А все же стучалась в те двери, которые казались самыми крепкими, и кланялась по обычаю отцов своих, а поклонившись, спрашивала: правда ли, что у достойных вельмож есть рабы-анты. Она суженая одного из них, пришла, чтобы выкупить его из неволи или же стать такой же, как и он, невольницей. Пусть уж будет так, лишь бы вместе.
Ее не всегда понимали, а то и просто не хотели слушать. «Нет таких», – говорили и закрывали перед ней ворота. Однако некоторые все же внимали ее жалостно-просительному тону. Услышав, что ищет антов, звали кого-нибудь из них и приказывали:
– Выслушай и скажи, что хочет эта девушка.
Миловида терпеливо повторяла, а услышав родной язык, совсем расчувствовавшись, заливалась слезами:
– Божейкой его зовут, моего суженого. Из Солнцепека он, из Тиверской земли.
Не сразу отвечали: «Не видели, не знаем». Больше расспрашивали, давно ли из Тивери, есть ли у нее надежда вернуться назад, а уж потом советовали: «Спроси тех-то, а мы не ведаем».
И Миловида снова шла, кланялась и спрашивала. Пока не убедилась: не у кого больше узнавать. Наверное, здесь нет Божейки, если никто не видел и не знает. Все же говорят одно: продавали тиверцев в Никополе, а продать могли не только никопольцам; были на тех торгах покупатели и из Вероны, и из Фессалоник.
– В какой же стороне света они, эти Верона и Фессалоники?
– Верона в Италии, – объясняла старшая из пленниц, – Фессалоники в Греции. Иди в пристанище и спрашивай лодьи, которые пойдут туда. Глядишь, и сжалится кто-то и переправит через море.
Постояли, погрустили и разошлись. Одна по улице пошла и света не видела из-за слез, другие отправились по своим делам и тоже ничего не видели. Потому что свет хотя и широк, да не для них, весело светит над головой солнце, но не им.
XXI
Князь Волот был тверд и неприступен, словно скала в горах: мало изрубить да взять в плен ромеев на своей земле, настало время самим пойти к ним и сказать: «Не ходили бы вы, не пришли бы и мы. А раз нападаете чуть ли не каждое лето на наши земли, вот вам ваша кара за татьбу вашу».
Не знал, как воспримут воины его замыслы, тем более ратники с соседних земель, их предводители почему-то отмалчивались, посматривали то на него, князя Тивери, то на Идарича, который считался предводителем среди мужей мыслящих, а заодно – правой рукой князя Добрита.
– Нам велено поразить ромеев в Придунавье, – отговаривал он Волота, – а уж никак не велено идти за Дунай. Для этого нужна не такая, как ныне, сила.
– Разве она маленькая?
– Для того чтобы победить ромеев на их земле, маленькая.
– Поймите, – гневался Волот, – пока будем собирать великую силу, ромеи опомнятся и станут против нас второй Длинной стеной. Терять нельзя ни одного дня. Нужно идти за Дунай и гнать обескровленного, лишенного сил супостата аж до Длинной стены, а может, достать его и за стеной. Такого может больше не случиться…
– Один раз ходили уже. Забыли, чем все это закончилось?
– Раз на раз не приходится, Идарич. Тогда не было подходящего момента, а сейчас он есть. Честь мужей ратных призывает: идите и заставьте ромеев раз и навсегда не посягать на чужое…
Волот был слишком уверен в себе, чтобы оставаться спокойным. Однако не меньше уверенности слышалось и в голосе Идарича.
– Чтобы идти в чужие земли, – стоял он на своем, – нужно знать, с какой ратью там встретишься. Или вам что-то известно?
– А вам? – вставил слово предводитель полян Гудима. – Пусть мы не знаем, какую рать выставят ромеи, если пойдем на них, а почему не знаете вы, княжеские послы и мужи, которым положено думать?
– Кое-что знаем: ромеи подписали с Ираном вечный мир и, значит, имеют легионы, которые поднимутся против вас, если пойдете на них.
– Те легионы двинулись уже на завоевание Северной Африки у вандалов.
– Думаете? А тот легион, который приводил Хильбудий, откуда взялся? Или, считаете, он у него один?
– Этого не думаем, Идарич. И все же возможно, что о походе не знают в империи. Хильбудий взял позапрошлой весной большой плен в нашей земле, мог соблазниться на него и в этот раз. А если так, империя не готовилась к встрече с нами, она не в состоянии будет сдержать нас. Вот почему я поддерживаю князя Волота: если уж идти за Дунай, то сегодня, немедленно.
