– Настало время моему сыну наречь ребенка именем.
Кто-то взял ребенка из рук Гудрид, и Карлсефни произнес:
– Гудрид, твоя очередь выбрать имя для нашего мальчика.
Она с усилием открыла глаза и встретилась с заботливым взглядом Карлсефни. Облизнув губы, она тихо, но отчетливо произнесла:
– Торбьёрн, в честь моего отца.
Карлсефни радовался своему второму сыну так же, как и первенцу, но Гудрид казалось, что обе привязанности стоят так далеко друг от друга во времени и пространстве, что никак не сочетаются друг с другом. И когда ей вновь дали маленького Торбьёрна, она подняла глаза и увидела, как над ней склонилась Торунн, поправляя ей одеяло. Уже засыпая, она услышала ее голос:
– Я бы выбрала имя Торд, в честь моего мужа.
«Мне все равно, – промелькнуло в голове Гудрид. – Главное, что я родила Карлсефни еще одного сына».
ВСТРЕЧА С ГУДРУН ДОЧЕРЬЮ ОСВИВРА

Между Гудрид и ее свекровью отныне царила дружба. Торунн пожелала сама подыскать для Торбьёрна кормилицу и воспитать его на Рябиновом Хуторе, но Гудрид, узнав об этом от Карлсефни, отклонила это предложение. Она еще способна выкормить своего ребенка, и нити, привязывающие ее к Торбьёрну, ничуть не слабее, чем ее привязанность к Снорри. И она хотела, чтобы второй сын был с нею в Глаумбере.
Карлсефни не противился ей и сказал также, что нет никакой спешки в том, чтобы отдавать сыновей куда-то на воспитание или крестить Торбьёрна. Они могут попросить об этом самого епископа – Бернхарда Книжника, – когда он приедет на север, чтобы летом освятить церкви и рукоположить местных священников. Епископ будет поважнее того священника, который живет в Хове у Халльдора и который выглядит таким тщедушным, что и комара не окрестит.
Гудрид не была на альтинге: Карлсефни запретил ей ехать с ним, потому что она была еще слишком слаба после рождения Торбьёрна. Прежде чем уехать на альтинг, Карлсефни дал старшему сыну в воспитатели надсмотрщика Арнкеля, и тот подарил мальчику щенка, Снорри едва заметил, что отец уехал, настолько он был поглощен своей зверюшкой.
– Мне нужно немного воды, и тогда я нареку щенка именем Гудмунд! – заявил Снорри.
– Гудмунд? – в смятении переспросила Гудрид.
– Конечно, – терпеливо, с отцовскими интонациями ответил Снорри. – Папа говорит, что Гудмунд сын Торда спас мне жизнь, когда я чуть не утонул, а теперь я хочу спасти его и вытащить из воды.
Направляясь к дому, чтобы положить Торбьёрна в люльку, Гудрид виновато думала о том, что ни разу за последний год не вспомнила о Гудмунде сыне Торда, хотя он и спас ее сына, да и ей самой дал почувствовать себя желанной и любимой… Но потом она припомнила, что произошло на чердаке и те слова, которые он сказал ей на прощание, и кровь прилила к ее щекам. Она понимала, почему старалась вытеснить его образ из памяти. Он показал ей, что в ней самой таится что-то дикое, пугающее, внезапное, как сама Фрейя.
Карлсефни со свитой вернулся с альтинга домой и рассказал много нового.
– Что слышно о Гренландии? – спросила у него Гудрид.
– Ничего особенного. Никто не знает в точности, что там происходит, пока Фрейдис с Торвардом были в Виноградной Стране. Насколько мне известно, они вернулись домой с поредевшей командой и поговаривали о колдовстве, ссорах, убийствах и сожжениях. Гренландцы твердо уверены, что скрелинги заколдовали Виноградную Страну, и потому у людей пропала всякая охота ехать в наши дома в Винланде. Во всяком случае, Лейв просто приходит в ярость, когда кто-нибудь заводит с ним разговор об этом!
Гудрид мысленно видела перед собой дома, которые она с другими женщинами оставила в превосходном состоянии. А Карлсефни продолжал:
– Морской хёвдинг еще рассказал мне, что Торкатла снова овдовела прошлой весной и просила взять ее с собой в Исландию, чтобы прожить остаток жизни у нас, но он посчитал, что она слишком стара и немощна для столь долгого путешествия.
– Да, Гренландия лежит далеко, – задумчиво произнесла Гудрид. Ей тяжко было осознавать, что она ничем не может помочь Торкатле… А потом она прибавила: – Наверное, именно туда следовало бы уехать Греттиру Могучему!
