.. Я ведь почти никогда не выхожу вечерами из дому.
Бесшумно вошел Финней и присел в отдалении.
— Пожалуйста, Иоханнес, расскажи мне о своей маме.
О маме? Что я мог рассказать о ней? И почему я должен был рассказывать ей?..
— Я очень любила твою мать. Она была мне как родная дочь. Мне нравился и твой отец. Пожалуйста, Иоханнес...
— Она была прекрасна, — начал я, — как вы. Мы жили всегда втроем, всегда вместе. Думаю, мама была очень счастлива, за исключением тех моментов, когда вспоминала о доме. Она рассказывала мне много историй об Испании, про морскую поездку сюда. И о Калифорнии. Отец не раз предлагал отвезти ее обратно, в Калифорнию, но она боялась за него.
— Твой отец всегда был смелым. Уверена, он никогда ничего не боялся. Расскажи мне... где вы жили? Как жили? Я хочу знать все!
— Мы часто переезжали. Вам, вероятно, известно, что мой отец ходил в море с моим дедом, который был капитаном, отец тоже хотел им стать. Но оставил эти мечты, потому что ему пришлось бы часто бросать нас с мамой, и он отказался от моря.
Одно время он управлял конюшней в Филадельфии, потом тренировал лошадей и управлял фермой в Кентукки. До этого он работал пожарным в городе, — забыл в каком, — на реке Миссури. Тогда я был совсем маленьким...
Часто он говорил, что хочет найти постоянную работу, которая давала бы ему возможность писать. Мистер Лонгфелло был поэтом и одновременно профессором, Оливер Уэнделл Холмс был физиком. Мистер Эмерсон, по-моему, был министром... У каждого из них был источник существования, поэтому они могли свободно заниматься творчеством. К этому стремился и мой отец.
Многие люди, посещавшие наш дом в Филадельфии, были писателями. Помню мистера Липпарда с его длинными спутанными волосами, в странной одежде. Он жил в старом полуразрушенном доме с множеством комнат, где обитали разные люди. Дом был совершенно заброшенным, и все они в один прекрасный день просто пришли туда и стали в нем жить.
Еще у нас бывал мистер Хист, я дважды видел его, и редактор Эдгар По. По-моему, он тоже был писателем... Да, точно. Потому что я помню, как папа интересовался у него, о чем он станет писать дальше, если никто не захочет читать его рассказы о привидениях, домах ужаса и склепах. Но как и все они, мистер По писал о том, о чем ему хотелось.
Папа много читал мне — разные рассказы, романы. Я очень любил «Всадника без головы». Иногда, когда собирались папины друзья, мама подавала им чай или кофе. Мистеру По нравилось слушать рассказы отца о годах, проведенных в море, когда он был еще совсем юным. И он задавал отцу множество вопросов. Во время одного из плаваний, когда корабль огибал мыс Горн, корабль был отнесен к югу и моряки очутились среди айсбергов, пережив много неприятных моментов, прежде чем спаслись.
Мама тоже рассказывала мне немало историй: одна из них была про мавра, спящего в заколдованной пещере вместе со своими рыцарями и ожидавшего пробуждения, чтобы завоевать Испанию.
— Твоя мать сидела за столом вместе с мужчинами и разговаривала с ними?
— Это не было правилом. Просто все они иногда просили ее побыть с ними, поскольку она знала немало интересных историй. Некоторые из них, по-моему, были известны ей от вас: вас она частенько вспоминала.
Вечерами, когда становилось совсем поздно, а я еще не лежал в кровати, мама внезапно спохватывалась, восклицая: «Какой ужас! Вы должны были уже давно лежать в постели, молодой человек!» Но если история была слишком захватывающей, мама могла забыть обо всем.
Только один рассказ, помню, всегда печалил ее. О монстре...
— О монстре?
— Женщина по имени Мэри Шелли, ее муж, кажется, был поэтом, написала рассказ о студенте Франкенштейне, который лепил людей из кусочков мертвых тел. Люди думали, что он — порождение дьявола, а на самом деле он им не был. Мама всегда сочувствовала ему...
На какое-то время в комнате наступила тишина, потом тетя Елена сменила тему:
— Ты сказал, вы жили в Кентукки?
— Человек, которого папа встретил, работая в конюшне, дающей напрокат лошадей, предложил ему работу тренера по подготовке лошадей к скачкам. Ему понравилось, как папа ухаживает за животными, поэтому и предложил эту сделку. Если отец будет тренировать лошадь, которая победит на скачках, он поделится с отцом прибылью.
