непомерно высокий, со страшным, насколько я мог рассмотреть, лицом, он возвышался надо мной, надо всем и всеми, словно гигантская гора. Я тотчас понял: мираж...
Пройдет еще несколько часов, прежде чем я доберусь до воды на сей раз, если вообще сумею добраться. Правда, на половине пути меня настигнет ночь со своей живительной прохладой, поэтому лучше думать о ней. Я должен выдержать, должен дожить до ночи. Кроме того, если я останусь тут и ухитрюсь подстеречь бандитов — жар снова ударил в голову! — всех их уничтожу! Всех!
— Не будь дураком! — тут же одернул я себя раздраженно. — Ну, одного, двух, но не всех же!..
Поднявшись на ноги, я сделал шаг, другой, отдавая себя целиком во власть пустыни, жары. И, как ни странно, чем дольше, тем тверже становилась потерянная было мною уверенность в благополучном исходе моего путешествия. Я глядел на далекие горы, просвечивающие сквозь марево жары, словно на какую-то фантастическую страну, и шел медленно и упрямо, стараясь выбирать для себя недалекие цели. Вон стоит причудливый кактус, если я смогу дойти до него, то...
Вон белый камешек, величиной, наверное, с два моих кулака... Дойдя до него, я выбрал следующую цель, потом еще одну и еще, стараясь не слишком поднимать веки. Наступал полдень, когда я вдруг споткнулся и упал.
Горячий, раскаленный жар пустыни опалил меня. С трудом поднявшись, я все же решил двигаться дальше. Приняв такое решение, обернулся: они шли, они видели меня и, уже не соблюдая прежнюю дистанцию, приближались.
Сощурившись, я пригляделся пристальней. Трое. Только трое?.. Я выигрывал.
Я выигрывал, я побеждал! Внутри бушевала радость, я слышал свой собственный зловещий смех. Нет, это не я, это победила пустыня! Они хотели меня прикончить, а моя пустыня сама убивает их.
Сколько времени я не ел? Никак не мог припомнить, но мысль о еде теперь вызывала приступ тошноты. Снова неожиданно свалившись, на этот раз я сумел быстро подняться.
Оглядываясь назад, отметил, что они были совсем уже близко, подпрыгивая в своих седлах. Бандиты хотели поскорее настичь меня, но лошади их еле плелись. Не знаю, так ли это, но мне казалось, что и сами седоки уже не могли быстро передвигаться.
Бредя по жаре, я шатался, я почти падал, опираясь на ружье как на посох. Повернувшись в очередной раз назад, я поднял ружье, держась за приклад, так как ствол был раскален, тщательно прицелился и выстрелил.
Человек в седле только слегка покачнулся, и я едва не потерял надежду... Но потом он все же рухнул на песок.
Покачиваясь от слабости из стороны в сторону, я двинулся дальше. А когда в очередной раз упал, в голову молниеносно ударила мысль: "Я Иоханнес Верн, и я не боюсь... "
Тогда, встав сначала на колени, потом во весь рост, пошатываясь, я поднялся и снова побрел, но больше уже не падал и все продолжал повторять вслух:
— Я Иоханнес Верн, и я не боюсь...
Слова звучали подобно молитве, подобно какому-то фантастическому заклинанию. Потом откуда-то вдруг повеяло прохладой: я и не заметил, как день начал клониться к вечеру. Низкие горы уже не казались мне такими далекими, как утром.
Окутанный прохладой предвечерья, когда на небе только-только начали появляться первые точечки звезд, я подошел к Белым Родникам. Их было два на расстоянии нескольких ярдов друг от друга.
Опустившись на колени, я обмыл лицо и шею, попил, как всегда, сначала немного воды, потом чуть больше, а потом просто опустил голову в воду. Выбрав место поудобнее, сел лицом к пустыне, откуда должны были вот-вот появиться мои преследователи, вытащил из-за пазухи кусочек сушеного мяса и откусил. Жевал медленно, сосредоточенно.
Пошевелив пальцами ног, почувствовал резкую боль. Наклонившись, увидел, что мои ноги стерты до крови, кожа на подошве потрескалась, а в трещины набился песок — мокасины совсем развалились.
Зачерпнув воду левой рукой, поскольку в правой я держал ружье, помыл и ноги. На это у меня ушло не меньше часа времени.
Вслушиваясь в ночь, я ничего не уловил. Сняв с себя кожаную куртку и достав нож, я приступил к ремонту мокасин. Однажды мне уже приходилось этим заниматься, используя шнурки от ворота и нижние части рукавов. Время от времени я склонялся к роднику и пил. Наконец, почувствовав, что напился, отошел подальше от воды, облюбовал место на песке возле камня и, рухнув, мгновенно провалился в небытие.