– Уличи тоже поддерживают нас.
Было видно: Идарич поколебался в своей уверенности, но все же не собирался уступать сразу.
А что скажут воины? Они добыли неплохую добычу – и ромеев, и их коней. Пойдут ли за Дунай с ним?
– Этому легко помочь, – воскликнул Волот. – Каждая рать – тиверская, уличская, полянская или дулебская – выделит по сотне воинов, а они доставят добычу к своим общинам. Остальные пойдут с нами.
– Мудро сказано, – поддержал князя Вепр. – Решайся, Идарич. На тебя возложил князь Добрит решать судьбу славянской земли.
– А ратное сражение… – поддержал его полянин Гудима, – благополучное завершение его мы берем на себя.
– Все так считают?
– Все, Идарич!
– На этом и порешит совет мужей ратных и мыслящих. Идите к воинам и постарайтесь передать свое горение им. Уж если решились, то должны верить в торжество своей правды и своего меча.
XXII
Богданко сидел на толстой колоде под дубом и прислушивался к шагам, которые приближались к нему.
– Кто это был, бабуся?
– Какой-то чужой.
– Из чужого городища или из чужой земли?
– Похоже, из чужой земли. По-нашему не понимает.
– Так, может, он ромей?
– Может, и ромей, а может, из тех, кто пришел к нам с ромеями. В ихней рати всякие есть.
– И вы пригласили его к огню, поделились хлебом-солью?
– А почему не пригласить и не поделиться?
– Так ведь он супостат, враг роду нашему и земле нашей!
– Супостаты те, внучек, которые пришли к нам с мечом. Этот же пришел с добрым словом.
– Выбили меч из рук, вот и пришел с добрым словом. За добрым словом могут скрываться злые умыслы. Чужой, он и есть чужой.
– Больной он, внучек, ему не до злого умыслу. А кроме того, запомни: всякий накормленный тобой, даже если он чужестранец, перестает быть врагом. Это не просто слова, это извечный обычай рода нашего. На нем стояла и должна стоять Тиверская земля, если хотим жить в добре и мире.
– Разве же мы не живем этим обычаем? Так почему же ромеи все идут и идут в землю нашу с мечом и огнем?
– За это наказывать надо, самим же лезть в чужую землю негоже.
– Ругаете отца за его поход? Так он же за тем и пошел, чтобы покарать.
– Я не ругаю его, внучек. Однако и не радуюсь тому, что пошел за Дунай. Много крови прольется там, ой как много! А это богопротивное дело. Боги другое завещали людям на этой благословенной земле. Давным-давно, когда еще этот белый и ясный свет больше был наполнен птичьими голосами, чем людской завистью, когда земля плавала в океане небесном нетронутой девой – и не рубанной, и не вспаханной, и не утоптанной, – жили в долинах у моря да около леса три рода: один – белоликий, второй – смуглоликий, третий – темноликий. Жили они вроде и отдельно, а вроде бы и вместе. Отдельно – потому, что каждый род сам себе добывал пищу, а вместе – потому, что соседи они и не раз сходились, отправляясь на охоту. Не враждовали, ведь добычи было много, однако и не роднились, поскольку вместе собирались только мужчины. Но вот кто-то из белоликих проник к смуглоликим и высмотрел девушку, а высмотрев, не стал долго думать – подстерег, когда та была одна, и выкрал ее. На беду, то же самое сделал смуглоликий у темноликих. Тут и поднялась суматоха, пошел род на род и стали уничтожать друг друга. Старейшины смотрели на это, смотрели да и сказали своим родам:
«Обозначьте границы земель родовых, да и живите отдельно, не переступая их!» Послушались и сделали так – обозначили границы. Но могли ли они быть недоступной преградой? Остановишь ли того, кто привык охотиться в местах, которые ему нравятся? И ходили, и охотились, и девок умыкали, и с оружием род на род ходили, до тех пор, пока старейшины не собрали совет, а совет призвал князей и сказал им:
«Не умеете жить добрыми соседями, разойдитесь».
«Как так?» – спросили князья.
«А так. Земля велика, поделите ее на три царства и живите каждый в своем – так далеко друг от друга, чтобы не дойти, не доехать, не доплыть!»
«Должны уйти из этих долин?»
«Должны. Одному роду-племени пусть будут леса и степи, другому – горы, третьему – та земля, вокруг которой море». Тем и будете жить: одни – что даст лес, другие – что смогут добыть в горах, третьи – дарами моря».
Князья не спешили соглашаться.