— Верн никогда не заговаривал о том, чтобы вернуться на море?
— О нет! В это время заболела мама, и он хотел перевезти нас в другое место, где воздух лучше. Однажды мы остались с ним вдвоем, и папа сказал, что мы должны как можно нежнее относиться к маме, потому что она больна серьезнее, чем думают все. И папа не мог бы взяться за такую работу, которая вынуждала бы его надолго оставлять маму одну.
Как-то раз он заговорил об этом с мистером По, жена которого тоже была больна. У мамы и жены мистера По была чахотка, считавшаяся аристократической болезнью. Люди делались от нее бледными и худыми, а врачи рекомендовали пить хорошее вино и держать специальную диету.
Папа сказал однажды маме, что она не выздоровеет в том климате, где мы жили последнее время, что надо непременно возвращаться в Калифорнию, где она быстро поправится. Но мама не хотела и слышать об этом, ответила, что его могут там убить.
Отец возразил: «Ты думаешь, я так просто позволю это сделать?»
«Нет, — сказала мама, — но ты можешь убить его, что тоже плохо».
Иногда ночью, думая, что я сплю, они разговаривали обо мне, беспокоились, что будет со мной, когда они оба умрут. В это время папа тоже заболел, и маме было об этом известно. Потом умерла мама...
— Когда это было?
— Мне, кажется, было пять лет. Я точно не помню, мы жили тогда в Кентукки...
Несколько минут я не мог произнести ни слова, только вспоминал последние длинные чудесные дни, когда мы любовались вместе с ней зелеными пастбищами, обнесенными белым забором, прекрасными резвящимися там лошадьми. Мама много говорила со мной в те дни. Я думаю, она хотела как можно больше рассказать мне, прежде чем...
Тетя Елена сидела очень тихо, ловя каждое мое слово. Иногда ее глаза наполнялись слезами, а губы начинали дрожать, но она не произнесла ни слова, не прерывала меня.
— Кто-то рассказал нам, что жена мистера По тоже умерла. После смерти мамы две лошади, которых тренировал отец, победили на скачках, и хозяин, как обещал, дал ему часть выигрыша.
То был очень влажный дождливый год, отцу стало хуже, он вынужден был оставить работу, и мы поехали на запад.
— Знаю, — сказала тетя Елена, помолчала, взглянув на меня. — Спасибо тебе, Иоханнес, за рассказ. Я рада, что твоя мама была счастлива все эти годы. У нее был твой отец, а у них обоих был ты... Мне пора возвращаться. Если я тебе понадоблюсь, пожалуйста, пришли ко мне мисс Нессельрод или сеньора Финнея. И еще, прошу тебя, будь осторожен. Я ничего не могу с ним поделать. Понимаешь, ничего. И он пока ничего не знает, — мне стало бы известно об этом. Он по-прежнему думает, что ты умер, и даже иногда поговаривает о возвращении в Испанию.
Ты должен, Иоханнес, стараться избегать всяких стычек с кем бы то ни было. Из разговоров женщин о драке, происшедшей в школе, я узнала о мальчике по имени Иоханнес, живущем в доме мисс Нессельрод. Знала, что она ехала сюда, на запад, в одном фургоне с твоим отцом, а мистер Финней помогал в этой поездке сеньору Фарлею...
Тетя Елена уже направилась было к двери, но Джакоб внезапно остановил ее.
— Подождите, мадам. Я выйду первым и посмотрю вокруг.
Через минуту он вернулся.
— Все в порядке!
В дверях тетя Елена неожиданно остановилась и поцеловала меня в лоб, смутившись. Потом, не прощаясь, шагнула за порог и тотчас растворилась в темноте.
Мисс Нессельрод подошла ко мне, обняла за плечи.
— Думаю, она очень любит тебя, Ханни, наверное, так же, как любила и твою маму.
— Но ведь она совсем не знает меня.
— Она видит в тебе твою маму. У донны Елены нет собственных детей, и твоя мама была для нее как родная дочь. Теперь ее заменишь ты.
— Она очень красивая леди.
— Да, красивая. И, знаешь, она очень рисковала, придя сюда сегодня вечером. Если твой дед узнает, что она уходила из дома и встречалась с тобой, он будет разъярен. И может посадить ее под замок.
— Он сделал бы и такое?
— Наверняка сделал бы.
Ночью я не мог заснуть, все размышлял о донне Елене. Чем-то она напоминала мисс Нессельрод, но в чем-то и разительно отличалась от нее. По-английски она говорила прекрасно, хотя и с небольшим акцентом. Я поймал себя на мысли, что мне нравится думать о ней, наверное, потому что она моя родственница и у нас с ней течет в жилах одна кровь.