В ночи горели звезды, ветер шелестел сухими листьями, сорванными с какого-то кустарника, шуршал песок, и теперь что-то явно передвигалось в ночной мгле. На этот странный звук я и открыл глаза.
Ко мне приближался человек.
Я сел. Край неба на востоке окрасился в бледный серый цвет. Значит, близился рассвет. Взяв в руки ружье, я направил его на шедшего из пустыни, похожего на ночной кошмар человека с дикими выпученными глазами.
— Воды! — только и прошептал он. — Пить!
— Брось свое ружье! Нож тоже! — приказал я.
— Умерли... там... умерли...
— Пей, черт тебя возьми!
Жадно припав к источнику, хватая ртом воду, захлебываясь, он начал пить. Но почти тут же я схватил его за волосы и оттащил от источника.
— Погоди, глупец! Ты убьешь себя.
Небо на горизонте из серого превратилось уже в розовато-желтое. Я внимательно рассматривал человека. Наверняка это был англичанин. Красное, сожженное солнцем лицо и нос, изуродованное безобразным шрамом лицо. На ногах пришельца, вместо обуви, болтались лохмотья.
— Где все остальные? — Мой голос срывался.
— Умерли... умерли!.. Все!.. Там! — Он поднял руку, махнув в сторону пустыни. — Умерли. Все.
— Среди них и Федерико?
— Он вернулся. Чтобы взять новых лошадей и продолжать преследовать тебя. — Человек посмотрел мне в глаза. — Так что считай, что ты тоже покойник, Его люди будут поджидать тебя, когда ты будешь выходить из пустыни. Если не умрешь здесь, они станут сторожить тебя возле каждой впадины, где есть вода. Один из людей Федерико знает, где ты можешь пройти. Они будут ждать...
Осторожно, стараясь не поворачиваться к нему спиной, я оторвал остатки рукавов от моей кожаной куртки, потом одним из них закрыл отверстие на втором, соорудив таким образом какое-то подобие сосуда, используя кожаные шнурки, оставшиеся от ремонта мокасин, стал сшивать нечто наподобие фляги.
Бандит внимательно наблюдал за моими действиями.
— Если ты полагаешь, что это годится как емкость для воды, то ошибаешься: она вся вытечет.
— Может быть. Но не вся.
— Дурак! Они все равно поймают тебя.
— Они не учитывают этого. — Я махнул рукой в сторону пустыни.
Заметив, что человек по-прежнему не сводит глаз с воды, я позволил ему попить еще немного.
— Дурак, — повторил он устало.
— Дурак, но живой, — ответил я.
Опустив свою «флягу» в воду, я вытащил ее полную до краев. Но вода ручьями вытекала из нее.
— Вот... видишь, — с некоторым оттенком злорадства произнес человек.
Немного жидкости внутри все же удержалось. Я погрузил «флягу» еще раз, но на большую глубину и оставил ее там мокнуть.
— Ты!.. — Я поднял ружье. — Вставай!
Испуганно глянув на меня, он медленно поднялся.
— Там, справа, бьет другой родник. Иди к нему и сиди там. Если хоть раз поднимешься после того, как дойдешь туда, я тебя немедленно пристрелю.
Шатаясь, он побрел туда, куда ему было приказано, и не сел, видел я, а буквально свалился на землю.
— Ты зря собираешься уходить отсюда, тебя убьют, — предостерег он меня еще раз.
Сказав это, он растянулся на песке и тотчас заснул. Хотя между нами и было всего каких-нибудь тридцать — сорок футов, я чувствовал себя гораздо свободнее и безопаснее. Сидя спиной к роднику, я отдыхал, подремывая. Бандит ни разу не пошевельнулся.
В течение долгого дня я не занимался ничем, давая возможность своим ногам немного отдохнуть, и старательно пропитывал себя водой. С заходом солнца я достал свою «флягу», взял ружье и повернулся лицом к пустыне.
Бандит тоже поднялся на ноги и пошел ко мне со словами:
— Ты умрешь! Тебя там убьют!
У меня не было никакого желания отвечать ему, да и времени не было, чтобы оборачиваться назад: слишком долгий предстоял мне путь.
— Ты умрешь, — продолжал он надрываться в крике и даже пробежал за мной несколько шагов. — Тебя убьют! — хрипел он.
С полной воды «флягой» я продолжал упрямо шагать в глубь пустыни.
