– Отдохнем немного.
– Как хочешь.
Они присели на краю канавы. Кто-то прокопал ее, в надежде осушить клочок земли, засеянный кукурузой, но, видно, зря старался: из липкой грязи торчали лишь редкие чахлые стебли.
– Закуривай.
– Я не курю.
– Правильно. И не начинай.
– А сам почему куришь?
Скэндер засмеялся.
– Что делать, Лёни. Заботы заели, покуришь – и вроде легче становится. А у тебя, видно, нет забот.
– Если бы табак спасал от забот, мы бы все таскали с собой по целому мешку.
– Это верно. Далеко еще?
– Уже пришли. Вон там свернем налево и будет деревня. Не помнишь, значит?
– В последний раз мы шли не по этой дороге. Кажется, вон там.
– Через Дуналары. Мы там ходим зимой. А здесь короче.
– А вон и телега.
Лёни обернулся – подвода показалась из-за поворота и двигалась к ним, поднимая клубы пыли.
Скэндер вдруг вскочил, бросив окурок, схватил ружье и быстро прицелился. Над ними летела горлица. Скэндер опустил ружье.
– Слишком высоко, – сказал он, следя, куда она сядет. – Я пойду к тополям. Пошли?
С дороги донесся скрип телеги. Впереди с бодилом в руке скрестив ноги сидел джа Сокращенное от «джаджа» – дядюшка. Форма вежливого обращения к пожилым и старикам.

Кози. Около него, прислонившись к борту телеги, ехал учитель, посредине сидела, неловко вытянув ноги, госпожа Рефия. Агим то и дело вскакивал и пытался устоять, не держась. Шпреса сидела сзади и смотрела на тянувшиеся за колесами следы.
– Вот я и говорю, – рассказывал Кози, – даже на семена не хватило. Отдай треть, отдай десятину, смотришь – ничего и не осталось, детей нечем кормить. Да разве он тебе оставит, проклятый! Присылает своих надсмотрщиков, и те забирают все подчистую. Ему и дела нет, как у тебя, есть хлеб или нету хлеба…
Волы вдруг остановились. Стадо коров запрудило всю дорогу, поднимая к небу облако пыли. Агим принялся считать: одна, две, три… За коровами шли два мальчугана его возраста, у каждого матерчатая сумка через плечо и палка в руке. Они с любопытством рассматривали женщин на телеге, а заметив Агима, пошептались, и один из них, обросший рыжими патлами, в сдвинутой на затылок феске, показал ему язык.
Шпреса засмеялась, а рассерженный Агим готов был спрыгнуть, чтобы схватиться с обидчиком. Она удержала его за руку.
– Пусти! Я ему покажу!
– Сиди.
– Пусти. Ну, если я ему не…
– Сиди. Знаем, что ты смелый, – сказала ему мать. – Еще не приехали, а ты уже ищешь, с кем бы подраться.
– А чего он дразнится.
– Ладно, ладно. Сиди.
Телега тронулась.
Волы как будто узнали родную улицу и пошли веселей.
Улица была пустынна. Лишь петух с криком гнался за курицей, да чуть подальше несколько гусей важно выходили из открытой калитки. Где-то неподалеку заревел осел, и Агим рассмеялся.
– Замолчи! Чего зря смеешься! – сказала мать.
Подъехали к самому краю болота и свернули налево. Шпреса увидела камыши, стоячую воду, заросшую травой, и крестьянина в лодке, груженной соломой. Телега остановилась.
Молоденькая крестьянская девушка в длинном цветастом платье открыла им ворота и посторонилась, пропуская телегу. Шпреса узнала Силю, свою подружку детства, и помахала ей рукой. Как сильно она изменилась! Где та щупленькая чумазая девочка с длинными косами, какой Шпреса помнила ее пять лет назад. Силя превратилась в красивую девушку с вьющимися золотистыми волосами. Румяные щеки, смеющиеся голубые глаза. Как могла вырасти в этом месте такая красавица! Жаль, что так плохо одета. Но и это старенькое платье ей к лицу. Какая она в нем высокая! Или она на самом деле такая высокая?