И еще во мне росло какое-то странное нетерпение, страстное желание увидеть пустыню и горы. Где сейчас Франческо? Не забыл ли он меня?
Меня сжигало стремление увидеть снова те дикие места, росла тоска по чему-то неясному, о чем шелестел ветер. Я не мог разобрать в этом шелесте слов, но знал, что они призывают меня обратно, — туда, где по ночам слышится тоскливый вой койотов, беседующих с луной, и где огромные кактусы протягивали к небу свои усталые руки.
Но я не мог вернуться назад. Пока не мог. Отец хотел, чтобы я ходил в школу, а мисс Нессельрод спрашивала меня, кем я хочу стать. Полагаю, она руководствовалась не простым любопытством и хотела заставить меня задуматься об этом серьезно, стремилась, чтобы я заставил работать свои собственные мозги.
Утром я пошел вместе с мисс Нессельрод в книжную лавку помогать ей. Мимо нас проскакали на прекрасных лошадях с седлами, отделанными серебряной тесьмой, два калифорнийца. Они почти одновременно подняли свои сомбреро, грациозно поклонившись мисс Нессельрод, и я с завистью поглядел им вслед.
Лошади, можно сказать, буквально танцевали в дорожной пыли, везя на своих спинах двух великолепно одетых красавцев. На солнце сияли начищенные шпоры. Никто в мире не ездил так красиво на лошади, как калифорниец! В этом я уже убедился.
— Какая жалость! — неожиданно воскликнула мисс Нессельрод, тоже глядя вслед этим двоим.
— Почему? — изумился я.
— Их мир уходит, и уходит очень быстро, Иоханнес. Они владеют огромными участками земли, они хорошо живут, ни о чем не беспокоясь, почти не работают на своих конюшнях, танцуют фантанго на балах, флиртуют с девушками и не думают о завтрашнем дне. Им достаточно того, что сегодня светит солнце, что у них расшитая золотом и серебром одежда и великолепные лошади. Они не понимают, что на смену их миру приходит другой. А их...
— ...Уходит? — продолжил я ее мысль.
— Да, Иоханнес, именно уходит. Перемены неизбежны! И они почти уже на пороге: сюда пришли бостонцы.
Глава 24
— Не понимаю, — недоумевал я.
— Все очень просто. Калифорнийцы прекрасные люди, дружелюбные и по-своему деликатные. Очень любят детей. Но почти никто из них никогда не имел дело с деньгами. Все, что им необходимо, они получают благодаря обмену между собой, обмену с индейцами или охотниками.
Бостонцы же, как они величают себя, — грубые янки, привыкшие к тяжелой работе. Они собираются все здесь изменить. Меня, конечно, далеко не все в их планах устраивает, но перемены неминуемы. И это ни по чьей-нибудь злобе. Янки простые бизнесмены. Когда калифорнийцу нужно что-нибудь, расшитая ли золотом одежда или седло, украшенное серебром, он никогда не спрашивает о цене. Если у него нет денег, он займет их, а все займы делаются под проценты, ежемесячно растущие.
Видел, Ханни, двух молодых людей, только что проехавших мимо нас? Они в костюмах, цена которым не менее двух тысяч долларов за каждый. Помнишь того молодого человека, который так грациозно приветствовал меня? У него могло бы теперь быть сорок акров земли...
— Могло бы быть, говорите вы?..
— Да, Иоханнес. Могло бы... И он еще не понял этого, но... двадцать акров ее уже принадлежат не ему, а мне. Он семь раз занимал у меня деньги, и, хотя отлично понимает, что его зависимость все увеличивается, продолжает улыбаться.
Мы приблизились к лавке, и я открыл дверь. Войдя, мисс Нессельрод сняла шляпу и мантилью, спадавшую ей на плечи.
— Их мир изменится, Иоханнес. Время игр под солнцем прошло. Если они хотят уцелеть в новом мире, им придется работать. Они должны выращивать апельсины, как мистер Волфскил, или разбивать виноградники.
У дверей стояли две коробки с книгами, доставленные носильщиком из гавани. Первым моим делом в это утро было распаковать их, переписать, а потом расставить по полкам, так, чтобы они были хорошо видны.
Я ставил очередную книгу на полку и говорил название мисс Нессельрод, чтобы она могла записать его. Неожиданно я взял в руки рассказы А. Гордона Пима, выпущенные издательством «Вилли и Путнем» в Англии. Мой отец, помню, как-то искал эту книгу и никак не мог найти ее.
