— И это возможно? — спросил Джим.— Это возможно, если у обеих сторон достаточно общего. Например, с шимпанзе, собаками, слонами и парочкой других видов это сработало, а вот с дельфинами и китами ничего не вышло. Слишком разная среда. Нам просто повезло, что лааги создали технологическую цивилизацию, не слишком отличающуюся от нашей. Может, мы и думаем не так, как они, но у нас достаточно общих проблем — например, как попасть на космическом корабле из одной звездной системы в другую.— Вы уже разговариваете с лаагами о космических полетах?— Нет, до этого, боюсь, еще далеко. Сначала нам, согласно твоей идее, пришлось создать лаага-переводчика. Техники спроектировали картинку, которая повторяет телодвижения лаагов. Телодвижения вызывались нажатием соответствующих клавиш на клавиатуре под картинкой. Потом в стену камеры, построенной вокруг входного люка лаагов, мы добавили прозрачное окно. У окна поставили экран-переводчик и посадили около него оператора, который нажимал на клавиши и заставлял картинку двигаться. А тем временем мы старались выделить из привезенных вами снимков разговаривающих лаагов по крайней мере несколько жестов, в которых наши пленники угадали бы попытку общения с ними.— Вы, наверное, используете снимки из камеры в щупальце сквонка, — предположил Джим. Он глянул на Мэри, но она по-прежнему не шевелилась и смотрела в другую сторону. Джим даже не знал, слушает ли она их разговор.— Да, у нас есть изображения почти всех мест, которые вы посетили в том городе, — подтвердил Медлен. — Первый крупный прорыв мы сделали, когда разбили движения рук и тела на отдельные единицы действия в заданном трехмерном пространстве. Эти единицы были достаточно малы, чтобы мы были уверены, что каждая из них — это один сигнал или даже часть его. Тебе понятно?— Нет, — сказал Джим.— Суть в том, чтобы добраться до исходных составляющих их языка. Мы также учитывали, когда они одновременно двигали более чем одной частью тела. Так или иначе, все жесты были записаны и сравнены — слава богу, что на это есть компьютеры, — а потом упорядочены по частоте употребления, по условиям и ситуациям, в которых они употреблялись, и так далее.— Да, я что-то подобное себе представлял, — сказал Джим. — Большая, должно быть, работа.— Очень большая, — согласился Моллен. — Но потихоньку техники стали выделять связи. Ну знаешь, это движение связывается с началом разговора с кем-то, а это с концом. Это употребляется при приветствиях, а это при расставании с кем-то; и так далее, и тому подобное. Из всего этого мы собрали фразу, примерно означающую «мы хотим с вами поговорить». В камере у люка мы поставили для лаагов экран и клавиатуру и подсоединили их к экрану и клавиатуре снаружи, а потом оператор у нашего экрана напечатал: «Мы хотим с вами поговорить».— А где в этот момент были лааги? — спросил Джим.— В корабле, конечно, — сказал Моллен. — Они отправились внутрь, как только мы послали людей в скафандрах установить для них экран и клавиатуру. Мы решили, что они будут наблюдать за происходящим на экранах корабля. Так или иначе, техник повторял то же самое послание снова и снова.— И что было дальше, сэр?— Один из лаагов вышел к клавиатуре, несколько часов изучал систему клавиш и наконец набрал послание, которое мы не в состоянии были расшифровать.— И техники застряли.— Нет, они поняли, в чем дело. Они послали другое сообщение, в котором говорилось: «Мы хотим поговорить с вами с помощью этого», и экран показал некоторые символы искусственного языка, который мы разработали для налаживания контакта между людьми и лаагами. Им эта идея пришлась по душе, и дальше уже мы работали как с лабораторными животными, только очень умными, конечно.— И все получилось? — спросил Джим.— В каком-то смысле да. Искусственный язык, как ты сам понимаешь, очень ограничен. Но теперь мы добавляем движения фигуры лаага, когда символы не передают то, что мы хотим сказать, или если нам кажется, что мы достаточно хорошо понимаем жест и можем употребить его по назначению. Лааги это заметили и стали исправлять наши ошибки, и с тех пор у нас начался прогресс.— И как далеко зашел этот прогресс?