Шпреса спрыгнула с телеги и кинулась к подруге. Они расцеловались, затараторили, перебивая друг друга.
– Как ты тут, Силя? Как ты выросла! Как я рада тебя видеть!
– Здравствуй, Шпреса! Как хорошо, что ты приехала! Вы совсем нас позабыли. Сколько мы не виделись?
– Помоги слезть госпоже Рефии, – прервал их Кози. Силя бросилась к телеге.
«Не такая уж она высокая, – решила про себя Шпреса, – но какая хорошенькая!»
Силя протянула руку, помогая слезть с телеги госпоже Рефии, которая двигалась теперь с трудом, неуклюже. Оказавшись на земле, она обняла девушку:
– Здравствуй, доченька. Да ты совсем невестой стала! Дай-ка я тебя поцелую.
Учитель слез с телеги вслед за Кози, пожал Силе руку и поцеловал в лоб.
– Пожалуйте, пожалуйте в дом, господин Демир! – приговаривала Силя, выхватывая узелок из рук госпожи Рефии и сдергивая коврик с телеги.
Двор был чисто выметен и побрызган водой из колодца, что виднелся справа: на веревке, привязанной к журавлю, ведро, рядом колода для скотины, полная воды. Большая шелковица затеняла весь двор, и солнце, едва пробиваясь сквозь ее листву, выложило на земле мозаику световых пятен.
Никто бы не обратил внимания на рогожу, постеленную под шелковицей, если бы Агим, шагавший впереди всех, не закричал:
– Гляди, Шпреса, гляди!
– Ты что, сынок, никогда не видел теленка, что ли? – прикрикнула Рефия.
Но Шпреса взглянула и рассмеялась. За ней рассмеялись и госпожа Рефия, и учитель.
Силя вначале не поняла, почему все смеются, я немножко встревожилась, а потом тоже расхохоталась. Теленок стоял у рогожи и лизал старое одеяло, покрывавшее маленькую копну сена, но, когда раздался смех, «копна» вдруг зашевелилась, оттуда высунулась голова мальчугана. Он приподнялся, хлопнул по морде теленка, лизавшего ему щеки, а заметив смеявшихся, снова спрятался под одеяло.
Это еще больше всех рассмешило.
– Бесстыжий, – сказала сквозь смех Силя. – Каждое утро только и знает, что вылизывает мне мальчишку, будто ему солью щеки кто помазал. Вставай, Вандё, вставай! Гости приехали. Вот и Гим здесь!
Вандё не высовывал головы.
Госпожа Рефия присела около него и, потихоньку стаскивая одеяло, ласково проговорила:
– Что же ты, от тети Рефии прячешься, плутишка? Вставай! Посмотри, что я тебе привезла!
Она вынула из передника две длинные карамельки и красного петушка на палочке.
Вандё озорно зыркнул глазами, неожиданно выхватил у госпожи Рефии подарки и юркнул с ними под одеяло.
Теперь уж никто не мог удержаться от смеха. Даже Кози, проходивший мимо с распряженными волами, улыбнулся и покачал головой.
Шпреса оглядела закопченную балку и соломенную крышу. Кроме сундука, двух-трех шерстяных домотканых одеял на нем и софры, Низкий круглый столик для еды.

висевшей на стене, в хижине ничего не было. На земляном полу две рогожи, между ними очаг.
Госпожа Рефия опустилась на коврик, постланный Силей, и вытянула ноги. Господин Демир сел скрестив ноги напротив, а Шпреса примостилась около матери. Агим остался стоять. Кози, войдя, сел рядом с учителем и положил перед ним кисет.
Силя обошла гостей с деревянным подносом.
– Жениха тебе, доченька! – пожелала ей госпожа Рефия, беря с подноса чашку молока.