С некоторой гордостью я сказал мисс Нессельрод:
— Это друг моего отца, они с ним часто разговаривали о полюсах Земли, особенно после того случая, когда корабль отца попал в окружение айсбергов.
— Может быть, что-то, о чем он рассказывал Эдгару По, тоже вошло в рассказы?
— Думаю, разговор с По состоялся время спустя, после того, как книга была уже написана, но я не уверен. Здесь напечатано, что рассказы изданы в 1838 году, мне тогда было два года... Можно, я почитаю ее, мэм?
— Конечно!
Осталось расставить еще несколько экземпляров и, пока я работал, не переставая размышлял о мисс Нессельрод. Все-таки, кто она, эта женщина? Откуда? Когда мы ехали на запад, каждый рассказывал свою историю — кем был, чем занимался.
Только мисс Нессельрод хранила молчание. Ходили слухи, будто она была учительницей, но это являлось всего лишь предположением. Никто ничего не знал о ней, и постепенно сложилось мнение, что она приехала на запад в поисках мужа. Это было вполне вероятно, но я не верил. Ей нравились некоторые мужчины, она получала удовольствие от общения с ними, но, казалось, всегда сторонилась более молодых и более привлекательных. Иногда я видел ее стоящей у окна с плотно сжатыми губами и неподвижным лицом. О чем она думала в эти минуты, я даже не мог себе представить.
Однажды, вернувшись из школы, я пришел в лавку, чтобы помочь мисс Нессельрод, и застал ее с озабоченным выражением на лице.
— Томас Фразер говорил мне, что ты делаешь успехи в школе, — сказала она. И, минуту помолчав, добавила резким, почти гневным голосом: — Я хочу, чтобы ты доказал им, Иоханнес!.. Они, эти люди, прогнали твоего отца, твою мать, потому что она вышла за него замуж, тебя — потому что ты их сын...
Докажи им, Иоханнес! Сделай же что-нибудь значительное, сам добейся всего!.. Слушай всех, приходящих сюда! Внимательно слушай! Образование — это не только уроки в школе. Прислушивайся к разговорам людей, изучай философию жизни, имей свое мнение о том или ином бизнесе, торговле, кораблях, политике... Слушай и учись!
Некоторые люди учатся слушая, другие — читая, третьи — наблюдая. Учись как можешь, но учись!
Мистер Вилсон, мистер Волфскил, мистер Уокмен — эти люди превратят наш городок в огромный процветающий город. У них немало планов, и это не воздушные замки, я верю, они претворят свои планы в жизнь.
Ты должен быть выносливее, сильнее, умнее твоих врагов. Ты победишь их своим превосходством, — тем, что станешь важной персоной, но при этом будешь лучше их!
Вся наша жизнь основана на принятии решений. Ты должен определить, кем ты хочешь стать и чем заниматься. Это может быть не одно и то же, хотя бывает и так.
Проходили месяцы. В школе Ред Хубер сохранял дистанцию, но не терпел меня, как и в первый день моего пребывания там. И я знал, что проблема наших отношений все время существует. Мегги по-прежнему сидела рядом со мной, но я по-прежнему стеснялся ее: у меня было мало опыта в общении с девочками.
Мегги и я читали вслух лучше, чем остальные, но считала Мегги лучше меня.
Ред был довольно способным, но к урокам Фразера относился весьма пренебрежительно. Как, впрочем и к нему самому. Я же старался избегать его, потому что знал, хотя мне и удалось однажды победить Хубера: впредь он постарается этого уже не допустить.
Мисс Нессельрод, а может быть, и Джакоб Финней, видимо, поговорили однажды с Фразером, потому что тот никогда не вспоминал, что когда-то мы были знакомы, что он видел моего отца, не рассказывал о путешествии через горы и пустыню.
Нередко, когда мы сидели по своим местам в классе, он во время уроков разговаривал с нами, но предпочитал темы, которые считал важными или которые в данный момент больше интересовали его самого.
— На самом-то деле, — сказал он как-то однажды утром нам, — ваше образование во многом зависит от вас самих. Учитель — лишь проводник, указывающий вам путь к знаниям. Ни школа, ничто другое не может дать вам образования.
То, что вы получаете, похоже на контуры картинки в детской книжке для раскрашивания. Вы должны сами раскрасить ее...
Надеюсь, смогу подсказать вам путь, куда идти и как добраться до цели...
