Теперь в датском принце она видела только Рудольфа. „Он несчастен, а рядом нет никого, кто бы утешил его“, – шептала она про себя. Бессильная справиться с волнением, она оплакивала трагическую судьбу Гамлета-Рудольфа.
В последнем антракте она вновь встретилась глазами со своим героем. Ее взор невольно излучал нежность.
Немало времени она жила воспоминаниями об этом незабываемом вечере. Чуть заметная улыбка на губах принца сулила ей рай. Нечто более тонкое и нежное, нежели слова, передалось от него к ней. Можно ли было представить себе такое огромное счастье? Сердце переполняла радость, хотя в течение нескольких дней она больше не встречала Рудольфа. Потом испортилась погода. Баронесса отказывалась от прогулок в парке. Марию охватило нетерпение, и вдруг два раза подряд ей удалось повстречать его в Пратере. Он – верхом, она в коляске с матерью и сестрой. Он медленно проехал рядом с ними. Мадам Ветцера ни разу не была ему представлена, хотя была знакома с императором и императрицей. Поэтому принц не поклонился дамам, но посмотрел на Марию с тем же нежным восхищением, что и в Опере. Она смутилась и покраснела, как ни старалась сдержаться. Ее замешательство возросло при мысли, что мать все заметила и примется ее расспрашивать. К счастью, мадам Ветцера ни на что не обратила внимания. Несколько позже, когда на обратном пути их коляска катилась по главной аллее, а Мария только что оправилась от волнения, они во второй раз увидели прекрасного всадника. Снова он посмотрел на молодую девушку, и та вновь залилась краской. Была ли эта вторая встреча случайной? Можно ли сомневаться, что ему хотелось еще раз взглянуть на нее?
На следующий день сцена повторилась. Мария сияла от радости. Ее мать и сестра говорили о принце с большим одобрением. Она смогла наконец принять участие в разговоре и, не выдав себя, присоединиться к лестным словам, которые расточались в адрес принца.
Вернувшись домой, Мария долго думала о происшедшем. Могла ли она сомневаться, что этот милый человек испытывал удовольствие от встречи с ней? Но почему она краснела всякий раз, когда он обращал на нее свой взгляд? Что подумал он? Она восхищается им, это ясно. Но разве это оправдание тому, чтобы терять над собой контроль? Ведь в ее сердце ничего большего не было. По крайней мере, так думала она.
Должно было произойти какое-то нечаянное событие, чтобы она поняла все.
Уже долгое время баронесса Ветцера собиралась провести лето со своими дочерьми в Англии. Планы были не новы. Об этом часто говорили на Залецианергассе. Приближалась дата отъезда. Мадам Ветцера, имевшая в Лондоне обширные знакомства, хотела попасть туда к летнему сезону, начинавшемуся во второй половине июня. После этого она намеревалась провести время на природе, в имениях у многочисленных друзей. В конце мая пришло время назначить точную дату отъезда. С этого момента неопределенные для Марии планы на лето стали вдруг реальностью, с которой она не могла не считаться. Она почувствовала, что не в силах покинуть Вену. Вена и принц теперь слиты для нее воедино; только он придавал смысл ее жизни. Целыми днями думала она о нем, вспоминала малейшие детали встреч, воображала будущее и жила только этой радостью. Рудольф не выходил у нее из головы. Боль, испытанная ею при мысли об отъезде, показала, что и сердце ее полно им.
Сделав это открытие, она не опечалилась. Однако препятствия между ней и тем, кого она полюбила, казались непреодолимыми. И даже если бы эти препятствия исчезли, чего могла она ждать от человека, которому суждено было стать монархом и к тому же связанного брачными узами? Она обречена на бесплодные надежды и неизбежные мучения. Строгий этикет венского двора оставлял ей мало надежды даже на то, чтобы быть когда-нибудь представленной принцу. Этот шестнадцатилетний подросток уже все понимал. И все же она не хотела думать ни о чем другом: она любила человека, как никто в этом мире достойного любви; единственным и несравненным счастьем для нее была возможность видеть его два-три раза в месяц, восхищаться им издали, встречаться с ним взглядом. Большего она не требовала. Зачем же лишать ее этой невинной радости? Нет, в Англию она не поедет. Она умоляла мать отказаться от путешествия. Мадам Ветцера не нашла возможным изменить планы приятного летнего отдыха ради того, что она считала капризом дочери. Мария была в отчаянии. Ее тревожило, что, не видя ее больше, принц вскоре забудет о ней. Их соединяла такая слабая нить. Она и вовсе порвется, если Мария уедет. Она подумала, что единственный способ остаться в Вене – заболеть, и решила прекратить есть. Для нее это не составило труда, тем более что ее переживания отбивали всякий аппетит. Но недомогание, которое она почувствовала, лишь заставило мадам Ветцера поспешить с отъездом; дочери явно следовало сменить обстановку.