— ...Умрешь! — долетел до меня обрывок его истошного крика.
Далеко впереди маячили горы, а там, где горы, всегда обнаружишь несколько впадин, в которых скапливается вода. В кожаной моей сумке, понимал я, ее хватит не надолго. Сейчас, пока кожа влажная, она держит жидкость, но стоит ей начать высыхать и съеживаться, как тотчас вода начнет уходить, и останется каких-нибудь несколько глотков.
Несколько глотков... а потом?
Подумав о Мегги, я вдруг сказал вслух то, что никогда не позволял себе произносить раньше:
— Мегги, я люблю тебя.
Ноги снова кровоточили, каждый шаг давался с мукой. Я выбрал далекую звезду, сияющую над далекими горами, и, ориентируясь на нее, зашагал в ночь, в пустыню.
Глава 50
Мисс Нессельрод сварила кофе в большом кофейнике. Скоро должна прийти почта, и ей доставят газеты. Обязательно зайдет несколько постоянных клиентов. Дюжина самых известных в городе мужчин превратила ее читальный зал в место своих деловых встреч, благо подальше от шума салунов.
Новости дня обсуждались здесь прежде, чем появлялись в колонках «Стар». Вначале, когда она только появилась в Лос-Анджелесе, это была просто привлекательная молодая женщина, держащая книжную лавку. Но со временем она и сама все чаще стала принимать участие в этих беседах; правда, когда в разговоре участвовало более двух мужчин, мисс Нессельрод предпочитала уединяться за своим столом.
Всем языкам она предпочитала английский, хотя в России молодая женщина из приличной семьи должна была уметь говорить и по-французски, если участвовала в общем разговоре. В память о родине мисс Нессельрод все еще хранила несколько книг на родном языке.
В России она бы теперь, наверное, заваривала чай и пила его из самовара. Давно это было! А как сложилась бы жизнь, если б ее не сослали в Сибирь? Если бы ее брат не участвовал в этом неумном заговоре? Возможно, теперь она была бы замужем, у нее появились бы дети, и она проводила бы большую часть времени во Франции или Германии, а может быть, Швейцарии.
Она хорошо помнила свою мать, стройную красивую женщину с выразительными глазами, полными достоинства манерами. Ее отец страшно гордился своей женой, хотя и притворялся, что не одобряет некоторые из ее чересчур либеральных британских взглядов. Они встретились, когда отец посетил однажды Англию с дипломатической миссией. Это была любовь с первого взгляда, и ее будущий отец не мог дождаться минуты, когда его представят официально. Поэтому на одном из приемов решительно пересек зал и представился ей сам. Это было шокирующее, но волнующее зрелище. Мать не раз рассказывала ей эту историю, которую никогда не надоедало слушать: всякий раз она ласкала ее слух.
Как далеко, как давно все это было!..
Мисс Нессельрод вспомнила забавную игру в крокет. Как, ожидая, пока партнер сделает свой ход, любовалась стройными деревьями пихтовой аллеи, ведущей к озеру. Она очень любила этот уголок парка и часто по воскресеньям прогуливалась к озеру вместе с отцом.
Она могла бы быть теперь знатной дамой, принимаемой самим государем, а может быть даже жила при дворе. Хотя ей всегда больше нравилась жизнь в имении, нежели в Санкт-Петербурге.
Сибирь вовсе не оказалась таким холодным и неприютным местом, как ожидали члены ее семьи. В городке, куда они были сосланы, зимы не были слишком суровыми, какие случались нередко на берегах Невы, и по контрасту — стояло прекрасное лето. Она с удивлением обнаружила, что в Сибири обитали более открытые и дружелюбные люди. Хотя ссылка считалась одной из самых страшных бед, какие могут произойти с человеком, она не находила в этом ничего дурного до тех пор, пока до них не дошло известие о том, что их ожидало, и не пришлось бежать...
Это было последнее, о чем мисс Нессельрод подумала, сидя за своим рабочим столом, так как, обернувшись, только теперь заметила стоявшего в дверях человека и была ошеломлена. Вначале она подумала, что никогда прежде не видела его, потом как-то интуитивно поняла: это был Якуб Кан.
Ее первым впечатлением было ощущение, что перед ней человек сильный, и не только физически, хотя это было очевидно: достаточно было взглянуть на его массивные плечи и мощные руки — от него шли какие-то неуловимые излучения.
Пришедший не был выше ее ростом, он просто был широк и могуч и стоял к ней лицом, слегка расставив ноги. Просторная рубаха свободно ниспадала на брюки. Лицо человека было шоколадным от загара, голова — невозможно было сразу понять — то ли лысая, то ли обритая.