Выйдя однажды из класса, я обнаружил, что Мегги идет рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Бесшумно вошел Финней и присел в отдалении.
— Пожалуйста, Иоханнес, расскажи мне о своей маме.
О маме? Что я мог рассказать о ней? И почему я должен был рассказывать ей?..
— Я очень любила твою мать. Она была мне как родная дочь. Мне нравился и твой отец. Пожалуйста, Иоханнес...
— Она была прекрасна, — начал я, — как вы. Мы жили всегда втроем, всегда вместе. Думаю, мама была очень счастлива, за исключением тех моментов, когда вспоминала о доме. Она рассказывала мне много историй об Испании, про морскую поездку сюда. И о Калифорнии. Отец не раз предлагал отвезти ее обратно, в Калифорнию, но она боялась за него.
— Твой отец всегда был смелым. Уверена, он никогда ничего не боялся. Расскажи мне... где вы жили? Как жили? Я хочу знать все!
— Мы часто переезжали. Вам, вероятно, известно, что мой отец ходил в море с моим дедом, который был капитаном, отец тоже хотел им стать. Но оставил эти мечты, потому что ему пришлось бы часто бросать нас с мамой, и он отказался от моря.
Одно время он управлял конюшней в Филадельфии, потом тренировал лошадей и управлял фермой в Кентукки. До этого он работал пожарным в городе, — забыл в каком, — на реке Миссури. Тогда я был совсем маленьким...
Часто он говорил, что хочет найти постоянную работу, которая давала бы ему возможность писать. Мистер Лонгфелло был поэтом и одновременно профессором, Оливер Уэнделл Холмс был физиком. Мистер Эмерсон, по-моему, был министром... У каждого из них был источник существования, поэтому они могли свободно заниматься творчеством. К этому стремился и мой отец.
Многие люди, посещавшие наш дом в Филадельфии, были писателями. Помню мистера Липпарда с его длинными спутанными волосами, в странной одежде. Он жил в старом полуразрушенном доме с множеством комнат, где обитали разные люди. Дом был совершенно заброшенным, и все они в один прекрасный день просто пришли туда и стали в нем жить.
Еще у нас бывал мистер Хист, я дважды видел его, и редактор Эдгар По. По-моему, он тоже был писателем... Да, точно. Потому что я помню, как папа интересовался у него, о чем он станет писать дальше, если никто не захочет читать его рассказы о привидениях, домах ужаса и склепах. Но как и все они, мистер По писал о том, о чем ему хотелось.
Папа много читал мне — разные рассказы, романы. Я очень любил «Всадника без головы». Иногда, когда собирались папины друзья, мама подавала им чай или кофе. Мистеру По нравилось слушать рассказы отца о годах, проведенных в море, когда он был еще совсем юным. И он задавал отцу множество вопросов. Во время одного из плаваний, когда корабль огибал мыс Горн, корабль был отнесен к югу и моряки очутились среди айсбергов, пережив много неприятных моментов, прежде чем спаслись.
Мама тоже рассказывала мне немало историй: одна из них была про мавра, спящего в заколдованной пещере вместе со своими рыцарями и ожидавшего пробуждения, чтобы завоевать Испанию.
— Твоя мать сидела за столом вместе с мужчинами и разговаривала с ними?
— Это не было правилом. Просто все они иногда просили ее побыть с ними, поскольку она знала немало интересных историй. Некоторые из них, по-моему, были известны ей от вас: вас она частенько вспоминала.
Вечерами, когда становилось совсем поздно, а я еще не лежал в кровати, мама внезапно спохватывалась, восклицая: «Какой ужас! Вы должны были уже давно лежать в постели, молодой человек!» Но если история была слишком захватывающей, мама могла забыть обо всем.
Только один рассказ, помню, всегда печалил ее. О монстре...
— О монстре?
— Женщина по имени Мэри Шелли, ее муж, кажется, был поэтом, написала рассказ о студенте Франкенштейне, который лепил людей из кусочков мертвых тел. Люди думали, что он — порождение дьявола, а на самом деле он им не был. Мама всегда сочувствовала ему...
На какое-то время в комнате наступила тишина, потом тетя Елена сменила тему:
— Ты сказал, вы жили в Кентукки?
— Человек, которого папа встретил, работая в конюшне, дающей напрокат лошадей, предложил ему работу тренера по подготовке лошадей к скачкам. Ему понравилось, как папа ухаживает за животными, поэтому и предложил эту сделку. Если отец будет тренировать лошадь, которая победит на скачках, он поделится с отцом прибылью.