– Счастья вам, Кози!
– Дай нам бог встретиться в счастливый день, господин Демир!
Молоко показалось Шпресе очень вкусным.
В дверях появился Вандё. Он оделся, в руках держал подарки.
– Иди сюда, Вандё, иди к тете.
Он спрятался за дверь.
Агим подкрался, чтобы схватить его, но тот бросился наутек.
– Поймал! – послышалось со двора.
– Пусти!
– Пошли в дом.
– Не пойду.
– Друзья мы с тобой или нет? Пойдем.
– Пусти, я сам пойду!
Агим вошел первый, за ним и Вандё. Хотя они были почти одногодки, восьми-девяти лет, щуплый Вандё казался младше. Он был похож на сестру.
Госпожа Рефия усадила его к себе на колени и погладила по вихрастой голове.
– Так быстро забыл тетю Рефию, а?
– Нет, тетя Рефия, он вас не забыл, – сказала Силя. – Даже вчера спрашивал, когда снова поедем к тете Рефии. Просто стесняется он.
– А со мной за руку поздороваешься? – спросила Шпреса.
– Поздоровайся и с господином Демиром, – велел Кози.
– Ну, пошли, – сказал Агим.
– Погоди, Вандё, – остановила их Рефия. – Шпреса, подай-ка мне вон тот узелок.
Положив узел на колени, она развязала его и, покопавшись, достала брюки и голубую ситцевую рубашку.
– Бери. Тетя Рефия сшила для тебя.
Вандё посмотрел на нее, но не двинулся с места.
– Зачем же вы тратились, госпожа Рефия, – сказала Силя.
– А это тебе, – протянула ей Рефия цветастый ситец. – На платье…
– Зачем же, это совсем не нужно…
– Тебе Шпреса сошьет, – прервала ее Рефия.
Тем временем Агим с Вандё поладили и исчезли во дворе.
Выйдя из дома, Вандё поманил за собой Агима и побежал в сад, к инжиру. Не успел еще Агим сообразить, в чем дело, как Вандё ловко, словно белка, взобрался на дерево и принялся срывать самые спелые ягоды.
– Брось и мне!
– Залезай сам.
– Я боюсь порвать костюм.
– На, лови!
Агим подставил ладони, но Вандё, лукаво подмигнув, вдруг отправил инжирину, вместе с хвостиком и кожурой, себе в рот.
– Эх ты, обманщик! – обиделся Агим и, ухватившись за ветку, полез наверх.
Лёни со Скэндером возвратились нескоро, перед самым обедом. Родители, скрестив ноги, сидели во дворе, на рогоже, постланной в тени шелковицы. У колодца Шпреса с Силей что-то готовили на огне.
Скэндер повесил двустволку на сучок шелковицы и снял патронташ вместе с несколькими горлицами.
– Иди присаживайся, – позвал Кози.
– Только умоюсь, – ответил Скэндер, направляясь к колодцу.
– Силя! Полей Скэндеру.
Она взяла ведро, чтобы полить Скэндеру на руки, и встретилась с ним взглядом.
– Здравствуй, Скэндер, как поживаешь?
Он на мгновение смутился. Он помнил девчушку с косичками и совсем не ожидал увидеть ее такой взрослой и красивой.
– Спасибо, хорошо, Силя, а ты как?
Они пожали друг другу руки.
– Как ты выросла! – удивился он.
Она покраснела и опустила голову.

II

После обеда все разошлись кто куда.
Лёни со Скэндером снова пошли охотиться на горлиц и уток, предупредив, что вернутся поздно, когда стемнеет.
Вандё и Агим вместе с деревенскими мальчишками поиграли в чижика, потом полезли в соседский сад за инжиром и виноградом.
Ребята по-дружески встретили городского гостя.