— Вы друг Мегги Лаурел? — спросил он, поздоровавшись.
— Да, — в недоумении ответила мисс Нессельрод.
— Она отправилась на поиски Иоханнеса Верна, — сообщил он вдруг.
— Что? Мегги? Это невозможно! Она не должна...
— Мисс Мегги взяла с собой трех человек... один из них Томадр Мачадо, хороший парень... и трех навьюченных лошадей.
Если Мегги и в самом деле отправилась в пустыню на поиски Иоханнеса, то у нее нет и одного шанса из тысячи найти его. Он преследует конокрадов и движется по их следу. Мегги, не бывавшая во внутренних районах страны, не имела ни малейшего представления об их бесконечности, о подстерегавшей на каждом шагу опасности, не отдавала себе отчета в том, что затеяла. Она прогуливалась по улицам Лос-Анджелеса, по долинам Сан-Габриэль и Сан-Фернандо, но никогда не бывала по ту сторону roр. Поэтому мисс Нессельрод сразу приняла решение: немедленно вернуть девушку, прежде чем та достигнет пустыни.
— Я поеду за ней! — с готовностью вызвался Якуб Кан.
— Вы? — неуверенно посмотрела она на него. Не... знаю. Полагаю, лишь индеец, которому ведомы в том краю все тропы, может отыскать ее.
В его глазах засветилось лукавство.
— Я родился в пустыне, мэм. Мой народ живет в Такла-Макане и горах, граничащих с ней.
— Слышала о Такла-Макане, когда однажды пересекала Гоби, будучи совсем юной. Я знакома с вашим народом, но эта пустыня вовсе не похожа на вашу, сэр, хотя и менее опасна.
— Я найду их, — твердо пообещал Кан.
— Иоханнес отсутствует уже три недели. Никто из тех, кто поехал с ним, еще не вернулся; вероятно, они все-таки угодили в ловушку. — Мисс Нессельрод опустила взгляд, потом подняла глаза на Якуба Кана. — Иоханнес знал о засаде. Кража лошадей совершена умышленно, главная же цель заключалась в том, чтобы заставить его следовать за ними.
— Он не попадет в ловушку! — с уверенностью, удивившей мисс Нессельрод, заявил он.
— Якуб Кан, пожалуйста, верните ее! Она молоденькая доверчивая и влюбленная девушка! А моему другу... Иоханнесу она тоже очень дорога.
Когда Кан ушел, мисс Нессельрод все еще пребывала в задумчивости. Она вспоминала не пустыню, по которой ехала когда-то с Иоханнесом и его отцом, а ту, что впервые увидела много-много лет и которая жила в ее памяти, — пустыню Гоби. Про Такла-Макане она знала лишь понаслышке, говорили, будто бы это самое страшное место в мире. На крайнем западе Китая пустыня соединяется с Великим Шелковым Путем, который идет вдоль границы. По этому маршруту в самое сердце Индии добирались пилигримы, чтобы там изучать буддизм...
Да, наверное, такой человек, как Якуб Кан, мог разыскать Мегги, подумала мисс Нессельрод.
Иоханнес? Где он сейчас? Что с ним? Она подсчитала в который раз: да, Ханни отсутствовал уже более трех недель.
Мегги переживала разрыв с Иоханнесом, знала, что у него есть заклятые враги, о которых он даже и не подозревает. В конце концов, юноше даже не были известны истинные причины ненависти некоторых людей, и поэтому сама Мегги в свое время стала инициатором того, что ее отец предупредил Иоханнеса о грозящей опасности. Но все это случилось до того, как она встретила дона Федерико.
После знакомства с ним все страхи стали казаться ей просто нелепыми. Очарованная его светскими манерами и явным к ней интересом, девушка изменила свою точку зрения, не желая всерьез даже на секунду подумать, что такой обходительный джентльмен способен на преступление.
Иоханнес ушел, ушел очень решительно. Мисс Нессельрод не без оснований высказала предположение, что он может навсегда остаться там, в пустыне.
Мегги пришла в тот вечер домой совершенно разбитой и опустошенной от одной мысли, что Ханни уехал по ее вине и теперь может вообще не вернуться. Девушка привыкла к ухаживанию молодых людей, живущих в городе, но Иоханнес разительно отличался от всех них. Он обладал такими качествами, которые она никак не могла постичь: сдержанностью и каким-то внутренним спокойствием, собранностью. Удивительно, но ее отец уважал Иоханнеса, а ведь он очень редко о ком-нибудь отзывался с одобрением.