— Верн никогда не заговаривал о том, чтобы вернуться на море?
— О нет! В это время заболела мама, и он хотел перевезти нас в другое место, где воздух лучше. Однажды мы остались с ним вдвоем, и папа сказал, что мы должны как можно нежнее относиться к маме, потому что она больна серьезнее, чем думают все. И папа не мог бы взяться за такую работу, которая вынуждала бы его надолго оставлять маму одну.
Как-то раз он заговорил об этом с мистером По, жена которого тоже была больна. У мамы и жены мистера По была чахотка, считавшаяся аристократической болезнью. Люди делались от нее бледными и худыми, а врачи рекомендовали пить хорошее вино и держать специальную диету.
Папа сказал однажды маме, что она не выздоровеет в том климате, где мы жили последнее время, что надо непременно возвращаться в Калифорнию, где она быстро поправится. Но мама не хотела и слышать об этом, ответила, что его могут там убить.
Отец возразил: «Ты думаешь, я так просто позволю это сделать?»
«Нет, — сказала мама, — но ты можешь убить его, что тоже плохо».
Иногда ночью, думая, что я сплю, они разговаривали обо мне, беспокоились, что будет со мной, когда они оба умрут. В это время папа тоже заболел, и маме было об этом известно. Потом умерла мама...
— Когда это было?
— Мне, кажется, было пять лет. Я точно не помню, мы жили тогда в Кентукки...
Несколько минут я не мог произнести ни слова, только вспоминал последние длинные чудесные дни, когда мы любовались вместе с ней зелеными пастбищами, обнесенными белым забором, прекрасными резвящимися там лошадьми. Мама много говорила со мной в те дни. Я думаю, она хотела как можно больше рассказать мне, прежде чем...
Тетя Елена сидела очень тихо, ловя каждое мое слово. Иногда ее глаза наполнялись слезами, а губы начинали дрожать, но она не произнесла ни слова, не прерывала меня.
— Кто-то рассказал нам, что жена мистера По тоже умерла. После смерти мамы две лошади, которых тренировал отец, победили на скачках, и хозяин, как обещал, дал ему часть выигрыша.
То был очень влажный дождливый год, отцу стало хуже, он вынужден был оставить работу, и мы поехали на запад.
— Знаю, — сказала тетя Елена, помолчала, взглянув на меня. — Спасибо тебе, Иоханнес, за рассказ. Я рада, что твоя мама была счастлива все эти годы. У нее был твой отец, а у них обоих был ты... Мне пора возвращаться. Если я тебе понадоблюсь, пожалуйста, пришли ко мне мисс Нессельрод или сеньора Финнея. И еще, прошу тебя, будь осторожен. Я ничего не могу с ним поделать. Понимаешь, ничего. И он пока ничего не знает, — мне стало бы известно об этом. Он по-прежнему думает, что ты умер, и даже иногда поговаривает о возвращении в Испанию.
Ты должен, Иоханнес, стараться избегать всяких стычек с кем бы то ни было. Из разговоров женщин о драке, происшедшей в школе, я узнала о мальчике по имени Иоханнес, живущем в доме мисс Нессельрод. Знала, что она ехала сюда, на запад, в одном фургоне с твоим отцом, а мистер Финней помогал в этой поездке сеньору Фарлею...
Тетя Елена уже направилась было к двери, но Джакоб внезапно остановил ее.
— Подождите, мадам. Я выйду первым и посмотрю вокруг.
Через минуту он вернулся.
— Все в порядке!
В дверях тетя Елена неожиданно остановилась и поцеловала меня в лоб, смутившись. Потом, не прощаясь, шагнула за порог и тотчас растворилась в темноте.
Мисс Нессельрод подошла ко мне, обняла за плечи.
— Думаю, она очень любит тебя, Ханни, наверное, так же, как любила и твою маму.
— Но ведь она совсем не знает меня.
— Она видит в тебе твою маму. У донны Елены нет собственных детей, и твоя мама была для нее как родная дочь. Теперь ее заменишь ты.
— Она очень красивая леди.
— Да, красивая. И, знаешь, она очень рисковала, придя сюда сегодня вечером. Если твой дед узнает, что она уходила из дома и встречалась с тобой, он будет разъярен. И может посадить ее под замок.
— Он сделал бы и такое?
— Наверняка сделал бы.
Ночью я не мог заснуть, все размышлял о донне Елене. Чем-то она напоминала мисс Нессельрод, но в чем-то и разительно отличалась от нее. По-английски она говорила прекрасно, хотя и с небольшим акцентом. Я поймал себя на мысли, что мне нравится думать о ней, наверное, потому что она моя родственница и у нас с ней течет в жилах одна кровь.