У Марии было только одно близкое существо – ее старая няня, добрая венгерская крестьянка, которая вскормила и воспитала ее. С первых дней встречи с принцем Мария хранила свое чувство в тайне от матери и сестры Ганны. Но с няней она говорила откровенно. В ее словах не было ничего дурного, так как помыслы ее были чисты. Она замечала, например:
– Ты знаешь, принц-наследник красивее, чем на своих портретах.
Или, потеряв голову от радости, сообщала:
– Сегодня в Пратере он посмотрел на меня. Он два раза проехал по аллее, только чтобы увидеть меня, я уверена.
Старая няня, видя ее наивное веселье, радовалась вместе с ней. В другой раз признания Марии зашли несколько дальше:
– Его взгляды, няня, были полны нежности.
Няня улыбалась, слушая воспитанницу, которая в ее глазах была еще сумасбродным ребенком. Старая бонна начала беспокоиться только в июне, когда Мария почти заболела при мысли, что покидает Вену. Да и Мария в приступе горя ничего не скрыла от своей кормилицы.
– Я люблю его, няня, только его, и никогда не буду любить другого!
Няня широко раскрыла глаза в сетке морщинок и взяла в руки лихорадочную ладонь Марии.
– Но ты сошла с ума, мой маленький цветочек! Девушка, как ты, не может отдать свое сердце наследнику престола. Эти люди слишком далеки от нас. Они нас не замечают. Чего ты можешь ждать от него?
– Я ничего не жду, – ответила Мария, – просто его люблю. Я счастлива увидеть его издали и почувствовать его взгляд. Большего я не хочу, но хотя бы этого пусть меня не лишают.
Старая няня вздохнула, не сказав больше ни слова. В том возбужденном состоянии, в котором была Мария, противоречить ей было невозможно. Лето в Англии, развлечения во время путешествия наверняка изменят ее настроение. Возвратившись, она первая посмеется над своим увлечением.
Через несколько дней семья Ветцера покинула Вену.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
РЕШАЮЩИЙ ЭТАП
Ветцера возвратились в Вену 26 июля. В Англии Мария пользовалась большим успехом, но была печальней, чем обычно. Мать находила ее чрезмерно молчаливой и упрекала за это, но о причине плохого настроения дочери не подозревала. Опасаясь показаться смешной, Мария не делилась своими мыслями ни с матерью, ни с сестрой. „Моя дочь, – говорила мадам Ветцера, – в один прекрасный день объявит, что она выходит замуж. Такая нынче молодежь“.
Красота Марии достигла совершенства. Она была в том возрасте, когда детская прелесть еще неотделима от девичьей. Серьезность ребенка пока не исчезла и проявляется то в выражении лица, то в неуверенном жесте, но женское начало уже дает о себе знать. Тайна, которую Мария носила в сердце, делала ее взгляд еще более мечтательным и глубоким, а улыбку неотразимой.
Когда ей говорили комплимент, она не скрывала своей радости. „Теперь я уверена, что понравлюсь ему“, – думала она про себя.
За время отсутствия в Вене образ Рудольфа не померк в ее памяти. Напротив, подобно высоким горам, наблюдаемым издалека, он стал еще более возвышенным. Его облик был настолько живым, что она могла сравнивать с ним всех мужчин, которые за ней ухаживали. И никто не мог подняться до ее героя. Можно ли было не боготворить его? Из-за него она уже страдала, плакала, краснела от счастья и смущения. Когда она снова увидела старую няню и смогла наконец произнести имя Рудольф, она заявила: „Я люблю его еще больше, чем весною“. Тон этого признания произвел большое впечатление на няню; она тихо и молча покачала головой.