Но Мегги не зря была дочерью своего отца:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Пройдет еще несколько часов, прежде чем я доберусь до воды на сей раз, если вообще сумею добраться. Правда, на половине пути меня настигнет ночь со своей живительной прохладой, поэтому лучше думать о ней. Я должен выдержать, должен дожить до ночи. Кроме того, если я останусь тут и ухитрюсь подстеречь бандитов — жар снова ударил в голову! — всех их уничтожу! Всех!
— Не будь дураком! — тут же одернул я себя раздраженно. — Ну, одного, двух, но не всех же!..
Поднявшись на ноги, я сделал шаг, другой, отдавая себя целиком во власть пустыни, жары. И, как ни странно, чем дольше, тем тверже становилась потерянная было мною уверенность в благополучном исходе моего путешествия. Я глядел на далекие горы, просвечивающие сквозь марево жары, словно на какую-то фантастическую страну, и шел медленно и упрямо, стараясь выбирать для себя недалекие цели. Вон стоит причудливый кактус, если я смогу дойти до него, то...
Вон белый камешек, величиной, наверное, с два моих кулака... Дойдя до него, я выбрал следующую цель, потом еще одну и еще, стараясь не слишком поднимать веки. Наступал полдень, когда я вдруг споткнулся и упал.
Горячий, раскаленный жар пустыни опалил меня. С трудом поднявшись, я все же решил двигаться дальше. Приняв такое решение, обернулся: они шли, они видели меня и, уже не соблюдая прежнюю дистанцию, приближались.
Сощурившись, я пригляделся пристальней. Трое. Только трое?.. Я выигрывал.
Я выигрывал, я побеждал! Внутри бушевала радость, я слышал свой собственный зловещий смех. Нет, это не я, это победила пустыня! Они хотели меня прикончить, а моя пустыня сама убивает их.
Сколько времени я не ел? Никак не мог припомнить, но мысль о еде теперь вызывала приступ тошноты. Снова неожиданно свалившись, на этот раз я сумел быстро подняться.
Оглядываясь назад, отметил, что они были совсем уже близко, подпрыгивая в своих седлах. Бандиты хотели поскорее настичь меня, но лошади их еле плелись. Не знаю, так ли это, но мне казалось, что и сами седоки уже не могли быстро передвигаться.
Бредя по жаре, я шатался, я почти падал, опираясь на ружье как на посох. Повернувшись в очередной раз назад, я поднял ружье, держась за приклад, так как ствол был раскален, тщательно прицелился и выстрелил.
Человек в седле только слегка покачнулся, и я едва не потерял надежду... Но потом он все же рухнул на песок.
Покачиваясь от слабости из стороны в сторону, я двинулся дальше. А когда в очередной раз упал, в голову молниеносно ударила мысль: "Я Иоханнес Верн, и я не боюсь... "
Тогда, встав сначала на колени, потом во весь рост, пошатываясь, я поднялся и снова побрел, но больше уже не падал и все продолжал повторять вслух:
— Я Иоханнес Верн, и я не боюсь...
Слова звучали подобно молитве, подобно какому-то фантастическому заклинанию. Потом откуда-то вдруг повеяло прохладой: я и не заметил, как день начал клониться к вечеру. Низкие горы уже не казались мне такими далекими, как утром.
Окутанный прохладой предвечерья, когда на небе только-только начали появляться первые точечки звезд, я подошел к Белым Родникам. Их было два на расстоянии нескольких ярдов друг от друга.
Опустившись на колени, я обмыл лицо и шею, попил, как всегда, сначала немного воды, потом чуть больше, а потом просто опустил голову в воду. Выбрав место поудобнее, сел лицом к пустыне, откуда должны были вот-вот появиться мои преследователи, вытащил из-за пазухи кусочек сушеного мяса и откусил. Жевал медленно, сосредоточенно.
Пошевелив пальцами ног, почувствовал резкую боль. Наклонившись, увидел, что мои ноги стерты до крови, кожа на подошве потрескалась, а в трещины набился песок — мокасины совсем развалились.
Зачерпнув воду левой рукой, поскольку в правой я держал ружье, помыл и ноги. На это у меня ушло не меньше часа времени.
Вслушиваясь в ночь, я ничего не уловил. Сняв с себя кожаную куртку и достав нож, я приступил к ремонту мокасин. Однажды мне уже приходилось этим заниматься, используя шнурки от ворота и нижние части рукавов. Время от времени я склонялся к роднику и пил. Наконец, почувствовав, что напился, отошел подальше от воды, облюбовал место на песке возле камня и, рухнув, мгновенно провалился в небытие.