«А кому же какой удел?»
«Это определит жребий».
И сомневались, и спорили князья, а все-таки согласились со старейшинами – потянули жребий и сели родами каждый в своем царстве: белоликие – в лесном, смуглоликие – в горном, темноликие – там, где вокруг земли море и океан.
Долго жили отдельно. Так долго, что и забыли, кто они, откуда пришли в свое царство, были ли у рода соседи или не было. Белоликие ловили по лесам зверя, птиц и жили этим; смуглоликие обходились тем, что давали горы, темноликие богатели с даров моря. Но вот в один из родов, который жил в лесах, пришла беда: леса обеднели дичью. Люди туда, люди сюда – нет дичи. А не стало – и нечего было людям есть.
«Что делать?» – спросили у старейшин.
«У вас есть поле, – ответили старейшины. – Пойдем туда, может, найдем себе поживу».
Пошли в поле. И нашли, что искали, но ненадолго хватило степных даров. Подросли дети – и должны были просить совета у отцов: куда податься, где найти пищу для себя и для детей своих?»
И сказали старейшины:
«Чтобы не потерять то, чем владеем, пошлем во все концы разведчиков, пусть посмотрят и нам скажут, есть где нетронутая земля, которая могла бы прокормить род наш?»
Долго ездили разведчики – и те, что поскакали на запад, и те, что поскакали на восток и на юг. А вернулись ни с чем.
«Земля есть, – сказали старейшинам, – но есть на той земле и люди».
«А какая самая богатая?» – спросили самые молодые.
«Та, что принадлежит горному роду-племени».
«Пойдем и покорим ее мечом! Слышали, другого спасения нет, пойдем и покорим эти земли мечом!»
Однако старейшины были против такого решения.
«Нам заповедана эта земля, – сказали. – Негоже идти с оружием в руках и посягать на чужую».
«А с голоду гоже умирать?»
«Ищите пищу в своей земле. Чужую не трогайте! Боги покарают за эти богопротивные дела!»
Долго спорили, все-таки верх взяли те, кто хотел есть. Но не успели они приготовиться всем родом в поход, как поднялась буря, все небо затянуло тучами, и бог-громовик не замедлил явить тем хвастунам и неслухам гнев свой: загремел-загрохотал, приближаясь, и ударил из-за туч смертоносными стрелами.
«Боги противятся вашему замыслу! – вышли вперед и указали на то знамение старейшины. – Не смейте нарушать добрый обычай отцов и дедов ваших!»
«Деды сами переселялись».
«Они переселялись по своей земле, на чужую не посягали!»
Предводители переселения на соседние земли хмурились. Не хотелось им покоряться старейшинам, но и не прислушаться к их советам не могли. Боги и правда забеспокоились в небе, вон как гремят в вышине и поливают землю стрелами. А если послушаются старейшин и останутся на своей земле, что будет дальше? И завтра, и послезавтра, и потом дети будут просить есть. Где они возьмут еду, что скажут, когда нечего будет дать детям?
Готовы были ослушаться старейшин, набраться мужества, воспротивиться знамению, но в этот момент раскололось небо и хлынул проливной дождь, такой густой и бурный, что о походе нечего было и думать. Спрятались кто куда мог и спасали пожитки. Лишь старейшины не испугались потопа.
«Вы прогневали богов! – сказали они, указав посохами на молодых. – Кайтесь и просите прощения».
Молодые и сами видели: похоже, и правда раскололось от мощного удара бога-громовика небо и в ту расщелину хлынули воды поднебесья. Поэтому и не противились уже. Смотрели на залитую потоками воды землю и шептали:
«Простите нас, боги! Простите нас, боги!»
А дождь не прекращался. И день, и второй, и третий. Пока не взмолились всем миром: «Смилуйтесь, боги! Смилуйтесь и скажите, есть ли спасение для нас, людей поля и леса? От неугодного заветам отцов намерения – идти в чужую землю и добывать ее мечом – отрекаемся. Научите, как спастись, как жить дальше?»
Только успели произнести слова раскаяния, раздался сильный, сотрясший небо и землю гром – и перед старейшинами, которые стояли у капища и молились, упал золотой плуг, вслед за плугом – золотое ярмо, а сразу за ярмом – топор и братница.
«Вот оно, божье знамение! – воскликнули старейшины и упали на колени перед дарами неба. – Боги велят нам пахать землю, засевать ее зерном. Слышали, не ратным трудом, а промыслом хлеборобов должны жить на земле люди!»