Принц был на военных учениях, когда Мария вернулась в Вену. Почти две недели она печально довольствовалась тем, что сообщали о нем газеты, и сокрушалась, что не смогла вернуться раньше. Еще недавно он был в Лаксенбурге и почти каждый день в столице.
Вена пока не зажила в своем обычном ритме. Высший свет еще не вернулся из своих замков и с охоты. Дамы Ветцера оказались в одиночестве. Марии не с кем было говорить о том, кого она любила. Она меланхолически прогуливалась в компании матери и сестры по пустынным аллеям Пратера, где когда-то проезжал самый прекрасный из всадников. Уж на этот раз он точно ее забыл. Он не видел ее почти два месяца; этого более чем достаточно, чтобы ее образ, едва возникнув, исчез из его памяти.
Именно в это время у нее сложились дружеские отношения с женщиной, которой суждено было сыграть трагическую роль в ее жизни.
Однажды мадам Ветцера, выйдя из дома одна, вернулась в сопровождении своей знакомой, которую случайно встретила на улице. Эта элегантная дама приближалась к сорока годам; она впервые увидела Марию со дня ее возвращения из Египта. Красота молодой девушки поразила ее. Имя этой дамы произвело еще большее впечатление на Марию. Графиня Лариш Валлерзее приходилась двоюродной сестрой принцу-наследнику, будучи дочерью герцога Людовика Баварского, старшего брата императрицы, актрисы, на которой тот был женат морганатическим браком. Молодой девушкой, попав в милость к императрице, она долгое время жила в императорской семье. Но позднее по неясным причинам императрица отдалилась от нее. Тем не менее она все-таки была кузиной Рудольфа, знала тысячи подробностей о нем и его частной жизни, встречалась с ним, когда ей было угодно. Мария смотрела на нее восторженными глазами.
Во время обеда зашла речь о Рудольфе, который вскоре должен был вернуться в Вену. Его семейная жизнь шла через пень колоду, считала графиня, обладавшая довольно злым язычком. Недоброжелательно она говорила о принцессе, но не о своем кузене. У графини, которая знала, что император и императрица к ней охладели, оставался только Рудольф как единственное звено, связующее ее с императорской семьей. Вот почему, говоря о нем, она остерегалась давать волю своей прирожденной склонности поносить других людей. В этот раз она выливала свою злобу на императрицу, императора, мадам Шратт, но о Рудольфе высказывалась в благодушном тоне. Добрые слова графини, которая не рассчитывала произвести впечатление на молодую девушку, оказались, возможно, фатальными для Марии. Если бы из уст графини она услышала клевету или подлые наветы в адрес своего героя, она бы прониклась к ней недоверием. Но, благожелательно отозвавшись о Рудольфе, графиня показалась ей самой лучшей, самой справедливой из всех женщин, и скрытное сердце Марии готово было распахнуться ей навстречу.
По воле случая после обеда графиня осталась наедине с Марией. Воспользовавшись этим удобным моментом, Мария заговорила о Рудольфе. Невольно она вложила в свои слова столько теплоты, что графине, за два десятилетия придворной жизни развившей тонкий нюх, не составило труда проникнуть в тайну молодой девушки. Нескольких вопросов, ловко и добродушно заданных, было ей вполне достаточно. Очарование Марии не могло оставить никого равнодушным, оно покорило и графиню. Она быстро завоевала доверие Марии, которой не с кем было поделиться, кроме няни, и которая страдала от вынужденного молчания. Будучи женщиной, не упускавшей возможности из всего извлекать собственную выгоду, графиня предвкушала, как она позабавит своего пресыщенного кузена, рассказав о великой любви, которую он внушил самой красивой девушке Вены. Как бы ни был он пресыщен, он не останется безучастным.
Между тем Мария, проводив графиню, не находила себе места от радости. С помощью этой новой и такой дорогой подруги она всегда будет знать, когда Рудольф возвращается в Вену, каковы его настроение и планы.