В ночи горели звезды, ветер шелестел сухими листьями, сорванными с какого-то кустарника, шуршал песок, и теперь что-то явно передвигалось в ночной мгле. На этот странный звук я и открыл глаза.
Ко мне приближался человек.
Я сел. Край неба на востоке окрасился в бледный серый цвет. Значит, близился рассвет. Взяв в руки ружье, я направил его на шедшего из пустыни, похожего на ночной кошмар человека с дикими выпученными глазами.
— Воды! — только и прошептал он. — Пить!
— Брось свое ружье! Нож тоже! — приказал я.
— Умерли... там... умерли...
— Пей, черт тебя возьми!
Жадно припав к источнику, хватая ртом воду, захлебываясь, он начал пить. Но почти тут же я схватил его за волосы и оттащил от источника.
— Погоди, глупец! Ты убьешь себя.
Небо на горизонте из серого превратилось уже в розовато-желтое. Я внимательно рассматривал человека. Наверняка это был англичанин. Красное, сожженное солнцем лицо и нос, изуродованное безобразным шрамом лицо. На ногах пришельца, вместо обуви, болтались лохмотья.
— Где все остальные? — Мой голос срывался.
— Умерли... умерли!.. Все!.. Там! — Он поднял руку, махнув в сторону пустыни. — Умерли. Все.
— Среди них и Федерико?
— Он вернулся. Чтобы взять новых лошадей и продолжать преследовать тебя. — Человек посмотрел мне в глаза. — Так что считай, что ты тоже покойник, Его люди будут поджидать тебя, когда ты будешь выходить из пустыни. Если не умрешь здесь, они станут сторожить тебя возле каждой впадины, где есть вода. Один из людей Федерико знает, где ты можешь пройти. Они будут ждать...
Осторожно, стараясь не поворачиваться к нему спиной, я оторвал остатки рукавов от моей кожаной куртки, потом одним из них закрыл отверстие на втором, соорудив таким образом какое-то подобие сосуда, используя кожаные шнурки, оставшиеся от ремонта мокасин, стал сшивать нечто наподобие фляги.
Бандит внимательно наблюдал за моими действиями.
— Если ты полагаешь, что это годится как емкость для воды, то ошибаешься: она вся вытечет.
— Может быть. Но не вся.
— Дурак! Они все равно поймают тебя.
— Они не учитывают этого. — Я махнул рукой в сторону пустыни.
Заметив, что человек по-прежнему не сводит глаз с воды, я позволил ему попить еще немного.
— Дурак, — повторил он устало.
— Дурак, но живой, — ответил я.
Опустив свою «флягу» в воду, я вытащил ее полную до краев. Но вода ручьями вытекала из нее.
— Вот... видишь, — с некоторым оттенком злорадства произнес человек.
Немного жидкости внутри все же удержалось. Я погрузил «флягу» еще раз, но на большую глубину и оставил ее там мокнуть.
— Ты!.. — Я поднял ружье. — Вставай!
Испуганно глянув на меня, он медленно поднялся.
— Там, справа, бьет другой родник. Иди к нему и сиди там. Если хоть раз поднимешься после того, как дойдешь туда, я тебя немедленно пристрелю.
Шатаясь, он побрел туда, куда ему было приказано, и не сел, видел я, а буквально свалился на землю.
— Ты зря собираешься уходить отсюда, тебя убьют, — предостерег он меня еще раз.
Сказав это, он растянулся на песке и тотчас заснул. Хотя между нами и было всего каких-нибудь тридцать — сорок футов, я чувствовал себя гораздо свободнее и безопаснее. Сидя спиной к роднику, я отдыхал, подремывая. Бандит ни разу не пошевельнулся.
В течение долгого дня я не занимался ничем, давая возможность своим ногам немного отдохнуть, и старательно пропитывал себя водой. С заходом солнца я достал свою «флягу», взял ружье и повернулся лицом к пустыне.
Бандит тоже поднялся на ноги и пошел ко мне со словами:
— Ты умрешь! Тебя там убьют!
У меня не было никакого желания отвечать ему, да и времени не было, чтобы оборачиваться назад: слишком долгий предстоял мне путь.
— Ты умрешь, — продолжал он надрываться в крике и даже пробежал за мной несколько шагов. — Тебя убьют! — хрипел он.
С полной воды «флягой» я продолжал упрямо шагать в глубь пустыни.
— ...Умрешь! — долетел до меня обрывок его истошного крика.