– В таком случае, плохо бы пришлось нашим друзьям в Гренландии! Греттир храбрый и сильный, и он хранит верность тем, кого любит, но таковых слишком мало. Кстати, на альтинге я встретил друга и зятя Греттира сына Торхалла сына Гамли. Он сказал мне, что Торхалл живет теперь у него в Меларе, но он так занемог после пережитого кораблекрушения и времени, проведенного в Ирландии, что трудно понять, правду ли он говорит о Винланде и своих путешествиях или же нет.
– А тебе верят люди, когда ты рассказываешь им о том, как мы жили в Виноградной Стране? – полюбопытствовала Гудрид.
– Конечно! – ответил без раздумий Карлсефни и провел рукой по шершавой стене. – Нам надо поменять этот дерн: я снова собираюсь отправиться в Норвегию за древесиной. Нужно подновить дом и соорудить новые пристройки.
Гудрид, просияв, посмотрела на мужа. Одна только мысль о новом путешествии заставила ее забыть о том, что ей уже минуло тридцать зим.
– «Рассекающий волны» для этого и существует! – сказала она.
Глаумбер был богатым двором: здесь лежал и обширный сад, и плодородное ячменное поле, и росло много высоких деревьев. И хотя камни были здесь редкостью, но и дорога для скота, и площадка перед домом были выложены каменными плитами, а все ограды были в сносном состоянии. И когда епископ Бернхард въехал на двор Карлсефни, он бросил одобрительный взгляд на его хозяйство и звучным голосом произнес:
– Да благословят Отец и Сын и Дух Святой этот дом!
Гудрид, стоя на пороге вместе с обоими сыновьями и встречая святого отца, выпустила руку Снорри, чтобы перекреститься. Карлсефни сам поспешил навстречу епископу и взял его коня под уздцы, а Снорри бросился к отцу и замер, прижавшись к нему. А когда епископ Бернхард легко ступил на землю, то Снорри придвинулся к нему поближе и выпалил:
– Папа сказал, что ты приедешь к нам в рясе, совсем как тот священник, который крестил меня в Осло, только в более красивой.
Епископ отряхивал пыль со своего одеяния из черного сукна, отвечая мальчику на хорошем северном языке:
– Когда путешествуешь по Исландии, нужно быть одетым как исландец: Господь судит обо мне не по белой сорочке. Но если твой отец покажет мне, где можно умыться и сменить одежду, то я, пожалуй, покажу тебе, в каком облачении я служу Господу.
Епископ сдержал свое обещание и все время, пока жил в Глаумбере, носил священническое облачение. Он совершил таинство крещения над маленьким Торбьёрном, рукоположил двух новых священников, которые служили в церквях богатых бондов в долине, а затем освятил колокол, купленный Халльдором для своей церкви в Хове.
И когда первые звуки колокола поплыли по воздуху в Глаумбер, Гудрид оторвалась от работы, прислушиваясь к зовущим, торжественным речам: «Слу-шай! И-ди! Ко мне!» Со временем у них в Глаумбере тоже будет своя церковь, думала она. Такая же, как у Тьодхильд. И сама Гудрид будет ходить туда, когда захочет, а Глаумбер тем самым станет местом сбора всех бондов округи. И будущие ее дети будут креститься уже в своей домашней церкви!
Торбьёрн издал звонкий, здоровый крик, когда Бернхард Книжник погрузил его крепкое тельце в лучший чан Гудрид, окованный медью; уверенные руки епископа не отпускали его, и малыш, увидев над собой дружелюбное, гладко выбритое лицо, умолк.
Исполнив чин крещения, епископ передал младенца Гудрид, и та одела его в сухие шерстяные одежды. Вдруг в поле ее зрения попал пролетающий мимо белый лебедь, и на нее снизошел мир и покой. Епископ Бернхард обладал чудодейственной силой. И отныне, когда Торбьёрн был вне опасности, Гудрид могла вновь повесить себе на шею золотой крест, который все это время лежал под подушкой в люльке.
На крестины прибыло много народу, и Гудрид хлопотала без устали, помогая своей служанке Скегги-Торе обносить гостей. У нее не оставалось ни минутки поговорить с епископом: они лишь обменялись учтивыми замечаниями, подобающими такому пиру. И она была несказанно обрадована и удивлена, когда он сам вошел к ней на женскую половину, прежде чем уехать дальше, на Островной Фьорд. Она как раз приготовилась покормить Торбьёрна.
Епископ сел рядом с ней, и было ясно, что он пришел не просто попрощаться.