Уже одно это было бесценным подарком…
Но с быстротою молнии мысль ее преодолела следующий этап: быть может, она даже сумеет обменяться с ним письмами! Эта внезапная догадка перехватила ей дыхание. Уняв сердцебиение, Мария не спеша проанализировала положение, в котором она оказалась. Бездна, отделявшая ее от Рудольфа, внезапно исчезла. Он приблизился к ней настолько, что до него можно было почти дотронуться. Покидая далекую планету, на которой он обитал, Рудольф уверенно входил в мир, где пребывала она. Графиня Лариш приоткрыла для него эту дверь… Возможно, однажды она представит их друг другу. Мария сможет говорить с ним!.. Все это было похоже на чудо. Она погрузилась в сказочные мечты, не слыша болтовни матери и сестры. Мысленно она рискнула сделать еще шаг. Внезапно ее пронзила дрожь…
Наследный принц отправился в Прагу, чтобы, как обычно, председательствовать на советах, давать аудиенции, принимать участие в охоте, приемах и праздниках, еще более утомительных, чем все остальное. Каждый вечер надо было ужинать в компании хорошеньких женщин и пить почти до утра. Подобной жизнью жили во многих странах и во все века наследники престолов. Хроника тех времен величала их развратниками, но они тем не менее становились великими королями. Время от времени Рудольф приноравливался к этой жизни как нельзя лучше. Он не уступал лучшим любителям выпить, ухаживал за женщинами и редко встречал среди них неприступных. Он казался неутомимым. Когда бы ни лег, наутро готов был начать официальный день.
Но случалось, что его охватывало отвращение к прожигаемой напрасно собственной жизни. Ведь так он медленно, час за часом, убивал все самое лучшее, что было в нем. Однажды он беседовал с другом о самоубийствах древних, которые, по его мнению, сделали этот акт благородным и оправданным. „Как можно бояться этого? – вопрошал принц. – Моя жизнь, по сути дела, – непрерывная цепь самоубийств“. С каждым днем утрачивал он политические идеалы своей молодости. Вместо того чтобы со всей страстью отдаться великим и благородным идеям, ему приходилось вести ежедневную борьбу по самым тривиальным вопросам с ограниченными и нечестными людьми. Как противостоять этой изматывающей рутине? Что делать?.. Бежать?.. Или пить? Но это то же самое.
Сердечная жизнь не приносила утешения. Дома – непонимание и ссоры. На стороне – короткие и случайные связи. Что вкладывал он в них?.. И всегдашнее невыносимо мучившее его сознание, что он в западне, что каждый его час расписан заранее, что никакая земная сила не сможет изменить порядок вещей, столь же незыблемый, как ход небесных светил. Случались дни, когда он и не пытался бороться с черными мыслями, роившимися в его мозгу. „Предки возвращаются, – говорил он меланхолически. – Я не могу послать их к дьяволу, скорее они поведут меня в преисподнюю!“ В эти кризисные моменты принца спасало единственное лекарство – одиночество и природа. Все здоровые начала этой сложной и нервной натуры пробуждались с новой силой, как только он бежал от людей к деревенскому уединению.
Перед тем как вернуться из Праги в Вену, он решил поохотиться на одном из островов верхнего течения Дуная. Отправился на охоту один, в сопровождении только егерей. Два дня прожил в деревянной хижине: егерь готовил ему пищу. Какой покой! Вокруг нет ни полиции, ни шпионов, ни ежедневной почты, ни нескромной и влюбленной женщины. Друзья, семья, империя – все растаяло, как тень! Вместо этого – дикие травы, заросли, деревья, вода, горы вдалеке, а там нетронутый снег, небо и облака. Быть в согласии с таинственными силами природы, которые заставляют трепетать листья осины на закате и распрямляют на заре склонившиеся за ночь влажные травинки! Голубой колокольчик среди мокрой травы приветственно раскрывался ему навстречу. Разве могли сравниться с нежным цветком розы, покрытым росой, камелии и азалии, наполнявшие салон его матери? Порой, когда теплые волны воздуха опускались на круглые и густые кроны елей, ему слышались доносящиеся из глубины леса глухие призывы. Временами принц недвижно застывал в засаде у дерева. Потом прислонялся к свежей коре и, забывая об олене, вольном, как и он, хозяине леса, забывался и сам, сливаясь с деревом, как со своим братом, и чувствуя под рукой медленно бродящие соки…
К октябрю Вена ожила. Двор возвратился в Хофбург, открылись императорские театры, ресторан „Захер“ каждый вечер принимал знатных особ. В этом популярном и весьма укромном заведении, кроме залов для публики, было несколько кабинетов, где самые знаменитые люди Вены, эрцгерцоги и сам Рудольф часто заканчивали вечер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
В последнем антракте она вновь встретилась глазами со своим героем. Ее взор невольно излучал нежность.
