможете нам дать, будет весьма полезна.
– В таком случае я начну со шторма времени. В этом мы заодно, не так ли? Вы знаете, что я имею в виду, говоря о шторме времени?
– О да, – сказал Обсидиан. – Мы знаем о шторме времени.
– Ну вот, а мы о нем не имели ни малейшего понятия до тех пор, пока в один прекрасный день он на нас не обрушился. В то время я находился в северном диком районе штата, называвшегося Миннесота, на севере центральной части этого континента...
Я стал рассказывать свою историю с того момента, когда решил, что у меня второй инфаркт. Мне казалось, что весь рассказ о дальнейших событиях займет не больше часа или около того, но я здорово недооценил, сколько мне придется рассказать, и вообще представить себе не мог, сколько самых разных вещей придется объяснять Обсидиану. Мы начали с вопроса о моем инфаркте, который сам по себе потребовал почти получасовых объяснений, и двинулись дальше, частенько впадая в то, что, наверное, звучало как водевиль, построенный на сюжете, где двое слепых встречаются в центре Сахары в полночь.
– Но ведь сейчас никаких признаков повреждения сердца у вас нет.
– Разве нет?
– Вы хотите сказать, что не знаете об этом?
...И так далее. Разговор затянулся далеко за полночь. Через некоторое время Эллен, правильно рассудив, что нам необходимо, сходила за Порнярском и привела его, а потом попросила Дока сообщить остальным, что происходит. Через несколько часов у нас с Обсидианом появилась тихая внимательная аудитория, рассевшаяся полукругом вокруг нас и состоящая из всех способных добраться из городка до посадочной площадки.
Беседа продолжалась четыре дня. Обсидиан явно пришел с целью получить информацию, при этом почти не предоставляя ее в ответ. Но вскоре выяснилось, что мы не сможем дальше общаться, если он не расскажет о своем времени и цивилизации. У нас с ним не было ничего общего, кроме языка, который его товарищи изучили за первые недели записей, а потом научили его говорить без акцента, и к концу первого часа мы оба поняли, что этого катастрофически недостаточно.
Слова сами по себе, без смысловых определений, значили очень мало; они же у нас с ним были разделены тысячами, а возможно – сотнями тысяч лет. Странное ощущение возникало, когда ты слышал предложение, состоящее исключительно из старых знакомых звуков, и в то же время понимал, что у тебе нет ни малейшего представления о том, что имел в виду Обсидиан, выговаривая их. К счастью, он был умным человеком и, кроме того, обладал чувством юмора. В противном случае беседа прекратилась бы просто из-за того, что мы разозлились бы друг на друга.
Но он был достаточно умен и достаточно разумен, чтобы проявить гибкость и отступить от условия, с которым его послали, – слушать, но не говорить. К концу третьего дня он рассказывал нам о своем народе почти столько же, сколько мы рассказывали ему о себе, и с этого момента информационный обмен стал возможен, по крайней мере, хоть в незначительном объеме.
К этому времени мы уже снова разговаривали тет-а-тет, но с магнитофоном, запитанным от автомобильного аккумулятора, который зарядили с помощью ветрогенератора Билла. Записи тут же размножали, и их могли слушать члены коммуны. Одним из самых интересных фактов, который мы все узнали, – общество Обсидиана и его товарищей, здесь, на Земле, принадлежащих к человечеству будущего, насчитывало менее тысячи членов, которые в основном были раскиданы, причем очень редко, по обитаемым планетам Галактики.
Однако эти люди думали о себе не столько как о представителях какой-то расы, а как о представителях гораздо более широкого сообщества, включающего миллионы других цивилизованных рас, с которыми они перемешались. Представители этих других рас тоже были разбросаны по множеству пригодных для обитания миров, и некоторых из них, так же как и представителей человечества, можно было найти повсюду во вселенной – это было связано с особыми обстоятельствами, которых Обсидиан пока не объяснил.
Причиной, по которой все эти индивидуалы были так широко рассеяны, очевидно, послужило то, что: а) шторм времени сократил население обитаемых миров до такой степени, что на каждое разумное существо приходилось по несколько пригодных для жизни планет, и б) очевидно, существовали способы путешествовать не просто со скоростью, превышающей световую, а во много раз ее превышающей, поэтому даже посещение иных галактик не являлось невозможным. Обсидиан уклонился от ответа на мои вопросы, когда я попытался узнать об этих способах перемещения побольше. Очевидно, понятие «сверхсветовая скорость» не описывало их достаточно точно в его понятиях, и он не был уверен, что способен объяснить все это мне на нашем нынешнем уровне общения.
Мы обнаружили несколько таких точек обоюдного непонимания. Основной проблемой являлось полное несоответствие наших понятий, поэтому мы постоянно натыкались на то, что говорим о совершенно разных вещах. Некоторые культурные несоответствия выявлялись случайно. Например, оказалось, что Обсидиан не имя – по крайней мере, оно не соответствовало тому смыслу, которое мы вкладываем в это слово. Он вообще не имел конкретного имени, поскольку обладал некой уникальной личностной характеристикой, структурой или ценностью – в наших понятиях это просто невозможно было выразить, – которая признавалась в качестве него его собратьями-людьми и представителями других рас, которые были знакомы с ним и имели возможность познакомиться с этой его уникальной личностной характеристикой.
Для тех, кто никогда с ним не встречался, его определяли справочным кодовым словом или символом, которые позволяли определить, откуда он родом и чем занимается. Но они, за исключением подобного рода справок, никогда не использовались. Для обычного общения он располагал несколькими – назвать их прозвищами было бы не правильно, но это, с моей точки зрения, ближайшее по смыслу понятие – прозвищами, которые зависели от отношения обращающегося к нему индивидуума. Самым распространенным из этих прозвищ, которое он сам предпочитал всем остальным и которое особенно часто использовали его товарищи здесь на Земле, было название, сравнивавшее его с минералом, который мы называли «обсидиан». Поскольку за тот месяц или около того, что они записывали нашу речь, было установлено, что мы поймем это слово, он им себя и назвал, когда в первый раз представился мне и Эллен.
Проблема с именами носила отнюдь не маловажный характер, как могло показаться на первый взгляд. Все выглядело гораздо сложнее. Проблема имен лучше всего характеризовала то, насколько иначе он и его сообщество людей и представителей других рас будущего думали и работали, и пока я не сумею понять, почему они называли друг друга именно так, для меня останется тайной жизненно важный пласт их культуры. Соответственно, я отчаянно пытался понять и заставить его объяснить все это так, чтобы я мог понять.
Вопрос с именами был переплетен с понятием личности в ее самом глубинном смысле, что было связано с их занятиями в гораздо большей степени, чем у нас, что в свою очередь было связано с совершенно иным типом баланса между индивидуальными и групповыми ответственностями; поэтому они не вступили с нами в контакт сразу, как только мы появились, а затаились и изучали нас.
Они избрали такой образ действий не потому, что боялись нас. Для Обсидиана страх был гораздо более академическим понятием, чем для меня. Просто его товарищи считали, что, прежде чем вступить с нами в контакт, они должны иметь возможность общаться с нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54