Далеко впереди маячили горы, а там, где горы, всегда обнаружишь несколько впадин, в которых скапливается вода. В кожаной моей сумке, понимал я, ее хватит не надолго. Сейчас, пока кожа влажная, она держит жидкость, но стоит ей начать высыхать и съеживаться, как тотчас вода начнет уходить, и останется каких-нибудь несколько глотков.
Несколько глотков... а потом?
Подумав о Мегги, я вдруг сказал вслух то, что никогда не позволял себе произносить раньше:
— Мегги, я люблю тебя.
Ноги снова кровоточили, каждый шаг давался с мукой. Я выбрал далекую звезду, сияющую над далекими горами, и, ориентируясь на нее, зашагал в ночь, в пустыню.
Глава 50
Мисс Нессельрод сварила кофе в большом кофейнике. Скоро должна прийти почта, и ей доставят газеты. Обязательно зайдет несколько постоянных клиентов. Дюжина самых известных в городе мужчин превратила ее читальный зал в место своих деловых встреч, благо подальше от шума салунов.
Новости дня обсуждались здесь прежде, чем появлялись в колонках «Стар». Вначале, когда она только появилась в Лос-Анджелесе, это была просто привлекательная молодая женщина, держащая книжную лавку. Но со временем она и сама все чаще стала принимать участие в этих беседах; правда, когда в разговоре участвовало более двух мужчин, мисс Нессельрод предпочитала уединяться за своим столом.
Всем языкам она предпочитала английский, хотя в России молодая женщина из приличной семьи должна была уметь говорить и по-французски, если участвовала в общем разговоре. В память о родине мисс Нессельрод все еще хранила несколько книг на родном языке.
В России она бы теперь, наверное, заваривала чай и пила его из самовара. Давно это было! А как сложилась бы жизнь, если б ее не сослали в Сибирь? Если бы ее брат не участвовал в этом неумном заговоре? Возможно, теперь она была бы замужем, у нее появились бы дети, и она проводила бы большую часть времени во Франции или Германии, а может быть, Швейцарии.
Она хорошо помнила свою мать, стройную красивую женщину с выразительными глазами, полными достоинства манерами. Ее отец страшно гордился своей женой, хотя и притворялся, что не одобряет некоторые из ее чересчур либеральных британских взглядов. Они встретились, когда отец посетил однажды Англию с дипломатической миссией. Это была любовь с первого взгляда, и ее будущий отец не мог дождаться минуты, когда его представят официально. Поэтому на одном из приемов решительно пересек зал и представился ей сам. Это было шокирующее, но волнующее зрелище. Мать не раз рассказывала ей эту историю, которую никогда не надоедало слушать: всякий раз она ласкала ее слух.
Как далеко, как давно все это было!..
Мисс Нессельрод вспомнила забавную игру в крокет. Как, ожидая, пока партнер сделает свой ход, любовалась стройными деревьями пихтовой аллеи, ведущей к озеру. Она очень любила этот уголок парка и часто по воскресеньям прогуливалась к озеру вместе с отцом.
Она могла бы быть теперь знатной дамой, принимаемой самим государем, а может быть даже жила при дворе. Хотя ей всегда больше нравилась жизнь в имении, нежели в Санкт-Петербурге.
Сибирь вовсе не оказалась таким холодным и неприютным местом, как ожидали члены ее семьи. В городке, куда они были сосланы, зимы не были слишком суровыми, какие случались нередко на берегах Невы, и по контрасту — стояло прекрасное лето. Она с удивлением обнаружила, что в Сибири обитали более открытые и дружелюбные люди. Хотя ссылка считалась одной из самых страшных бед, какие могут произойти с человеком, она не находила в этом ничего дурного до тех пор, пока до них не дошло известие о том, что их ожидало, и не пришлось бежать...
Это было последнее, о чем мисс Нессельрод подумала, сидя за своим рабочим столом, так как, обернувшись, только теперь заметила стоявшего в дверях человека и была ошеломлена. Вначале она подумала, что никогда прежде не видела его, потом как-то интуитивно поняла: это был Якуб Кан.
Ее первым впечатлением было ощущение, что перед ней человек сильный, и не только физически, хотя это было очевидно: достаточно было взглянуть на его массивные плечи и мощные руки — от него шли какие-то неуловимые излучения.
Пришедший не был выше ее ростом, он просто был широк и могуч и стоял к ней лицом, слегка расставив ноги. Просторная рубаха свободно ниспадала на брюки. Лицо человека было шоколадным от загара, голова — невозможно было сразу понять — то ли лысая, то ли обритая.