Немало времени она жила воспоминаниями об этом незабываемом вечере. Чуть заметная улыбка на губах принца сулила ей рай. Нечто более тонкое и нежное, нежели слова, передалось от него к ней. Можно ли было представить себе такое огромное счастье? Сердце переполняла радость, хотя в течение нескольких дней она больше не встречала Рудольфа. Потом испортилась погода. Баронесса отказывалась от прогулок в парке. Марию охватило нетерпение, и вдруг два раза подряд ей удалось повстречать его в Пратере. Он – верхом, она в коляске с матерью и сестрой. Он медленно проехал рядом с ними. Мадам Ветцера ни разу не была ему представлена, хотя была знакома с императором и императрицей. Поэтому принц не поклонился дамам, но посмотрел на Марию с тем же нежным восхищением, что и в Опере. Она смутилась и покраснела, как ни старалась сдержаться. Ее замешательство возросло при мысли, что мать все заметила и примется ее расспрашивать. К счастью, мадам Ветцера ни на что не обратила внимания. Несколько позже, когда на обратном пути их коляска катилась по главной аллее, а Мария только что оправилась от волнения, они во второй раз увидели прекрасного всадника. Снова он посмотрел на молодую девушку, и та вновь залилась краской. Была ли эта вторая встреча случайной? Можно ли сомневаться, что ему хотелось еще раз взглянуть на нее?
На следующий день сцена повторилась. Мария сияла от радости. Ее мать и сестра говорили о принце с большим одобрением. Она смогла наконец принять участие в разговоре и, не выдав себя, присоединиться к лестным словам, которые расточались в адрес принца.
Вернувшись домой, Мария долго думала о происшедшем. Могла ли она сомневаться, что этот милый человек испытывал удовольствие от встречи с ней? Но почему она краснела всякий раз, когда он обращал на нее свой взгляд? Что подумал он? Она восхищается им, это ясно. Но разве это оправдание тому, чтобы терять над собой контроль? Ведь в ее сердце ничего большего не было. По крайней мере, так думала она.
Должно было произойти какое-то нечаянное событие, чтобы она поняла все.
Уже долгое время баронесса Ветцера собиралась провести лето со своими дочерьми в Англии. Планы были не новы. Об этом часто говорили на Залецианергассе. Приближалась дата отъезда. Мадам Ветцера, имевшая в Лондоне обширные знакомства, хотела попасть туда к летнему сезону, начинавшемуся во второй половине июня. После этого она намеревалась провести время на природе, в имениях у многочисленных друзей. В конце мая пришло время назначить точную дату отъезда. С этого момента неопределенные для Марии планы на лето стали вдруг реальностью, с которой она не могла не считаться. Она почувствовала, что не в силах покинуть Вену. Вена и принц теперь слиты для нее воедино; только он придавал смысл ее жизни. Целыми днями думала она о нем, вспоминала малейшие детали встреч, воображала будущее и жила только этой радостью. Рудольф не выходил у нее из головы. Боль, испытанная ею при мысли об отъезде, показала, что и сердце ее полно им.
Сделав это открытие, она не опечалилась. Однако препятствия между ней и тем, кого она полюбила, казались непреодолимыми. И даже если бы эти препятствия исчезли, чего могла она ждать от человека, которому суждено было стать монархом и к тому же связанного брачными узами? Она обречена на бесплодные надежды и неизбежные мучения. Строгий этикет венского двора оставлял ей мало надежды даже на то, чтобы быть когда-нибудь представленной принцу. Этот шестнадцатилетний подросток уже все понимал. И все же она не хотела думать ни о чем другом: она любила человека, как никто в этом мире достойного любви; единственным и несравненным счастьем для нее была возможность видеть его два-три раза в месяц, восхищаться им издали, встречаться с ним взглядом. Большего она не требовала. Зачем же лишать ее этой невинной радости? Нет, в Англию она не поедет. Она умоляла мать отказаться от путешествия. Мадам Ветцера не нашла возможным изменить планы приятного летнего отдыха ради того, что она считала капризом дочери. Мария была в отчаянии. Ее тревожило, что, не видя ее больше, принц вскоре забудет о ней. Их соединяла такая слабая нить. Она и вовсе порвется, если Мария уедет. Она подумала, что единственный способ остаться в Вене – заболеть, и решила прекратить есть. Для нее это не составило труда, тем более что ее переживания отбивали всякий аппетит. Но недомогание, которое она почувствовала, лишь заставило мадам Ветцера поспешить с отъездом; дочери явно следовало сменить обстановку.