И еще во мне росло какое-то странное нетерпение, страстное желание увидеть пустыню и горы. Где сейчас Франческо? Не забыл ли он меня?
Меня сжигало стремление увидеть снова те дикие места, росла тоска по чему-то неясному, о чем шелестел ветер. Я не мог разобрать в этом шелесте слов, но знал, что они призывают меня обратно, — туда, где по ночам слышится тоскливый вой койотов, беседующих с луной, и где огромные кактусы протягивали к небу свои усталые руки.
Но я не мог вернуться назад. Пока не мог. Отец хотел, чтобы я ходил в школу, а мисс Нессельрод спрашивала меня, кем я хочу стать. Полагаю, она руководствовалась не простым любопытством и хотела заставить меня задуматься об этом серьезно, стремилась, чтобы я заставил работать свои собственные мозги.
Утром я пошел вместе с мисс Нессельрод в книжную лавку помогать ей. Мимо нас проскакали на прекрасных лошадях с седлами, отделанными серебряной тесьмой, два калифорнийца. Они почти одновременно подняли свои сомбреро, грациозно поклонившись мисс Нессельрод, и я с завистью поглядел им вслед.
Лошади, можно сказать, буквально танцевали в дорожной пыли, везя на своих спинах двух великолепно одетых красавцев. На солнце сияли начищенные шпоры. Никто в мире не ездил так красиво на лошади, как калифорниец! В этом я уже убедился.
— Какая жалость! — неожиданно воскликнула мисс Нессельрод, тоже глядя вслед этим двоим.
— Почему? — изумился я.
— Их мир уходит, и уходит очень быстро, Иоханнес. Они владеют огромными участками земли, они хорошо живут, ни о чем не беспокоясь, почти не работают на своих конюшнях, танцуют фантанго на балах, флиртуют с девушками и не думают о завтрашнем дне. Им достаточно того, что сегодня светит солнце, что у них расшитая золотом и серебром одежда и великолепные лошади. Они не понимают, что на смену их миру приходит другой. А их...
— ...Уходит? — продолжил я ее мысль.
— Да, Иоханнес, именно уходит. Перемены неизбежны! И они почти уже на пороге: сюда пришли бостонцы.
Глава 24
— Не понимаю, — недоумевал я.
— Все очень просто. Калифорнийцы прекрасные люди, дружелюбные и по-своему деликатные. Очень любят детей. Но почти никто из них никогда не имел дело с деньгами. Все, что им необходимо, они получают благодаря обмену между собой, обмену с индейцами или охотниками.
Бостонцы же, как они величают себя, — грубые янки, привыкшие к тяжелой работе. Они собираются все здесь изменить. Меня, конечно, далеко не все в их планах устраивает, но перемены неминуемы. И это ни по чьей-нибудь злобе. Янки простые бизнесмены. Когда калифорнийцу нужно что-нибудь, расшитая ли золотом одежда или седло, украшенное серебром, он никогда не спрашивает о цене. Если у него нет денег, он займет их, а все займы делаются под проценты, ежемесячно растущие.
Видел, Ханни, двух молодых людей, только что проехавших мимо нас? Они в костюмах, цена которым не менее двух тысяч долларов за каждый. Помнишь того молодого человека, который так грациозно приветствовал меня? У него могло бы теперь быть сорок акров земли...
— Могло бы быть, говорите вы?..
— Да, Иоханнес. Могло бы... И он еще не понял этого, но... двадцать акров ее уже принадлежат не ему, а мне. Он семь раз занимал у меня деньги, и, хотя отлично понимает, что его зависимость все увеличивается, продолжает улыбаться.
Мы приблизились к лавке, и я открыл дверь. Войдя, мисс Нессельрод сняла шляпу и мантилью, спадавшую ей на плечи.
— Их мир изменится, Иоханнес. Время игр под солнцем прошло. Если они хотят уцелеть в новом мире, им придется работать. Они должны выращивать апельсины, как мистер Волфскил, или разбивать виноградники.
У дверей стояли две коробки с книгами, доставленные носильщиком из гавани. Первым моим делом в это утро было распаковать их, переписать, а потом расставить по полкам, так, чтобы они были хорошо видны.
Я ставил очередную книгу на полку и говорил название мисс Нессельрод, чтобы она могла записать его. Неожиданно я взял в руки рассказы А. Гордона Пима, выпущенные издательством «Вилли и Путнем» в Англии. Мой отец, помню, как-то искал эту книгу и никак не мог найти ее.