– Спасибо тебе, Гудрид, за прием, который ты оказала мне и моим людям у себя в доме, – начал он.
Гудрид заглянула в дружелюбные серые глаза и ответила:
– Ты оказал нам большую честь, погостив у нас и крестив нашего ребенка.
– Я и сам решил приехать к вам на север, и для меня большая радость причесть еще одну душу к стаду Христову. Я надеялся, что крещу гораздо больше детей, пока я путешествовал по вашим краям, но теперь и у вас появились священники, которые смогут и крестить, и погребать людей… – На мгновение он замолчал. Гудрид сидела, не произнося ни слова, и он продолжил: – Гудрид, я хотел бы знать, почему вы с Карлсефни не крестили Торбьёрна у священника в Хове! Ведь вы подвергали душу вашего младенца опасности, когда так долго не прибегали к спасительному крещению Христову.
– Так уж получилось, – ответила Гудрид. – Но опасности никакой не было. Мы осенили его крестным знамением, едва он появился на свет, и потом я перекрещивала его каждый день, а в колыбели его постоянно лежали золотой крест и нож без ножен. Так что я только радуюсь, что мы дождались твоего приезда и ощутили на себе твою чудодейственную силу.
– Священник в Хове обладает той же силой для совершения таинств, что и я, Гудрид.
Гудрид дала Торбьёрну другую грудь, прежде чем ответила епископу:
– Трудно поверить в это. Ведь все видят разницу между вами.
– Поверь мне, для Господа нет никакой разницы в этом. Каждый священник, будь он даже не слишком ученым или сильным и здоровым, получил от Бога силу отпускать наши грехи.
– Мне хотелось бы понять, что означает «грех», – тихо промолвила Гудрид. Она покраснела от своего невежества, но ей очень хотелось использовать такой повод, чтобы узнать важные для нее самой вещи!
– Грех, – медленно произнес епископ, – это преступление против закона Божиего.
– И нарушение заповедей ведет к несчастьям, – добавила Гудрид, – особенно если у человека нет могущественных друзей. Но люди не всегда одинаково понимают закон.
– Бог дал нам десять заповедей и послал в мир Христа, чтобы научить нас жить по ним, – сказал епископ, крепко держа в руках небольшую книгу, которую он всегда носил с собой. – Но людям так трудно было держаться этих простых заповедей, что Христос пострадал и дал распять себя за нас, чтобы даровать нам вечную жизнь.
Гудрид показалось, что она уловила связь между пасхальной проповедью Эгберта-священника и пояснениями епископа Бернхарда. И если теперь епископ перечислит ей заповеди, то она, наконец, поймет, в чем же заключается грех…
– А они длинные, эти заповеди?
– Нет, и многие люди уже знают их наизусть. Первая из заповедей гласит, что поклоняться надо только одному единому Богу. А потому грешно держаться старых богов. Грехом считается и убийство, и прелюбодеяние, и зависть к имению ближнего, – все то, от чего так трудно отвыкнуть людям. И мы, христиане, радуемся, потому что Христос даровал нам свою милость.
Гудрид вспомнила Барда Трескоеда, которого она убила из лука, и Ислейва, проткнутого ножом; всплыло в ее памяти и то страстное желание, которое она ощутила к Гудмунду сыну Торда, и те молитвы, которые возносила она Фрейру и Фрейе… Епископ словно обладал способностью видеть ее насквозь, проникая в ее грешную душу. Она покраснела и осторожно спросила:
– Ты считаешь, что трудно жить по этим заповедям?
– Я такой же грешник, как и любой другой, – слабо усмехнулся епископ. – И я нуждаюсь в милости Божией так же, как грязная рубашка нуждается в стирке.
Он напоминал Гудрид богатого бонда, который сетует на недостаток денег. И она спросила напрямик:
– И все же люди говорят, что ты святой человек. Как же это может быть?
– Ты задала разумный вопрос, Гудрид. Сам я не святой: но служение мое – свято. Я окружен святыми предметами. – И он поднял книгу. – Ты знаешь, что это?
– Это… это книга. Я видела такие в Норвегии.
– В моей книге собраны самые прекрасные псалмы царя Давида. Я сам выбрал их из Псалтири, и лучший переписчик Кантерборга переписал их мне.
Он открыл книгу и показал Гудрид чудесные круглые буквы на тонком белом пергаменте. Текст книги вспыхивал яркими красками.
– Ты женщина и только хозяйка, – продолжал епископ, – но у тебя есть богатство и два сына. И твой Снорри скоро уже повзрослеет и может отправиться в Англию или Германию, чтобы выучиться по таким же книгам, как эта.