У Марии было только одно близкое существо – ее старая няня, добрая венгерская крестьянка, которая вскормила и воспитала ее. С первых дней встречи с принцем Мария хранила свое чувство в тайне от матери и сестры Ганны. Но с няней она говорила откровенно. В ее словах не было ничего дурного, так как помыслы ее были чисты. Она замечала, например:
– Ты знаешь, принц-наследник красивее, чем на своих портретах.
Или, потеряв голову от радости, сообщала:
– Сегодня в Пратере он посмотрел на меня. Он два раза проехал по аллее, только чтобы увидеть меня, я уверена.
Старая няня, видя ее наивное веселье, радовалась вместе с ней. В другой раз признания Марии зашли несколько дальше:
– Его взгляды, няня, были полны нежности.
Няня улыбалась, слушая воспитанницу, которая в ее глазах была еще сумасбродным ребенком. Старая бонна начала беспокоиться только в июне, когда Мария почти заболела при мысли, что покидает Вену. Да и Мария в приступе горя ничего не скрыла от своей кормилицы.
– Я люблю его, няня, только его, и никогда не буду любить другого!
Няня широко раскрыла глаза в сетке морщинок и взяла в руки лихорадочную ладонь Марии.
– Но ты сошла с ума, мой маленький цветочек! Девушка, как ты, не может отдать свое сердце наследнику престола. Эти люди слишком далеки от нас. Они нас не замечают. Чего ты можешь ждать от него?
– Я ничего не жду, – ответила Мария, – просто его люблю. Я счастлива увидеть его издали и почувствовать его взгляд. Большего я не хочу, но хотя бы этого пусть меня не лишают.
Старая няня вздохнула, не сказав больше ни слова. В том возбужденном состоянии, в котором была Мария, противоречить ей было невозможно. Лето в Англии, развлечения во время путешествия наверняка изменят ее настроение. Возвратившись, она первая посмеется над своим увлечением.
Через несколько дней семья Ветцера покинула Вену.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
РЕШАЮЩИЙ ЭТАП
Ветцера возвратились в Вену 26 июля. В Англии Мария пользовалась большим успехом, но была печальней, чем обычно. Мать находила ее чрезмерно молчаливой и упрекала за это, но о причине плохого настроения дочери не подозревала. Опасаясь показаться смешной, Мария не делилась своими мыслями ни с матерью, ни с сестрой. „Моя дочь, – говорила мадам Ветцера, – в один прекрасный день объявит, что она выходит замуж. Такая нынче молодежь“.
Красота Марии достигла совершенства. Она была в том возрасте, когда детская прелесть еще неотделима от девичьей. Серьезность ребенка пока не исчезла и проявляется то в выражении лица, то в неуверенном жесте, но женское начало уже дает о себе знать. Тайна, которую Мария носила в сердце, делала ее взгляд еще более мечтательным и глубоким, а улыбку неотразимой.
Когда ей говорили комплимент, она не скрывала своей радости. „Теперь я уверена, что понравлюсь ему“, – думала она про себя.
За время отсутствия в Вене образ Рудольфа не померк в ее памяти. Напротив, подобно высоким горам, наблюдаемым издалека, он стал еще более возвышенным. Его облик был настолько живым, что она могла сравнивать с ним всех мужчин, которые за ней ухаживали. И никто не мог подняться до ее героя. Можно ли было не боготворить его? Из-за него она уже страдала, плакала, краснела от счастья и смущения. Когда она снова увидела старую няню и смогла наконец произнести имя Рудольф, она заявила: „Я люблю его еще больше, чем весною“. Тон этого признания произвел большое впечатление на няню; она тихо и молча покачала головой.
Принц был на военных учениях, когда Мария вернулась в Вену. Почти две недели она печально довольствовалась тем, что сообщали о нем газеты, и сокрушалась, что не смогла вернуться раньше. Еще недавно он был в Лаксенбурге и почти каждый день в столице.