— Вы друг Мегги Лаурел? — спросил он, поздоровавшись.
— Да, — в недоумении ответила мисс Нессельрод.
— Она отправилась на поиски Иоханнеса Верна, — сообщил он вдруг.
— Что? Мегги? Это невозможно! Она не должна...
— Мисс Мегги взяла с собой трех человек... один из них Томадр Мачадо, хороший парень... и трех навьюченных лошадей.
Если Мегги и в самом деле отправилась в пустыню на поиски Иоханнеса, то у нее нет и одного шанса из тысячи найти его. Он преследует конокрадов и движется по их следу. Мегги, не бывавшая во внутренних районах страны, не имела ни малейшего представления об их бесконечности, о подстерегавшей на каждом шагу опасности, не отдавала себе отчета в том, что затеяла. Она прогуливалась по улицам Лос-Анджелеса, по долинам Сан-Габриэль и Сан-Фернандо, но никогда не бывала по ту сторону roр. Поэтому мисс Нессельрод сразу приняла решение: немедленно вернуть девушку, прежде чем та достигнет пустыни.
— Я поеду за ней! — с готовностью вызвался Якуб Кан.
— Вы? — неуверенно посмотрела она на него. Не... знаю. Полагаю, лишь индеец, которому ведомы в том краю все тропы, может отыскать ее.
В его глазах засветилось лукавство.
— Я родился в пустыне, мэм. Мой народ живет в Такла-Макане и горах, граничащих с ней.
— Слышала о Такла-Макане, когда однажды пересекала Гоби, будучи совсем юной. Я знакома с вашим народом, но эта пустыня вовсе не похожа на вашу, сэр, хотя и менее опасна.
— Я найду их, — твердо пообещал Кан.
— Иоханнес отсутствует уже три недели. Никто из тех, кто поехал с ним, еще не вернулся; вероятно, они все-таки угодили в ловушку. — Мисс Нессельрод опустила взгляд, потом подняла глаза на Якуба Кана. — Иоханнес знал о засаде. Кража лошадей совершена умышленно, главная же цель заключалась в том, чтобы заставить его следовать за ними.
— Он не попадет в ловушку! — с уверенностью, удивившей мисс Нессельрод, заявил он.
— Якуб Кан, пожалуйста, верните ее! Она молоденькая доверчивая и влюбленная девушка! А моему другу... Иоханнесу она тоже очень дорога.
Когда Кан ушел, мисс Нессельрод все еще пребывала в задумчивости. Она вспоминала не пустыню, по которой ехала когда-то с Иоханнесом и его отцом, а ту, что впервые увидела много-много лет и которая жила в ее памяти, — пустыню Гоби. Про Такла-Макане она знала лишь понаслышке, говорили, будто бы это самое страшное место в мире. На крайнем западе Китая пустыня соединяется с Великим Шелковым Путем, который идет вдоль границы. По этому маршруту в самое сердце Индии добирались пилигримы, чтобы там изучать буддизм...
Да, наверное, такой человек, как Якуб Кан, мог разыскать Мегги, подумала мисс Нессельрод.
Иоханнес? Где он сейчас? Что с ним? Она подсчитала в который раз: да, Ханни отсутствовал уже более трех недель.
Мегги переживала разрыв с Иоханнесом, знала, что у него есть заклятые враги, о которых он даже и не подозревает. В конце концов, юноше даже не были известны истинные причины ненависти некоторых людей, и поэтому сама Мегги в свое время стала инициатором того, что ее отец предупредил Иоханнеса о грозящей опасности. Но все это случилось до того, как она встретила дона Федерико.
После знакомства с ним все страхи стали казаться ей просто нелепыми. Очарованная его светскими манерами и явным к ней интересом, девушка изменила свою точку зрения, не желая всерьез даже на секунду подумать, что такой обходительный джентльмен способен на преступление.
Иоханнес ушел, ушел очень решительно. Мисс Нессельрод не без оснований высказала предположение, что он может навсегда остаться там, в пустыне.
Мегги пришла в тот вечер домой совершенно разбитой и опустошенной от одной мысли, что Ханни уехал по ее вине и теперь может вообще не вернуться. Девушка привыкла к ухаживанию молодых людей, живущих в городе, но Иоханнес разительно отличался от всех них. Он обладал такими качествами, которые она никак не могла постичь: сдержанностью и каким-то внутренним спокойствием, собранностью. Удивительно, но ее отец уважал Иоханнеса, а ведь он очень редко о ком-нибудь отзывался с одобрением.
Но Мегги не зря была дочерью своего отца:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51