С некоторой гордостью я сказал мисс Нессельрод:
— Это друг моего отца, они с ним часто разговаривали о полюсах Земли, особенно после того случая, когда корабль отца попал в окружение айсбергов.
— Может быть, что-то, о чем он рассказывал Эдгару По, тоже вошло в рассказы?
— Думаю, разговор с По состоялся время спустя, после того, как книга была уже написана, но я не уверен. Здесь напечатано, что рассказы изданы в 1838 году, мне тогда было два года... Можно, я почитаю ее, мэм?
— Конечно!
Осталось расставить еще несколько экземпляров и, пока я работал, не переставая размышлял о мисс Нессельрод. Все-таки, кто она, эта женщина? Откуда? Когда мы ехали на запад, каждый рассказывал свою историю — кем был, чем занимался.
Только мисс Нессельрод хранила молчание. Ходили слухи, будто она была учительницей, но это являлось всего лишь предположением. Никто ничего не знал о ней, и постепенно сложилось мнение, что она приехала на запад в поисках мужа. Это было вполне вероятно, но я не верил. Ей нравились некоторые мужчины, она получала удовольствие от общения с ними, но, казалось, всегда сторонилась более молодых и более привлекательных. Иногда я видел ее стоящей у окна с плотно сжатыми губами и неподвижным лицом. О чем она думала в эти минуты, я даже не мог себе представить.
Однажды, вернувшись из школы, я пришел в лавку, чтобы помочь мисс Нессельрод, и застал ее с озабоченным выражением на лице.
— Томас Фразер говорил мне, что ты делаешь успехи в школе, — сказала она. И, минуту помолчав, добавила резким, почти гневным голосом: — Я хочу, чтобы ты доказал им, Иоханнес!.. Они, эти люди, прогнали твоего отца, твою мать, потому что она вышла за него замуж, тебя — потому что ты их сын...
Докажи им, Иоханнес! Сделай же что-нибудь значительное, сам добейся всего!.. Слушай всех, приходящих сюда! Внимательно слушай! Образование — это не только уроки в школе. Прислушивайся к разговорам людей, изучай философию жизни, имей свое мнение о том или ином бизнесе, торговле, кораблях, политике... Слушай и учись!
Некоторые люди учатся слушая, другие — читая, третьи — наблюдая. Учись как можешь, но учись!
Мистер Вилсон, мистер Волфскил, мистер Уокмен — эти люди превратят наш городок в огромный процветающий город. У них немало планов, и это не воздушные замки, я верю, они претворят свои планы в жизнь.
Ты должен быть выносливее, сильнее, умнее твоих врагов. Ты победишь их своим превосходством, — тем, что станешь важной персоной, но при этом будешь лучше их!
Вся наша жизнь основана на принятии решений. Ты должен определить, кем ты хочешь стать и чем заниматься. Это может быть не одно и то же, хотя бывает и так.
Проходили месяцы. В школе Ред Хубер сохранял дистанцию, но не терпел меня, как и в первый день моего пребывания там. И я знал, что проблема наших отношений все время существует. Мегги по-прежнему сидела рядом со мной, но я по-прежнему стеснялся ее: у меня было мало опыта в общении с девочками.
Мегги и я читали вслух лучше, чем остальные, но считала Мегги лучше меня.
Ред был довольно способным, но к урокам Фразера относился весьма пренебрежительно. Как, впрочем и к нему самому. Я же старался избегать его, потому что знал, хотя мне и удалось однажды победить Хубера: впредь он постарается этого уже не допустить.
Мисс Нессельрод, а может быть, и Джакоб Финней, видимо, поговорили однажды с Фразером, потому что тот никогда не вспоминал, что когда-то мы были знакомы, что он видел моего отца, не рассказывал о путешествии через горы и пустыню.
Нередко, когда мы сидели по своим местам в классе, он во время уроков разговаривал с нами, но предпочитал темы, которые считал важными или которые в данный момент больше интересовали его самого.
— На самом-то деле, — сказал он как-то однажды утром нам, — ваше образование во многом зависит от вас самих. Учитель — лишь проводник, указывающий вам путь к знаниям. Ни школа, ничто другое не может дать вам образования.
То, что вы получаете, похоже на контуры картинки в детской книжке для раскрашивания. Вы должны сами раскрасить ее...
Надеюсь, смогу подсказать вам путь, куда идти и как добраться до цели...
Выйдя однажды из класса, я обнаружил, что Мегги идет рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51