Вена пока не зажила в своем обычном ритме. Высший свет еще не вернулся из своих замков и с охоты. Дамы Ветцера оказались в одиночестве. Марии не с кем было говорить о том, кого она любила. Она меланхолически прогуливалась в компании матери и сестры по пустынным аллеям Пратера, где когда-то проезжал самый прекрасный из всадников. Уж на этот раз он точно ее забыл. Он не видел ее почти два месяца; этого более чем достаточно, чтобы ее образ, едва возникнув, исчез из его памяти.
Именно в это время у нее сложились дружеские отношения с женщиной, которой суждено было сыграть трагическую роль в ее жизни.
Однажды мадам Ветцера, выйдя из дома одна, вернулась в сопровождении своей знакомой, которую случайно встретила на улице. Эта элегантная дама приближалась к сорока годам; она впервые увидела Марию со дня ее возвращения из Египта. Красота молодой девушки поразила ее. Имя этой дамы произвело еще большее впечатление на Марию. Графиня Лариш Валлерзее приходилась двоюродной сестрой принцу-наследнику, будучи дочерью герцога Людовика Баварского, старшего брата императрицы, актрисы, на которой тот был женат морганатическим браком. Молодой девушкой, попав в милость к императрице, она долгое время жила в императорской семье. Но позднее по неясным причинам императрица отдалилась от нее. Тем не менее она все-таки была кузиной Рудольфа, знала тысячи подробностей о нем и его частной жизни, встречалась с ним, когда ей было угодно. Мария смотрела на нее восторженными глазами.
Во время обеда зашла речь о Рудольфе, который вскоре должен был вернуться в Вену. Его семейная жизнь шла через пень колоду, считала графиня, обладавшая довольно злым язычком. Недоброжелательно она говорила о принцессе, но не о своем кузене. У графини, которая знала, что император и императрица к ней охладели, оставался только Рудольф как единственное звено, связующее ее с императорской семьей. Вот почему, говоря о нем, она остерегалась давать волю своей прирожденной склонности поносить других людей. В этот раз она выливала свою злобу на императрицу, императора, мадам Шратт, но о Рудольфе высказывалась в благодушном тоне. Добрые слова графини, которая не рассчитывала произвести впечатление на молодую девушку, оказались, возможно, фатальными для Марии. Если бы из уст графини она услышала клевету или подлые наветы в адрес своего героя, она бы прониклась к ней недоверием. Но, благожелательно отозвавшись о Рудольфе, графиня показалась ей самой лучшей, самой справедливой из всех женщин, и скрытное сердце Марии готово было распахнуться ей навстречу.
По воле случая после обеда графиня осталась наедине с Марией. Воспользовавшись этим удобным моментом, Мария заговорила о Рудольфе. Невольно она вложила в свои слова столько теплоты, что графине, за два десятилетия придворной жизни развившей тонкий нюх, не составило труда проникнуть в тайну молодой девушки. Нескольких вопросов, ловко и добродушно заданных, было ей вполне достаточно. Очарование Марии не могло оставить никого равнодушным, оно покорило и графиню. Она быстро завоевала доверие Марии, которой не с кем было поделиться, кроме няни, и которая страдала от вынужденного молчания. Будучи женщиной, не упускавшей возможности из всего извлекать собственную выгоду, графиня предвкушала, как она позабавит своего пресыщенного кузена, рассказав о великой любви, которую он внушил самой красивой девушке Вены. Как бы ни был он пресыщен, он не останется безучастным.
Между тем Мария, проводив графиню, не находила себе места от радости. С помощью этой новой и такой дорогой подруги она всегда будет знать, когда Рудольф возвращается в Вену, каковы его настроение и планы.