Рыжий, что дразнил его утром, тоже с ним помирился. Увидев его, Агим полез было в драку, но тот замахнулся своей пастушьей палкой, а на угрозы и бровью не повел. Ребята вмешались и заставили их помириться: они сцепили мизинцы, прежде поплевав на них. Вечером ребята проводили Агима до самого дома, а когда все ушли, он изрядно надоел родителям рассказами о своих приключениях за день.
Силя со Шпресой не теряли времени даром. Они зарезали индюшку, ощипали горлиц и приготовили ужин. Силя сварила молочный кисель. Кози отправился в Дэлыньяс, соседнюю деревню, купить раки в лавке Кома, так что дома остались лишь Демир да госпожа Рефия, вздремнувшая в тени шелковицы.
К вечеру все снова собрались вместе. После дневного пекла наступила летняя ночная прохлада. Полная луна посеребрила землю, резко очертив тени деревьев, плетней и стогов. Пахло болотом, сеном от стоявших у дома стогов и навозом. Кваканье лягушек, выкрики диких птиц на болоте перебивали монотонную песню сверчков, сменивших дневных цикад. То и дело над ухом раздавался тонкий пронзительный писк, словно сигнал тревоги, не предвещавший ничего доброго деревне, которая была комариной вотчиной. Если бы не яркий свет луны да не костер, на котором готовили ужин, от комаров не было бы спасения, ведь ужинали во дворе, под соломенным навесом хижины. Кози расстелил две новые рогожи и коврик, вынес круглую, ничем не покрытую софру, расставил на ней тарелки с закуской и стопки для раки. Он то и дело наполнял их из литровой бутылки. С гвоздя, вбитого в глинобитную стену, свисала керосиновая лампа. Вокруг закоптелого стекла кружились мотыльки и всевозможная мошкара.
Демир Петани сидел скрестив ноги на почетном месте, под самой лампой, с новым полотенцем на коленях. Справа от него, вытянув ноги в сторону, опершись на прислоненную к стене подушку, сидела госпожа Рефия. Кози расположился по левую руку от господина Демира. Скэндер с Лёни устроились напротив, на краешке рогожи, освободив место зашедшим в тот вечер односельчанам, Пилё Нуши и Уану Ндриу. Услыхав о приезде учителя, оба заглянули поздороваться с гостем, и Кози пригласил их поужинать.
Пилё – смуглый крестьянин с проседью в волосах, с редкими усами, со сросшимися над переносицей бровями и хмурым лицом. Уан, напротив, был веселого и добродушного нрава, рыхловатый старик с белоснежной шевелюрой и усами.
Силя и Шпреса суетились у огня, и то одна, то другая подносили закуски. Агим с Вандё, усевшись на бревне у костра, жарили кукурузные початки.
– Ну, твое здоровье, Кози! Будь счастлив!
– Будь здоров, Уан!
– За ваше здоровье, господин Демир, за вас, госпожа Рефия! Будьте и вы здоровы, молодые люди! Будь здоров, Пилё!
Разговор шел о прошлых днях, когда учитель прятался в этих местах. Вот почему Пилё обратился к Уану:
– Ну-ка, Уан, расскажи нам ту историю с индейкой.
– Да я уже рассказывал.
– Ну так расскажи еще раз.
– Давай, Уан. Мы послушаем, – ободряюще улыбнулся учитель.
– Так вот, – начал Уан, усаживаясь поудобней и снимая такию, словно она ему мешала. – Так вот, значит, приходят как-то к нам в деревню эти пентюхи с гор со своим начальником. Ура, вперед, где бы чего загрести. А с нас, голытьбы, что возьмешь? У нас беи еще до них все загребли, ничего им не оставили! Стоят себе наши домишки, голые да пустые, как могила. Ну и вот, решили они к ночи двигаться дальше. Но закусить-то надо, и разошлись по нашей деревушке – пять человек на каждый двор. Заявляются они к деду Наси. Увидал их дед, чуть кондрашка его не хватил. «Ой-ой, – думает, – вот так штука». Ну да их начальник оказался ничего, смирный старик, не буян. Только они расселись, подзывает он деда Наси:
– Эй, ты, – говорит, – а есть у вас такие, ну, что кричат гур-гур-гур?