Гудрид ничего не ответила. Она в страхе прижала Торбьёрна к себе, вдохнув сладкий запах, исходящий от мягкой шелковистой детской кожи, а епископ перекрестился и закрыл книгу. Затем он встал и протянул Гудрид руку, чтобы та поцеловала его перстень. И потом исчез в дверях.
Гудрид вместе с Карлсефни стояли на дворе, глядя, как свита епископа направляется на юг, скача через Бычью пустошь. За удаляющимися людьми клубилась пыль. Гудрид медленно проговорила:
– Епископ Бернхард считает, что нам следует отправить Снорри учиться – в Англию или Германию, как поступил Гицур со своим Ислейвом…
– Нет, – коротко ответил Карлсефни.
– А как же быть с книжной премудростью? – с облегчением возразила Гудрид, почувствовав себя птицей, готовой взмыть ввысь.
– Если нам необходима премудрость, то ее надо изучать здесь же. Тогда у нас появятся епископы, которые знают наши обычаи.
Гудрид молча кивнула, соглашаясь с мужем. Не стоит торопиться и отправлять своих детей в чужие края, чтобы они потом чувствовали ту же оторванность от родных мест, которую ощущала она сама. И еще она подумала, что мало помогли епископу Бернхарду его исландская одежда и знание языка, если он употребил слово «только» по отношению к хозяйке большого двора.
Лето началось стремительно, но вскоре погода резко испортилась. С моря дул ледяной ветер, а в горах лежал снег, когда Карлсефни отправился на Мыс Цапли, где проводился тинг. Еще оставалось непросушенное сено, и многие бонды последовали примеру Карлсефни, закопав сырую скошенную траву в канавы, чтобы она могла перегнить. Ждали суровую зиму, а кормов не хватало, и коровы отощают… Гудрид радовалась, что у нее достаточно молока, чтобы прокормить маленького Торбьёрна.
Нехватка еды для людей и скота обернулась новыми болезнями. И первой жертвой в Скага-фьорде оказалась Торунн с Рябинового Хутора. В ту долгую, суровую зиму свирепствовал мор. Говорили, что перед йолем умер старый Освивр, отец Гудрун со Священной Горы. Гудрид взяла к заболевшей Торунн Торбьёрна, чтобы немного развлечь свекровь. Та с трудом принимала пищу, и даже самые сильные снадобья Гудрид оказались недейственными перед ее удушающим кашлем. Однажды после обеда Гудрид сидела у ее постели, кормя Торбьёрна, как вдруг Торунн произнесла:
– Позови ко мне сына, Гудрид, я хочу проститься с ним. И покрой мою подушку вышитым покрывалом, чтобы я выглядела достойно.
Надсмотрщик Оттар сам поскакал в Глаумбер и вскоре вернулся вместе с Карлсефни и Снорри. Глядя на стоящего у материнского ложа Карлсефни, Гудрид подумала, что перед ней какой-то совсем чужой человек: из-за спины его падал свет от очага, и глаза мужа оставались в тени. Он выглядел неуклюжим, испуганным. Что ей известно о его мыслях и чувствах? Иногда он делится с ней, иногда – нет. Иногда приходил за советом, а иной раз решал сам…
Вздрогнув, он произнес:
– Лучшее, что может получить в наследство мужчина, – это знатный род и честное имя. Я чувствую себя богачом.
Седая голова на шитом полотне не шевельнулась, но Торунн перебирала руками по одеялу, словно что-то искала. Потом она прошептала:
– Твои сыновья смогут похвалиться тем же. Подведи их ко мне, пусть они меня поцелуют.
Карлсефни приподнял над матерью детей, одного за другим, а потом сделал знак Гудрид, чтобы та простилась с Торунн. Затем он сам поцеловал мать в обе щеки и закрыл ей глаза, которые уже становились стеклянными. И в тот же миг на дворе прокричал ворон, а Гудрид перекрестилась.
Торунн похоронили на церковном кладбище в Хове, где Халльдор предусмотрительно выкопал несколько могил, прежде чем земля стала мерзлой. В Глаумбере Гудрид с Карлсефни устроили пышную прощальную тризну, но многие из родичей не смогли приехать к ним, ибо сами ослабели от перенесенной болезни. Скегги-Тора, как и другие служанки, лежала в горячке, а потому Гудрид особенно не печалилась, что гостей немного. Ей и так пришлось достаточно потрудиться, и теперь она ощущала слабость в теле и головокружение.
Она держалась до тех пор, пока последний гость не уехал со двора, но потом силы оставили ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44