— Мы, конечно, только начинаем учиться с ними разговаривать, — объяснил Моллен. — Никто не знает, сколько это займет, но должен заметить, что эти лааги очень активно с нами сотрудничают. Как только один встает из-за клавиатуры, другой за нее садится.— Разумеется, — сказал Джим.— Почему разумеется? — с любопытством поинтересовался Моллен.— Потому что они живут ради работы. Я говорил об этом в отчете, и Мэри наверняка сказала то же самое. Если бы вы подольше продержали их в плену без всяких занятий, они бы, наверное, умерли. А теперь вы дали им повод для жизни.— Так или иначе, — сказал Моллен, — скоро мы сможем с ними разговаривать, и тогда начнется настоящая работа.— Заставить их осознать, что нет смысла изматывать себя войной, которая ни одной из наших рас не принесет никакого толка?Моллен внимательно посмотрел на него.— Да ты это, похоже, уже обдумывал, — сказал он.— У меня на это были месяцы, — сказал Джим. — Научиться общаться с лаагами — это одно. Заставить их видеть дело по-нашему может вообще оказаться невозможным.— Ты, да вдруг пессимист? — удивился Моллен. — Это что-то новенькое.— Я не пессимист, а реалист. Мы людей между собой-то не могли заставить договориться, пока не началась война с лаагами и нам всем не пришлось сотрудничать. А образ мыслей лаагов отличается от нашего куда больше, чем у любого человека. И потом, вряд ли они изменят свой образ мыслей просто потому, что мы им скажем что-нибудь. Лучший наш шанс — это продать им что-нибудь.— Продать им что-нибудь? — Моллен с изумлением уставился на него. — Джим, откуда ты это взял?— От Вопроса Первого и компании, — продолжил Джим, — Когда имеешь дело с одной расой инопланетян, то легко сделать массу ложных выводов. Если рас две, то из ошибочных выводов, которые они делают друг о друге, можно догадаться, где неверны наши собственные выводы.— Мэри рассказывала про этих мыслелюдей, с которыми вы столкнулись, — сказал Моллен.— Со всем уважением к Мэри, — сказал Джим, глядя на ее неподвижный затылок, — я думаю, она согласится, что с лаагами она эксперт, а с мыслелюдьми — все-таки я. Она даже сама как-то раз так сказала, верно, Мэри?— Верно, — сказала Мэри, не двигаясь. — К нему стоит прислушаться, Луис.— Я к кому угодно прислушаюсь, а уж к тебе и подавно, — сказал Моллен, откинувшись назад так, что кресло заскрипело и наклонилось под тяжестью его тела. — Но что ты хочешь сказать?— Я хочу сказать, что лучший наш шанс в переговорах с лаагами — это предложить им сделку, где мы помогаем им найти новые миры для заселения, а они временно пытаются захватить наш.— А, ты про то, чтобы дать им некоторые из тех миров, о которых вы договорились с мыслелюдьми.— Пока еще не договорились, — сказал Джим. — Мы легко можем забыть, что лааги не так устроены, чтобы оставить наш мир в покое; и точно так же мы можем решить, что то, на что мыслелюди согласились сегодня, они одобрят и завтра. Оба этих убеждения о других расах могут быть ловушками, потому что они основаны на нашем образе мыслей, а не на их.— Я не вполне тебя понял, — Моллен нахмурил брови.— Помните, как мы удивлялись, почему иногда один корабль лаагов атакует целую эскадрилью, если наткнется на нее, а иногда целая их эскадрилья при таких же условиях разворачивается и бежит от одного нашего корабля.— Да, и что из того?— Ответ тут простой. Скажи ему, Мэри.Мэри промолчала.— Ладно, тогда я сам скажу, — продолжил Джим. — В обоих случаях пилоты-лааги делали то, что им приказано, а не то, чего требовали обстоятельства.— Это же глупо! — воскликнул Моллен. — Слишком уж они умны, чтобы делать такие глупости.— Нет, это не глупость. Это просто другой мир, другой способ мыслить. Если бы им предложили поступать по собственному усмотрению, они бы так и сделали. Но в случаях, о которых я говорю, им просто дали общий приказ. Их поведение не отличается от поведения человека, следующего приказам, когда лично он с ними не согласен, — с одним исключением. Лааг позволяет себе не соглашаться только при определенных условиях, и работа в эти условия не входит. А то, что относится к одному лаагу, относится ко всей их расе. Я хочу сказать, что лааги могут заселить миллион миров, если мы столько для нас найдем, и все равно продолжать попытки победить человечество и захватить Землю.