Услышав голоса старейшин, сбежались все, кто был поблизости, и даже те, кто находился далеко. А когда перестал лить дождь и стекла в реки и озера вода, увидели еще одно чудо: та сторона света, куда хотели вести свой род молодые, оказалась отрезанной половодьем. Вода текла не с гор, а поднималась из земли, весело журчала, торопясь к морю.
Вот тогда и нарекли эту полноводную реку Дунаем, а обозначенную жребием землю от теплого до студеного океан-моря Троянской, по имени старейшины, который стал на спор с молодыми и взял над ними верх.
Бабушка Доброгнева приумолкла, похоже, задумалась. А Богданко именно сейчас и, может быть, больше, чем когда-либо, хотел слушать и слушать ее.
– Бабуля, слышите, бабуля, – окликал он ее. – А то знамение было дано лишь тому роду, что жил в лесах и полях?
– Ну почему же? И тем, что в горах, и тем, что за морем, – тоже… Боги указывают всем людям, которые есть на земле.
– Как же это, бабушка? Сами же говорили: у ромеев другие боги.
– Это теперь другие, тогда были одни. Да и на то обрати внимание: даже ромейские боги говорят ромеям: «Жизнь дается вам для того, чтобы засевали поле рожью-пшеницей, а не своими и чужими костями».
– Почему же они не подчиняются божьему повелению, идут и идут через Дунай?
– Очень многого хотят, внучек, поэтому и своевольничают. А тем, кто много хочет, и страх перед богами не помеха.
Доброгнева, кажется, нашла то, что искала: снова рассказывала и рассказывала, поучала и поучала своего внука, а Богданко сидел возле нее, прислушивался к ее доброму, ласковому голосу и не знал, как ему быть. Бабуся добрая, вон как много обещает ему. Говорила, выйдут в светлую пятницу на встречу с Золотой Косой, Ненаглядной Красой – и он прозреет. А он как был темный, так и остался. Теперь она уверяет: и в чужую землю не следует идти, и чужеземцев миловать. А так ли это? Почему не должны идти к ним, если они идут на Тиверь, берут в плен, сжигают веси? Почему надо миловать их, если приходят и ведут себя как тати?
– Бабусь, – снова окликает Богданко. – А те три рода, те люди – одинаковые?
– Чем-то одинаковые, а чем-то нет. Говорила же: одни белоликие, другие – смуглоликие, третьи – темноликие.
– Однако все одноликие?
– Да все одноликие.
– Значит, и правда людская должна быть одноликой?
– Должна бы, внучек, – усмехается Доброгнева и обнимает и прижимает к себе внука. – Должна бы, да не такая.
– А почему?
– О том одни боги ведают. Скажу лишь, что у одного она имеет одно лицо, у другого – другое, у третьего – третье. Сколько на свете людей, столько и правд.
– А у нас с вами она одна?
– Сейчас одна. Вырастешь – может, и не совпадет твоя правда с моей. Или совпадет?
Богданко собрался было сказать: «Да, совпадет», – почему-то сдержался, а сдержавшись, задумался.
XXIII
Еще до перехода через Дунай князь и тысяцкие приказали не трогать ромейские крепости по берегам реки. Гарнизоны в них небольшие, беды земле славянской они не принесут. Поэтому, переправившись, не стали обращать внимания на придунайские крепости, а хлынули конной лавиной в тридцать тысяч на Ульмитон и Томы, упали на них, словно грозовая туча на незащищенную землю, и, взяв все, что можно было взять, принялись жечь и разрушать возведенные ромеями постройки.
– Все, что горит, сжечь дотла! – повелел воинам князь. – Чтобы остроги эти не стали большими гнездами, в которых плодятся осы. Это невольничьи пристанища, они политы слезами наших людей, поэтому пусть исчезают с дымом.
И лишь когда насытился пожарами, князь задумался: дальше пойдет Одес и Маркианополь. Ну, об Одесе и думать нечего – эта геенна поглотила тысячи и тысячи тиверцев. А как быть с Маркианополем? Город этот – наместничество Хильбудия, там сейчас те, кто остался вместо него и правит ныне краем, и рать имеют при себе, способную оказать упорное сопротивление. Но живут там, однако, и те, что пришли и предупредили: Хильбудий замышляет зло – собирается идти за Дунай. Не может же он, князь Волот, причинить зло этим людям.
– Гудим! – приказал князь тысяцкому полян. – Бери под свою руку уличей и идите на Одес. Повелеваю: сделайте там то же, что сделали мы с Томами. Главное, сожгите пристанище, постройки, в которых держат пленных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51