Уже одно это было бесценным подарком…
Но с быстротою молнии мысль ее преодолела следующий этап: быть может, она даже сумеет обменяться с ним письмами! Эта внезапная догадка перехватила ей дыхание. Уняв сердцебиение, Мария не спеша проанализировала положение, в котором она оказалась. Бездна, отделявшая ее от Рудольфа, внезапно исчезла. Он приблизился к ней настолько, что до него можно было почти дотронуться. Покидая далекую планету, на которой он обитал, Рудольф уверенно входил в мир, где пребывала она. Графиня Лариш приоткрыла для него эту дверь… Возможно, однажды она представит их друг другу. Мария сможет говорить с ним!.. Все это было похоже на чудо. Она погрузилась в сказочные мечты, не слыша болтовни матери и сестры. Мысленно она рискнула сделать еще шаг. Внезапно ее пронзила дрожь…
Наследный принц отправился в Прагу, чтобы, как обычно, председательствовать на советах, давать аудиенции, принимать участие в охоте, приемах и праздниках, еще более утомительных, чем все остальное. Каждый вечер надо было ужинать в компании хорошеньких женщин и пить почти до утра. Подобной жизнью жили во многих странах и во все века наследники престолов. Хроника тех времен величала их развратниками, но они тем не менее становились великими королями. Время от времени Рудольф приноравливался к этой жизни как нельзя лучше. Он не уступал лучшим любителям выпить, ухаживал за женщинами и редко встречал среди них неприступных. Он казался неутомимым. Когда бы ни лег, наутро готов был начать официальный день.
Но случалось, что его охватывало отвращение к прожигаемой напрасно собственной жизни. Ведь так он медленно, час за часом, убивал все самое лучшее, что было в нем. Однажды он беседовал с другом о самоубийствах древних, которые, по его мнению, сделали этот акт благородным и оправданным. „Как можно бояться этого? – вопрошал принц. – Моя жизнь, по сути дела, – непрерывная цепь самоубийств“. С каждым днем утрачивал он политические идеалы своей молодости. Вместо того чтобы со всей страстью отдаться великим и благородным идеям, ему приходилось вести ежедневную борьбу по самым тривиальным вопросам с ограниченными и нечестными людьми. Как противостоять этой изматывающей рутине? Что делать?.. Бежать?.. Или пить? Но это то же самое.
Сердечная жизнь не приносила утешения. Дома – непонимание и ссоры. На стороне – короткие и случайные связи. Что вкладывал он в них?.. И всегдашнее невыносимо мучившее его сознание, что он в западне, что каждый его час расписан заранее, что никакая земная сила не сможет изменить порядок вещей, столь же незыблемый, как ход небесных светил. Случались дни, когда он и не пытался бороться с черными мыслями, роившимися в его мозгу. „Предки возвращаются, – говорил он меланхолически. – Я не могу послать их к дьяволу, скорее они поведут меня в преисподнюю!“ В эти кризисные моменты принца спасало единственное лекарство – одиночество и природа. Все здоровые начала этой сложной и нервной натуры пробуждались с новой силой, как только он бежал от людей к деревенскому уединению.
Перед тем как вернуться из Праги в Вену, он решил поохотиться на одном из островов верхнего течения Дуная. Отправился на охоту один, в сопровождении только егерей. Два дня прожил в деревянной хижине: егерь готовил ему пищу. Какой покой! Вокруг нет ни полиции, ни шпионов, ни ежедневной почты, ни нескромной и влюбленной женщины. Друзья, семья, империя – все растаяло, как тень! Вместо этого – дикие травы, заросли, деревья, вода, горы вдалеке, а там нетронутый снег, небо и облака. Быть в согласии с таинственными силами природы, которые заставляют трепетать листья осины на закате и распрямляют на заре склонившиеся за ночь влажные травинки! Голубой колокольчик среди мокрой травы приветственно раскрывался ему навстречу. Разве могли сравниться с нежным цветком розы, покрытым росой, камелии и азалии, наполнявшие салон его матери? Порой, когда теплые волны воздуха опускались на круглые и густые кроны елей, ему слышались доносящиеся из глубины леса глухие призывы. Временами принц недвижно застывал в засаде у дерева. Потом прислонялся к свежей коре и, забывая об олене, вольном, как и он, хозяине леса, забывался и сам, сливаясь с деревом, как со своим братом, и чувствуя под рукой медленно бродящие соки…
К октябрю Вена ожила. Двор возвратился в Хофбург, открылись императорские театры, ресторан „Захер“ каждый вечер принимал знатных особ. В этом популярном и весьма укромном заведении, кроме залов для публики, было несколько кабинетов, где самые знаменитые люди Вены, эрцгерцоги и сам Рудольф часто заканчивали вечер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17