— Почему? — спросил Моллен.— Потому что они за это уже взялись. Это работа, которую они начали, но не закончили.— Ты хочешь сказать, что даже если обстоятельства делают их задачу ненужной, они все равно продолжат ее выполнять? — поинтересовался Моллен.— Именно это я и хочу сказать, генерал. Окончание работы лааги не обсуждают. Это встроено в глубинную часть их мозга, так же как территориальный инстинкт — в нашу подкорку. Он так глубоко в нас заложен, что мы реагируем на него согласно моделям наших культур и не задумываемся, почему мы стоим на определенном расстоянии друг от друга при разговоре, смотрим или не смотрим людям в глаза, когда разговариваем с ними. А в разум лаагов встроено как факт, что жизнь имеет смысл только тогда, когда делаешь какую-нибудь работу. А работу не бросают, пока она не закончена. Для того чтобы ее закончить, можно использовать столько лаагов, сколько потребуется, но любой ценой работа должна быть закончена. Это раса, которая никогда не сдается и никогда не отступает, просто потому, что они не могут.— Да ты мне тут говоришь, что нам никогда не заключить с ними мир! — воскликнул Моллен.— Точно, никогда, — согласился Джим.— Ладно, тогда скажи, что нам делать? — поинтересовался генерал.— С тем, что они сейчас собой представляют, — сказал Джим, — мы мир заключить не можем. Но, может быть, мы сумеем организовать перемирие на неопределенный срок, как раз такой, который им потребуется для выработки другого отношения к проблеме, — а это займет поколения. Нам надо использовать присутствие мыслелюдей как средство воздействия на лаагов для продления перемирия, и в то же время использовать присутствие лаагов для того, чтобы убедить мыслелюдей выполнить свои обещания.— И как ты собираешься этого добиться?— Надо поставить себя так, — объяснил Джим, — чтобы, с точки зрения лаагов, только мы не давали мыслелюдям мешать им работать, а с точки зрения мыслелюдей, только мы могли объяснить лаагам, что они не должны мешать искусству, которому мыслелюди посвящают всю свою жизнь. Потрясающее, кстати, искусство, генерал. Может, оно более значительно, чем все наши искусства вместе взятые.— Ладно, — сказал Моллен; тон у него был самый обычный, но Джим не мог отделаться от мысли, что генерал ему подыгрывает, — значит, ты хочешь установить трехстороннее соглашение, которое бы с помощью сочетания запугивания и обещания выгоды заставило бы и лаагов, и мыслелюдей делать то, чего хотим мы. Допустим даже, что мы сможем дать им повод так себя вести по отношению друг к другу, зачем им при этом люди?— Люди им понадобятся как переводчики. Глава двадцать восьмая — Переводчики? — Моллен нахмурился, но тон его стал абсолютно серьезен.— Именно, — подтвердил Джим. — Вы подумайте об этом. Мы можем говорить с лаагами, с большим трудом, но можем. И мы можем говорить с мыслелюдьми, хотя взаимопонимание для нас тоже связано с большим трудом.— Да, и что из того? — спросил Моллен.— Лааги и мыслелюди совсем не могут общаться. Для них это сложнее, намного сложнее, чем проблемы, которые вы упомянули при обучении дельфинов искусственному языку. У этих двух рас нет вообще ничего общего. Они смогут общаться только через нас, людей.— Продолжай, — сказал Моллен.— Например, для нас с лааги общее — это как минимум тела и технологическая цивилизация. А теперь, благодаря Раулю Пенару, мы, как и мыслелюди, можем двигаться в пространстве как свободные разумы. И в обоих случаях есть и другие примеры общности. У нас есть трудовая дисциплина — не такая врожденная, как у лаагов, но она у нас есть. У нас есть понятие искусства, которое выражается совсем не так, как у мыслелюдей с их «танцами», но по крайней мере мы в состоянии уловить, почему для них так важны их танцы. Спорю на что хотите, что, даже когда мы научимся свободно общаться с лаагами, понятие искусства мы так и не сможем им передать.— Это, конечно, замечательно, — проворчал Моллен, — но вот что будет, когда лааги научатся освобождать свой разум от тела, как вы двое и Рауль? Тогда они смогут общаться с мыслелюдьми напрямую. И поскольку, согласно вашим отчетам, мыслелюди способны на прямое общение между разумами и тут им перевода не нужно, то лааги смогут договариваться с ними сами.