– Есть, а как же.
– Ага. Тогда зарежь-ка нам такую!
Уан старательно воспроизводил дибранский диалект, и оттого, может быть, что часто рассказывал эту историю, у него получалось совсем неплохо; его рассказ всегда вызывал смех. Скэндер, который до этого сидел задумавшись, теперь словно очнулся и внимательно слушал. Лёни хохотал с самого начала, остальные еле сдерживали смех. Одна лишь госпожа Рефия не слушала, о чем говорят, она следила за мальчиками, которые ссорились у костра из-за поджаренного початка.
– «Ну ладно, – думает дед Наси. – Индюшатины захотелось? Будет им индюшатина». Пошел он и зарезал двух индюков. Жена его, Валя, приготовила их, значит, под соусом, повырезала мякоть да и накормила детей. А детей-то у них целый выводок – восемь человек, мал мала меньше. Подает она, значит, остатки этим пентюхам. Те сожрали все, что было, косточки обглодали, пальцы облизали, да и пошли со двора. Идут, молчат. Подошли к шелковице, где у них было договорено собраться всем вместе, уселись на землю да свернули по цигарке. А их начальник сидит уж больно задумчивый. Все старается чего-то сообразить, бедный, да никак. Наконец спрашивает:
– Эй, Джетан!
– А?
– Тебе что досталось?
– Шейка.
– Селим!
– Чего?
– А тебе что?
– Шейка.
– А тебе, Суль?
– И мне шейка.
– А тебе?
– И мне шейка.
Бедный старик аж рот разинул. «Э, – говорит, – да он нам аиста скормил!»
Мальчики все еще ссорились у костра, когда вдруг грянул дружный смех.
Скэндер рассмеялся вместе со всеми, потом опять погрузился в размышления. «Веселятся бедняки. Находят ж они чем позабавиться. Смеются над своими мучителями. Недаром говорят: смех – оружие слабого. Это естественно. Изменить что-то они не в силах, только и могут, что посмеяться. Да уж насчет того, чтобы поднять на смех кого-то, им равных нет, от них не спасешься. Ну а тех кровопийц разве проймешь насмешками? На зверя пуля нужна!»
– Ну ладно, что было, то было, – произнес Пилё, словно угадав мысли Скэндера. – А вот дальше как будет?
– Сейчас, слава богу, эти пентюхи вроде бы оставили нас в покое, – сказал Уан.
– Только их нам и не хватает. И так еле-еле душа в теле. Что-то беи наши совсем расходились. Сколько им ни давай, все мало. Ты посмотри только, что творит Гафур-бей вместе со своими холуями! – И Пилё тяжело вздохнул, как бы прекращая разговор, но, заметив, как пугливо озирается Уан, крикнул:
– Чего это ты оглядываешься?
– Потише, Пилё, не кричи, а то услышат…
– Здесь все свои.
– Свои-то свои, да ведь нынче и у заборов есть уши, да что там, камни на дороге и те могут подслушать.
– Ну и что? Хуже не будет.
– Ну да. Бывает и похуже.
– У добра да у горя нет конца, – сказал Кози.
– Да, да, – качнул головой Пилё, словно разговаривая сам с собой. – Мы стали трусливы, как зайцы, боимся даже слово сказать о своих бедах. Вот этим-то страхом они нас и держат под пятой.
– Терпение, Пилё, терпение, бог думает и о нас.
– А бог-то чей, ихний и есть, Уан. Они его для себя приспособили. А мы пялимся на его бороду, да что толку.
– Не богохульствуй, Пилё, – вмешался Кози. – Не говори так. – Он поднял стопку и, пытаясь переменить тему разговора, обратился к Уану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36