— Ну, для начала, — сказал Джим, — я думаю, что пока лааги не взглянут на свое существование куда шире, они не смогут освобождать разум от тела. Мы установили, что, прежде чем покинуть тело, нужно очень сильно захотеть это сделать. А для лаага покинуть тело на уровне инстинктов означает бросить самый надежный инструмент для работы, которая оправдывает их существование.— Ну а если кто-нибудь все-таки сумеет? — сказал Моллен. — Тогда они смогут иметь дело прямо с мыслелюдьми.— Не думаю, — ответил Джим. — Мыслелюдям будут чужды очень многие их понятия, и наоборот, так что друг от друга, если попробуют разговаривать, они будут слышать в основном пропуски. Мы с Мэри еле сумели договориться с мыслелюдьми, а они уже успели попрактиковаться на Рауле. Плюс к тому, как я уже сказал, у нас, в отличие от лаагов, с ними много общего, а лаагам этого не добиться, если они не изменят кардинально свой взгляд на мир. Вы можете себе представить, как объяснить лаагам, что такое симфония?— Но то, что мы называем искусством, — это не совсем то, чем занимаются мыслелюди, — вставил Моллен.— Верно. Но у нашего искусства с их «танцами» достаточно общего, чтобы у нас с Мэри появилось общее с мыслелюдьми понятие, даже если под ним мы имели в виду не совсем одно и то же. Это дало нам основу для общения, — сказал Джим. — Об этом я и говорю. Мы достаточно близки к мыслелюдям, чтобы нам было на чем строить взаимное общение. И с лаагами у нас достаточно общего, так что и тут есть с чем работать. Но я не вижу, что может объединять лаагов и мыслелюдей, чтобы на этом основывать контакты. Даже если я не прав и они это сумеют, с нами им все равно легче будет разговаривать, чем друг с другом, так что это все равно дает нам шанс быть посредниками.— Мэри? — спросил Моллен, взглянув в ее сторону.— Извини, Луис, но он прав, — произнесла она, — по крайней мере, насчет взглядов лаагов. Конечно, мы коснулись только верхушки айсберга в их изучении, но на основе наших нынешних знаний я должна признать, что Джим прав.— Понятно, — ответил Моллен задумчиво. — Боже мой, если ты действительно прав и человечество сможет стать посредником между двумя расами...Он сидел, уставившись в никуда, но вдруг резко повернулся к Джиму.— Даже если это возможно, остается вопрос, как именно это делать, кому что предложить, — сказал он. — Я вот к чему веду, полковник. У вас не было полномочий заключать договоры и соглашения с неизвестными расами. С какой стати вы пригрозили этим мыслелюдям, что лааги, или даже мы, будем двигать звезды? Большей чепухи я в жизни не слышал!— Прошу прощения, сэр, — сказал Джим, — я там был один, и надо было срочно что-то сделать. Пришлось импровизировать. И потом, почему бы не посоветоваться со специалистами. Мы раса инженеров, и лааги тоже. Все, что мы хотели сдвинуть, мы рано или поздно сдвигали, и в отношении таких вещей лааги на нас очень похожи. Если будете это обсуждать, предложите специалистам рассмотреть возможность перемещать звезды с использованием физики фазового перехода. Вы же знаете, чтобы передвинуть командный корабль, энергии нужно ничуть не больше, чем для передвижения истребителя. А как только переход рассчитан и запущен, для перехода на десять световых лет требуется применить не больше силы, чем для перехода на десять сантиметров, потому что в физическом смысле никакая масса вообще не передвигается — меняется только определение ее положения во вселенной. Почему нельзя сделать то же самое со звездой?Моллен свирепо посмотрел на него.— Ты хоть представляешь, что за муравейник разворошил? — спросил генерал. — Если возможно будет сдвинуть звезду — или планету — куда захочешь, тогда... Я даже не буду пытаться определять открывающиеся возможности!— Ну, может, это и невозможно, особенно на практике. А может, такое передвижение слишком дорого нам обойдется. Но я решил, что такую возможность стоит упомянуть специалистам. И вообще, на самом деле нам ни к чему двигать звезды. У меня есть догадка, что когда мы получше разберемся с тем, что мыслелюди называют танцем дыр в галактике, то нам не захочется ни при каких обстоятельствах нарушать этот танец из-за возможных последствий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36